Ценностный конфликт: становление антиутопии

В рамках данной статьи наибольший интерес представляет английская утопическая традиция, поскольку именно английские авторы не теряли интерес к этому жанру на протяжении всей современной истории утопии. Эта традиция имеет ряд полезных для исследования особенностей, среди которых главной является то, что английская утопическая традиция имеет богатую историю – от «Утопии» Томаса Мора, через «Новую Атлантиду» Фрэнсиса Бэкона, «Закон свободы» Джерарда Уинстенли, «Республику Океанию» Джеймса Гаррингтона, к вершине английского утопического творчества – «Вестям из Ниоткуда» Уильяма Морриса.

Чаще всего главной причиной заката утопического жанра считают его нежизнеспособность в отношении реальной жизни с ее вызовами и проблемами. Таким образом, полагая, что внешнее давление со стороны реальности смывает песочные замки, возведенные в умозрительном эксперименте утопии. Этому есть свои подтверждения в виде неудачных попыток перенести замысел на карту реальности на примере фаланстеров Фурье, коммуны Оуэна, а также современных примеров, таких как город Лелистад в Голландии. Но все же необходимо учитывать, что большинство классических утопий никогда и не рассматривались для реализации в реальной жизни.

Если в современной ситуации жанр утопии утрачивает свою популярность, к утопиям потерян всяческий интерес, то жанр антиутопии, наоборот, развивается стремительно и подобных произведений появляется все больше. Антиутопия – попытка показать, к чему приведет решение реализовать утопию на практике. Однако, если в современном мире угрозы со стороны утопии нет, чему противодействует антиутопия?

Главной особенностью жанра утопии является изображение идеального общественного состояния, вследствие этого можно говорить о том, что утопия должна формулировать также и совершенную концепцию свободы в рамках утопических взаимоотношений. Томмазо Кампанелла — один из первых авторов утопии в рамках уже сложившейся традиции вслед за Томасом Мором и Платоном – создал одну из самых закрытых систем с большим количеством запретов и ограничений, напрямую ведущих к ограничению личных свобод граждан Города Солнца. Парадокс заключается в том, что сам Кампанелла сетовал на то, что в своей жизни не припомнит и месяца подлинной свободы, разве только ссылку. Именно свобода среди прочих ценностей объявляется одной из главных для современного человека. А вопрос о свободе является одним из наиболее дискуссионных в различных дискурсах. Вопрос о том, какие свободы могут быть оставлены человеку, а какие могут быть ограничены, вызывает жаркие споры и теперь, ясно и то, что «от какой-то части свободы отказаться надо, чтобы сохранить остальную» ^{[1, с. 132]}, а абсолютная свобода исключает возможность человеческого общежития. Именно поэтому, утопии давали реальную возможность обсудить этот вопрос на примере концептов без необходимости калечить общественное устройство.

Рассматривая тезис, М. Ласки о том, что «утопическая мечта о будущем предполагает наличие кошмара настоящего» ^{[7, с. 174]}, как правдоподобный, можно утверждать, что недостатка в несправедливостях у утопистов не было, при этом несправедливости и представляли собой объекты, на которые была направлена их утопическая критика. Не имея единого мнения по поводу счастья людей, все утописты признавали своей главной целью достижение всеобщего счастья, в рамках литературного жанра – попытку описать счастливое состояния общества и всех его членов.

Томас Мор называл счастьем духовную свободу и образование, Фурье определял его как избыток внутренний и внешний, Моррис видел счастье в принесении пользы обществу. В зависимости от понимания счастья менялась и область реформ и преобразований в рамках утопии для того, чтобы избавить от гнета несправедливости жителей умозрительного острова. В этом освобождении и формировалось понимание пути достижения счастливого состояния общества. Свобода являлась одной из главных ценностей английских утопистов, начиная с Томаса Мора, и достижение свободы имело большое значение в рамках английской классической утопии.

Если обратиться к самим произведениям, то легко обнаружить, что свобода людей в рамках определенной жизненной сферы для большинства утопистов — ключ к построению всей общественной жизни. Духовная свобода является основой утопической жизни у Мора, граждане его страны имеют все необходимое для реализации естественных потребностей и все возможное для реализации своих духовных потребностей. Основой концепции свободы Томаса Мора в его утопии является провозглашение равенства среди людей, для достижения которого отменяется частная собственность и объявляется имущественное равенство.

