Дефляционистское понимание истины и проблемы обоснования знания в неопрагматизме

Джохадзе Игорь Давидович кандидат философских наук заведующий сектором, Институт философии, Российская академия наук 109240, Россия, г. Москва, ул. Гончарная, 12/1, каб. 412 Dzhokhadze Igor Davidovich PhD in Philosophy Head of the sector of Contemporary Western Philosophy, Institute of Philosophy of the Russian Academy of Sciences 109240, Russia, Moscow, Goncharnaya Street 12/1, office #412 joe99@mail.ru Другие публикации этого автора

Джохадзе И.Д.

Дефляционистское понимание истины

и проблемы обоснования знания в неопрагматизме

Аннотация. На примере «этноцентризма» Р. Рорти в статье рассмотрен и подвергнут критике один из наиболее спорных и обсуждаемых в философской литературе вариантов дефляционистского решения проблемы истины и рационального обоснования знания. Выступая против метафизического гипостазирования («раздувания») истины, считая ее «пустым понятием», американский философ, тем не менее, допускает возможность использования предиката истинности в негативно-ограничительном, фаллибилистском значении – как «предостерегающего» (cautionary) указания на вероятное в будущем опровержение. Анализ этой концепции, а также дискуссии, развернувшейся вокруг нее, позволил сделать вывод о том, что в вопросе об истине Рорти не так далеко уходит от прагмати(ци)зма Ч.С. Пирса, как ему представляется. Фактически в своей гносеологии он опирается на пирсовскую теорию истины как «окончательного верования исследовательского сообщества». Рорти не исключает трансензуса, перехода от «худшего», менее обоснованного и достоверного знания к «лучшему», более обоснованному и достоверному. С точки зрения здравого (научного, философского, политического, морального и т. д.) смысла, это может означать только одно: приближение к объективной истине. В исследовании использовались методы историко-дескриптивной реконструкции (для экспликации философских воззрений Рорти) и рациональной реконструкции (для прояснения теоретических допущений и критического анализа его концепции – the cautionary theory of truth).

Ключевые слова: дефляционизм, истина, прагматизм, рациональное обоснование, соответствие реальности, сообщество, объективность, солидарность, этноцентризм, Рорти.

Abstract. R. Rorty’s ‘ethnocentrism’ as a version of the deflationary account of truth is examined and criticized in this paper. Rejecting the metaphysical tendency to inflate truth, considering truth to be an ‘empty concept,’ the American philosopher nevertheless admits the possibility of using the predicate ‘true’ in a negatively restrictive, fallibilistic sense — as a ‘cautionary’ indication of the presumable future refutation. An analysis of this conception, as well as discussion of it in the philosophical literature, led to the conclusion that concerning the truth, Rorty is not so far distant from C.S. Pierce’s pragmati(ci)sm, as he considers himself to be. In fact, in his epistemology he relies on Pierce’s theory of truth as the ‘the opinion which is fated to be ultimately agreed to by all who investigate.’ Rorty does not deny the possibility of the transensus from the ‘worse,’ less justified and reliable knowledge, to the ‘better,’ more justified and reliable one. From the point of view of common sense (scientific, philosophical, political, moral, etc.), this can only mean one thing: gradually drawing to the objective truth. The research applies the methods of historical description (in explicating Rorty’s philosophical views) and rational reconstruction (in a critical analysis of his ‘cautionary theory of truth’).

Keywords: deflationism, truth, pragmatism, rational justification, correspondence to reality, community, objectivity, solidarity, ethnocentrism, Rorty.

В последнее время среди аналитических философов все больше сторонников приобретает дефляционизм. Этим именем обозначается семейство теорий, признающих эпистемологически «избыточным» (redundant) понятие истины. По мнению дефляционистов, предикат истинности не добавляет ничего существенно важного к содержанию того, что утверждается: ‘p’ истинно = p. Наряду с «бескавычечной» (У. Куайн, Х. Филд), минималистской (П. Хорвич) и просентенциальной (Д. Гровер, Р. Брэндом) концепциями, к основным дефляционным теориями относят так называемую cautionarytheoryoftruth, предложенную американским философом-прагматистом Р. Рорти. Эта теория станет предметом критического рассмотрения в настоящей работе.

