Международный кризис 1830-1831 гг. и внешняя политика Российской империи.

Маринин Мстислав Оганесович кандидат исторических наук преподаватель, кафедра региональных исследований, Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова 119991, Россия, Москва область, г. Москва, Микрорайон Ленинские горы, 1 строение 13, каб. 209 Marinin Mstislav Oganesovich PhD in History Educator, the department of Regional Studies, M. V. Lomonosov Moscow State University 119991, Russia, Moskva oblast', g. Moscow, Mikroraion Leninskie gory, 1 stroenie 13, kab. 209 mo.marinin@gmail.com

Постановка проблемы.

Эпоха правления Николая I неизменно продолжает вызывать интерес у исследователей в самых разных областях научного знания. Обсуждение внешней политики Российской империи в этот исторический период все чаще выходит за рамки чисто исторической дискуссии и становится частью общественного обсуждения. В значительной степени это касается самого яркого международного события этого периода истории России – Крымской (в западной историографии - Восточной) войны, которая в последнее время стала популярным сюжетом многих просветительских передач в средствах массовой информации. Нельзя не отметить, что это далеко не новая тенденция, и события этой войны, ее значение для внешней политики империи и ее влияние на последующие эпохи становились частым предметом исторических исследований, начиная с XIX века. Другие события правления Николая I вызывали намного меньший интерес, оставаясь в тени масштабного военного конфликта. Нужно отметить, что оценки этих событий в историографии не менялись в течение десятилетий, и утверждения, однажды высказанные авторитетными исследователями, практически не пересматривались.

Без сомнения, примером подобных событий, несправедливо обделенных вниманием со стороны исследователей истории международных отношений, являются пришедшиеся на первые годы правления русского императора революция в Бельгии и восстание в Царстве Польском. Подобная ситуация пагубным образом сказывается на системном и цельном восприятии внешней политики России в период после окончания Венского конгресса и до начала Крымской войны и не дает возможности наглядно проследить тот путь, который прошла система международных отношений в Европе, меняясь от Венской системы к Парижской. В свою очередь, отсутствие должного понимания всех обстоятельств этого длительного процесса, не позволяет детально понять не только позицию России, но и эволюцию взглядов Великобритании, Австрийской Империи и Пруссии, ее союзников по Четверному союзу, призванного защищать сложившуюся после Вены систему международных отношений. Иными словами, тех стран, которые в событиях Крымской войны заняли или враждебную позицию по отношению к Петербургу (Великобритания и Австрия), или же нейтральную, фактически отказавшись от своих союзнических обязательств (Пруссия). Представляется, что кризис, с которым столкнулась как вся Венская система в 1830-1831 гг., так и призванный защищать эту систему Четверной союз, является одним из этапов эволюции существовавшей системы, что определяет необходимость пристального изучения данного кризиса и политики Великих держав по отношению к нему. Двумя ключевыми событиями, которые произошли в ходе этого кризиса и могли стать причиной новой общеевропейской войны, были революция в бельгийских землях Нидерландского Королевства, а также восстание в Царстве Польском, произошедшие в 1830 г.

Историография.

Было бы преувеличением утверждать, что рассматриваемые события вообще не изучались в отечественной и зарубежной историографии. Крупнейший современный исследователь истории Бельгии А. С. Намазова ^[13] неоднократно в своих работах обращалась к периоду обретения бельгийцами независимости и становлению нового государства. ^[14] Однако, отмечая колоссальный вклад, который А. С. Намазова вносит в изучение бельгийской истории, нельзя не отметить, что интересующие нас события в ее исследованиях рассматриваются в контексте истории Бельгии, а не международных отношений. Революционные события 1830 г. связываются с июльской революцией во Франции, а не с событиями в Польше. В зарубежной историографии еще с XIX века прослеживается тенденция к умалчиванию роли России и преувеличению роли Великобритании в создании независимого бельгийского государства. ^{[18; 19]}

Восстание в Польше также многократно было предметом изучения самых разных исследователей, однако, как правило, исключительно в рамках истории русско-польских отношений.

Нельзя не отметить, что революция в Бельгии и восстание в Польше, на территориях, статус которых был одним из символов Венской системы, традиционно воспринимаются как самостоятельные и независимые друг от друга направления исторических исследований.

