Образ Чужого в пространстве сети Интернет: этнополитический аспект

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ и АНО ЭИСИ в рамках научного проекта «Моделирование образа Чужого в пространстве сети Интернет: политический аспект» № 19-011-32021 опн_мол.

ВВЕДЕНИЕ

Концепт Другого/Чужого без сомнения является неотъемлемой частью функционирования любого общества, начиная с древнего и заканчивая современным. Чужой занимает важное место в определении культурных, социальных и политических границ идентичности, в формировании культурного ландшафта, в определении идеологии государства.

Сегодня, в XXI веке в связи с развитием интернет-технологий (начиная от ставшего уже обычным в повседневности Интернета, заканчивая развитием концепции «интернета вещей») процесс межкультурной коммуникации приобретает новые формы, а расстояния между участниками такого «диалога» сокращаются. Это, в свою очередь, даёт возможность взаимодействовать с Чужим, познавать чужую культуру, его традиции и обычаи, буквально не выходя из дома. Всё это свидетельствует о том, что на современном этапе стираются границы функционирования старых форм социальных, культурных и политических практик. Глобализация вносит в повседневный рацион иностранные блюда и напитки, тем самым лишь усиливая интерес к Алиментарному Чужому ^[7]; тенденции в мировой моде свидетельствуют о заинтересованности традиционными и локальными культурами, а это указывает на внимание к Вестиментарному Чужому^[8]; а многие современные политические процессы на международной арене актуализируют образы Политического Чужого.

С одной стороны, Чужой является объектом наших первобытных страхов, мечтаний и переживаний, а, с другой, Чужой и чужая культура интересуют нас. Его привычки, внешность, обычаи и традиции одновременно и пугают, и интригуют нас. Но при этом Чужим нельзя просто назвать представителя другого общества, этноса или нации. Образ Чужого складывается на границе гносеологических и онтологических феноменов. Поэтому отсюда и вытекают основные базовые паттерны, лежащие в основе выстраивания Имагинативного (Воображаемого) Чужого: алиментарность (гастрономическая культура), вестиментарность (внешний облик, одежда) и сексуальность. Эту концепцию разработал российский исследователь Якушенков С. Н. в своей работе, посвящённой изучению механизмов конструирования образа Чужого на китайском фронтире: «Другими важными аспектами конструирования образа Чужого в пограничных областях у разных народов являются внешность, вестиментарные и алиментарные предпочтения представителей других национальностей, воспринимаемых в качестве Чужих, их сексуальные предпочтения или традиции, или даже навязывание им оных и т.д.» ^{[50, с. 234]}. При этом эти паттерны включают в себя как реальные культурные элементы Чужого, так и большую долю фантазии субъекта, познающего Чужого.

Иными словами инаковость Чужого выстраивается на этих базовых маркерах, и чем сильнее эти различия, тем сильнее его чужесть. И эти маркеры обозначает не сам Чужой, а субъект, познающий его. Это явление сильнее всего проявляется в пространстве сети Интернет. И не важно, в каком аспекте бытия (будь то культурный, социально-экономический или политической) необходимо рассматривать подобную межкультурную коммуникацию. В частности, в зависимости от политической конъюнктуры конструируются те или иные модели Чужого, к которому у субъектов будет формироваться отношение под влиянием внешне- и внутриполитических факторов. Поэтому к базовым маркерам (алиментарность, сексуальность и вестиментарность) будет справедливо добавить и политические, тем самым увеличив их число до четырёх.

ГИПОТЕЗА

В основе данного исследования лежит гипотеза о том, что образ Другого/Чужого конструируется сочетанием различных маркеров, которые можно объединить в три группы паттернов: алиментарность, вестиментарность и сексуальность. А виртуальное пространство современного Интернета, социальных сетей, сетевых сообществ и им подобных явлений как нельзя лучше аккумулируют в себе и, подобно лакмусовой бумажке, выявляют те или иные маркеры конструирования образа этнополитического Чужого.

В данном случае необходимо отметить, что свойства (или признаки) инаковости, которые мы группируем вышеописанным способом, являются дискретными, то есть прерывистыми и делимыми. И всё же, разбирая именно стереотипные представления о чужой культуры, мы определяем общие паттерны Чужого, бытующие в сознании россиян на данный момент. Естественно, со временем под влиянием многих факторов они, эти паттерны, могут меняться, перестраиваясь в совершенно новые модели, состоящих из «предписанных» Чужому наборов маркеров.