Концепция свободы Фрэнсиса Бэкона заключается в том, чтобы настроить человеческую жизнь на достижение главной, на его взгляд, цели — всемогущества человека. Бэкон делает основной акцент на развитие человеческих возможностей и познание причин всех вещей. При этом в обычной жизни для людей Бэкон отводит мало место для свободы: законами регламентировано поведение всех граждан, продиктована им для верования истинная религия, производственная сфера обширна и безгранична, но подчинена основной цели-принесению пользы обществу.

Концепция Уинстэнли заключается в свободном пользовании землей, которая провозглашается общей для всех граждан. Купля и продажа запрещены, граждане свободно получает продукты и предметы с общих складов.

Провозглашение политической свободы и установление ее основы — свободы религиозной — необходимые условия концепции свободы Гаррингтона. Эти решения гарантируют успешное функционирование республики, которая обеспечит счастье своим гражданам.

Особенность концепции свободы Морриса – полное освобождение человека и предоставление ему счастливой жизни. Человек его утопии свободен в выборе дела на свое усмотрение. Жители могут беспрепятственно путешествовать, граждане утопии свободны от политики, судов и адвокатов, системы строгого воспитания, тюрем и профессиональных преступников, и изобретений, и лени.

Два тезиса Рюдигера Сафрански: «Только истина сделает нас свободными» ^{[5, с. 57]} и «свобода сделает нас истинными» ^{[5, с. 60]} в положении утопии принимают статус непротиворечивых. Именно тогда, когда человек, основываясь на истинных основаниях, создаст идеальное общество, в котором все будут счастливы и свободны, проявятся все лучшие свойства его истинной природы, которые до этой поры находятся под гнетом социальной несправедливости.

По мнению З. Баумана смысл свободы остается ясным, пока она мыслится как отмена угнетения. После того, как автор даровал гражданам своей утопии освобождение от гнета наиболее тяжелых обременений человеческой жизни, он свободен устанавливать дальнейший порядок по принципам, которые он сам определяет. Именно этот момент и находился под пристальным вниманием большинства критиков утопии – количество свободы после установления идеального состояния. Здесь необходимо отметить один из наиболее важных моментов: идеал предполагает свою статичность. Поскольку утопия объявляет достигнутым идеальное состояние человеческого общежития, что, как правило, все разумные члены этого сообщества считают справедливым, то оно не требует более никаких изменений. Отсутствие необходимости внешних преобразований оставляет только внутреннее управление, сводимое к контролю за исполнением лучших и кратких законов, а также надзору за своевременным распределением общих (в большинстве случаев) благ. Мечты о лучшем устройстве возникают у индивида тогда, когда внешним по отношению к нему миром индивид не доволен, и мир этот устроен не лучшим образом или имеет потенциал к развитию в положительную сторону. Порядок, присущий внешнему миру, не удовлетворяет всех требований свободы индивида или не дает им реализоваться в полной мере. «Внутреннее «Я», которое «работает» над тем, что находится извне» ^{[7, с. 50]}. Однако если бы мир представлял из себя поле завершенных фактов, или, точнее говоря, реализованную утопию, ни одну вещь невозможно было бы переработать в соответствии с желаниями индивида. Таким образом, если бы снаружи нас ничего не происходило или все было бы статичным, пусть и идеальным, внутри индивида также ничего бы не происходило. Вопрос цены счастья утопии всегда предполагает уменьшение личных свобод и полное принятие общественного идеала, устанавливаемого, по сути, раз и навсегда.

Ситуация современности характеризуется тем, что свободное действие объявляется таковым, по сути, только тогда, когда имеются два его аспекта – отсутствие внешнего принуждения и ресурсы для осуществления этого свободного действия. В контексте утопии ситуация имеет свои особенности: внешнее принуждение (пусть и к высшему благу для человека, но все же принуждение) интериоризируется и становится внутренней мотивировкой действия, а для общественно полезного действия ресурс в утопии никогда не бывает ограничен. Проблема же состоит в том, что в утопии жизнь сводится к самовоспроизводству системы, пусть и идеальной и свобода в ней не является такой ценностью, как в «реальном мире».

Следующий проблемный пункт – вера в то, что финальные ценности множества, пусть и различные у каждого автора, совпадают, или иначе говоря, что множеству людей может понравиться жизнь в утопии, и что они согласятся так жить, а также, что очень спорно – что они смогут так жить.

