Три мифа о «замороженных» конфликтах на постсоветском пространстве в Европе: критический анализ

Неурегулированные, или как их еще принято называть, «замороженные» конфликты на постсоветском пространстве в Европе вызывают интерес многих исследователей, как в России, так и за рубежом ^[1-3]. Именно так принято называть трудноразрешимые конфликты, которые возникли с распадом Советского Союза и остаются нерешенными до сих пор.

Актуальность изучения такого рода конфликтов еще больше возросла после начала кризиса на востоке Украины, который продолжается уже пятый год, оставаясь нерешенным, и по всей видимости может стать новым «замороженным» конфликтом [4-5; 6, с. 192-193]. Между тем в ряде других конфликтов в постсоветском регионе не удается достичь урегулирования уже на протяжении более чем двух десятилетий. Их можно обозначить как «классические» «замороженные» конфликты, за которыми уверенно закрепилось это противоречивое определение.

Что необходимо сделать, чтобы достичь урегулирования таких трудноразрешимых конфликтов? Этим вопросом продолжает задаваться не одно поколение экспертов. Основная научная дискуссия вокруг длительных неурегулированных конфликтов оказалась сосредоточена на поиске причин этих конфликтов, их актуальному состоянию и перспективам их решения. Вместе с тем гораздо меньше внимания было уделено теоретико-методологическим аспектам, в частности терминологии, которая используется для описания такого рода конфликтов ^[7-8]. Из-за недостатка критического переосмысления за долгие годы изучения этого феномена вокруг него сформировалась определенная мифология, которая продолжает воспроизводиться в настоящее время. Возник целый ряд довольно устойчивых стереотипов, многие из которых давно не соответствуют действительности, но при этом продолжают воспроизводиться сегодня, давая пищу новым заблуждениям, которые могут отдалять нас от урегулирования. Их существование препятствует как объективной оценке ситуации, так и выработке эффективных подходов к решению конфликтов.

Цель данной статьи – провести ревизию возникших стереотипов и подвергнуть сомнению несколько, а именно три распространенных и устойчивых мифа о неурегулированных конфликтах на постсоветском пространстве, которые продолжают оставаться популярными по сегодняшний день. Первым мифом является само определение конфликтов как «замороженных». Вторым мифом выступает представление об исключительной роли одного из уровней конфликта – внутреннего или внешнего в его развитии и урегулировании. Наконец, третьим мифом следует назвать представление о сепаратистских регионах в конфликтах как несамостоятельных и нежизнеспособных квазигосударственных образованиях, полностью зависимых от внешнего влияния – в первую очередь от поддержки России.

В данной статье эти мифы будут критически оценены с помощью сравнительного анализа как аналитических материалов и научных трудов, так и примеров развития ситуации в регионах основных «замороженных» конфликтов на постсоветском пространстве – Приднестровье, Нагорном Карабахе, Абхазии и Южной Осетии, которые могут опровергать сложившиеся стереотипы.

Миф первый. Неурегулированные конфликты: «замороженные» или «затяжные»?

Понятие «замороженные» конфликты стало применяться в 1990-х гг. для описания неурегулированных конфликтов на постсоветском пространстве, которые возникли в результате распада Советского Союза. По всей вероятности, оно было заимствовано из английского языка, как русский перевод определения “frozen conflicts”, а затем получило широкое распространение науке и СМИ, как России, так и за ее пределами ^{[9, с. 177]}.

Однако ряд авторов, которые сами употребляли термин «замороженные» конфликты, с течением времени стали подвергать его все большей критике. Поворотной точкой в процессе критического переосмысления этого термина стал 2008 г., когда в августе на Кавказе произошел резкий переход конфликта в Южной Осетии из «замороженного» в «горячее» состояние, что привело к трагическим последствиям – гибели нескольких сотен людей, в том числе миротворцев и мирных граждан. Такая стремительная «разморозка» вновь поставила под сомнение соответствие термина «замороженные» реальной ситуации в неурегулированных конфликтах на постсоветском пространстве ^[10-11].