Подобное предположение даёт возможность на фактическом примере стереотипных представлений россиян об этносах, с которыми так или иначе контактирует наш социум и которые для него актуальны в политическом и культурном аспектах, вычленить отдельные модели Воображаемого Чужого через анализ интернет-запросов в российском сегменте популярных поисковиков Google и Яндекс. Последние, используя интеллектуальные алгоритмы, позволяют при запросах, например, «китайцы носят/одеваются» или «казахи едят» увидеть наиболее популярные запросы. Анализ именно данного статистического материала позволит выявить объективную модель воображаемого Чужого.

Это определяет цель исследования, которое направлено на выявление некоторых тенденций в межэтнической коммуникации, для понимания негативных сторон этого процесса.

Прежде, чем перейти к описанию методов и результатов исследования, хотелось бы подчеркнуть, что мы не разделяем оценочные суждения по отношению к другим этническим группам, которые могут быть восприняты оскорбительно, уничижительно или агрессивно. Все указанные в дальнейшем маркеры, содержащие подобную характеристику, исследуются нами лишь в научных целях, чтобы выявить степень алертности по отношению к определённым моделям инаковости, и не пропагандируют призывы к насилию и оскорблениям на национальной почве.

МЕТОДОЛОГИЯ И МЕТОДЫ

Методологическую базу исследования составляет теоретическая основа структурализма, которая нашла отражение в работах известного французского антрополога К. Леви-Стросса. Именно он, исследуя традиционные культуры, пришёл к выводу, что некоторые категорические противоположности (бинарные оппозиции), которые лежат в структуре повседневного опыта взаимодействия с самыми обычными видами вещей (сырое/приготовленное, свежее/гнилое, одетое/раздетое), служат людям концептуальными инструментами для формирования абстрактных понятий. Из этого антрополог сделал вывод о существовании универсальных законов, определяющие бинарное мышление, которое «всегда прогрессирует от осознания оппозиций по отношению к их решению» ^{[4, p. 224]}.

Но в контексте исследования, касающегося моделирования образа Чужого, а точнее Воображаемого Чужого, нам нужно отметить тот факт, что при всей кажущейся простоте бинарной оппозиции, лежащей в основе стереотипного, а порой и воображаемого стереотипного видения Чужого, мы всё же неизбежно сталкиваемся с различными вариациями маркеров, определяющих ту или иную модель Чужого. Это никоим образом не противоречит пониманию структурализмом бинарных оппозиций, а, наоборот, усиливает её, подчёркивая разнообразие феноменов.

Методы. В данном исследовании в качестве научного инструментария были использованы статистические методы сбора данных в сети интернет, составление корреляционной матрицы, расчёт парной корреляции по Пирсону каждого из структурных маркеров и выявление сильнейших корреляционных связей между этими маркерами. Для конструирования, структурирования и классификации моделей Воображаемого Этнополитического Чужого мы использовали визуализацию корреляционных связей маркеров на плоскости, что дало возможность выделить, с одной стороны, количество моделей, а, с другой, их качественную характеристику, выраженную в наполненности моделей этими сгруппированными маркерами.

Для дальнейшего анализа степени алертности той или иной модели Чужого мы разработали условную классификационную шкалу, в которой выделили следующие формы алертности:

1. Высшая степень алертности – алертно-агрессивная. Такие модели, наполнены структурными маркерами, чьё содержание наиболее агрессивно или просто пугает своей фантастичностью. Например, «считают Россию оккупантами» или «едят младенцев» и т.д.

2. Средняя степень алертности – алертно-уничижительная. К моделям подобного типа Чужого мы отнесли такие, в которых структурные маркеры наполнены уничижительным содержанием. Например, «носят тазики на голове».

3. Низкая степень алертности – алертно-нейтральная. Модели, относящиеся к данной группе, характеризуются в общем как нейтральные, но один или два маркера указывают на какую-либо алертность в отношении россиян к Чужому.

4. Отсутствие признаков алертности. Такая модель инаковости, которую по линейной классификации, разработанной астраханскими исследователями Другого/Чужого, можно отнести к категории «Свой-Другой» ^{[36, с. 158]}. В данных моделях не обнаруживаются какие-либо признаки алертности.

Следует оговориться, что все результаты расчётов и анализа предмета исследования находятся в открытом доступе. Мы их разместили в сети Интернет ^[24]. Моделирование образа Этнополитического Чужого, актуального для россиян на сегодняшнем этапе развития, происходило в несколько этапов.

