Предпринимательство и феномен риска: организационные и социокультурные особенности определения риска в экономическом пространстве

Толкачев Петр Андреевич аспирант, кафедра социальной философии и философии истории, Московский государственный университет имени М.В.Ломоносова 119991, Россия, г. Москва, ул. Ленинские Горы, 1 Tolkachev Petr Postgraduate student, the department of Social Philosophy, M. V. Lomonosov Moscow State University 119991, Russia, g. Moscow, ul. Leninskie Gory, 1 peter.tolkachev@gmail.com Другие публикации этого автора

Статья подготовлена в рамках деятельности ведущей научной школы МГУ имени М.В.Ломоносова «Трансформации культуры, общества и истории: философско-теоретическое осмысление».

Введение. Взгляд на историю понятия.

В отечественной традиции рассмотрения данного понятия, можно отметить лишь узко-дисциплинарные подходы, рассматривающие феномен риска в экономическом аспекте финансового управления рисками и в юридическом, вращающемся вокруг вопроса о риске в связи с предпринимательской деятельностью. Значение и правовую составляющую в гражданском праве рассматривали Д. И. Мейер ^[18], Я. М. Магазинер ^[15], В. А. Ойгензихт ^[19], А. А. Собчак ^[26]. С точки зрения правовых средств понятие и сущность риска в предпринимательстве рассматривали М. Н. Марченко ^[17], В. А. Сапун ^[25], К. В. Шундиков ^[16]. Риск в предпринимательском праве изучали Г. Ф. Ручкина ^[23], B. C. Белых, О. М. Олейник ^[20].

Начиная с истории Нового времени, можно выделить этапы становления понятия «риска» в соответствующем плане рассмотрения развития основных типов общества. Предварительно можно заметить, что в рамках традиционного общества фактор риска воспринимается как негативное явление, в рамках техногенного общества – как сопутствующее явление, в рамках информационного – риск свидетельствует о постоянной изменчивости среды, к которой, в силу данного обстоятельства, необходимо сознательно адаптироваться.

Рассмотрим для начала историческую трансформацию данного понятия, посредством обращения к его этимологии, поскольку именно в этимологии порой кроются зачатки исторического, общественного понимания косвенных слов, как и коннотативные границы их возможного обозначения.

История понятия риска восходит к французскому risque и итальянскому risico, которые, в свою очередь, имеют общее происхождение от греческого слова risikon - утес, с первоначальным значением корня - подножие горы. Именно поэтому первоначальный смысл глагола рисковать означал «лавировать между скал». В Оксфордском словаре данное понятие рассматривается как готовность к вознаграждению или проигрышу ^[38]. Таким образом, в эпоху Возрождения и Нового времени данное понятие встречается уже в тесной связи с областью коммерции, с деловой практикой купцов, которые данным понятием определяли характеристику своей деятельности. Именно поэтому понятию риска исторически смежной и близкой оказывалось значение категории «опасности» (hazard) ^[2].

В словаре В. И. Даля нет отдельной статьи, посвященной понятию «риска». Наверное, отображая социально экономическую действительность своей эпохи Даль обратил внимание только на глагол «рисковать», который у него наделяется обыденным, бытовым значением «пускаться наудачу... делать что-то без верного расчета, подвергаться случайности, действовать смело» и т. д. в связи с этим примечательно, что данное отношение всецело характеризует качества самого человека; не говоря уже о том, что данное понятие для российских реалий первой половины XIX-го столетия ничего не сообщало о сфере коммерции. Понятие риска в константном значении, связанном с коммерческой деятельностью, впервые появляется в словаре Ушакова. Он характеризует риск как «возможный убыток или неудачу в коммерческом деле, обусловленные изменчивостью рыночной конъюнктуры. Делить риск пополам» ^[28].