Пример обострения «замороженного» конфликта в Грузии между центральной властью и сепаратистскими регионами в 2008 г. не является уникальным. Напротив, для такого рода конфликтов характерно, что после «заморозки» конфронтации окончательного урегулирования достичь не удается и ситуация, как правило, продолжает оставаться напряженной и грозит быстро выйти из под контроля. В конфликте в Нагорном Карабахе после того, как было достигнуто соглашение о прекращении огня, уже с середины 1990-х гг. в результате периодических вооруженных стычек на линии соприкосновения между сторонами конфликта почти каждый год фиксировалась гибель нескольких человек ^{[12, с. 10]}, а с начала 2010-х гг., когда началось обострение ситуации, их счет пошел на десятки ^[13]. В апреле 2016 г. очередная эскалация напряжения привела к настоящей войне за Карабах Крупномасштабные боевые действия продолжались на протяжении четырех дней, за это время погибло по разным подсчетам от 60 до 200 человек ^[14]. «Четырехдневная» война в Карабахе в 2016 г. еще раз красноречиво показала, что такого рода конфликты могут неожиданно быстро перейти из статуса «замороженных» в прямо противоположное «горячее» состояние, связанное с высокими рисками и трудно предсказуемыми последствиями. Недавнее обострение карабахского конфликта стала очередным убедительным аргументом в пользу того, чтобы отказаться от того, чтобы характеризовать трудноразрешимые конфликты на Кавказе как «замороженные» ^[15-17].

Тем не менее даже в относительно спокойной ситуации перемирия в другом «замороженном» конфликте – Приднестровском – хотя после 1992 г. не было зафиксировано вооруженных инцидентов между сторонами конфликта, военно-политическая обстановка за минувшие более чем два десятилетия противостояния оставалась напряженной, особенно на молдавско-приднестровской границе. Так, с начала миротворческой операции в 1992 г. за нарушение режима безопасности было задержано около 120 тыс. человек, изъято 250 единиц стрелкового оружия, около 160 тыс. патронов и более 1,3 тыс. ручных гранат, обнаружено и обезврежено почти 14 тыс. взрывоопасных предметов ^[18].

Все эти факты свидетельствуют о том, что конфликты в той или иной форме продолжаются, тогда как переговорный процесс продолжает стагнировать. На наш взгляд, это не в последнюю очередь является следствием того, что конфликты на постсоветском пространстве продолжают восприниматься как «замороженные». Употребление этого термина вызывает к жизни сразу несколько устойчивых стереотипов. Первый стереотип, который можно назвать – это представление о том, что ситуация в такого рода конфликтах не меняется, поскольку она остается «замороженной». В действительности, эти конфликты не могут оставаться неизменными, поскольку страны, которые в них вовлечены, не могут оставаться в стороне от развития мировых политических и экономических процессов, тем более в течение столь длительного времени. Несмотря на свой специфический статус эти государственные образования так же подвержены внутренним и внешним трансформациям, как и классические государства.

Второй стереотип касается отношения к конфликтам как незначительной и малозаметной угрозе, которая со временем может решиться сама собой. На самом деле, как показывает практика, состояние относительного перемирия в «замороженных» конфликтах является очень шатким и маятник может в короткое время качнуться в сторону нового крупномасштабного вооруженного противостояния. Наконец, третий стереотип – это отсутствие необходимости предпринимать решительные действия по решению конфликта, особенно со стороны внешних акторов в силу его «замороженности». Если во время вооруженных действий внешние участники, как правило, стараются всеми силами остановить конфликт, то после достижения перемирия их активность падает. Возникает иллюзия, что конфликт может решиться сам собой, что в реальности происходит крайне редко, более того, по прошествии даже многих лет весьма вероятно новое обострение конфронтации. В то время как переговоры требуют активного участия и новых стимулов, пассивное отношение ведет к упадку переговорного процесса ^[19].

Таким образом, использование термина «замороженные» конфликты вызывает к жизни ряд устойчивых и не соответствующих реальному положению вещей стереотипов. Существует несколько альтернатив этому определению, наиболее предпочтительным из которых, с точки зрения автора данной статьи, является понятие «затяжные» конфликты. Оно является более нейтральным с семантической точки зрения (не несет не соответствующих реальности коннотаций, таких как неизменность состояния, но указывает, что конфликт продолжается), научно обоснованным (в рамках конфликтологии разработано целое научное направление), более универсальным (употребляется не только по отношению к конфликтам на постсоветском пространстве) и общепризнанным на уровне международных организаций (таких, как ЕС и ОБСЕ) ^{[20, c. 59-60]}.

