Практика Европейского Суда по правам человека об использовании геномной информации и биоматериала человека

Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований в рамках проекта «Этико-правовые принципы геномных исследований: пределы вмешательства в прав человека», проект РФФИ № 18-29-14015/18.

Развитие науки, технологий ставят перед обществом, государством новые задачи, зачастую требующие не только правового, но и этического решения. Не всегда законодатель, и тем более правоприменительная практика без должного законодательства, могут разрешить проблемы и установить необходимые барьеры между законным и допустим, и нарушением прав и свобод человека. Проводимые в настоящее время биомедицинские исследования, в том числе с использованием тканей и органов человека, его генетического материала, породили новое направление в области фундаментальной науки и прикладных исследований, именуемое биоэтикой. Генная инженерия, инновации в области трансплантации органов и тканей, репродуктивные технологии порождают совершенно новые споры в области соблюдения баланса интересов различных участников этих процедур, правовых и этических норм.

Не всегда судебная система конкретного государства справляется с решением такого рода задач, и в таком случае граждане, для защиты своих прав, обращаются в Европейский Суд по правам человека (далее – ЕСПЧ). За последние годы в практике ЕСПЧ накопилось достаточное количество дел, связанных с рассмотрение вопросов о сборе, хранении и использовании генетического материала человека. В связи, с этим представляется весьма полезным изучение отдельных решений, как для формирования позиций по конкретным делам, так и для анализа опыта рассмотрения такой категории споров с целью совершенствования содержания национального законодательства и деятельности национальных судебных органов.

Анализируя решения ЕСПЧ по рассматриваемой категории споров целесообразно разделить их на три группы, связанные с определением вопросов по сбору, использованию и хранению биоматериалов человека.

1. Сбор биологических материалов человека.

При рассмотрении вопросов о сборе генетического материала человека, ЕСПЧ обращает внимание на законность такой процедуры в соответствии с действующим национальным законодательством, а также полноту содержания самих нормативно-правовых актов, регламентирующих данную процедуру. Прежде всего, обращается внимание на наличие волеизъявления гражданина, данного им при жизни, в виде согласия или несогласия на изъятие органов и тканей тела после его смерти, а также на согласие или несогласие пережившего супруга (супруги) или иных родственников на проведение таких манипуляций с телом их близкого умершего человека. В деле Элберте против Латвии (Elberte v. Latvia), постановление ЕСПЧ от 13 января 2015 г. № 61243/08 рассматривался случай изъятия органов и тканей из тела умершего человека ^[1]. Согласно материалам дела, 19 мая 2011 года муж заявительницы попал в автокатастрофу и умер по дороге в больницу. 20 мая 2011 года его тело было доставлено в судебно-медицинский центр г. Риги, где было проведение вскрытие тела и установлена причина смерти мужчины. 26 мая 2011 года состоялись похороны мужчины, где его супруга (заявительница жалобы) увидела, что ноги покойного мужа были связаны, и в таком виде он был захоронен.

Как было в последующем установлено, при вскрытии тела умершего у него были изъяты некоторые органы и ткани, в последующем переданные Центром судебной экспертизы Латвии медицинской компании в Германию для изготовления биоимплантов. В дальнейшем данные биоимпланты должны были передаваться обратно в Латвию для трансплантации нуждающимся лицам.

Заявительница узнала об этом спустя фактически два года в рамках расследования уголовного дела о незаконном изъятии у ее покойного мужа тканей и органов тела.

Основные аргументы заявительницы сводились к тому, что при осуществлении такого изъятия, у нее, как у супруги, не получили согласия на изъятие органов и тканей из тела ее покойного мужа, а также ей не сообщили о подобном изъятии.

Правительство Латвийской республики заявляло, что действовавший на то время латвийский закон разрешал отбор органов и тканей скончавшихся лиц в случае, если покойный при жизни не выразил своего отказа стать донором органов и тканей и если на это не получено возражений ближайших родственников. При этом закон не обязывает получить в таких случаях согласие ближайших родственников. Кроме того, изъятие органов в рассматриваемом случае производилось с социальной целью – спасение жизни других людей.