Своими интеллектуальными предшественниками Рорти считает классиков прагматизма У. Джеймса и Дж. Дьюи. Истина, утверждал Джеймс, «есть то, во что нам полезно верить» ^{[1, с. 77]}. Рорти реактуализирует это известное положение, акцентируя определенно личное «мы» ^{[2, с. 22]}: полезно не вообще, для каждого и в любой ситуации, но именно нам, здесь и сейчас. «Обоснованность» убеждений/верований — это предмет разговора, социальной практики. Мы в ответе только друг перед другом, говорит Рорти, перед «согражданами» (fellow citizens), а не перед кем-то или чем-то «внешним» ^{[3, с. 104]}, Реальностью с большой буквы. Рорти называет такой подход этноцентристским и противопоставляет его «фундаментализму» Декарта, Локка и Рассела.

Американский философ выступает против метафизического гипостазирования («раздувания») истины, считая ее «пустым понятием», и называет себя «радикальным дефляционистом» ^{[4, с. 44]}. Предложенное Джеймсом определение «истинного» (как полезногов качестве верования) принимается Рорти ввиду его тривиальности и эпистемологической безобидности. В свое время это определение, пишет он, «поразило критиков Джеймса как псевдофилософское — как если бы кто-то сказал, что сущность аспирина заключается в том, что он помогает от головной боли. Джеймс, однако, считал, что ничего более глубокого тут и нет: истина не такого рода вещь, которая имеет сущность» ^{[5, с. 162]}. Чем же она является, по мнению Рорти? — «Термином похвалы» ^{[2, с. 127]}, «комплиментом для тех убеждений, которые оказались полезными при решении определенных проблем» ^{[6, с. 4]} и которые «представляются нам более обоснованными, чем другие убеждения» ^{[7, с. 202]}.

В качестве термина похвалы, понятие истины не может служить объяснением чего бы то ни было, считает Рорти. Чтобы убедиться в этом, по его мнению, достаточно рассмотреть любое высказывание с предикатами “true” или “false”, например: «Я нашел дом, который искал, потому что мои сведения о его месторасположении оказались верными» или «Пристли не смог продвинуться в изучении кислорода, поскольку его представления о процессе горения были ложны». Приведенные предложения — не объяснения, а лишь замечания, предваряющие объяснение. Дабы их «обналичить» (т. е. получить настоящее объяснение), следует сказать что-то вроде: «Я нашел дом, потому что знал, что он расположен по адресу…» или «Пристли потерпел неудачу, поскольку считал, что флогистон…». «Объяснение успеха или неудачи достигается указанием на то, что именно является истинным или ложным, а не просто констатацией “истинности” или “ложности”, — так же как объяснением, почему то или иное действие заслуживает похвалы, не может быть фраза вроде “именно так и надлежало поступить”, а лишь детальное описание обстоятельств, при которых данное действие было совершено» ^{[2, с. 140]}.