Правовое оформление риска в связи с предпринимательской деятельностью возвращается в отечественный лексикон после распада СССР. И в ГК определение предпринимательской деятельности встречается в связи с понятием риска (см. ГК РФ Статья 2. часть 3) ^[1]. Принимая во внимание ситуацию развития и становления культуры предпринимательства, в среде работ вышеперечисленных отечественных авторов 90-х гг. целесообразно выделить следующие концепции по рассмотрению феномена риска: субъективную (В. А. Ойгензихт ^[19], В. А. Копылов), объективную (Я. М. Магазинер, А. А. Собчак, О. А. Кабышев), дуалистическую концепции (Е. О. Харитонов, А. П. Альгин, С. В. Михайлов). Согласно проводившимся на протяжении последних двадцати лет исследованиям, все три концепции в общих чертах сумели отобразить соответствующий аспект регулирования предпринимательской деятельности. Однако отечественная традиция, относительно молодая, и в отличие от западной традиции не отмечена как широтой подхода, так и специфичностью различных областей рассмотрения данного феномена. Подобное отношение встречается также в словаре национального стандарта Российской Федерации ГОСТ Р ИСО 9000-2015. Риск, связанный с предпринимательством, представлен здесь как нейтральное понятие - «влияние неопределенности, которое выражается в отклонении от ожидаемого результата - позитивном или негативном», а неопределенность определяется как «недостаток информации, понимания или знания о событии, его последствиях или вероятности». Наиболее четко прослеживается взаимосвязь данного понятия с категорией «возможности», определяющей риск, как возможность наступления каких-либо неблагоприятных последствий для предпринимательского дела. Риск как экономическая категория активно рассматривалась в исследованиях Р. М. Качалова, Г. С. Вечканова и Г. Р. Вечкановой. Авторы описывали причины возникновения риска, функции данной категории, методы и средства результативного воздействия и т. п. ^[6]. Однако в ряде работ можно встретить стереотипность мышления исследователей, например, работы В. А. Абчук, В. С. Диева, В. П. Макаренко, В. Д. Рудашевского оценивают риск как возможность успеха в решении какой-либо ситуации ^[12].

Безусловно следует обратить также внимание на связь роста отечественного предпринимательства и изменения отношения к понятию риска за последние десятилетия. В России по данным Росстата, на сегодняшний день наблюдается медленный рост вклада малых и средних предприятий в общий показатель увеличения объема валовой добавленной стоимости: в 2017 г. он составил 21,9 процент от ВВП страны ^[21]. Несмотря на то, что по сравнению с другими западноевропейскими странами этот показатель достаточно низок (Великобритания - 52, Германия - 57) ^[7], то по сравнению к показателям предыдущих лет, он свидетельствует о заметном росте внутри отечественного рынка. Увеличение доли предпринимательского сектора в экономике страны есть следствие повышение рейтинга предпринимательской культуры в целом, благодаря активной деятельности и со стороны законодательных органов, осуществляющих «охранительную» функцию способствования, поддержания малого и среднего бизнеса: помимо усиления роли кредитной политики госбанков (Сбербанк, ВТБ, Россельхозбанк), к подобным мероприятиям следует отнести также закон о банкротстве физических лиц (127 ФЗ), вошедший в силу с октября 2015 г., также как и развитие законодательной базы банкротства в целом.

Законодательная система банкротства в США развивалась очень давно и очень интенсивно, в то время как в России, является как отмечает Е. А. Суханов, новым полем для правотворческой деятельности ^[27]. Роль законодательной процедуры банкротства способствует, как бы это парадоксально не звучало, увеличению доверия со стороны общества к занятию предпринимательством, поскольку в случае неудачи позволяет потерять лишь ту часть имущества, которая изначально предполагалась предпринимателем, а не все состояние. Поэтому рыночные отношения предусматривают обязательное наличие правовых средств, направленных на снижение предпринимательских рисков. В соответствующем отношении ранее описанные общие категории вероятности, ожидания, подсчета, категории, непосредственно связанные с понятием риска, пускай и в ситуации все более усложняющегося рынка, приобретают положительный вес: так имея за спиной легитимную возможность ухода «в любой момент», предприниматель начинает оценивать риск как возможность заработать, нежели потерять.

Идея риска в зарубежной литературе изначально рассматривалась и рассматривается в различных дисциплинах (финансы, медицина, окружающая среда, философия) и на разных уровнях (отдельные лица, организации, штаты, государства). Общее представление о междисциплинарности подходов к определению риска дает работа Тэйлора и Зина ^[59]. Рисковая деятельность в предпринимательстве, нас здесь интересует с двух точек зрения, с точки зрения его экономического оформления и организационно-менеджментного рассмотрения и с точки зрения социокультурного значения.

Первая глава. Экономически - организационный аспект рассмотрения риска.

В целом подход, который мы намереваемся здесь рассмотреть - является организационным, так как тесно связан с отраслью управления рисками, также его можно назвать и аналитическим. Эпитет экономического лишь дополнительно указывает не только на сферу экономической деятельности, которую имеет в виду и социокультурный подход, но в том числе и на статистический метод анализа преимущественно финансовых рисков, который в рамках данного подхода также предполагается.