В ходе рассмотрения дела, ЕСПЧ установил, что сотрудниками Центра судебной экспертизы даже не предпринимались попытки поверить наличие согласия или отказа человека на изъятие из тела органов и тканей после его смерти, поскольку соответствующий штамп ставится в паспорте гражданина, а он на момент вскрытия тела находился дома у супруги умершего.

Анализ национального законодательства Латвии также показал, что соответствующий закон, предусматривающий право родственника выразить свою волю по поводу изъятия органов и тканей из тела умершего человека, существует. Однако в данном законе не прописаны правила, обязывающие соответствующие государственные органы обратиться за таким согласием или несогласием, равно как не разработаны какие-либо формуляры и формы документов, в которых бы отражался сам факт обращения за волеизъявлением родственников умершего и его результат.

При вынесении решения, ЕСПЧ ссылался на положения Резолюции Комитета министров Совета Европы (78) 29 от 11 мая 1978 г. «Об унификации законодательства государств-участников по вопросам изъятия, пересадки и трансплантации человеческих биоматериалов», Конвенцию о защите прав человека и человеческого достоинства в связи с применением достижений биологии и медицины (ETS № 164), заключенную в г. Овьедо 04 апреля 1997 г. ^[2], опросный лист, направленный в мае 2002 г. Генеральным секретарем Совета Европы государствам - членам Совета Европы, касающийся юридических и практических аспектов трансплантации ^[3], Заключение Европейской группы по этике в науке и новых технологиях при Европейской комиссии от 21 июля 1998 г. № 11 «Об этических аспектах создания банков тканей человека», Директиву Европейского парламента и Совета Европейского союза от 31 марта 2004 г. № 2004/23/EC «Об установлении стандартов качества и безопасности для донорства, приобретения, контроля, обработки, сохранения, хранения и распределения человеческих тканей и клеток» ^[4], Руководящие принципы Всемирной организации здравоохранения по трансплантации человеческих клеток, тканей и органов, одобренные на 63-й Сессии ВОЗ 21 мая 2010 г., Резолюция WHA63.22 ^[5], национальное законодательство Латвийской республики.

Рассмотрев дело, суд постановил, что имелось нарушение права заявительницы на уважение ее личной и семейной жизни, предусмотренного в ст. 8 Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 04 ноября 1950 г. ^[6]

Данное дело было проанализировано достаточно подробно для объяснения хода рассмотрения такой категории дел в ЕСПЧ, выявляемых и анализируемых фактах и обстоятельствах дела, применяемых актах, обоснование позиции заявителей и правительств государств, против которых подана жалоба.

В другом деле, Йегги против Швеции (Jaggi v. Sweden), постановление ЕСПЧ от 13 июля 2006 г. № 58757/00 ^[7], заявитель, который на момент обращения достиг возраста 67 лет, пытался добиться установления отцовства. Им заявлялось, что при жизни предполагаемый отец находился в личных отношениях с матерью заявителя, но отрицал свое отцовство. Сразу после смерти мужчины, из тела умершего были взяты образцы ДНК, но тест на установление отцовства дал отрицательный результат. Заявитель настаивал на эксгумации тела для изъятия тканей и образцов ДНК из тела умершего мужчины и повторного проведения генетической экспертизы.

Все инстанции в национальной судебной системе Швейцарии отказали Йегги в удовлетворении его требования, мотивируя тем, что проведение подобного анализа, и даже получение положительного решения не повлияют на статус заявителя, а его психическому состоянию не наносится существенный вред из-за отсутствия четкой информации о личности его отца.

При рассмотрении дела в Европейском Суде по правам человека было обращено внимание на необходимость соблюдения баланса интересов всех сторон. В п. 39 указанного постановления ЕСПЧ отмечалось, что «данные интересы представлены правом заявителя на получение сведений о своих биологических предках, с одной стороны, и правами третьих лиц на неприкосновенность тел умерших лиц, на уважение к ним, а также заинтересованность общества в соблюдении правовой безопасности граждан».

Судом были учтены конкретные обстоятельства дела, а именно: заявитель не утратил интереса к установлению своего происхождения за годы жизни; отсутствие определенности в вопросе об установлении личности его биологического отца причиняло заявителю душевные и нравственные страдания; семья умершего человека отказывалась от эксгумации тела, но не по религиозным или философским убеждениям; получение ДНК из биоматериала покойного при эксгумации его тела не является вмешательством в личную жизнь умершего; такого рода эксгумация была бы проведена и без запроса заявителя, если бы заявитель не оплатил аренду места захоронения тела.