Как известно, Чарльз Пирс, подчеркивая социальный характер научного и философского знания, определял истину как «верование, которому суждено получить окончательное согласие тех, кто занят исследованием» ^{[8, 5.407]}. В 1980-е гг. Рорти, прежде разделявший многие идеи Пирса (сказалось влияние его чикагских и йельских наставников Ч. Хартсхорна и П. Вейса), приходит к пониманию несостоятельности этой теории истины (the limit theory of truth) как разновидности спекулятивного абсолютизма, выражающегося в стремлении «укрыться от времени в вечности» ^{[9, с. 3]}. Вот как он сам пишет об этом: «Я осознал ненадежность пирсовской позиции благодаря работе Майкла Уильямса “Когерентность, обоснование и истина” ^[10], в особенности его аргументам в защиту утверждения, что “у нас нет ни малейшего представления о том, что такое для теории быть идеально законченной и всеобъемлющей… или о том, что такое для исследования иметь завершение”» ^{[2, с. 130]}. Пирс (рассуждая о «состоянии убежденности, недоступной сомнению», об окончательной «закрепленности» верования ^{[8, 5.416]}) говорит о некоем «идеальном пределе» исследования, которое вместе с тем является (?) потенциально бесконечным. Чтобы рассеять туман относительно этого термина (the ideal limit of endless investigation), философу-пирсеанцу понадобилось бы ответить на вопрос: откуда мы можем знать, что находимся при завершении исследования, а не просто устали или успокоились на достигнутом? Это такой же неприятный вопрос, как: откуда мы знаем, что наши понятия и идеи соответствуют реальности? «Пирсовская идея “завершения исследования” имела бы смысл, если бы мы могли обнаружить в нашем исследовании асимптотическое совпадение разных позиций, однако на деле подобное совпадение кажется явлением исключительно локальным и временным» ^{[2, с. 131]}, — отмечает Рорти. По его мнению, любая философская теория, постулирующая предельное понятие истины, включая теорию истины как идеализированной рациональности (Патнэм) или итогового консенсуса в условиях рациональной коммуникации без принуждения (Хабермас), эксплуатирует эпистемологический миф об идеальном сообществе или «аудитории», которая владеет полной и исчерпывающей информацией о предмете исследования, обладает данными всех возможных экспериментов, оперирует результатами проверки всех научных гипотез и предсказаний т. д. «Оснований предполагать, что такая идеальная аудитория вдруг возьми да и сложится, не больше, чем верить, что когда-нибудь мы узнаем самое большое число, или определим конечное множество, или осуществим последний диалектический синтез… Наши усилия должны быть направлены не на то, чтобы приблизиться к идеалу будущего, а скорее на то, чтобы как можно дальше уйти от определенных изъянов нашего прошлого… Это значит — мыслить ретроспективно, а не проспективно» ^{[11, с. 60–61]}.

Джон Макдауэл показал, как социоэтноцентристская концепция Рорти, предполагающая отказ от принципа объективности в обосновании знания в пользу принципа солидарности (согласия с мнением сообщества), может быть подвергнута критике с позиции дефляционизма. О чем бы ни рассуждал, что бы ни утверждал или отрицал этноцентрист, его высказывания, отмечает Макдауэл, не могут считаться истинными по одной причине: они не предполагают раскавычивания. Согласно дефляционизму, предложение «S» истинно, если и только если S; у Рорти же получается: истинно, если и только если члены лингвистического сообщества полагают, что S. В действительности оправданность утверждения (например, «Курение увеличивает вероятность развития рака легких и пищевода») заключается не в готовности наших партнеров по разговору согласиться со сказанным, а в том, что курение увеличивает вероятность развития рака легких и пищевода. Задаваясь вопросом о рациональной приемлемости, оправданности или обоснованности утверждения, мы спрашиваем на самом деле не «для кого?» (это совершенно не важно), а «в силу чего?», «в свете каких обстоятельств?» (in the light of what?). «Сказать, что утверждение истинно — не то же самое что сказать, что в некоторой актуальной лингвистической практике этому утверждению найдется подходящее место (как думает Рорти, внушающий нам, что истина — “пустой комплимент”). Истинность утверждения означает, что дела обстоят определенным образом, именно так, как утверждается, а не иначе... Чтобы настаивать на этом различии, вовсе не обязательно допускать возможность нашего выхода за пределы лингвистических практик; однако, не выходя “за пределы”, мы можем с полной серьезностью относиться к тому, что эти практики позволяют высказывать и продумывать, т. е. каждый раз, говоря о чем-то, удостоверять, что мы имеем в виду именно то, о чем говорим» ^{[12, с. 118]}. Разумеется, согласие относительно «S» предполагает, что все участники разговора, согласные с «S», признают его истинным. Однако мы знаем, что такое согласие — communis opinio относительно «S» — возможно и в случае, когда «S» не является истинным; и наоборот, участники могут не соглашаться даже тогда, когда «S» является истинным. «Радикализм Рорти… радикально ложен, — полагает С. Хаак. — …“Истинно” неприложимо к каждому утверждению, по которому достигнуто соглашение, или только к таким утверждениям» ^{[13, с. 64]}. Многие наши представления о реальности, хорошие или удобные — в силу тех или иных причин — в качестве мнения (in the way of belief), являются фактически ложными, отмечает Дж. Сёрл, — и наоборот, существует множество истин о мире, которых удобно и даже полезно не замечать. «К примеру, религиозные убеждения в основном хороши в качестве мнения и практически ценны, хотя в большинстве своем, по всей вероятности, ложны» ^{[14, с. 78]}. Коллективное соглашение не гарантирует истинности убеждений, не подтверждаемых надежными эмпирическими свидетельствами, экспериментальными данными или жизненной практикой.

