Идиолект и идиостиль: к вопросу о соотнесении понятий

Речевая деятельность языковой личности характеризуется идиолектом и/или идиостилем. Данные понятия, бытующие в лингвистических, речеведческих, стилистических научных работах, весьма близки, так как имеют общее семантическое ядро – «индивидуальное, принадлежащее индивидууму». Задачами нашего исследования, осуществленного на материале творческого наследия русского публициста XVIII в. Н. И. Новикова, являлся анализ понятий идиолект и индивидуальный стиль (идиостиль). Для разграничения указанных понятий используется терминологическая линейка «языковая личность – речевая личность – коммуникативная личность». В рамках данной статьи изложим теоретические выводы, связанные с квантитативными характеристиками идиостиля, с вопросами разграничения конвенционального и индивидуального и др.

Признано, что индивидуальное проявляется в любом институциональном дискурсе – социально закрепленном и регламентированном процессе речевого общения в определенной сфере. Как указывает исследователь Т. А. Чернышева. «проблема соотношения конвенционального и индивидуального характеризует функционирование языковой системы в целом и функционирование каждого типа дискурса: политического, экономического, религиозного и т. д. Индивидуальность проявляется только на фоне конвенционального и подтверждает собой нормативность, «фиксирует» рамки бытования дискурса ^[1]. Соглашаясь с процитированным тезисом, отметим, что конвенциональное есть результат борьбы и взаимодействия индивидуальных речевых реализаций.

Конвенциональное соотносится с нормами, правилами институционального дискурса, конструктивным принципом и стилевыми чертами доминантного функционального стиля, его жанровой тематикой и структурой. Речевая конвенция может быть зафиксирована, в том числе законодательно, например, административная и уголовная ответственность за оскорбление, клевету, Федеральный Закон о государственном языке, государственные стандарты, регламентирующие оформление документов и др. Также конвенция может устанавливаться стихийно, исходя из логики развития языка и культуры общества. Например, к этому относится традиция ведения научной дискуссии или речевая манера профессионального чтения новостей.

Исследователь Рябков С. С. рассматривает дефиницию «конвенциональность» соотносительно с речевыми актами широко, то есть: «перманентное свойство определенного речевого акта, исходя из конвенциональной основы языка»; узко, в частности: «жестко фиксированная коммуникативная оболочка речевого акта, которая позволяет речевому акту быть декодированным в дискурсе как таковым» ^{[2, с. 11]}.

Индивидуальное в речи привлекает внимание ученых, которые пытаются охарактеризовать его через понятия индивидуальная манера речи, речевой портрет, идиолект и идиостиль. Анализируя специфику речи отдельно взятого человека, лингвисты выходят на междисциплинарный уровень и говорят об индивидуальной картине мира.

Наиболее давнюю традицию среди перечисленных понятий имеет термин идиостиль. В литературоведении, лингвистической поэтике, психолингвистике, языкознании, в том числе в стилистике представлены разные точки зрения на идиостиль ^[3]. Термин «индивидуальный стиль» в самом обобщенном виде понимается как индивидуальная манера говорения и письма, характеризующаяся уникальным отбором языковых и речевых средств с конкретной целью вербальной презентации и коммуникации. Общее определение идиостиля как стиля писателя принадлежит В. В. Виноградову: «…стиль писателя – это система индивидуально-эстетического использования, свойственного данному периоду развития художественной литературы, средств словесного выражения» ^{[4, с. 85]}. В этом толковании идиостиль определяется как явление процессуальное («использование») и ограничивается сферой эстетического.

Однако понятие идиостиля выходит за рамки художественного творчества, что вполне закономерно: филологи исследуют индивидуальные стили журналистов, ученых, преподавателей и т. д. В современных дефинициях термина преобладает системно-текстовый аспект, например, «идиостиль – совокупность языковых средств, характеризующаяся доминантностью и реализованная внутри институционального дискурса в корпусе текстов, принадлежащих одному автору» ^{[1, с. 8]}.