В конечном итоге, ЕСПЧ признал факт того, что власти Швейцарии не смогли обеспечить право заявителя на уважение его личной жизни, предусмотренное в ст. 8 Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 04 ноября 1950 г.

В деле, Дармон против Польши (Darmon v. Poland), решение ЕСПЧ от 17 ноября 2009 г. № 7802/05 ^[8] был поднят вопрос о проведении анализа ДНК после предельного установленного национальным законодательством срока. Заявитель обосновывал свою жалобу тем, что прокуратурой г. Кракова и судебными органами Польской республики были нарушены его права, предусмотренные ст. ст. 3 и 8 Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 04 ноября 1950 г. в части обеспечения его права на справедливое слушание дела в суде, а также на уважение его семейной и личной жизни.

Как было установлено материалами дела, мужчина заключил брак в декабре 1972 г., а уже в мае 1973 г. у него родилась дочь, а в последующем родилась еще одна дочь. В качестве отца ребенка был указан заявитель. В 1984 г. брак был расторгнут, дети остались проживать с матерью, а заявитель по решению суда обязан был платить алименты на содержание несовершеннолетних детей. В момент расторжения брака и установления алиментов мужчина не оспаривал отцовство.

В последующем мужчина попытался оспорить свое отцовство в отношении старшей дочери, поскольку у него всегда были сомнения в их биологическом родстве, однако в период бракоразводного процесса представление результатов ДНК – исследований в качестве доказательств не было возможно по национальному законодательству.

В 2003 году Дармон обратился к Краковскому окружному прокурору с заявлением об инициировании гражданского процесса и оспаривании отцовства в отношении старшей дочери, однако не представил никаких доказательств, кроме слухов и домыслов. Дармон мотивировал тем, что его бывшая супруга настаивала на отцовстве мужчины и отказалась предоставить ДНК – материалы. Также в последующем уже в рамках судебных процессов от генетической экспертизы отказалась и старшая дочь заявителя, которой к моменту судебных разбирательств было более 30 лет. Она мотивировала свой отказ тем, что всю жизнь считала Дармона своим биологическим отцом.

Как обосновало свои возражения Правительство Польской республики в ЕСПЧ, «заявитель должен был подать иск, отрицающий отцовство, несмотря на истечение срока или обратиться в прокуратуру для подачи такого иска от его имени. Заявитель не представил прокурору никаких доказательств, которые могли бы оправдать подачу такого иска. При этом у заявителя всегда были сомнения относительно его отцовства, но причины такого сомнения неясны, и до 2003 года заявитель не обращался в соответствующие органы для выяснения этих обстоятельств. Правительство также считает, что национальное законодательство обеспечивает достаточную гарантию в случаях, когда важные факты были обнаружены поздно, при условии, что прокурор может подать гражданский иск без каких-либо временных ограничений. Заявитель не проявил должной осмотрительности при рассмотрении его собственного заявления, в частности, не явившись в прокуратуру. Он также не просил прокурора дополнить разбирательство, представив дополнительные доказательства или предоставив какие-либо доказательства, подтверждающие, что его отцовство было, по меньшей мере, сомнительным».

Рассмотрев данное дело, ЕСПЧ установил, что в данном случае имело место несогласие сторон на предоставление своего генетического материала для проведения исследования, а не отсутствие в национальном законодательстве положений и механизма по разрешению такого рода споров. Как следствие, ЕСПЧ не выявил нарушения прав заявителя, указав, что «суд не находит несправедливый баланс между общими интересами защиты правовой определенности семейных отношений и права заявителя на пересмотр юридической презумпции его отцовства».

Весьма похожее дело по совокупности обстоятельств и аргументов сторон было рассмотрено ЕСПЧ в 2010 году (Клоцек против Польши (Klocek v. Poland), решение ЕСПЧ от 27 апреля 2010 г. № 20674/07 ^[9]). Что интересно, данное дело было также связано с рассмотрением польской юрисдикции и вынесением решения Краковским окружным судом.