Рорти есть что ответить на критику Сёрла, Макдауэла и Хаак. Он признает, что лингвистические сообщества, так же как индивиды, не застрахованы от ошибок. Не всегда прав тот, кто соглашается с большинством. Именно поэтому Рорти допускает возможность использования предиката «истинно» в негативно-ограничительном, фаллибилистском значении — как «предостерегающего» (cautionary) указания на возможное в будущем опровержение. Примером такого использования является высказывание типа «Утверждение “S” обосновано и рационально приемлемо, однако не обязательно истинно». Приемлемое сегодня (для нас и нашей «аудитории») завтра может быть признано неприемлемым и отвергнуто как ошибочное — скорее всего, не нами, но «лучшей» аудиторией ^{[15, с. 22; 16, с. 39; 11, с. 57–58]}. «Там, где Макдауэл видит два разных вопроса: “для кого?” и “в силу чего?”, — я вижу два разных ответа на вопрос “для кого?” — поясняет Рорти. — Один ответ: “для современной публики”, “участников актуальной лингвистической практики”, а второй: “для некоторой более информированной и просвещенной публики”» ^{[17, с. 125]}. Таким образом, речь у Рорти идет не просто о плюрализме обоснований и лингвистических практик, но о возможности развития, перехода от «худшего» знания к «лучшему». Главной ошибкой Джеймса Рорти считает пренебрежение фаллибилистской модальностью предиката «истинно», что стало одной из причин, приведших к отождествлению прагматизма с релятивизмом ^{[2, с. 128]}.

Проводя различие между знанием актуально хорошим («обоснованными» идеями) и потенциально лучшим («истинными» идеями), между обоснованностью и истинностью, Рорти, при всем его теоретическом квиетизме и антиэпистемологизме, заявляет определенную эпистемологическую позицию, предлагает теорию, в свете которой оказывается возможной постановка вопроса об истине и достоверности знания. В «Философии и зеркале природы» и позднейших текстах он отрицает объективную истину, однако рассуждает о «более» и «менее» информированных, «лучше» и «хуже» осведомленных аудиториях. Критики Рорти усматривают в этом определенное противоречие. Как этноцентрист, он, по мнению М. Окрента, должен был бы признать избыточным фаллибилистское («предостерегающее») употребление термина «истинно», ведь в рамках этноцентризма истина утверждения, в конечном счете, сводится к его одобрению (endorsing) членами лингвистического сообщества ^[18]. Указание на гипотетическую «неистинность» убеждения, признаваемого hicetnuncобоснованным, едва ли может кого-то предостеречь. Если объективного критерия истины не существует, почему нас должно волновать, являются ли убеждения, разделяемые нами (или нашим сообществом), обоснованными также и для кого-то еще (альтернативной аудитории или сообщества)? Как отмечает М. Делль’Утри, настоящим предостережением было бы не столько допущение возможности несоответствия мнения, принятого в одном сообществе, мнению другого сообщества (пусть даже более информированного или «зрелого»), сколько указание на то обстоятельство, что достаточно обоснованные и рациональные убеждения, которых мы твердо придерживаемся сегодня, могут быть, тем не менее, ложными, т. е. не соответствующими действительности. Не различие между аудиториями, а различие между определенными верованиями (а также практиками обоснования) и реальностью — вот что по-настоящему важно ^{[19, с. 28–29]}.