Первый этап исследования. Исходя из предмета исследования, мы сделали выборку этносов. В частности, нам необходимо было выявить степень инаковости и алертности россиян по отношению к тем этносам, которые наиболее актуализированы в российском обществе сегодня, и с кем имеются прямые культурные, социальные и политические связи. В данную выборку вошли народы бывших республик СССР: украинцы, белорусы, казахи, узбеки, грузины, азербайджанцы, литовцы, эстонцы, молдаване, киргизы, таджики, армяне, туркмены. При дальнейших расчётах латвийцы из изначальной выборки выпали, из-за того, что мало интересуют россиян по указанным нами группам структурных маркеров.

Для получения более точных данных и сверки результатов в список этносов были добавлены американцы и китайцы. Выбор пал на эти этносы в силу актуальных на сегодняшний день геополитических событий и процессов.

Второй этап исследования. На данном этапе мы выделили 4 группы структурных маркеров через интернет-запросы россиян в поисковых системах «Google» и «Яндекс». Группы мы структурировали следующим образом: алиментарная, вестиментарная, сексуальная и этнополитическая. При этом здесь необходимо сделать оговорку, что данные запросы указывают не на частные случаи заинтересованности отдельным пользователем российского сегмента сети Интернет каким-либо аспектом культуры или этнополитического поведения того или иного этноса, а на массовый и усреднённый интерес к этим вопросам. Иными словами, интернет-запросы в этих поисковых системах выступают в качестве репрезентативного статистического материала.

Каждой из выделенных групп мы соотнесли ту или иную форму запроса с использованием названия этноса в виде «%ethnic_groups% едят» или «%ethnic_groups% надевают/одеваются», где %ethnic_groups% – название этноса выборки, например, китайцы (см. Рисунок №1). При этом сервисы, благодаря интеллектуальной системе, предлагали выбрать продолжение запроса из списка наиболее часто встречаемых запросов других пользователей сети Интернет.

Рисунок №1. Соответствие поискового интернет-запроса россиян с группами структурных маркеров.

Третий этап исследования. Проанализировав интернет-запросы по вышеуказанным шаблонам, мы выявили 165 актуальных структурных маркера инаковости. Каждый из них можно посмотреть по ссылкам, указанным в списке литературы ^{[39] [40] [41] [42]}. Это позволило нам составить матрицу, в которой отразились в первом столбце выявленные структурные маркеры. А в первой строчке исследуемые этносы. В силу огромного массива данных, полученного нами, таблицу можно изучить по ссылке^[24].

Как видно, на пересечении маркера и этноса указано число: 0 – отсутствие соответствия запроса и этноса; любое другое число – усредненное количество запросов россиян по данной схеме в месяц.

На четвёртом этапе исследования, используя метод линейной корреляции Пирсона, мы рассчитали различную степень взаимосвязи каждой пары структурных маркеров. Нам стоит напомнить, что под корреляцией или корреляционной зависимостью в статистике понимают зависимость между двумя или более случайными величинами. Эта зависимость выражается в том, что качественное или количественное изменение одной из этих величин влечёт за собой изменение коррелирующей с ней величины или величин^{[48, с. 560]}. Результат, коэффициент корреляции, может быть трёх видов – положительным, отрицательным или нулевым. В первом случае мы получаем результат наличия или отсутствия связи. Во втором ещё и направление корреляции. Если подразумевается, что для переменных назначено отношение строгого порядка, то отрицательная корреляция – это обратная зависимость, а коэффициент корреляции будет отрицательным. При положительной корреляции – зависимость между значениями прямая. Но бывают случаи, когда зависимости нет. Это характерно для независимых величин.

По итогу данных расчётов мы получили корреляционную таблицу, в которой отражены как положительная, так и отрицательная корреляционные зависимости между структурными маркерами. В силу огромного массива данных приводим в данной статье лишь часть этой таблицы в качестве примера (См. Таблица №1). Все расчёты можно посмотреть по ссылке^[24].

Таблица №1. Часть корреляционной таблицы

Для выделения коэффициента сильной корреляционной связи отдельных пар маркеров мы взяли диапазон коэффициента корреляции равный от 0,6 до 1 включительно.

Рисунок №2. Визуализация парной корреляционной связи структурных маркеров Чужого. В лучшем качестве карта представлена по ссылке^[22]

Пятый этап исследования заключался в визуализации сильных корреляционных связей отдельных пар маркеров на плоскости. Для этого мы использовали программное обеспечение draw.io и сгруппировали структурные маркеры на плоскости^[22] (См. Рисунок №2)

РЕЗУЛЬТАТЫ

В результате исследования нами было выявлено 14 моделей Этнополитического Чужого^[22] (См. Рисунок №2).