Идиостиль в большой мере связывают с формой словесного и композиционного выражения определенного содержания, что свидетельствует о сохранении традиций отечественной стилистики, например, в работах Н. А. Фадеевой, Н. А. Николиной ^{[5, 6]} и др. В то же время в научных работах встречаются трактовки идиостиля, нацеленные на жанрово-тематическую парадигму творчества, на тезаурусный уровень языковой личности (по модели Ю. Н. Караулова) ^[7], на эмотивную структуру текста, жанровый аспект идиостиля в газетно-публицистическом дискурсе ^[1].

Вслед за А. В. Болотновым, мы придерживаемся в исследовании представления об идиостиле как о сложном, многослойном вербальном феномене, сочетающем следующие стили:

1) культурно-речевой (лексикон, семантикон, грамматикон, стилистические приемы, типы выдвижения информации, тип речевой культуры);

2) коммуникативный (речевые тактики и стратегии, регулятивные средства и структуры, коммуникативные нормы, ориентация на адресата, жанры);

3) когнитивный стиль (отражение в тексте концептуальной картины мира, интеллектуальных способностей, эмоций, оценок и мотивационной сферы – целей и мотивов) ^{[3, с. 23]}.

Исходя из понимания идиостиля как: системы индивидуальных особенностей автора как личности; способа отражения внутреннего мира личности автора как носителя конкретного языка в конкретный исторический период; вербально эксплицированной аксиологической картины мира, концептосферы; корпуса лексических единиц с актуализированными личностными смыслами; комплексного образования с набором языковых средств для решения авторских задач; системы индивидуальных средств выразительности (тропов и стилистических фигур); набором речевых стратегий и тактик (манипулятивных, этикетных, жанровых и др.).

можно трактовать «идиостиль» как многоаспектное понятие. Это определяет существование разных подходов к изучению идиостиля писателя: семантико-стилистического, лингвопоэтического, системно-структурного, коммуникативного, когнитивного ^[8]. Перечисленные подходы соотносятся с аспектами идиостиля, к которым относятся: культурно-исторический, психолингвистический, когнитивный, аксиологический, системно-структурный, жанровый, лингвопоэтический, семантико-стилистический, коммуникативно-стилистический / прагматический.

Для целостного описания идиостиля необходимо учитывать все перечисленные аспекты. Так, весомым для конструирования модели индивидуального стиля является коммуникативно-стилистический / прагматический параметр. Для создания модели идиостиля необходимо выявить в исследуемых текстах интенции автора, способы их имплицирования или экспликации. Так, в рамках стилистического исследования творческого наследия русского просветителя II половины XVIII века Н. И. Новикова, нами выявлен такой параметр идиостиля писателя, как максимальная экспликация мотивов и интенций текстовой коммуникации. Эта тенденция явно проявляется в предисловиях к его изданиям:

«Две причины побудили меня издавать во свет сие слабое творение и посвятить оное отечеству моему» (журнал «Кошелек», 1774 г.) ^{[9, c. 158]};

«…сии рассуждения и опыт привели нас к намерению сделать через публичные «Ведомости» известными те правила и положения воспитания, без знания и исполнения которых все распоряжения и все издержки по большей части бесплодны. Мы будем при сем справляться с лучшими сочинениями иностранных и порадуемся, если возможем споспешествовать на сем пути просвещению и возбудить всеобщее постоянное желание к сему великому важному делу» (журнал «Прибавления к Московским Ведомостям». 1783 – 1784 гг.) ^{[9, с. 260-261]};

«Не тщеславие получить название сочинителя, но желание оказать услугу моему отечеству к сочинению сея книги меня побудило. Польза от таковых книг происходящая, всякому просвещенному читателю известна…» («Опыт исторического словаря о российских писателях») ^{[9, c. 324]};