Не обязательно, разумеется, быть философом-прагматистом, чтобы согласиться с утверждением Рорти, что все наши представления о реальности и суждения погрешимы, т. е. ограничены исторически, лингвистически и контекстуально. Но не обязательно быть и анти-прагматистом, чтобы не признавать дефляционизм (в любой из его многочисленных разновидностей) неизбежным следствием фаллибилизма. Так устроены человеческое сознание и язык, что всякий раз высказывая суждение и пытаясь обосновать его, мы предполагаем — by default — объективную истинность сказанного: отстаивая в дискуссии свою точку зрения, мы выдвигаем интер-контекстуальные и транс-субъективные доводы. «Нацеленность на истину» (truth-orientation) является «конститутивным аспектом лингвистической практики как таковой» ^{[20, с. 332]}. По мнению Дж. Стаута, исследователь, не ищущий истину, подобен стрелку из лука, который пускает стрелы, не заботясь о том, чтобы попасть в мишень. Мастерство лучника, помимо владения соответствующими техническими приемами, определяется — далеко не в последнюю очередь — способностью поражать цель. Эта способность является частью его компетенции ^{[21, с. 20–22]}.

Отвергая претензии «метафизики» и репрезентационизма на объективную истину, Рорти заявляет: «Посредством переописания всему без исключения можно придать вид хорошего или дурного, важного или неважного, полезного или бесполезного» ^{[22, с. 7]}. Данное утверждение, однако, имеет смысл только в случае, если утверждаемое соответствует действительности, т. е. истинно: посредством переописания, действительно, всему можно придать вид хорошего или дурного. «Без словаря, который включал бы понятие истины, нам все равно не обойтись, как бы против этого ни возражали приверженцы той или иной философской доктрины exante», — отмечает Ч. Тейлор ^{[23, с. 272]}. Исследование, по Рорти, «есть всегда способ достижения того, к чему мы стремимся (a matter of getting us something we want)» ^{[24, с. 198]}. Это так, соглашается Д. Деннет, но «стремимся мы к истине, к достоверному знанию о важных для нас вещах» ^{[25, с. 153]}. Сам Рорти не отрицает, что существует одно практически ценное и простое — «вегетарианское», как он выражается — понятие истины, которое выдерживает любые атаки «постмодернистского скептицизма». «Эта скромная истина, — поясняет Деннет, — стоит на кону всякий раз, когда, например, сравнивают две топографические карты на предмет соответствия местности или когда решают вопрос о виновности или невиновности человека, подозреваемого в совершении преступления. …Что ж, будем вегетарианцами в отношении истины! Кому-кому, а ученым не свойственно доводить все до крайности» ^{[25, с. 154]}. С точки зрения Рорти, впрочем, истина, так понимаемая, никакого практически-философского интереса не представляет. Сознание как «зеркало природы», истина как «отражение реальности», идея как «чувственный образ» предмета — все это, по его мнению, не подлежащие «обналичиванию», мертвые метафоры, которые входят в классическое «меню» философии, но могут быть выведены из него без ущерба для дисциплины. «Не стоит слишком усердствовать, анализируя значение понятий-метафор, не заслуживающих глубокого философского рассмотрения» ^{[26, с. 107]}. Не объективная истина, превозносимая учеными и философами, а более или менее прочное солидарное мнение, «широкое интерсубъективное соглашение» по обсуждаемым сообща жизненно важным вопросам — вот настоящая цель познания, считает Рорти. Мы вправе только надеяться, говорит он, что «как можно больше разных аудиторий, состоящих из большего количества людей, признают наше мнение обоснованным» ^{[15, с. 39]}. Однако, возражает Хабермас, если Рорти прав и мы должны считать «истинным» только то, что признано обоснованным нами (полезно для нас), какой смысл искать максимально широкое соглашение, стремиться к тому, чтобы наше мнение было признано обоснованным как можно большим числом людей (аудиторий)? Если бы истина сводилась к обоснованию (оправданности суждения для данной аудитории или сообщества — для нас и наших fellow citizens), нам не было бы нужды убеждать в своей правоте несогласных с нами ^{[27, с. 51]}.