Исследователи Московиц и Виссинг-Йоргенсон, используя статистический метод анализа финансовых рисков, в рамках своей модели частного капитала задаются вопросом: почему предприниматели продолжают вкладывать свои деньги в частный капитал, который всегда отмечен низким уровнем реализации выигрыша, и высоким уровнем риска, в отличие от публичных обществ, чей уровень риска заметно низок, и возможность прибыли соответственно выше ^[49]? Этот феномен они и назвали загадкой акционерного капитала (private equity puzzle), который в своей работе они формулируют в отличие от риска вкладывания в публичный индекс, в публичный капитал. Этот вопрос, предопределяющий принятие осознанного риска агентом при заметно низких показателях возможной прибыли частного капитала (это значит - при наличии высоких рисков возможных потерь), когда есть возможность стабильного управления частными финансами в области публичного капитала, поднимает парадокс управления рисками исключительно в сфере инновационного предпринимательства, и связан с особенностями развития экономически развитых обществ. К данному парадоксу нам придется не раз обратиться в связи с дальнейшим анализом развития экономического либерального общества. Возможно данное отношение не столько напрямую связано с особенностями сферы управления рисками, сколько отсылает к социокультурным качествам современного развитого в плане экономической культуры общества.

Ф. Хайек, определяя конкуренцию как «эффективный способ направления неизвестных ресурсов на неизвестные цели» ^[29], предполагает объективную, и, как правило, положительную оценку развития либерального общества, которое рассмотренное под субъективным углом, говорит о частном капитале и понятии риска, всегда связанных с бизнес стратегиями вложенного капитала, этого направления ресурсов. При том — это оценка дается эволюционному процессу всей системы, поскольку эффективным называется само направление, в то время как понятие неизвестности в общем-то ничего конкретно хорошего акторам, управляющим своими финансами - не сулит. Его формула, эффективная для всей системы в целом, не отменяет предсказательную динамику управления частным капиталом, который находится в руках частных лиц, заинтересованных большей частью вкладыванием средств в частные, зачастую в собственные предприятия.

Поэтому в организационном плане бизнес-стратегий вопрос о риске казалось должен соотносится с вопросом о неопределенности. Организация риска или организация неопределенностей играют на сегодняшний день центральную роль в менеджменте как макро, так и микроэкономик. Эти два типа неопределенностей выражают фундаментальную проблему координации имеющихся ресурсов для решения краткосрочных или долгосрочных проблем. Задачи, которые ставятся перед организаторскими ресурсами компании, благодаря все возрастающей нестабильности рыночной конъюнктуры, никогда не могут быть полностью решены, так же как полностью определены, а значит и предсказаны ^[53]. Неужели в мире статистических данных и аналитически выверенных бизнес-стратегий, ориентирующихся на классификации потребностей, с учетом отчетности разнородных обстоятельств, занимает свое заслуженное место весомая доля интуиции. Интуиция изначально скроена в самих ситуациях неопределенности и лежит в основе организационных исследований, а также распространяется на междисциплинарные области определения неопределенностей. Общепризнанным, также является то, что понятие неопределенности и организационная стратегия тесно переплетены друг с другом, как аналитически, так и исторически. Но именно эпитет управления рисками сменил в XXI-ом столетии более расплывчатый принцип неопределенности, в свое время перекочевавший в экономический менеджмент из области квантовой физики.

На сегодняшний день управление рисками не просто заменяет процедуру определения неопределенности, но также противостоит ей. Вместо теоретически сконструированной для каждого случая неопределенности, модели обыгрывающей саму ситуацию, в которой приходится иметь дело управлению ресурсами, применяется модель конкретного управления ресурсами, соответственно при постоянно наличествующих неопределенностях, до конца не определимых. В силу этого, как мы полагаем, можно утверждать, что модель управления рисками более практична и применима также в процессе самостоятельного и, как правило, более или менее контролируемого производства неопределенностей, чем теоретическая модель определения неопределенности, стремящаяся к полноценному проецированию границ ситуации. Поэтому управление рисками представляет собой широко распространенный набор практических процедур, в то время как идея «управления неопределенностью», напротив, несколько парадоксальна, поскольку управление неопределенностью представляется невозможным. К подобному разделению приходит и Д. Томпсон ^[54].

В целом, именно рост позитивного отношения к предпринимательству, отчасти в соответствии с парадоксом «загадки частного капитала», отразился на понимании ситуации риска, и в менеджментной, организационной сфере друг за другом стали появляться различные теории описания и управления рисками. Большинство теорий рассматриваемых в данном пункте, как правило, ориентированы на изначальное допущение рационального поведения субъекта, в связи с чем, общие рамки подходов, изложенных здесь, я также призываю называть аналитическими.