В данном деле Клоцек попытался оспорить свое отцовство в отношении сына, которому на момент разбирательства было уже 23 года. 21 августа 1982 г. С., с которой заявитель имел личные контакты, родила ребенка, заявив, что П. является сыном Клоцека. Клоцек отрицал свое отцовство и 16 марта 1983 г. инициировал гражданское разбирательство в Краковском окружном суде об оспаривании отцовства. 18 января 1984 г. был составлен отчет о результатах анализа крови, взятого у заявителя и гражданки С., согласно которым выяснилось, что у сторон идентичный состав крови, из-за чего нельзя ни установить, ни исключить отцовство Клоцека.

24 февраля 1986 г. Краковский районный суд признал, что заявитель является отцом П. С Клоцека также были взысканы алименты на содержание малолетнего сына.

20 декабря 2005 г. заявитель пытался оспорить свое отцовство в Краковском районном суде. Он ссылался на тот факт, что его отцовство было установлено в 1986 году на основе экспертных данных, соответствующих состоянию науки того времени, и что новые методы установления отцовства, такие как проведение ДНК-экспертизы, позволяют получить более точные результаты. В связи с чем, заявитель настаивал на проведении генетической экспертизы.

Во всех судебных инстанции в Польше Клоцеку было отказано в удовлетворении его требования.

Анализируя польское национальной законодательство, также как и в предыдущем рассмотренном примере, ЕСПЧ сделал вывод о том, что польским государством предоставляются достаточные гарантии для защиты прав граждан в таких ситуациях. В рамках данного дела, было отмечено, что заявитель не обжаловал внутренний судебный акт об установлении его отцовства, на протяжении многих лет исполнял данное решение суда в части уплаты алиментов.

Суд также принял во внимание, что заявитель пытался оспорить свое отцовство лишь спустя 20 лет после его установления. При этом воспользовался средством правовой защиты, которое было ему недоступно по закону, а именно он подал в суд иск об отказе в установлении отцовства П. Кроме того, заявитель не представил национальным властям достаточно новых доказательств, чтобы отрицать свое отцовство.

Также ЕСПЧ было сделано весьма важное утверждение о том, что «по истечении времени принцип правовой определенности постепенно начинает преобладать над необходимостью защиты интересов соответствующих сторон, особенно детей, достигших совершеннолетнего возраста».

Таким образом, ЕСПЧ пришел к выводу, что нарушений прав заявителя государственными органами Польской республики не было, жалоба в целом является явно необоснованной и должна быть отклонена.

Еще одно дело связано с исследованием вопросов российской юрисдикции и правомерности действий представителей медицинской организации при проведении испытаний на человеке лекарственных препаратов и забора крови.

В деле Баталины против Российской Федерации (Bataliny v. Russia), постановление ЕСПЧ от 23 июля 2015 г. № 10060/07 ^[10] было установлено, что заявитель находился в одной из психиатрических больниц г. Москвы с 25 мая по 09 июня 2005 г., где он подвергся научному эксперименту вследствие лечения новым антипсихотическим препаратом «Сероквель», и у него через день делались заборы крови.

Как утверждал заявитель, «его незаконное содержание в психиатрической больнице и лечение антипсихотическим препаратом «Сероквелем» в научных целях и при отсутствии установленной медицинской необходимости приравниваются к пытке. В 2005 году препарат «Сероквель» проходил испытания в России на людях, тогда как за рубежом его действие проверяли только на крысах, мышах и собаках. Он был противопоказан пациентам с цереброастенией, гипотензией и тахикардией, о чем психиатру было известно. В результате такого лечения заявитель начал испытывать частые и сильные головные боли, потерю сознания, утрату речи, ухудшение зрения, бессонницу, тошноту, частые приступы тахикардии и гипертензию. Процессуальные гарантии для решения провести принудительное психиатрическое лечение также не были соблюдены». При этом, как в последующем выяснилось, заявитель был психически здоров, и не нуждался в обследованиях.