«Получа сей список от г(осподина) коллежского асессора Петра Кирилловича Хлебникова, нашел я его весьма достойным напечатания как для сохранения самого сего списка, так и для удержания в памяти имен некоторых бывших городов, урочищ и прочих достопамятных известий, в сей книге находящихся, а паче всего для обличения несправедливого мнения тех людей, которые думали и писали, что до времен Петра Великого Россия не имела никаких книг, окромя церковных» («Древняя российская идрография») ^{[9, c. 326-327]};

«Наконец, ожидание твое, любопытный и писания знаменитых творцов российских любящий читатель, награждается изданием четвертой части полного собрания сочинений Феофана Прокоповича…» (Собрание сочинений Феофана Прокоповича) [c. 327];

«Сие издание, под заглавием «Повествователь российских древностей, или собрание разных достопамятных записок, к пользе истории и географии российской служащих», предпринял я издавать в угодность вашу» («Повествователь древностей российских, или собрание разных достопамятных записок, служащих к пользе истории и геграфии российской») ^{[9, c. 332-333]};

В ряде случаев издатель со- или противопоставляет свои мотивы и их возможную интерпретацию читателями, что помещает проблему интенции и интерпретации в фокус внимания: «Сколько вы ни думайте, однакож верно не отгадаете намерения, с которым выдаю сей журнал, ежели я сам о том вам не скажу» (журнал «Трутень, 1769 г.). ^{[9, с. 15]}. Автор считает необходимым сообщать читателям программу своей текстовой деятельности – он заявляет о намерении издавать: «В нынешний, 1773 год увидят читатели мои ежемесячное издание под заглавием «Древния российския вивлиофики», и когда приняты были благосклонно собственные мои безделки, то в рассуждении вещества, сие издание наполняющего, почти не сомневаюсь я о благосклонном оного принятии» («Древняя российская вивлиофика») ^{[9, c. 325]}. Сокрытие намерений, целей и задач речевых действий, текстовой деятельности и т.п. становится объектом открытой негативной оценки: «Издатели сего журнала, приступая к сему предприятию, толико были обременены страхом и надеждою, что и теперь не находят себя в состоянии вдруг открыть своего намерения» (журнал «Утренний свет», 1777 – 1780 гг.). ^{[9, с. 176]}. Таким образом, эксплицитность авторских интенций становится характеристикой аксиологического аспекта идиостиля Н. И. Новикова.

Научной проблемой остается фиксация «момента рождения» идиостиля. Любой писатель стремится создать уникальную художественную картину мира, что позволяет считать аксиоматичным существование идиостиля. Однако даже в художественном творчестве речевая уникальность не всегда очевидна. Формирование и репрезентация идиостиля за рамками сферы эстетического творчества нередко вызывает сомнение. С одной стороны, каждый индивидуум обладает культурно-речевыми, коммуникативными и когнитивными особенностями. С другой стороны, не всегда эти особенности очевидны на фоне конвенционального. Существует некая «точка проявления» идиостиля, до которой речевая манера не ощущается как нечто специфическое, уникальное. Некоторая субъективность анализа того или иного языкового / речевого явления не противоречит традициям стилистики, которая часто в исследованиях использует прием интроспекции. Но в то же время очевидно, точка проявления идиостиля имеет квантитативные показатели. Математические, статистические методы сегодня становятся основными при анализе идиостиля. С их помощью описываются стили отдельных авторов и проводятся сравнительные исследования. В качестве примера можно привести серьезную работу исследователя Мухина М. Ю., в рамках которой сопоставлены с помощью корпусного исследования идиостили М. Булгакова, В. Набокова, А. Платонова и М. Шолохова ^[10]. Следовательно, количественные параметры «точки проявления» идиостиля, после прохождения которой на шкале от «полностью конвенционального» до «совершенно индивидуального» речевая манера начинает субъективно ощущаться, могут быть выявлены в рамках будущих стилистических исследований. Пока эта задача наукой не решена, поэтому основанием при выборе носителя / создателя идиостиля как объекта исследования служит, как правило, авторитет и известность человека – писателя, журналиста, ученого.