Понятие риска в модели рационального поведения предполагает аналитический способ раскрытия основных функционалов в рассмотрении исходной среды с нулевыми обстоятельствами. Во многом благодаря рационально аналитическому фильтру, отсеивающему конкретные социо-исторические или социо-культурные обстоятельства, аналитическим теориям прогнозирования рискового поведения, удается раскрыть базовую модель самого риска, как организационного фактора предпринимательской деятельности. К примеру, Р. Барон приходит к выводу, что предприниматели могут иметь тенденцию формулировать решения с точки зрения выгод, которые они не смогут получить, если они не станут предпринимателями, а не потерь, которые они получат, в случае если станут предпринимателями ^[31]. Подобное отношение, следовательно, делает их более открытыми риску. Р. Барон предполагает, что именно переоценка всей ситуации, включая ситуации малых вероятностей выигрыша, приводит к тому, что со временем при удаче, открытость к риску возрастает по наклонной. К подобному же выводу, приходят представители теории перспективного расширения (original prospect theory) высоких рисков исследователи Л. Палич и Р. Бэгби ^[50]. Людям, занимающимся предпринимательством, оказывается, более свойственны сомнительные бизнес стратегии, даже когда шансы на высокую вероятность прибыли составляют 20% в отношении к суммарной ситуации как неопределенности, так и явного проигрыша. Рост позитивного ожидания бизнес-выигрыша возрастает благодаря положительному опыту бизнес-сценарий в прошлом, нежели в зависимости от проигрыша; и соответственно, в конкретной ситуации принятия бизнес решения, само решение обусловливается наличием процентной доли выигрыша, и не важно в каком проигрышном соотношении оно находится к доле ожидания потерь. Так отношения предпринимателей к бизнес-стратегиям, характеризуются данными исследователями в смежном, по своим внешним характеристикам, значении азартных игр.

Например, позитивный способ принятия положительного решения игрока в азартной игре — это обоснование того, что он имеет 55-процентный шанс выиграть, в то время как негативный способ - заключается в обращении внимания на то, что он имеет 45-процентный шанс проиграть. Так аналитические исследования бизнес стратегий приходят к общему понятию фрэйма, заочного ограничения (оформления) ситуации, вкладыванием в нее положительного или отрицательного ожидания. Теория перспективы риска и теория фрэймов на сегодняшний день имеют большое число сторонников в современной бизнес-социологии. Помимо вышеперечисленных авторов к ним можно отнести работы Х. Т. Ванг ^[58], Д. Канеман и А. Тверски ^[55].

Таким образом аналитическая стратегия позволяет осознать, что в человеческой природе заложена грамматика выбора вероятностного риска, если последний связан с вероятностной прибылью, нежели воздержание от риска по причине вероятностной неудачи. Теория фрэймов и теория перспектив используют понятие «неприятия потери» (loss aversion), не только в смысле негативного отношения носителя к фактическому ее наступлению, но и в смысле предварительного выбора: рассматривая ее в реестре стратегий ожидания. Внимание актора концентрируется преимущественно на ту часть реестра ожиданий, которая сообщает о положительном исходе, нежели об отрицательном. В то же самое время, отвращение к потерям, однако может означать, что люди придают большее значение негативным последствиям изменений, чем позитивным ^[56]. Последний случай как раз более характерен для постсоветской ментальности неприятия риска, все еще молодой в перспективе развития частно-экономической культуры.

Следующий подход, который мы бы хотели отметить в зарубежной аналитической традиции ориентируется вокруг когнитивной модели, для описания внутренних, субъективных стратегий ожидания риска. Энтузиасты когнитивного подхода утверждают, что поиск единых универсальных черт, позволяющих объяснить то, почему люди выбирают предпринимательство, на основании простого антропологического анализа склонности к риску и потребности в достижениях, не может предоставить каких-либо объективных результатов (Шейвер и Скотт ^[52]; Л. Палич и Р. Бэгби). Шейвер и Скотт, например, рассматривают мотивацию достижений, как единственную черту, которая, кажется, имеет убедительную прямую связь с желанием основать собственное предприятие, невзирая на высокие риски потерь, о чем может, например, говорить статистика Московица и Йоргенсона. Таким образом, возможно, проблема кроется в универсальной природе человеческой психологии, которая в некоторых случаях, даже вопреки объективным прогнозам, сознательно предпочитает финансовой стабильности риск. Более глубинную когнитивную модель риска предложили Д. Канеман ^[46]. Модель основывается на принятии ситуации риска, в реалиях не повторяющихся рутинных обстоятельств; ситуации, в которых принятие решений не зависит от жестких и строгих условий. Подобное рассмотрение «нежестких» ситуаций, т. е. с отсутствием строгой альтернативы «выбора либо ... либо», делает исследования данной модели максимально близкими к реальной ситуации широкой вариативности альтернативных решений, которые бизнесмены принимают в различных ситуациях. Поэтому когнитивная модель анализа риска максимально близко отображает также формальную сторону сценариев бизнес решений. Подобно аналитической модели перспективной теории, когнитивные теории также склонны рассматривать ситуации в абстракции возможных потерь и возможных выигрышей, но отличие состоит в превалировании в когнитивных моделях исследований набора эмпирических данных. К примеру, когнитивная модель больше акцентирует внимание на внутреннем интуитивном состоянии актора при принятии решения, нежели на универсальной оперативной способности рассчитывать данные. В силу этого данная модель приходит к противоположному, в некотором смысле, выводу, что люди в большинстве случаев переоценивают значение риска потери в отношении к риску выигрыша. Таков вывод внутренней модели Д. Канемана ^[46], в отличие от выводов внешне ориентированной, рациональной теории перспектив. Таким образом внутренний случай учитывает качественный метод, поскольку более привычно рассматривает конкретный эмпирический случай, в то время как внешняя модель оперирует количественными классами схожих случаев. Модель приходит к двум отдельным выводам, в зависимости от учитывания внутренней иррациональной природы агента. Во-первых, люди склонны недооценивать риск, и тем самым положительно относятся к нему. Во-вторых, когда они осознают риски, учитывают обстоятельства, они склоняются к большему неприятию риска, чем было бы рационально.