При рассмотрении дела, ЕСПЧ исследовал не только нормы материального и процессуального российского законодательства, но и содержание международных актов: Нюрнбергского кодекса, принятого в г. Нюрнберге в августе 1947 г. ^[11]; Хельсинкской декларации Всемирной медицинской ассоциации, принятой на 18-й Генеральной ассамблее Всемирной медицинской ассоциации в Финляндии в июне 1964 г. ^[12]; Резолюции Генеральной Ассамблеи ООН от 17 декабря 1991 г. № 46/119 «Принципы защиты психически больных лиц и улучшения психиатрической помощи» ^[13]; Конвенции о правах инвалидов, принятой Генеральной Ассамблеей ООН 13 декабря 2006 г. (Резолюция A/RES/61/106) ^[14].

В данных документах устанавливаются основные правила проведения научных исследований и экспериментов, а также гарантии и права лиц, принимающих в них участие. Данные нормы предусматривают добровольное согласие человека на участие в эксперименте; информирование о проводимом исследовании; недопущение излишних физических и психических страданий и повреждений при проведении эксперимента; недопущение пыток, бесчеловечного или унижающего достоинство обращения или наказания.

В результате изучения материалов дела, доводов сторон, ЕСПЧ пришел к выводу о нарушении Российской Федерацией ст. 3 Конвенции о защите прав человека и основных свобод в связи с бесчеловечным и унижающим достоинство обращением, которому заявитель Баталин был подвергнут в психиатрической больнице.

2. Использование биологических материалов человека.

При рассмотрении вопросов, связанных с использованием биологических материалов человека, содержащих геномную информацию о нем, ЕСПЧ обращает внимание на: возможность такого использования, предусмотренную законодательством государства и локальными актами конкретной организации; цели использования такого рода сведений; публичный доступ к данной информации; лица, которым данные сведения предоставляются и другое.

Весьма показательным в этом случае является дело Йильберг против Швеции (Gillberg v. Sweden), которое было рассмотрено ЕСПЧ на третьей секции в 2010 г. ^[15], а по отдельным вопросам было передано на рассмотрение в Большую Палату ЕСПЧ в 2012 г. ^[16]

Суть данного дела состояла в том, что заявитель – профессор, специализирующийся на детской и подростковой психиатрии в университете Гетеборга. В период 1977 - 1992 гг. он принимал участие в научно - исследовательском проекте в области нейропсихиатрии по изучению гиперактивности и дефицита внимания у детей. В проекте участвовали 140 школьников, и детям, а также их родителям гарантировалось соблюдение конфиденциальности. Исследование состояло из большого числа записей, результатов испытаний, ответов интервью, анкетирования, видео- и аудио кассет; содержало в себе большое количество конфиденциальных данных о детях и их родственниках. Материал хранился отделом детской и подростковой психиатрии, в котором заявитель был директором.

Комитет по этике университета Гетеборга принял решение, что конфиденциальная информация, содержащаяся в результатах исследования, будет доступна только для заявителя и его сотрудников.

В феврале 2002 г. социолог-исследователь из университета в г. Лунда К. запросила доступ к справочным материалам. При этом она обязалась соблюдать секретность, мотивируя, что ее не интересуют личные данные как таковые, а только метод, использованный в исследовании, и доказательства.

В июле 2002 г. педиатр Е. также запросил доступ к материалам. Он утверждал, что ему необходимо идти в ногу с текущими исследованиями, он интересуется тем, как проводилось данное исследование, и разъясняет, как исследователи пришли к их результатам, и что для психоневрологических дискуссий важно, чтобы материал мог подвергаться независимой и критической экспертизе.

Обе просьбы были отклонены университетом Гетеборга, и в последующем были обжалованы в судебном порядке. Двумя отдельными решениями от 06 февраля 2003 г. Апелляционный административный суд установил, что К. и Е. проявили законную заинтересованность в получении доступа к рассматриваемым материалам и что можно предположить, что они хорошо знакомы с обработкой конфиденциальных данных. Следовательно, доступ должен быть предоставлен, но при условии соблюдения конфиденциальности информации.

Университет Гетеборга уклонялся от исполнения данных решений. В последующем 8 и 9 мая 2004 г. материалы исследования были уничтожены коллегами заявителя.

Заявитель был осужден за злоупотребление служебным положением, приговорен к условному сроку и штрафу 4000 евро. В решение суда отмечалось, что заявитель умышленно не исполнил решение Апелляционного административного суда.