Отсутствие установки на речевую уникальность вне сферы художественного творчества определяет использование в справочной и научной литературе терминов «идиолект» и «идиостиль». Их разграничение осуществляется: по функционально-стилевой маркированности: идиостиль связывают с художественной литературой; по категории предпочтительности, по целевой установке автора; по принадлежности к языку (идиолект) или речи (идиостиль); по отношению к лингвистическому и когнитивному ^{[1; 11]} и др. Также встречается синонимичное употребление данных терминов. Идиолект приравнивается к авторскому идиостилю и рассматривается как семиотическая кумулятивная система, как некое ментально-контекстное пространство, на которое оказывают влияние общекультурные и общеязыковые факторы ^[12].

Идиолект и идиостиль становятся ключевыми характеристиками для понимания категории авторства, которое соотносится с творящим индивидуумом. Также идиостиль связан с манерой самопрезентации, с образом автора, формируемым в тексте. Образ автора есть результат реализации идиостиля в рамках данного текста и интертекстовых связей. Образ автора художественного произведения является отдельным объектом изучения в литературоведении, поэтической стилистике, стилистике художественной литературы. Эта сложная категория, скрепляющая всю архитектонику произведения. ^[13]. Образ автора текста, функционирующего в рамках институционального дискурса, также имеет многоуровневую структуру. Образ реального автора – это представление о некой личности и коллективе, создавших данный текст. При этом доля участия того или иного субъекта в создании текста различна, ср.: автор (писатель), редактор, заказчик, спонсор, корректор и др. Вербальный автор может совпадать или значительно отличаться от реального по гендерному, возрастному, социальному и другим параметрам: это некая текстовая роль, которую играет журналист. Образ индивидуального реального автора текста формируется у адресата из представлений о конкретной личности писателя, журналиста в том числе о личности языковой, речевой, коммуникативной. Описание уровней образа автора в медиатексте предлагает исследователь В. А. Марьянчик и утверждает: 1) образ автора «обладает стилистическими признаками медиальности»; 2) «сочетание речевой, социальной, аксиологической масок формирует образ автора, становится основой экспрессивности текста, которая проявляется в различных стилистических категориях» ^{[14, с. 8]}.

Специфическими чертами образа автора медиатекста признаются: «1) ослабление значения личности автора (личность журналиста не наделяется такой же концептуальной значимостью, как личность создателя художественного произведения); 2) тесная связь автора и адресата (обусловлена общностью социального фона, автор является лишь со-автором реальности; часто реализуется через инклюзивное мы); 3) функционально-социальное нивелирование идиостиля (стилистическая окраска как поверхностное и стилистическое значение как глубинное не определяются всецело волей автора, а подчиняются законам публицистического стиля, медиальному вектору)» ^{[14, с. 27]}.

Итак, определим нашу позицию по данной проблеме. В терминологической линейке «языковая личность – речевая личность – коммуникативная личность» идиолект более соотносим с понятием «языковая личность». Идиостиль тесно связывают с последним понятием, считая, что именно коммуникативная личность проявляет себя «в речевом поведении, в создании речевого жанра, в индивидуальном стиле» ^{[15, с. 98]}. Идиолект и идиостиль могут проявляться (следовательно, быть объектом научного исследования) в речевой деятельности любого субъекта, в том числе фикционального, в любой сфере деятельности, в бытовом, институциональном, эстетическом дискурсах. Понятие идиолекта первично: идиолект формируется в процессе развития языковой личности, является речевым инструментом репрезентации языковой картины мира индивидуума. Идиостиль характеризуется квантитативными параметрами (см. выше) и связан с целенаправленной текстовой деятельностью языковой личности.