C другой стороны есть исследователи, как я их характеризую, исторического подхода Т. Дас и Б. Тэн ^[36], которые утверждают, что ни один из вышеуказанных методов, не соответствуют научной картине исследования феномена риска в предпринимательской культуре, поскольку не уделяют достаточного внимания понятию времени, который и является тем бесстрастным судьей в деле приятия или неприятия риска в рамках бизнес стратегий. Они утверждают, что феномен риска включен в параметр времени, в чувство ожидания, который и проецирует горизонт ожидаемого риска, в зависимости от которого и существует разделение на краткосрочные и долгосрочные перспективы ^[57]. Интерес предложенной ими временной модели зависит от учитывания специфик риска в каждой из рассматриваемых случаев, в связи с чем значение риска усложняется и постоянно наполняется новыми стратегиями выбора. Предпринимательство в этой модели характеризуется в состоянии перманентного риска, как качественных волн, имеющих различную длину: действие не успев реализоваться в одном месте в статусе выигрыша или проигрыша, продолжается в качестве совершенно другого в другом месте. Так исследователи обнаружили не только качественное (когнитивное отношение) субъекта действия к риску, но и саму качественную разносторонность риска. Стратегия ожидания конкретного индивида, прежде определения самого риска, должна определить измерение горизонта своей занятости, оно или краткосрочное, или долгосрочное. Таким образом, существуют краткосрочный предпринимательский риск и долгосрочный. В свою очередь в исследованиях П. Диксона и Д. Джилерано ^[37] этим двум понятиям были подобраны эпитеты риска тонущей лодки (sinking-the-boat risk) и риска упущенной лодки (missing-the-boat risk) соответственно. Первый тип характеризует краткосрочный риск, и метафора тонущей лодки свидетельствует о нехватке финансовой поддержки для удержания проекта на плаву, поскольку проект рассчитан на краткосрочную прибыль, в то время как второй - нацелен не упустить далеко идущие в положительном плане выгоды предприятия в будущем, при принятии микро-решений в настоящем.

В менеджментной литературе 2000-х годов, если подвести суммарный итог определению риска в рамках анализа экономических показателей, то его артикуляция в финансовой экономике воплощается в определении среднего отклонения от прогнозируемого ожидания выводов (выгод). Несмотря на институциональное и простое определение риска, теоретический интерес к технологиям верификации положительных и отрицательных результатов риска нисколько не снижается (см. определение риска как источника постоянного «теоретического обаяния») ^[34]. В целом, то, что мы делаем в настоящей работе, рассматривая понятие риска в экономически-организационном плане и в социокультурном аспектах - в действительности есть попытка разделить то, что органично спаяно самой природой рыночных отношений. А кто сможет заявить, что рынок является исключительно экономическим институтом, а не социальным, или психологическим, или, упрощу задачу, культурным? Понятное дело, чтобы провести анализ, который в итоге может предоставить целостную картину, мы вынуждены первоначально остановиться на аналитической возможности рассмотрения этих подходов в отдельности друг от друга, чтобы потом можно было говорить о влиянии трансформаций феномена риска на трансформации внутри современной культуры предпринимательства. Статистика говорит о применении рационального выбора там, где в историческом развертывании этого выбора, на субъективном уровне, организация имеет дело с рисковой ситуацией в рамках конкретного решения. Таким образом, оценка риска существует в основном на организационном уровне отдельного субъекта. К примеру, в работе С. Хилгартнера ^[42], занятого классификацией объектов риска, подобный подход смещает статистическое рассмотрение вопроса в сторону анализа его практического применения: «практический поворот» в теоретическом обсуждении риска перемещает его с уровня общества на уровень работы и взаимодействия одного субъекта с другими. И во многих случаях подобного практически-прикладного рассмотрения конкретных решений по инвестициям капитала в венчурные предприятия, обще-финансовая статистика Московица и Йоргенсона может отступить на второй план, поскольку в конкретных случаях именно правильно спрогнозированное вкладывание денег в частный капитал, может оказаться намного выгоднее приобретения финансовой стабильности посредством вложения тех же средств в публичный капитал.