Приговор был поддержан во всех вышестоящих судах.

Данное дело интересно в рассматриваемом контексте проблемы не с точки зрения норм материального или процессуального права о выявлении в действиях заявителя признаков злоупотребления служебным положением и привлечения его к уголовной ответственности, а также тех негативных последствиях, которые могли и наступили для последнего в результате уголовного преследования. При разрешении данного дела, ЕСПЧ выделил несколько важных моментов, связанных с использованием биологического материала человека.

Прежде всего, в § 91 решения ЕСПЧ 2010 г. подчеркивалось, что данное дело «поднимает важные этические вопросы, связанные, с соблюдением интересов детей, участвующих в исследовании, их родителей, которые при определенных условиях дали свое согласие на участии детей в исследовании, общественного и публичного доступа к информации». При этом Суд уточнил, что как раз данные вопросы не были предметом жалобы заявителя.

В тоже время, в § 96 решения ЕСПЧ 2010 г. отмечено, что «соблюдение конфиденциальности данных о здоровье является жизненно важным принципом в правовых системах всех Договаривающихся сторон Конвенции (авт. – речь идет о Конвенции «О защите физических лиц при автоматизированной обработке персональных данных» от 28 января 1981 г. ^[17]). Крайне важно не только уважать частную жизнь пациента, но и сохранять его или ее уверенность в медицинской профессии и в медицинском обслуживании в целом».

Суд также сослался на ст. 9 Конвенции «О защите физических лиц при автоматизированной обработке персональных данных» от 28 января 1981 г., отметив, что «интересы пациента и сообщества в целом в защите конфиденциальности медицинских данных могут быть перевешены интересом к расследованию и судебному преследованию преступления и публичности судебных разбирательств, где такие интересы имеют еще большее значение».

При рассмотрении дела Большой Палатой ЕСПЧ также был сделан интересный вывод о том, что при соблюдении ст. 10 Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 04 ноября 1950 г., предусматривающей необходимость соблюдения ограничений для предотвращения разглашения конфиденциальной информации, «врачи, психиатры и ученые могут иметь интерес, аналогичный интересу журналистов в защите источников и интересу адвокатов в защите профессиональной тайны клиентов».

3. Хранение биоматериалов человека.

Данный вид споров представляет, наверное, одну из наиболее значительных по количеству рассмотренных ЕСПЧ дел группу в исследуемой категории. В целом, следует отметить, что, в основном в ЕСПЧ обращаются лица со ссылкой на нарушение ст. 8 Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Как правило, суть жалобы состоит в нарушении национальными государственными органами прав заявителей при хранении генетического материала, результатов ДНК-экспертиз, отпечатков пальцев, полученных у заявителей в рамках расследования уголовных дел. Еще одной закономерностью является то, что чаще всего ЕСПЧ не видит нарушения прав правительствами соответствующих государств заявителей, осужденных за совершение преступлений, признавая законность и правомерность изъятия и хранения таких биологических материалов человека.

При рассмотрении данной группы споров, их условно можно разделить на две подгруппы. В одних случаях заявители указывают на нарушение их прав по хранению генетического материала при прекращении следствия, не закончившегося вынесением обвинительного заключения или закончившиеся судебным разбирательством с оправдательным приговором. В других случаях обжалуются действия государственных органов по хранению ДНК-материалов человека, когда была установлена вина заявителя в совершенном преступлении, мотивируя тем, что существует несоответствие между совершенным деянием и теми негативными последствиями, которые могут наступить или наступают от хранения геномной информации заявителей в банке данных соответствующих государств.

Среди дел, относящихся к первой подгруппе, весьма интересным представляется дело С. и Марпер против Соединенного Королевства (S. and Marper v. the United Kingdom), постановление Большой Палаты ЕСПЧ от 4 декабря 2008 г. № 30562/04, 30566/044 ^[18]. Это было два дела, рассматривавшихся Большой Палатой Европейского Суда одновременно. В деле С. уголовное преследование было прекращено вынесением оправдательного приговора. В деле Марпера ему не было предъявлено обвинения. Однако и в одном, и во втором случаях заявители как подозреваемые подверглись принудительной процедуре изъятия у них образцов ДНК и отпечатков пальцев. В последующем данная информация не была удалена сотрудниками полиции из баз данных.