Другой важный аспект при рассмотрении становления антиутопии – реальная жизнь современного человека. Конституции и прочие документы гарантируют большинству людей жизнь, не менее счастливую, чем в утопии. Гарантируют, однако, не обеспечивают или ограничивают, однако, формируя негативные коннотации по отношению к утопии. И неочевидное и неотрефлексированное отождествление утопического мира и реального, с опасениями по поводу проникновения утопических запретов в реальную жизнь приводит к появлению антиутопии – манифеста против утопии как таковой.

В работе «Кризис культуры» Георг Зиммель характеризуя кризисное состояние культуры, отмечал один из его аспектов, заключающийся в подмене целей средствами их достижения и невозможностью достичь первичных целей таким образом. Если обозначить эту мысль как некую тенденцию, то она вполне применима в отношении утопии и упадка ее популярности, с связи с многочисленными попытками внедрения утопических практик в реальную жизнь, не претерпевших успеха. Цели в виде всеобщего счастья в реальной жизни остаются лишь названными, в это же время подменяются средствами в виде мер, ограничивающих свободу человека в действительности, не приближая его к утопическому будущему. Человек претерпевает ограничения своих свобод во имя всеобщего счастья или безопасности, в крайнем случае, в то время как инициаторы таких мер имели перед собой задачу, заключающуюся в дополнительном контроле над гражданами. Отсутствие прогресса на этом поприще становится все более очевидным, и вызывает недовольство среди граждан, которые видят угрозу в этих самых мерах, имеющими четкие сформировавшиеся коннотации с утопией. В таком понимании именно утопия виновата в своей непопулярности, из-за своего политически настроенного тона. В контексте английской утопической традиции можно было бы найти подобные подтверждения, ведь авторами утопий всегда становились видные политические деятели, которые имели высокий статус, и их проекты можно было бы принять за стратегию развития или политической борьбы, (например, Уинстенли с движением диггеров и Моррис в составе различных движений). Однако, это не объясняет критику и пристальное внимание к утопии сына сапожника Томмазо Кампенеллы.

С другой стороны, если принять во внимание точку зрения, например, Лян Шумина, китайского философа, который полагал, что в основе европейской культуры лежит собственно «воля к борьбе» ^{[4, с.112]}, и допустить стремление к переменам и улучшению ситуации как одно из свойств Европейской культуры, то и это может служить объяснением к повороту от утопии к антиутопии, в связи с тем, что утопия не оправдала надежд. Однако, стоит признать, что авторы английской утопической традиции в большинстве своем придерживались взглядов Томаса Мора, который сам в своей книге писал, что: «между тем я не могу согласиться со всем, что рассказал этот человек» ^{[3, с. 88]}(имеется ввиду рассказ Рафаила Гитлодея об острове «Утопия»), заочно таким образом признавая спорность своего проекта и благословляя читателя на критику. Вопрос четких коннотаций между утопией и любыми политическими изменениями это заслуга других, но не утопистов.

Подводя итог, следует отметить, что тенденция, которую отмечал Г. Зиммель у современного человека, вытекающая «…из притязаний индивида на то, чтобы оберегать самостоятельность и своеобразие собственного бытия от превосходящих сил общества, исторического наследия, внешней культуры и техники жизни» ^{[2, с.75]}, естественным образом подводит его к отказу от утопических идей. Ценность свободы, установка на индивидуализм и неудачные примеры утопических реализаций приводят современного человека к антиутопическим установкам, которые отражают его личные опасения и тревоги по поводу будущего. Антиутопия, таким образом, рождается в ситуации ценностного конфликта между современным индивидом и обществом, и «крах ценностей прошлого вряд ли прошел незамеченным» ^{[6, с. 330]}. Общественные интересы по-прежнему отражает в той или иной форме утопия, а личные интересы человека теперь претерпели изменения и характеризуются стремлением к обособлению и возможности реализовать свое право на свободную жизнь. В этом можно признать одну из предпосылок отхода от утопических идей и становления нового жанра – антиутопии, как некоторого обобщающего ценности многих людей повествования современности. «И нет возможности более важной, чем смена ценностей, которая, по-видимому, будет сопровождать супериндустриальную революцию» ^{[6, с. 244]}. Однако, «отсутствие общих ценностных ориентаций затруднит общение между людьми ещё больше,чем сегодня» ^{[6, с. 447]}, поэтому необходимо наладить диалог не только между культурами, но и между поколениями, а для этого необходимо обратить внимание на то, что интересует тех, кому принадлежит будущее, в том числе и на антиутопии.