В целом, данные три подхода, которые мы назвали аналитическими по принципу исследования, как и в общем плане применения данного метода к объекту, в содержательном плане, могут быть также названы менеджментными, организационными, поскольку в целом, не могут не учитывать ситуацию рационального выбора. Несмотря на указанные недостатки этих теорий, которые преимущественно состоят в излишнем абстрагировании от непосредственной реальности, аналитический подход, по-видимому, является перспективным направлением именно обучения основам предпринимательской деятельности в плане предоставления формального подхода к составлению бизнес-стратегий.

Вторая глава. Социокультурный аспект рассмотрения феномена риска.

В социокультурном аспекте рассмотрения мы не можем не учитывать не только исследования аспектов социального ожидания тех или иных групп, заинтересованных в данном вопросе, исходя из чего представляется возможным проектирование стандартов культурного производства рисковых ситуаций в той или иной национальной культуре, но также и другие дисциплины, в данном случае другие подходы к вопросу о том, как работает феномен риска на человека в целом.

Понятие спонтанно расширяющегося порядка Ф. Хайек противопоставил принципу коллективного установления, с дальнейшим централизованным распределением общественных благ, который, как определил классик австрийской школы либерализма, свойственен конструктивистской парадигме социализма. Последнюю, в частности, можно определить, как уничтожение, отчасти или полностью, сферы свободного рынка - система, в которой экономическая инициатива граждан постепенно сводится к нулю, так как возрастает роль бюрократического аппарата. В связи с этим, Ф. Хайек споря с коммунистическими мыслителями, сторонниками плановой экономики, всегда отстаивал принцип свободного рынка, и невмешательства государства своими регулятивными мерами в экономическую жизнь как отдельной страны, так и мировой торговли. Естественно предположить, что абсолютно свободный рынок, рынок предоставленный сам себе, вместе со спонтанным расширением своего порядка, идущего не сверху вниз, а снизу вверх, обладает сильным магнетическим влиянием на культуру купеческого типа, рационально действующего субъекта протестантской этики. Однако неприятие риска (risk aversion), как общественный феномен, также способствовал оттоку множества капиталов из сферы, к примеру, частного предпринимательства в сферу банковского или государственного страхования капиталов. Ведь большинство людей все еще больше пытаются сохранить то, что имеют, нежели приобрести, или лучше сказать, сколотить новое состояние, новый капитал. Но Ф. Хайек не зря подчеркивает, что в силу возникающего спонтанного порядка отношений капитала, рынка и труда, стихийно возникающие, таким образом, новые порядки и законы лучше содействуют самому капиталу, плодотворно влияют на саму отрасль, нежели, во многих случаях, на самих акторов этих отношений. И продолжатель классического неолиберализма, в связи с этим традиционно призывает государство в экономической отрасли ограничиться исключительно охранительной функцией закона. Не выделяя частностей, неолиберализм и свобода экономического рынка стали одним из причин развития инновационного общества, ориентирующегося преимущественно на развитие своей деятельности в рамках именно модели рыночных отношений, нежели плановой экономики. И в целом неолиберализм сыграл свою положительную роль в развитии культуры предпринимательства. Социальные типы, раскрываемые в современном обществе, как будет изложено в данном пункте, описывают преимущественно структуру положительного приятия обществом этой непредсказуемой динамики рынка.