При исследовании национального английского законодательства было установлено, что генетическая информация подозреваемых в совершении преступлений может храниться в базе неограниченное количество времени.

Большая Палата Европейского Суда отметила, что «с учетом природы и количества персональной информации, содержащейся в клеточных образцах, включая уникальные генетические коды, имеющие высокую относимость к обоим заявителям и их родственникам, а также способности профилей ДНК обеспечивать идентификацию генетических отношений между людьми или выводы относительно их этнического происхождения, хранение клеточных образцов и профилей ДНК само по себе представляло собой вмешательство в право заявителей на уважение их личной жизни. Хотя хранение отпечатков пальцев оказывало меньшее влияние на личную жизнь, чем хранение клеточных образцов и профилей ДНК, уникальная информация, которую они содержат о заинтересованных лицах, и ее хранение без согласия последних не могут рассматриваться как нейтральные или незначительные и тоже представляют собой вмешательство в право на уважение личной жизни».

Также было установлено, что в национальном законодательстве Англии в исследуемом аспекте не проводится разграничение между лицами, чья вина не доказана в совершении преступления, и осужденными лицами. Необходимо четко определять цели сбора геномной информации и ограничения по времени их хранения.

Был сделан важный вывод о том, что «природа права хранения, примененного в деле заявителей, нарушила справедливое равновесие конкурирующих публичного и личного интересов, и в этом отношении государство-ответчик вышло за пределы приемлемых пределов усмотрения. Соответственно, хранение персональных данных представляло собой несоразмерное вмешательство в право заявителей на уважение личной жизни и не могло считаться необходимым в демократическом обществе».

В деле М.К. против Франции (M.K.v. France), постановление ЕСПЧ от 18 апреля 2013 г. № 19522/09 ^[19] также рассматривался вопрос о законности хранения отпечатков пальцев заявителя, обвиняемого дважды в краже книг. В первом случае дело закончилось вынесением оправдательного приговора, во втором случае М.К. не предъявили обвинение. Однако при обращении в полицию, и в последующем во французские суда заявителю было отказано в удалении его отпечатков пальцев из соответствующей базы.

Также как в предыдущем деле, ЕСПЧ, признавая жалобу о нарушении права на уважение личной жизни приемлемой, а право заявителя нарушенным, обратил внимание на недостатки национального французского законодательства. Так, не производится разграничение между применяемыми мерами к правонарушителям в зависимости от тяжести совершенного ими преступления, а также между преступлениями и проступками. Цели сбора отпечатков пальцев правоохранительными органами Франции состоят не только в розыске и установлении личностей лиц, совершивших проступки и преступления, что правомерно, но и преследуются неправомерные цели - «добавление и хранение информации в обязательном порядке о как можно большем количестве людей».

Также ЕСПЧ отметил, что «хотя хранение информации, включенной в картотеку, ограничено во времени, оно осуществляется в течение 25 лет. Принимая во внимание ранее сделанный вывод о том, что шансы на удовлетворение ходатайства об удалении отпечатков имеют исключительно гипотетический характер, 25-летний срок фактически представляет собой неопределенный срок хранения или, как отметил заявитель, соответствует, по крайней мере, стандартному, а не максимальному сроку».

С другой стороны, при обращении в ЕСПЧ заявителей, обжалующих хранение ДНК материалов и отпечатков пальцев, чья вина в совершении преступлений была доказана национальными правоохранительными органами, как правило, Европейский Суд выносит решения о признании жалоб неприемлимыми.

Так, в деле Ван дер Вельден против Нидерландов (Van der Velden v. the Netherlands), решение ЕСПЧ от 7 декабря 2006 г. № 29514/05 ^[20] жалоба заявителя о том, что у него был отобран клеточный материал путем мазка изо рта в целях генотипирования, является нарушением права на уважение частной жизни, была признана неприемлемой. Как было установлено, заявитель совершил преступление, его вина была доказана, срок наказания составил 4 года лишения свободы. Законодательство Нидерландов предусматривает процедуру сбора и хранения геномной информации осужденных лиц, формирования базы их геномных профилей. Несмотря на то, что «получение клеточного материала заявителя, сохранение этого материала и составленного геномного профиля представляло собой вмешательство в его право на уважение личной жизни. Оно служило законным целям предупреждения преступлений и защиты прав и свобод других лиц, даже если ДНК не использовалась в процессе расследования и судебного разбирательства в связи с преступлениями, совершенными заявителем».