Ключ к пониманию антирепрезентационизма Рорти — идея «одно-однозначного соответствия» (one-to-one correspondence) знания, претендующего на истинностную достоверность, объективной и независимой от познающего субъекта реальности, — идея, приверженцами которой оказываются в его представлении все философы-репрезентационисты. Рорти полагает, что: 1) единственная недефляционная теория истины, о которой имеет смысл говорить, это корреспондентная теория; 2) соответствие (correspondence) может и должно пониматься не иначе как отражение или копирование реальности; 3) философы, отстаивающие корреспондентную теорию истины, являются либо вульгарными позитивистами, либо «витающими в облаках» метафизиками. По мнению Ч. Тейлора, акцент на этих трех положениях свидетельствует о том, что Рорти все еще пребывает «в плену старых эпистемологических представлений — традиционной модели, описывающей мышление в терминах репрезентации» ^{[23, с. 269]}. Отвергая репрезентационизм, он воспроизводит его логику, т. е. продолжает мыслить в категориях «метафизического реализма» (Х. Патнэм): «если наши идеи и убеждения не соответствуют неким трансцендентным реалиям, вещам-в-себе, то они вообще ничему не соответствуют; если эти метафизические сущности не обеспечивают истинности наших представлений, тогда ничто не гарантирует их истинности» ^{[23, с. 271]}. Такое описание репрезентационизма, соглашается с Тейлором С. Блэкберн, «похоже на карикатуру, слишком мало общего имеющую с воззрениями людей, которые действительно убеждены, что целью познания является репрезентация реальности» ^{[28, с. 154]}. Среди современных научных реалистов, даже наиболее ортодоксальных, едва ли найдется всерьез полагающий, что у реальности или мира есть какой-то «язык» («словарь самой Природы» ^{[5, с. xxvi]}), который подлежит освоению профессиональным ученым или философом. «Ни одна из разновидностей современного научного реализма… не допускает подобных предположений» ^{[29, с. 138]}. Рорти-антирепрезентационист понимает соответствие даже проще и прямолинейнее, чем Витгенштейн в «Логико-философском трактате»: истинными, т. е. корреспондирующими с реальностью, его воображаемый оппонент-репрезентационист признает суждения, «части которых расположены изоморфно и попарно соответствующим им частям мира» ^{[5, с. 163]}. В столь схематичной интерпретации теория отражения, отмечает Тейлор, опровергается уже такой разновидностью пропозиций, как экзистенциальные отрицания («в зале нет мебели», «огурцы не растут на дереве» и т. п.) ^{[23, с. 269]}. Реалисты, вопреки Рорти, не ищут «одно-однозначного соответствия». Одна и та же реальность (например, природный ландшафт) может описываться (картографироваться) по-разному. Геологическая карта не исключает топографическую, а топографическая не исключает метеорологическую. Во всех случаях, однако, целью является максимально точная репрезентация — описание реальности как она есть (хотя выбор способа репрезентации, решение о том, какие детали существенны и должны отмечаться, а какие нет, остается за картографом). В свете сказанного противопоставление двух типов когнитивной активности, выделяемых Рорти — познания как отражения (copying) и познания как взаимодействия (coping) с объектами и средой — кажется некорректным. Карта позволяет нам успешно справляться (cope) с реальностью, т. е. ориентироваться на местности, именно потому, что отражает эту реальность — более или менее точно репрезентирует местность. Даже самая добротная карта не может дать исчерпывающе-полного и окончательного описания реальности, в этом смысле ни одна карта не является абсолютно истинной. Но каждая претендует на истинность описания, и существуют карты более точные и менее точные, более и менее истинные. «Всем составителям карт (так же как всем профессиональным ученым, историкам и даже, быть может, литературным критикам) присуще понимание того, что успех дела, которым они заняты, не сводится к достижению согласия с кем бы то ни было… Согласие не является ни критерием, ни условием (необходимым или достаточным) истинности наших знаний. Просто разговаривая друг с другом за чашкой кофе, обмениваясь соображениями в надежде прийти к общему мнению — такому, которое удовлетворило бы каждого из собеседников, — истины не достигнуть» ^{[28, с. 159–160]}.