То, что риск имеет непосредственно объективную значимость в актуальности своего присутствия в социальном пространстве, свидетельствует система верований, система сложившихся в обществе оценок. Эту важность изучения феномена риска исходя из специфики общественной системы верований (system of beliefs) изложил в своей работе Б. Дуглас: позиция не заключается в том, выяснить объективно насколько существует опасность или угроза, а в том, каково отношение к нему в обществе ^[39]. Например, он связывает возможности негативного приятия риска с институциональными основами общества в проецировании вины, порицания или осуждения. Ведь риск связан с отходом в некотором смысле, от нормативного круга поведения, и зачастую приводит именно традиционные общества к недоумению, а затем и порицанию аналогичных поступков. Именно в последнем случае, нормативная сетка взаимоотношений внутри традиционного общества воспроизводит соответствующий защитный механизм. Таким образом Б. Дуглас дает представление о модели риска, как технологии прояснения социальной динамики общества, нежели пытается решить техническую сторону вопроса, которая связывается с рационально-экономическими проблемами организации.

При социальном рассмотрении феномена риска, мы бы хотели выделить две группы, два типа социума, которые можно, таким образом, классифицировать в отношении к феномену риска. В качестве разделительного критерия мы призываем рассмотреть принцип солидарности/индивидуальности в рассматриваемой социальной группе. И группа с высокой внутренней социальной солидарностью, проявляемой к воспроизводящей эту же группу нормативной сетке, так сказать с плотной групповой этикой, относится враждебно к нововведениям, и, как проявление своей жесткой иерархичности, постоянно исключает возможности изменения, маскируя их под внешнюю угрозу целостности самой системы. Вторая группа, которую мы хотели бы выделить, характеризуется низким показателем солидарности и соответственно высоким показателем индивидуальности, и, как правило, относится положительно к риску, поскольку нормативная сетка, способствующая развитию индивидуальной культуры, относится положительно к нововведениям. Это противопоставление, как мы видели наличествует и в классической критике плановой экономики Ф. Хайека, и говорит в первую очередь, даже не о свободе рынка, а о свободе индивидуальной культуры ^[29]. Поэтому так важно учитывать и практический аспект именно общественного социального отношения к риску, нежели сугубо организационный, или статистически выверенный экономический аспект. В этом смысле, феномен риска внутри социального института, становится основополагающим критерием для разделения традиционных и инновационных обществ: он способствует прояснению вопроса о системе ценностей в том или ином обществе. И в этой трансформации понятия риска из сугубо менеджментного трактования в область социально-культурного рассмотрения, большая заслуга принадлежит Б. Дугласу, одному из первых, кто сумел оценить влияние рисковых ситуаций на символическую структуру общества.

Исходя из предложенной схемы обществ риска, более подверженных ему и менее, следует также отметить работу У. Бека ^[4], который утверждает, что современное общество вывело для себя закон организованной безответственности. Таким образом, У. Бек определяет современное общество в крайних оценках индивидуализма, как общество склонное к риску, и проповедующее культуру предпринимательства, как обратную сторону культуры потребления. Продолжая предложенную классификацию, и абстрагируясь от национальных и социо-исторических границ, становится понятно, что риск перестает быть просто угрозой внешней среды, так как идет полномасштабная интериоризация этой внешней среды, освоение неизвестного, враждебного в терминологию организации и управления. Косвенные, скажем так, пагубные последствия риска в большинстве случаев воспринимаются как исключения, которые подтверждают правило. Риск становится частью, характеристикой аутопоэтичности современной системы общества: он само себя производит в сознательном расширении предпринимательской культуры. Организационным институтам не остается ничего другого, как пытаться направлять эту ситуацию риска, но никак не избавляться от нее. В своей книге «Общество Риска» У. Бек говорит об «институциональности не-управления проблем» ^[5], он подчеркивает направленность решения проблем по мере их появления, а не их избегания. Последнее как раз характеризовало общества с высокой степенью вертикальной организации, общества плотной солидарности, и наименьшей индивидуальности. Но в отличие от Ф. Хайека, всегда готового поддержать порядок спонтанного (индивидуального) расширения рынка, и рассматривающего, таким образом, только плюсы конкуренции, ограничиваясь только экономической составляющей вопроса, У. Бек показывает именно системную охваченность данного процесса, в спонтанность которого вовлечены также социальные и политические аспекты - что усложняет и делает практически невозможным не только работу некоего центрального управления (предвидения) проблем и рисков, но и вообще управление как таковое. Таким образом, вместе с У. Беком, мы можем согласиться, что ситуация управления рисками есть лишь институциональная вера общества в то, что оно может вообще чем-либо управлять. Так будет происходить до тех пор, пока феномен риска в инновационном обществе будет иметь положительное значение. Но как можно предположить уже сегодня, этот ажиотаж дикого либерализма, какими бы социальными и юридическими основаниями его не страховали, будет продолжаться и дальше.