Как мы писали выше, латвийцы были исключены из исследования, так как у этого этноса отсутствовали структурные маркеры из-за отсутствия заинтересованности россиян этим этносом в Интернете. Литовцы и эстонцы были объединены нами в одну условную модель – прибалты.

Самыми маленькими моделями, состоящими из 2-8 структурных маркеров, оказались:

· туркмены – 2 маркера;

· прибалты – 2 маркера;

· киргизы – 4 маркера;

· белорусы – 5 маркеров;

· молдаване – 8 маркеров;

Моделеформирующей группой структурных маркеров оказалась этнополитическая. Благодаря ей структурировались и группировались остальные маркеры.

На фоне всех остальных выделяются три больших самостоятельных модели Чужого с большим количеством структурных маркеров. Это модели:

· американцы;

· украинцы;

· китайцы;

Шесть моделей Чужого структурированы таким образом, что имеют общие маркеры, несмотря на противоположные этнополитические элементы. Такие маркеры, которые являются общими для нескольких моделей, мы назвали метамаркерами. При анализе моделей мы выявили, что они чаще всего относятся к алиментарным, вестиментарным и сексуальным группам. Примечательно, что этнополитические структурные маркеры не выступают в качестве метамаркеров для этих моделей. Это, на наш взгляд, обусловлено разными представлениями россиян о тех или иных этносах. Даже в случаях с агрессивными или уничижительными представлениями россиян об отношении указанных этносов к России или россиянам непосредственно, эти этнополитические маркеры различны по своему содержанию. Хотя мы можем классифицировать их по направленности. Но, в любом случае, мы приходим к выводу, что одна модель с агрессивной степенью алертности может иметь общий метамаркер с моделью, у которой обнаруживается нейтральная степень алертности.

Некоторые модели содержат в себе противоположные по содержанию маркеры. Это зачастую связано с двумя причинами:

1. С желанием представить или увидеть (фото/видео) процесс, несвойственное этносу поведение, содержащихся в противоположном маркере. Например, в модели Чужого-американца мы обнаруживаем два амбивалентных друг другу структурных маркера: «едят гречку» и «не едят гречку» (См. Рисунок №3).

2. С желанием субъекта сделать Чужого ближе к Своему. Иными словами снять маркеры инаковости. Ярким примером может быть модель Чужой-украинец, у которого имеются амбивалентные маркеры «считают русских людьми второго сорта» и «считают себя русскими».

Подобные модели мы условно назвали «моделями с амбивалентными внутренними структурными маркерами». Таких моделей в общей картине выделяется четыре (Чужой-американец, Чужой-украинец, Чужой-белорус, Чужой-казах)

Как мы уже выше писали, были выделены три крупных самостоятельных модели Этнополитического Чужого, у которых отсутствуют с другими моделями метамаркеры. Две из этих моделей входят в контрольную группу, которая была внесена в исследование для проверки результатов и чистоты эксперимента. К этим моделям мы отнесли американцев и китайцев.

Модель Чужой-американец вобрала в себя следующие примеры структурных маркеров: едят русскую еду, не едят гречку, едят гречку, женятся на своих детях, женятся на животных, женятся на толстых, носят сапоги летом, носят обувь дома, считают себя великими, считают себя исключительными, считают себя высшей расой и считают, что победили во Второй Мировой.

Анализируя алиментарную группу структурных маркеров данной модели, мы обнаружили амбивалентность некоторых маркеров по отношению друг к другу:

едят гречку :: не едят гречку;

едят русскую еду :: не едят гречку, сало, супы, хлеб.

В данном случае россияне делали запрос в поисковых системах с желанием увидеть, как иностранец-американец знакомится с российской гастрономической культурой. Это желание продиктовано, на наш взгляд, теми внутренними структурами, которые толкают субъекта на познание Чужого и его культуры, а также на взаимодействие с ним.

Вестиментарная группа маркеров данной модели Чужого не выделяется ничем особенным. Представление россиян о внешности американцев складывалось, скорее всего, под воздействием американской массовой культуры (кинематограф, телевидение, комиксы и т.д.), которая начала активно проникать в российское социокультурное пространство с конца 80-ых гг. XX в. Здесь обнаруживаются специфические, не характерные для российской культуры маркеры, но они обусловлены реальными элементами американской культуры.