Миф второй. Исключительная роль внутреннего или внешнего уровня в «замороженных» конфликтах: где искать ключ от урегулирования?

Некоторые исследователи «замороженных» конфликтов сосредотачивает внимание на то, что происходит на внутреннем уровне – т.е. конфронтации между конфликтующими сторонами, в первую очередь, на вооруженную борьбу. С этим связаны попытки найти историческое происхождение и коренные причины конфликта, его особенности и на этой основе предложить возможное решение ^{[21, 22]}. В свою очередь, другая часть экспертов в большей степени делает акцент на внешний уровень конфликта – т.е. участие заинтересованных в урегулировании конфликта сторон, прежде всего, посредников ^[23-25]. Важно отметить, что зачастую при этом в зависимости от фокуса исследования внутреннему или внешнему уровню придается исключительная роль в разрешении конкретного конфликта Таким образом, утверждается, что для урегулирования достаточно добиться согласия на одном из уровней. Иными словами – что «ключи» от урегулирования находятся только на одном из уровней ^{[26; 27, с. 34]}.

В действительности за то длительное время, которое требуется на решение такого рода сложных конфликтов «затяжного» характера постепенно происходит своего рода переплетение уровней урегулирования. В «замороженных» конфликтах в состоянии «ни войны, ни мира» регулярные военные действия не ведутся, хотя угроза их возобновления сохраняется и могут происходить вооруженные стычки. Сам конфликт продолжается в менее интенсивной фазе и остается нерешенным, что требует переговорных усилий. Поэтому основной акцент смещается на процесс урегулирования, в котором участвуют как акторы внутреннего уровня – стороны конфликта, так и внешнего – главным образом посредники. В переговорном процессе последние часто играют не менее, а возможно и более значимую роль, чем локальные игроки, находящиеся в состоянии шаткого перемирия, поскольку, как правило, в их качестве выступают крупные и влиятельные державы, намного превосходящие стороны конфликта по политическому значению и влиянию. При этом каждый из внешних акторов по-своему заинтересован в определенном исходе конфликта и может прямо или косвенно поддерживать ту или иную сторону в конфликте. Примеры абсолютно нейтрального (неизаинтересованного поведения посредников) посредничества вообще весьма редки, и они определенно не относятся к «замороженным» конфликтам на постсоветском пространстве.

В этом контексте в исследовании «замороженных» конфликтов дискуссия ведется о том, какой уровень преобладает в урегулировании – внутренний или внешний, иными словами – наблюдатели пытаются определить, где находится ключ от урегулирования. Политики и некоторые эксперты, как правило, отстаивают одно из этих противоположных утверждений. У ряда авторов возникает представление, что внешний уровень начинает превалировать настолько, что внутренние акторы оказываются в зависимом положении от внешних и сами не в состоянии принимать серьезные решения в урегулировании ^{[24, с. 21; 28, 29]}. Другие, напротив, настаивают, что как бы ни было сильно влияние внешних акторов на урегулирование, пока внутренние стороны не договорятся, конфликт не может быть решен ^[30-31].

В реальности ситуация более сложная и подвержена постоянным изменениям. Тем не менее можно достаточно уверенно утверждать, что со временем связь между внутренним и внешним уровнями усиливается, возрастает их взаимное влияние. За более чем два десятилетия с момента начала конфликтов взаимозависимость между двумя уровнями в урегулировании возросла настолько, что оказывается практически невозможно утверждать, что достаточно договориться только на одном из них, чтобы успешно решить конфликт.

Кроме того, ситуация в каждом конфликте отличается, эта зависимость в целом двойственная и противоречивая. Так, например, непризнанная Приднестровская молдавская республика одновременно демонстрирует примеры поведения, которые подтверждают высокую степени зависимости от внешних посредников – в первую очередь России, но при этом можно отметить ряд эпизодов, где она проявляет серьезную самостоятельность в принятии решений, затрагивающих урегулирование.