Аналогичные выводы были сделаны Европейским Судом при рассмотрении дела Перуццо и Мартенс против Германии (Peruzzo and Martens v. Germany), решение ЕСПЧ от 04 июня 2013 г. №№ 7841/08 и 57900/12 ^[21]. Судом было установлено, что Перуццо неоднократно осуждался за преступления, связанные с наркотиками, а Мартенс – за совершение насильственных действий. Суд указал, что национальное законодательство Германии, равно как при его применении в рассматриваемых конкретных делах, учитывает при принятии решения о сборе генетического материала осужденных лиц, степень тяжести совершенного преступления, дифференциацию сроков хранения и последующего уничтожения биоматериала, характеристики личности преступника. Также судом было установлено, что «национальное законодательство предусматривало целесообразные гарантии против бланкетного и неизбирательного получения и хранения образцов ДНК и профилей и адекватные гарантии эффективной защиты сохраненных персональных данных от неправомерного использования и злоупотребления».

Закрепление в законодательстве государства-ответчика данных правил, по мнению ЕСПЧ является достижением справедливого равновесия между конкурирующими публичными и частными интересами. При этом позиция Европейского Суда остается неизменной, даже если на момент сбора и последующего хранения ДНК материалов осужденный являлся несовершеннолетним лицом ^[22].

Не претендуя на полноту проведенного исследования практики Европейского Суда по правам человека по делам об использовании ДНК информации о биологическом материале человека, можно сделать ряд выводов об основных аспектах, имеющих важное значение при рассмотрении дел данной категории, а также необходимости соблюдения законодательства и полноты содержания самого национального законодательства в вопросах сбора, использования и хранения геномной информации человека.

Во-первых, при изъятии органов, тканей, и использовании тела человека после его смерти необходимо в обязательном порядке устанавливать наличие его волеизъявления на предмет согласия или несогласия совершения таких действий, данного при жизни человека. Если такое согласие не было дано покойным при жизни, согласие или несогласие должно быть получено от супруга, близких родственников, законных представителей. В национальном законодательстве должны содержаться эффективные и ясные положения, обеспечивающие соблюдение данного правила. При этом обоснование цели изъятия органов и тканей из тела умершего социальной значимостью недостаточно для компенсирования четко прописанных процедур получения согласия от близких родственников умершего.

Наличие согласия всех сторон также требуется и при проведении генетических экспертиз по установления биологического родства между лицами.

Наличие добровольного и информированного согласия лица становится краеугольным камнем и в случаях признания законности и правомерности проведения научных исследований и экспериментов.

Во-вторых, должны соблюдаться общепризнанные права и свободы человека, этические нормы. Так, в отношении живых необходимо гарантировать недопущение излишних физических и психических страданий и повреждений при проведении научных исследований, недопущение пыток, бесчеловечного или унижающего достоинство обращения или наказания. В отношении усопших - права на неприкосновенность тел умерших лиц, на уважение к ним.

В-третьих, при использовании геномной информации человека, относящейся к его персональным данным, должна обеспечиваться и соблюдаться конфиденциальность таких сведений, ограничение публичного доступа к ним.

В-четвертых, при сборе и хранении геномной информации подозреваемых в совершении преступлений и осужденных лиц, необходимо дифференцировано устанавливать правила сбора, хранения и уничтожения такой информации, учитывая степень тяжести совершенного преступления, разграничения применяемых мер к лицам, совершившим преступления и правонарушения, сроков хранении и последующего уничтожения биоматериала, характеристики личности преступника.

И наконец, главный вывод, который ЕСПЧ делает в каждом своем решении, и на что обращает внимание – это обеспечение и соблюдение справедливого баланса интересов сторон, как заявителя и государства-ответчика, так и граждан, если при рассмотрении конкретного дела выявляются взаимные и пересекающиеся требования граждан или даже группы лиц друг к другу.