Совершенно противоположна вестиментарной группе структурных маркеров сексуальная. Эта группа указывает на уничижительный характер отношения россиян к Чужому-американцу. Сюда вошли такие необычные маркеры, как «женятся на животных», «женятся на своих детях», «женятся на предметах» и т.д. С одной стороны, мы можем сказать, что такие представления об американцах формировались снова под воздействием массовой культуры, в которой культивировалась идея свободы сексуальных взаимоотношений, но с другой, необходимо отметить напряжённые в последние годы отношения России и США, резкий всплеск патриотических чувств россиян. Всё это и толкает на формирование образа врага в качестве уничижительного образа, не соответствующего человеческим «нормальным» стандартам сексуальных отношений. Такой Чужой в сексуальном аспекте либо угрожает нам забрать и растлить наших женщин и детей, либо до безобразия неразборчив в сексе и предпочитает прямо противоположные нашей культуре вещи.

Этнополитическая группа маркеров оказалась наиболее агрессивно-алертна в представлении россиян по отношению к Чужому-американцу. Здесь наблюдаются следующие маркеры: считают себя исключительными, считают себя высшей расой, считают себя великими, считают, что победили во Второй Мировой. Данные маркеры обусловлены реальными внутренними и внешними политическими процессами США

Однозначно можно сказать, что эта модель Чужого является в общем агрессивно-алертной. Чужой-американец – это враг. И этот факт обусловлен рядом сексуальных, алиментарных и этнополитических структурных маркеров модели. Но при этом сам внешний образ Чужого-американца – это не фантастастический монстр, а человек, то есть модель относится к антропоморфным.

Противоположная ситуация наблюдается при анализе модели Чужой-китаец. Данная модель, несмотря на сегодняшнюю геополитическую расстановку сил на мировой арене и дружеские отношения России и Китая, является наиболее алертной по всем группам маркеров.

При анализе алиментарной группы маркеров мы обнаружили, что гастрономические представления россиян о китайцах лежат в плоскости отвратительного, недосягаемого. Некоторые маркеры содержат в себе проявления каннибализма. Среди прочих особо выделяются такие маркеры, как «едят детей», «едят червей», «едят собак», «едят насекомых». Конечно, китайцы не едят детей, а каннибализм не является культурной составляющей этого этноса. Но такой образ Чужого пугает, он лежит за гранью понимания гастрономической культуры россиян.

В более ранних наших исследованиях мы уже писали о том, что Чужой-китаец представляется россиянами как Древний антропоморфный монстр^{[8, с. 90]}. Эта монстроизация выстраивается по линии наделения китайцев следующими маркерами: «носят длинные ногти», «носят очки/линзы», «носят косы», «носят маски» и т.д.

Весьма примечательна семантика таких маркеров. В частности, «ношение линз» и «ношение очков» можно понять в контексте психофизического опыта зрения и бинарной оппозиции «видимый/невидимый». Понятие «свет» в русском языке может означать «окружающий мир», «мир живого», некое пространство (отсюда и «сторона света» в значении «сторона мира», «сторона пространства»). Отечественный семиолог повседневности и мифологии, анализируя русскую игру «жмурки», отмечает, что в русской культуре «умереть – значит потерять зрение» ^{[12, с 112]}. Отсюда и знаменитые поговорки и пословицы: «Померк свет в очах» или «Свет из очей выкатился» ^{[17, с. 281, 283]}. Поэтому значение сокрытия лица или глаз, в частности, в наборе признаков данного воображаемого образа Чужого, делает возможным говорить о некой модели ожившего мертвеца как образа монстра, восставшего из могилы и угрожающего живым. А длинноволосый, безликий/мёртвый и с острыми ногтями/когтями Чужой вызывает некое опасение и даже страх. С другой стороны, отсутствие лица играет в процессе перцепции субъектом Чужого очень важную роль. «Часто именно лицо начинает обозначать Другого, заменять его, представлять его, достаточно вспомнить многочисленные сводки новостей или милицейские (теперь полицейские) рапорты: “преступление было совершено неустановленным лицом”, “было задержано лицо кавказской национальности”»^{[51, с. 113]}. В нашем же случае отсутствие лица (скрытое повязкой на лице или очками) у данной модели воображаемого Чужого не просто делает гипотетического китайца Чужим (азиат и без этого «лишён» для россиян лица, то есть они все при зрительном восприятии кажутся похожими), но лишает его некой индивидуальности, превращает его в неизвестного, скрытого.

Сексуальная группа маркеров не менее алертна, чем предыдущие группы. Среди прочей заинтересованностью россиян сексуальными предпочтениями Чужого-китайца, можно выделить такие фантастические, как «женятся на покойниках», «женятся на резиновых куклах», «женятся на куклах». Данные маркеры, как и в случае с моделью Чужой-американец, лежат в плоскости абсурдного, недостижимого и даже пугающего.