С одной стороны, широко распространено мнение, что Приднестровье – это абсолютно пророссийский регион и «естественный» союзник России ^{[32; 33, p. 26; 34, p. 20]}, поэтому выстраивает свое мнение в полном соответствии с указаниями из Кремля. Таким образом поддерживается стереотип об особой роли России как ключевого актора внешнего уровня в приднестровском урегулировании. На самом деле, вряд ли стоит оспаривать утверждение, что Россия действительно играет важную роль в этом процессе. Российская сторона большую часть времени действительно поддерживала Приднестровье, по меньшей мере, исходя из того факта, что треть его жителей (около 200 тысяч человек) являются гражданами РФ ^[35] и сохраняется российское военное присутствие ^[36].

С другой стороны, если внимательно рассмотреть историю российско-приднестровских отношений, можно увидеть, что они были благоприятными далеко не всегда и не во всех сферах. Так, большие объемы финансовой поддержки, включая практически бесплатный газ для Приднестровья, стали предоставляться Россией только со второй половины 2000-х гг. и связано это было во многом с ухудшением отношений с другой стороной конфликта – Республикой Молдова и угрозами ее сближения с евроатлантическими институтами – ЕС и НАТО. Несмотря на настойчивые просьбы включить Приднестровье в состав РФ, Москва всегда последовательно отстаивала линию на сохранение территориального единства и целостности Молдавского государства. В свою очередь, Приднестровье в процессе урегулирования всегда придерживается самостоятельной линии, добиваясь равенства в переговорах. Возможности России влиять на руководство Приднестровья в действительности ограничены. Периодически возникающие разговоры в Тирасполе о необходимости интеграции с ЕС, активное препятствие выводу российских вооружений из Приднестровья вопреки усилиям Москвы на рубеже 1990-х – 2000-х гг., а также победа на выборах в ПМР 2011 г. независимого, а не прокремлевского кандидата – все эти эпизоды свидетельствуют о том, что хотя внешний уровень в Приднестровском конфликте оказывает большое влияние на ситуацию, динамика на внутреннем уровне развивается самостоятельно и не менее важна для урегулирования.

В свою очередь, относительно Нагорно-Карабахского конфликта, где на сегодняшний день сложилась наиболее напряженная обстановка по сравнению с другими «замороженными» конфликтами, принято считать, что самое важное – наладить отношения на внутреннем уровне, а внешний уровень не играет большой роли в урегулировании ^[37]. Отчасти это справедливо: в отличие от Приднестровского конфликта, между посредниками нет серьезных разногласий – Минская группа ОБСЕ как основной переговорный формат работает довольно слаженно и похоже готова на любое мирное решение, которое устроит стороны конфликта. Но проблема состоит в том, что отношения между последними полностью отсутствуют и взаимная вражда не только не прекращается со временем, но продолжает нарастать. В этих условиях возможность, что Армения и Азербайджан сами пойдут навстречу друг другу в урегулировании, практически сводится к нулю. Следует признать, что без помощи внешних посредников урегулировать ситуацию в обозримой перспективе будет скорее всего невозможно.

Ситуация с южноосетинским и абхазским конфликтами еще более запутанная, о чем необходимо здесь упомянуть. Взаимодействие между внутренним и внешним уровнем конфликта перекрывается восприятием этих конфликтов. В то время как большинство стран в мире, в том числе западных, которые вовлечены в урегулирование проблемы сепаратистских территорий Грузии, продолжают рассматривать их как «замороженные», Россия (что главное) и еще несколько стран признали эти регионы в качестве независимых государств после войны в августе 2008 г., а это значит, что сецессионистские конфликты для них исчерпаны и возникла новая реальность. Если произойдет новая конфронтация между Грузией и Абхазией / Южной Осетией для России это будет межгосударственный конфликт, а не внутренний. В этой связи возникает дополнительная дилемма, что считать внутренним и внешним уровнями в грузино-абхазском и грузино-югоосетинском конфликтах.

Таким образом, в «замороженных» конфликтах одинаково важны как внутренний, так и внешний уровень урегулирования, а значит и изучать их нужно в равной степени подробно и в комплексе. Можно предположить, что решение «замороженных» конфликтов может быть достигнуто только если удастся достичь согласия на обоих уровнях. Особое внимание при этом стоит обратить на само взаимодействие между внутренним и внешним уровнями урегулирования: динамика этого процесса в значительной мере определяет вероятность разрешения конфликта.