С Деннетом, Блэкберном и подобными им реалистами, апеллирующими к здравому смыслу, повседневному опыту и нелингвистической практике, Рорти даже не пытается спорить. Конечно, соглашается он, передвигаться по суше предпочтительнее с картой автомобильных дорог и пешеходных маршрутов, а путешествовать в океане — с морским навигатором, и крайне желательно, чтобы карты «не врали», т. е. соответствовали реальности. Однако в менее тривиальных случаях (в нейронауке, физике элементарных частиц, аналитической геометрии и т. п.) «метафоры наблюдения, соответствия, картографирования, изображения, репрезентации» ^{[5, с. 164]}, по мнению Рорти, работают плохо. Установить, соответствует ли реальности большая теория (философская или научная), куда труднее, чем получить ответ на вопрос, адекватно ли карта отражает объекты, отмеченные картографом. Когда от отдельных высказываний (слов, предложений) мы переходим к теориям (словарям), критическая терминология смещается от мета­фор изоморфизма и соответствия к разговору о практической пользе и релевантности целям, преследуемым сообществом. Говорить о соответствии «слово – мир» вполне правомерно в случае, когда рассматриваются высказывания типа «Юпитер — самая большая планета Солнечной системы» или «У Сатурна имеются спутники», менее правомерно в случае высказывания «Земля вращается вокруг Солнца», и вовсе не правомерно в случае «Вселен­ная бесконечна». «Решение, истинны или ложны суждения последнего типа, входит в целый комплекс решений о том, какую терминологию использовать, какие книги читать, в каких проектах участвовать, какой жизнью жить» ^{[5, с. 163]}. Стоит заметить, однако, что с данным утверждением Рорти безоговорочно согласилось бы, в свою очередь, большинство его оппонентов-реалистов — именно потому, что репрезентационизм, как его понимают современные реалисты, не сводится к разговору о протоколировании реальности и «одно-однозначном соответствии». Репрезентационизм интереснее и сложнее.

Анализ рассмотренной выше дискуссии позволяет сделать вывод о том, что в вопросе об истине Рорти не так далеко уходит от Пирса, как ему представляется. Фактически в своем социоэтноцентризме он опирается на теорию истины Пирса — точнее, ее модифицированную версию, предложенную Джеймсом. Говоря об «инклюзивной коммуникации» и всеобъемлющем «интерсубъективном согласии», Рорти имеет в виду расширенное сообщество исследователей (собеседников), а под коллективным, или «солидарным», мнением понимает убеждение, разделяемое, в идеале, абсолютным большинством членов общества. Это вполне согласуется с пирсовским представлением о «пределе» научного поиска (the limit of investigation), с концепцией истины как верования (belief), которому суждено получить «окончательное согласие тех, кто занят исследованием» ^{[29, с. 37–38]}. Рорти отвергает принцип корреспонденции, однако его квази-теория истины (the cautionaryconceptoftruth) не отрицает инструментального соответствия «словарей» и метафор описываемым с их помощью «фрагментам реальности» — соответствия, как оно понималось Джеймсом («…всякая идея, — писал он, — помогающая нам оперировать, теоретически или практически, с известной реальностью... в достаточной мере соответствует действительности, находится с ней в согласии. Такую идею можно рассматривать как истинную по отношению к этой действительности» ^{[1, с. 213]}). Рорти не исключает трансензуса, перехода от худшего, менее обоснованного и достоверного знания к лучшему, более обоснованному и достоверному. В философии и науке, этике и политике, языкознании и истории это движение означает одно: приближение к истине. Настаивая на принципиальной возможности (если не неизбежности) прогресса в развитии знания, Рорти рассуждает как эпистемологический реалист и антидефляционист.