Этнополитическая группа структурных маркеров включает в себя всего два примера, которые не влияют на конструирование монстра, как предыдущие группы маркеров, но являются не менее алертными. При этом они носят агрессивный характер: «считают Байкал своим» и «считают Сибирь своей». Данные геополитические маркеры обусловлены реальными политического процессами как во взаимодействии России и Китая, так и во внутренней политике самого Китая по культивированию и насаждению идей о том, что Сибирь или Байкал должны принадлежать китайцам.

В любом случае описываемая нами модель является агрессивно-алертной, и при этом россияне при конструировании её в отличие от конструирования модели Чужого-американца склонны монстроизировать образ, наделяя его фантастическими и нечеловеческими чертами. Эта модель лежит в плоскости страха россиян перед неизвестным Чужим-монстром.

Третьей большой самостоятельной моделью Чужого, вобравшая в себя представления россиян о жителях соседней страны, бывшей союзной республики, является модель Чужой-украинец. На наш взгляд, данная модель актуализировалась на фоне внешнеполитических событий с 2012 года, которые коснулись взаимоотношений России и Украины (Майдан, присоединение Крыма к России, война на Востоке Украины). Именно эта актуализация и выделила данную модель в самостоятельную. Хотя, с другой стороны, модель, которая характеризует белорусов, также представлена отдельно, но с незначительным количество структурных маркеров и отсутствием алертности вообще (единственным вопросом, интересующим россиян, явились два амбивалентных маркера: «считаются русскими» и «считаются иностранцами»). Поэтому модель Чужой-белорус на линии отдалённости (Свой-Свой Другой-Другой-Свой Чужой-Чужой-Враг-Монстр) можно определить, как Свой Чужой. Подобная ситуация обнаруживается и в модели Чужой-молдаванин.

Модель же Чужой-украинец наоборот является более развёрнутой с высокой степень алертности с агрессивной характеристикой. Так, например, алиментарная группа довольно алертна и лежит в плоскости уничижительного отношения; хотя среди прочих присутствуют маркеры, связанные с каннибализмом – «едят детей». Трудно понять, с чего подобный маркер мог возникнуть, но агрессия по отношению к такому Чужому очевидна.

При этом анализ некоторых структурных маркеров указывает на их амбивалентный характер. Так, например, вестиментарная группа представлена в виде стандартных стереотипных маркеров и носит алертно-нейтральный характер (носят чуб, носят шаровары и т.д.). Среди прочих вестиментарных маркеров выделяются такие, которые не являются алертными, а в совокупности с некоторыми другими структурными маркерами других групп носят амбивалентный характер. Примером такого структурного маркера является «носят майку Россия». Такие амбивалентные структурные маркеры свидетельствуют о том, что россияне в силу многих исторических и культурных факторов пытаются снять с Чужого-украинца некоторые признаки инаковости. Этому свидетельствуют и ряд амбивалентных этнополитических структурных маркеров:

Считают русских людьми второго сорта :: считают себя русскими

В таких амбивалентных структурных маркерах нет ничего удивительного. Как мы писали выше, украинцев и россиян связывает общая истории и культура (особенно, эпоха СССР), которые заставляют детерминировать процессы, направленные на снятие инаковости. Но в контексте политических событий последних лет актуализируются как раз таки алертно-агрессивные структурные маркеры, которые и создают образ Чужого-Врага. Этому свидетельствуют ряд этнополитических маркеров: «считают, что кормили Россию», «считают, что им все должны», «считают, что санкции сработали на укрепление России».

Шесть полученных в ходе исследования моделей стоят особняком и связаны между собой метамаркерами (См. Рисунок №2). К этим моделям относятся казахи, таджики, армяне, узбеки, грузины, азербайджанцы. Основными метамаркерами в данных моделях выступают:

1. Алиментарные:

едят плов – узбеки, азербайджанцы

едят плов руками – узбеки, азербайджанцы

едят доширак – казахи, таджики

едят руками – казахи, таджики

2. Вестиментарные:

носят усы – азербайджанцы, армяне

носят кипу – грузины, армяне

носят халаты в жару – узбеки, таджики

носят тюбетейки – таджики, узбеки, казахи

носят хиджаб – узбеки, таджики, казахи

носят платки – таджики, узбеки, казахи

носят бороду – казахи, узбеки, таджики

3. Сексуальные:

женятся на русских – грузины, армяне, узбеки, таджики

женятся на родственниках – азербайджанцы, узбеки, таджики

женятся на двоюродных – азербайджанцы, узбеки, таджики

женятся на сёстрах – азербайджанцы, узбеки, таджики

выходят замуж за китайцев – таджики, казахи

женятся на девушках других национальностей – казахи, таджики

При этом этнополитические структурные маркеры для каждой модели уникальны и не выступают в качестве метамаркеров. Но именно они стали моделеформирующим фактором в общей системе.