Миф третий. Несостоятельность сепаратистских регионов: от квази- к «де-факто» государственности

Среди экспертов и политиков, особенно на Западе, существует распространенное убеждение, что государственные образования, которые возникли в результате «замороженных» конфликтов, являются крайне слабыми, коррумпированными и недемократическими, а также зависят от внешнего влияния России, без помощи которой не смогут существовать ^[38-41]. С одной стороны, действительно, трудно отрицать факты, свидетельствующие о том, что эти регионы (за исключением Нагорного Карабаха) получают весомую финансовую поддержку от России ^[42]. С другой стороны, даже несмотря на высокую экономическую степень зависимости, в политическом отношении они вполне свободны и самостоятельны.

Вывод о несамостоятельности и нежизнеспособности этих образований зачастую делается на основании того, что они не признаны (или практически никем не признаны кроме России и нескольких других государств) на международном уровне. Действительно, широкое международное признание является основным механизмом вхождения нового государства в круг себе подобных, что дает возможность пользоваться большими благами и привилегиями, особенно в современном мире. В этой связи количество территорий, которые стремятся к признанию сегодня устойчиво возрастает ^[43].

При этом отсутствие признания – во-первых не повод, чтобы за него не бороться, поскольку устойчивое состояние независимости, пусть даже без признания, работает в его пользу, а во-вторых, как показывает практика, определенные регионы могут формально обладать всеми государственными признаками и фактически являться государствами без признания. Таким образом признание не является необходимым элементом для выживания и независимости этих образований ^{[44, с. 16]}.

Чтобы объяснить этот феномен, возникла концепция «де-факто» государств, которая сегодня набирает растущую популярность ^[45]. Признание сепаратистских регионов как «де-факто» государств помогает принять реальность, в которой конфликт существует, он не «заморожен» и в которой все конфликтующие стороны рассматриваются как полноценные участники процесса урегулирования, что открывает возможности для равного диалога между ними.

Применение термина «де-факто» государства помогает устранить противоречия, которые возникли в процессе урегулирования конфликтов, когда конфликтные регионы не воспринимались как имеющие право на самостоятельность и свой голос, как будто бы их не существует, а также избежать разногласий в юридическом отношении по поводу их официального признания (как в случае с Южной Осетией и Абхазией)

Согласно определению, «де-факто» государствами являются образования, которые обладают основными признаками государства – достаточной поддержкой населения на определенной территории, организованным политическим руководством, достаточным потенциалом для обеспечения государственного управления, эффективным контролем над территорией в течение длительного периода времени и способностью вступать в отношения с другими государствами ^{[46, p. 1; 47, p. 26]}. Главное, чего им не хватает – широкого международного признания и обретения независимости де-юре, к которому они тем не менее активно стремятся ^{[48, pp. 3-4]}.

Согласно этому определению, к «де-факто» государствам можно отнести все сецессионистские регионы в основных «замороженных» конфликтах на постсоветском пространстве. Уже более 20 лет их вполне устойчивого существования свидетельствует о том, что эти государства являются жизнеспособными и развиваются, двигаясь в сторону признания.

Более того, «де-факто» государства, возникшие в результате «замороженных» конфликтов, демонстрируют не только собственную самостоятельность, но способность быть достаточно демократическими, несмотря на сложившийся стереотип о том, что эти нестабильные регионы практически не совместимы с демократией ^{[49, p. 24]}. Если рассмотреть несколько примеров выборов в этих регионах в 2010-е гг., то там мы можем обнаружить как политическую конкуренцию, так и стремление к независимости от внешнего влияния.

Например, в Приднестровье на выборах президента в 2011 г. основные лидеры президентской гонки – И. Смирнов и А. Каминский не смогли в конечном итоге ее выиграть. Смирнов, остававшийся в кресле первого главы ПМР на протяжении 20 лет, неожиданно не смог выйти во второй тур. А его главный конкурент – Анатолий Каминский, которого официально поддерживала Россия, уступил в президентской гонке своему соратнику по партии, Евгению Шевчуку, настроенному на активные реформы и выступавшему против коррупции в высших эшелонах власти ^{[50, 51]}.