Библиография

1. James W. Pragmatism: A New Name for Some Old Ways of Thinking. N.Y.: Longmans, Green & Co., 1907. 308 p.

2. Rorty R. Objectivity, Relativism, and Truth. Cambridge: Cambridge University Press, 1991. 226 p.

3. Rorty R. Reply to Harvey Cormier // The Philosophy of Richard Rorty / Ed. by R.E. Auxier, L.E. Hahn. Chicago: Open Court, 2010. P. 102–105.

4. Rorty R. Reply to Cheryl Misak // The Philosophy of Richard Rorty. P. 44–45.

5. Rorty R. Consequences of Pragmatism. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1982. 237 p.

6. Rorty R. Dewey, Democracy, and China // Dao: A Journal of Comparative Philosophy. 2003. Vol. 3. № 1. P. 1–6.

7. Rorty R.Response to Molly Cochran //Richard Rorty: Critical Dialogues / Ed. by M. Festenstein, S. Thompson. Cambridge: Polity Press, 2001. P. 200–202.

8. Collected Papers of Charles Sanders Peirce / Ed. by C. Hartshorne, P. Weiss, A. W. Burks. Cambridge: Harvard University Press, 1931–1958.

9. Rorty R. Intellectual Autobiography // The Philosophy of Richard Rorty. P. 3–24.

10. Williams M. Coherence, Justification and Truth // Review of Metaphysics. 1980. Vol. 34. № 2. P. 243–272.

11. Rorty R. Response to Jürgen Habermas // Rorty and His Critics / Ed. by R. Brandom. Malden: Blackwell, 2000. P. 56–64.

12. McDowell J. Towards Rehabilitating Objectivity // Rorty and His Critics. P. 109–123.

13. Haack S. Manifesto of a Passionate Moderate: Unfashionable Essays. Chicago: University of Chicago Press, 1998. 223 p.

14. Searle J. Rationality and Realism, What Is at Stake? // Daedalus. 1993. Vol. 122. № 4. P. 55–83.

15. Rorty R. Truth and Progress. Cambridge: Cambridge University Press, 1998. 355 p.

16. Rorty R. Philosophy and Social Hope. Harmondsworth: Penguin Books, 1999. 288 p.

17. Rorty R. Response to John McDowell // Rorty and His Critics. P. 123–128.

18. Okrent M. The Truth, the Whole Truth, and Nothing but the Truth // Inquiry. 1993. Vol. 36. № 4. P. 381–404.

19. Dell’Utri M. Truth and the Relevance of Practice // Rivista Italiana di Filosofia del Linguaggio. 2016. Special Issue. P. 22–37.

20. Wellmer A. Rorty on Truth, Justification, and Experience // The Philosophy of Richard Rorty. P. 313–342.

21. Stout J. On Our Interest in Getting Things Right: Pragmatism without Narcissism // New Pragmatists / Ed. by C. Misak. Oxford: Clarendon Press, 2007. P. 7–31.

22. Rorty R. Contingency, Irony, and Solidarity. Cambridge: Cambridge University Press, 1989. 201 p.

23. Taylor C. Rorty in the Epistemological Tradition // Reading Rorty / Ed. by A. Malachowski. Oxford: Blackwell, 1990. P. 257–275.

24. Rorty R. Holism, Intrinsicality, and the Ambition of Transcendence // Dennett and His Critics: Demystifying Mind / Ed. by B. Dahlbom. Oxford: Blackwell, 1993. P. 184–202.

25. Dennett D. Why Getting It Right Matters: How Science Prevails // Science and Religion: Are They Compatible? / Ed. by P. Kurtz. Amherst: Prometheus Books, 2003. P. 149–160.

26. Rorty R. Response to Daniel Dennett // Rorty and His Critics. P. 101–108.

27. Habermas J. Richard Rorty’s Pragmatic Turn // Rorty and His Critics. P. 31–55.

28. Blackburn S. Truth: A Guide for the Perplexed. L.: Allen Lane, 2005. 238 p.

29. Misak C. Richard Rorty’s Place in the Pragmatist Pantheon // The Philosophy of Richard Rorty. P. 27–43.