Модель Чужого-казаха определена нами как алертно-нейтральная, так как большинство маркеров отражают либо реальные культурные традиции казахского народа (едят бешбармак, едят конину, носят тюбетейку), либо нейтрально-стереотипные представлениях россиян о казахах (считают себя европейцами, считают себя азиатами, считают себя потомками Чингисхана, едят только руками). Но при этом были обнаружены и алертные маркеры – Считают Омск своей землёй. Всё это в совокупности заставило нас отнести модель к алертно-нейтральным.

Похожая ситуация сложилась и с моделью Чужого-армянина. По большей части маркеры данной модели носят нейтральный стереотипный характер. Единственный маркер из этнополитической группы, давший модели алертность, это – «считают, что Сочи армянский город». К алертно-нейтральным моделям мы отнесли и модель Чужого-азербайджанца. Хотя в ней присутствуют маркеры агрессивного отношения к армянам («считают Карабах своим», «считают Ереван своим»), но при этом по отношению к России данная модель Чужого является дружелюбной.

Другая ситуация сложилась касаемо моделей Чужого-грузина, Чужого-узбека и Чужого-таджика. По шкале степеней алертности мы отнесли их к алертно-агрессивным моделям. При этом на карте модель Чужой-грузин стоит отдельно от двух других моделей, а Чужой-узбек и Чужой-таджик имеют общие метамаркеры. Так агрессия у модели Чужого-грузина проявилась через этно-политические маркеры, такие как «считают Россию врагом» и «считают русских оккупантами». По сути своей, эти маркеры явились реакцией на политические отношения России и Грузии за последние годы.

Две оставшихся модели охарактеризованы нами как алертно-агрессивные через маркеры: «считают русских свиньями» и «считают Россию своей». Данные маркеры в совокупности с другими группами и заставили нас отнести модель к агрессивной. Данные стереотипные представления россиян о таджиках и узбеках коренятся, скорее всего, в том факте, что долгое время представители этих этносов носили в России статус иммигрантов и гастарбайтеров, а поведение некоторых их представителей выбивалось за принятые нормы, что воспринималось как пренебрежительное, неуважительное и т.д.

ДИСКУССИЯ

Учитывая предметную область исследования, следует отметить огромный пласт литературы, посвященной изучению этого вопроса. К проблеме Другого/Чужого обращались различные учёные с позиции разных научных школ и направлений. Сама проблема была затронута ещё с античный времён ^{[14, с. 4-21]}.

С конструирования образа и опыта Чужого началась актуализация феномена Чужого в феноменологии, в творчестве Э. Гуссерля ^[16], Э. Левинаса ^[27], Ж.-П. Сартра^[37]. Также стоит отметить «респонзивную» феноменологию разработанную Б. Вальденфельсом ^{[13, с. 130-131]}.Анализ феномена тела как Другого и самого тела Другого находит отражение в работе М. М. Бахтина «Автор и герой в эстетической деятельности» ^[11].

Проблема Другого/Чужого в дальнейшем развивается в философии постмодернизма, в частности в проекте «деконструкции» Ж. Дерриды^[19]. Деконструкция единства культуры продолжается в творчестве таких известных философов-постмодернистов, как Ж. Делёз и Ф. Гваттари ^[18]. Эта трансформация Другого в «тело без органов» отсылает к творчеству известного психоаналитика Ж. Лакана, который подходит к пониманию Другого в качестве взаимоотношения субъекта с ним через призму «воображаемого – символического – реального» и вводит понятие «расчленённое тело» ^[26].

Особое внимание к образам Другого/Чужого уделяется в работах М. Фуко, где философ видел в проблематике отношения к Другому/Чужому аспект политический. М. Фуко акцентирует внимание на значении фигуры Другого в процессе формирования европейской рациональности^[45].

В современных исследованиях проблема Другого/Чужого является по-прежнему довольно актуальной. Здесь необходимо выделить вклад И. Б. Ньюмана ^[6], который исследует образ Другого в качестве определяющего фактора формирования идентичности, как в социальном, так и в политическом аспектах. Историческое значение Другого/Чужого в эпоху Античности исследует в своих работах Э. С. Груэн ^[2]. Ряд зарубежных исследователей посвятили свои работы изучению образа Монстра в культуре, истории и политике. Среди них можно выделить Ф. Грэди, У. Сайерса, М. Уэбеля, Дж. О’Нилла М. Б. Кэмпбэлл, Л.Д. Крицмана, С. Пендера, Д. Х. Хирша, А. Л. Прескотт, Р. Вотерхауз, Д. Л. Кларка^[5].