Президентские выборы в Нагорном Карабахе в 2012 г. оказались единственными, в результате которых не сменилась власть. Однако они продемонстрировали высокий уровень конкурентной борьбы: оппозиционный кандидат В. Балсанян составил серьезную конкуренцию действующем президенту Б. Сахакяну. Выборы были признаны прозрачными, официальными и проведенными в соответствии с мировыми выборными стандартами, в присутствии 120 международных наблюдателей. Участие кандидата от оппозиции и положительная оценка наблюдателей даже способствовали повышению рейтинга свободы демократии в Нагорном Карабахе на международном уровне по оценкам наиболее авторитетной в этой области организации “Freedom House” ^{[52, p. 8]}.

Выборы в Южной Осетии в 2011 г. продемонстрировали уважение к выборному законодательству и конкуренцию: прежний президент Э. Кокойты не идти на третий срок, а прокремлевский кандидат А. Бибилов проиграл независимому кандидату А. Джиоевой. Хотя выборы были признаны недействительными и назначены вновь, А. Джиоева была приглашена в качестве первого замминистра при новом президенте Л. Тибилове ^[53].

Внеочередные выборы в Абхазии в 2014 г. в связи с внезапной кончиной президента С. Багапша хотя и сопровождались рядом скандалов и взаимных обвинений в целом были прозрачными и прошли без нарушений. Неожиданным результатом стала победа Р. Хаджимбы, кандидата, на протяжении всей предвыборной кампании рассматривавшийся как аутсайдер. Несмотря на протест двух других кандидатов – А. Анкваба и С. Шамбы, которые вначале требовали пересмотра итогов голосования, конфликт удалось уладить и достичь компромисса, что закрепило результаты выборов ^[54].

Приведенные примеры показывают, что в «де-факто» государствах на постсоветском пространстве вполне успешно работает механизм смены власти демократическим и мирным путем. Во всех из рассматриваемых случаев исход выборов не был предопределен, а стал результатом конкурентной борьбы.

Все эти свидетельства опровергают миф о несамостоятельности и авторитарности, а также отсутствии положительных перемен в непризнанных государствах. Непризнанные государства в «замороженных» конфликтах, несмотря на обвинения в несостоятельности, удивительным образом продемонстрировали, что они не только сохраняют устойчивую власть над территорией, но и поддерживают развитие демократических процессов и могут проводить конкурентные выборы, а также мирную и относительно организованную смену собственного руководства.

Заключение

За время своего существования трудноразрешимые конфликты породили вокруг себя множество мифов и стереотипов. Это стало возможным благодаря тому, что они длительный период – в течение более 20 лет – пребывают в неопределенном шатком состоянии «ни мира, ни войны», когда ситуацию можно рассматривать и как стабильную, и как неустойчивую одновременно. Стереотипные представления об этих конфликтах как о «замороженных», доминирующей роли одного из уровней в урегулировании – либо внутреннего, либо внешнего и их несостоятельности как государственных образований, отколовшихся от центра в результате конфронтации, возникли в определенные периоды и зачастую стали следствием обобщения и упрощения динамики конфликтов.

В действительности, несмотря на много схожих черт, все конфликты различаются между собой. Они отражают сложное взаимодействие разных акторов и уровней, которое постоянно меняется и трансформирует сами эти конфликты. Стереотипы об этих конфликтах опровергаются реальным положением вещей: «замороженная» ситуация в конфликтных регионах не стоит на месте, являясь скорее «затяжной», и может привести к новому противостоянию; внутренний и внешний уровень играют значимую роль в урегулировании, активно влияя друг на друга и взаимодействуя между собой; а неустойчивые и несамостоятельные «де-факто» государственные образования продолжают несмотря на все трудности строить свою государственность, стремясь к независимости и развивая демократические процедуры смены власти.

Это означает, что нам нужно подходить по-новому к оценке этих конфликтов и переосмыслить наши представления, что поможет нам дать более объективную оценку такого рода конфликтам и сделать реальные, а не иллюзорные шаги в сторону их решения.