В отличие от У. Бека, Н. Луман хоть и разделяет и, в некотором смысле, более контрастно подчеркивает общую позицию аутопоэзиса общества риска, однако утверждает, что общество от этого не перестает желать контролировать этот процесс, и что это желание ему было присуще и в ранние эпохи: само отношение к риску, сменившееся с негативного на положительное, никак не изменяет самой структуры общественного воспроизводства, которая всегда и во все времена оставалась самовоспроизводящейся. Согласно Луману ^[48], социальный подход к развитию риска в современном обществе свидетельствует о прочерченности границ контекстной ситуации, эти границы могут быть как расплывчатыми, так и строго определенными. В любом случае они позволяют оценивать не саму рисковую ситуацию, с последовательным выведениям прогноза управления этим риском или его мягкого предотвращения, а само состояние общества. В этом смысле Луман является самым последовательным социологом из вышеперечисленных авторов, которого, казалось бы, беспокоит только выяснение социальных трансформаций структур общественного ожидания в деле управления или не-управления рисковыми ситуациями, и ради подобного подхода, он готов допустить и самые опасные рисковые ситуации, которые, как можно предположить, только и делают вид, что угрожают социальной интеграции общества, на самом деле они только ее корректируют ^[14]. Даже если представить, что существует некий набор предотвращающих потери действий для двух равновозможных, но различных ситуаций, огромную разницу составляет применение этого набора в отношении к той ситуации, которая будет называться рисковой, и к той которая будет определяться как опасная ^[48]. Потенциальные решения, в большей степени начнут применяться к той ситуации, которая как раз будет определена как рисковая, в отличие от опасной: даже тогда, когда заранее известно, что последствия решения рисковой ситуации будут более пагубными, нежели последствия просто опасной ситуации. Таким образом, Н. Луман выявляет антииндивидуалистические черты своей социальной системы, показывает что у нее есть своя логика развития, не относящаяся к простому набору полаганий и верований общества, как то преимущественно видели Б. Дуглас и У. Бек, и тем самым, Луман, в очередной раз, пытается доказать универсальную применимость своего метода раскрытия и описания функционализма общества, как саморазвивающейся системы. Положительное отношение к риску развивает умение избегать ошибок и учит своевременно корректировать возможные потери. Тем самым, риск как позитивное явление представляет собой стремление к неопределенности, затем от неопределенности к созданию новой неопределенности ^[30]. Э. Гидденс, придерживающийся близкой позиции к Н. Луману, в своей концепции связывал понятие риска с процессом освоения реальности в современном обществе; для последнего характерной оказывается глобализация рисков – социальных, экономических и др. Современное информационное общество построено на системе рисков, в которой имеет место постоянное перенасыщение информацией о возможных рисках и их глобальных последствиях. Автор акцентирует внимание на понятии среды риска, в которой он связывает индивидуальный риск отдельно взятого субъекта и глобальные риски, отражающие степень интеграционного развития мирового общества ^[32].

Суммарно можно подвести итог, что различные социокультурные теории риска отстраняются от позиции рассмотрения риска в зависимости от организационного фактора управления рисками и акцентируют внимание больше на общественной природе риска. Социокультурный подход понимает риск как одну из инкорпорированных структур ожидания (положительного) современного общества.

Вместо заключения.

Как было продемонстрировано в настоящем исследовании экономическая модель управления рисками, ориентирующаяся на интеграцию статистических данных и финансового управления, не может объективно создать общее поле рассмотрения, кроме как предоставления различных типов управления бизнес-стратегиями в зависимости от долгосрочных и краткосрочных рисков ^[36]. Поэтому этот подход является гетерогенным и меньше чем остальные способен привести к некоторой общей объяснительной модели универсальных решений. Эмпирические исследования в рамках подобного подхода, в целом представлены в журнале Risk Analysis, который и формирует, стоит гарантом самостоятельности этой, по сути дела, гибридной дисциплины как «Управление рисками». В отличие от организационного аспекта социокультурный аспект, как мы видели во втором пункте, постепенно позволят зафиксировать общие границы некой единой среды, принципы становления единого глобализованного общества. В целом, эту среду можно назвать средой инновационного общества. Это общество более очевидно, чем свои предшествующие типы, и особенности, в отличие от традиционных обществ, сознательно, артикуляционно следит за динамикой риска, и как бы парадоксально в некоторых случаях это не звучало - не отказывается от нее.

Понятие риска, в общем, философском смысле, становится атрибутом предприимчивости, и приобретает в современности (в том числе и российской действительности) положительное значение, а в системном анализе - также значение неизбежной динамики общества. Подобное отношение отражается в гибкой работе современного законодательства, снижающего юридическую правовую неопределенность предпринимательского риска, а также в деятельности ВТО, способствующей развитию мирового частного рынка, и интеграции как публичных, так и частных капиталов на мировом уровне.