В исторической ретроспективе роль этнических Чужих в формировании идентичности рассматривали К. Аданг, Н. Беренд, Н. Де Ланге, М. Фиерро, К. Мюллер, К. Пеннингтон ^[1].

В российской науке этому вопросу посвятили свои работы множество исследователей-учёных из различных отраслей науки, среди которых хотелось бы выделить М. Л. Дубоссарскую ^[20], И. В. Пахолову ^[32], Л. И. Гришаеву^[15], Е. В. Кишину ^[23], А. С. Корчака ^[25], Б. Н. Попова ^[34], Т. И. Семёнову ^[38], И. В. Сынбулатова ^[43], А. В. Шипилова ^[47], А. П. Бабушкина ^[10], М. Н. Петроченко ^[33] и других.

Особенно в данной области необходимо отметить астраханскую школу исследований Другого/Чужого, которая занимается данной проблемой с 2010 года и успела опубликовать ряд научных статей и монографий ^{[35] [36]}. В данном направлении акцентируется внимание на способах конструирования образа Другого/Чужого. Российский историк и антрополог С. Н. Якушенков теоретизировал данный вопрос и констатировал тот факт, что данный образ формируется в качестве совокупности трёх паттернов: алиментарности, вестиментарности и сексуальности^{[50] [49]}.

Исследователи политического Другого/Чужого внесли большой вклад в разработку данного вопроса. Среди них выделяются В. И. Журавлёва^{[21, с. 364]}, О. Ю. Малинова^[28], Д. В. Черноборов^[46]. В работах О. М. Тюкаркиной рассматривается образ врага в контексте проблемы инаковости^[44]. Вопросы формирования образа политического Другого через мультимодальные тексты поднимаются в работах Л. В. Куликовой и И. И. Детинко ^[3]. Политический аспект Чужого также хорошо выражен в работах отечественного исследователя Е. В. Морозовой. В частности, она выявила роль Другого/Чужого во внешнеполитической и региональной идентичностях ^{[30] [31]} и рассматривала технологию дегуманизации в формировании образа Чужого как политического объекта^[29].

Проведённое нами исследование, кроме того, что предлагает новый метод моделирования образа Чужого, изучение которого важно в контексте межкультурной и межэтнической коммуникации, направлено ещё и на выявление и понимание некоторых негативных сторон этих процессов. Повторимся, что, с одной стороны, Чужой является объектом наших первобытных страхов, мечтаний и переживаний, а, с другой, Чужой и чужая культура интересуют нас. Его привычки, внешность, обычаи и традиции одновременно и пугают, и интригуют. Поэтому нет ничего удивительного в том, что у россиян проявляется интерес к тем или иным народам, а своё любопытство они пытаются удовлетворить в интернете, так как сегодня он стал универсальным инструментом поиска информации, а также каналом межкультурной коммуникации.

Совершенно естественно, что образ Чужого выявляет состояние общества: его болезнь, мечтания, переживания и т.д. Данное исследование показало, что определяющим фактором в формировании образа Чужого являются политические процессы, проявляющиеся в «навешивании» на тот или иной этнос определённых маркеров. Другие паттерны инаковости, такие как алиментарность, сексуальность и вестиментарность, лишь реагируют на общие настроения общества, но не являются моделеформирующими. Данная работа дополняет ранее проведённые нами исследования в области разработки методов моделирования образов Воображаемого Чужого. До этого были выявлены отдельно алиментарные ^[9] и вестиментарные ^[8] модели Чужого на материалах представлений россиян о дальневосточных народах. Но это первая комплексная работа по выявлению общих моделей инаковости по четырём паттернам Чужого, актуального для российской социокультурной и политической действительности.

В тоже время данная работа подтверждает теоретическое обоснование конструирование образа Чужого по трём группам паттернов, предложенное С. Н. Якушенковым ^[50], а также дополнило выявленную Е. В. Морозовой роль Чужого во внешнеполитической и региональной идентичностях ^{[29, с. 122]}. Таким образом, исследование было переведено из теоретической плоскости в практическую и направлено на анализа состояния межэтнических и межкультурных взаимодействий в контексте этнополитических процессов в России и мире.