Впервые идею о том, что два этих события следует объединить, воспринимая их вместе как угрозу сложившейся системе международных отношений, высказал В. В. Дегоев. ^[7] Однако дальнейшего развития и фактологизацию данный тезис не получил. Неслучайно, что именно В. В. Дегоев предположил необходимость изучения этих событий вместе. Являясь представителем научной школы Н. С. Киняпиной, он продолжил характерное для исследователей этой научной школы комплексное и системное изучение событий внешней политики государства. Нельзя не отметить тот огромный вклад, который сама Н. С. Киняпина внесла в понимание внешней политики Николая I, ^[11] предложив несколько абсолютно новых подходов к ее изучению. Н. С. Киняпина впервые в постреволюционной отечественной исторической науке отказалась от традиционного отрицательного восприятия внешней политики императора, ^{[6, с. 147]} которая до сих пор часто стереотипно понимается как политика «жандарма Европы». Естественно, что именно в работах Н. С. Киняпиной осторожно высказывается мысль о том, что интересующие нас события объединены фактом войны с Польшей и невозможностью интервенции в Бельгию. ^{[11, с. 201]} Но сама Н. С. Киняпина отмечала, что этот вопрос требуют дальнейшего пристального изучения и разработки. ^{[10, с. 209]}

Прямая и очевидная взаимосвязь между революцией в Бельгии и польским восстанием 1830 г. в рамках внешней политики Российской империи, реагировавшей на кризис Венской системы международных отношений, была рассмотрена и доказана автором в диссертационном исследовании «Внешняя политика Российской империи в условиях европейского кризиса 1830-1831 гг.». ^{[12, с. 21]}

К сожалению, как уже отмечалось, до настоящего момента сохранилась тенденция рассматривать указанные события по отдельности. Даже один из самых авторитетных современных исследователей внешней политики Российской империи О. Р. Айрапетов, также принадлежащий к научной школе Н. С. Киняпиной, в своей новой монографии, посвященной дипломатии России в XIX в., повторяет идеи своего учителя о роли Польши в отвлечении России от событий в Бельгии, но не прослеживает динамику этих двух процессов в контексте сохранения и укрепления Венской системы международных отношений». ^{[1, с. 196]}

Дискуссия.

Между тем существует ряд обстоятельств, позволяющих не просто предположить наличие связи между событиями в Бельгии и Польше в рамках единого кризиса, но и утверждать, что в официальном Петербурге как самим императором, так и в аппарате министерства иностранных дел они воспринимались именно как элементы единого общеевропейского кризиса. Для лучшего понимания всех обстоятельств той внешнеполитической ситуации, с которой столкнулся официальный Петербург из-за революционных событий 1830 г., следует вспомнить, в какой международной ситуации находилась Европа в тот момент. После окончания периода наполеоновских войн и триумфального для Российской империи Венского конгресса 1815 г. сложилась сложная система внешнеполитических союзов, главной задачей которых было поддержание сложившегося в Европе баланса сил и предотвращение начала новой войны. В качестве главной угрозы для этой системы рассматривались возможные действия Парижа по разрушению сложившегося баланса. С целью недопущения такого развития событий в будущем территория Бельгии была присоединена к Голландии в рамках единого Нидерландского королевства. В бельгийских землях стали возводиться фортификационные сооружения на деньги стран-победительниц Наполеона. Естественно, что, когда в Бельгии в 1830 г. вспыхнула революция, странами-гарантами Нидерландского королевства это было воспринято как угроза. ^[16] В Париже, напротив, увидели в этих событиях шанс на изменение своего внешнеполитического положения и на демонтаж существующей системы баланса сил в Европе. Несмотря на популярное мнение, союзом, который был гарантом существования Венской системы, был не Священный союз, а Четверной, куда входили Российская империя, Великобритания, Австрия и Пруссия. Именно от этих стран-союзниц Николай I ожидал помощи в разрешении проблем, возникших в результате как бельгийского, так и польского восстаний. Фактический отказ от своих союзнических обязательств по защите целостности Нидерландского королевства со стороны Лондона не только позволил Бельгии стать независимым государством, но и стал свидетельством постепенного перехода от Венской системы международных отношений к новой, которая позже сложилась в результате Крымской войны в 1856 г. В сложной дипломатической игре, которая сопровождала бельгийские и польские события, Европа несколько раз была на грани новой большой войны из-за попыток Парижа форсировать отказ от Венских соглашений, что проявилось в попытках присоединить к себе Бельгию и официально признать польских мятежников, что неизбежно вызвало бы силовую реакцию со стороны официального Петербурга. В такой сложной международной ситуации развивались интересующие нас события.

Однако нельзя обойти стороной прочно закрепившийся в отечественной и зарубежной историографии тезис о том, что восстание в Польше не позволило русским войскам подавить революцию в Бельгии. Помимо уже приведенных примеров данного утверждения, можно упомянуть классическое трехтомное исследование по истории дипломатии под редакцией В. П. Потемкина, где в разделе «Бельгийская революция и великие державы» академик Е. В Тарле пишет: «...Николай I, еще не знавший, что его ждет в Варшаве, проявлял кипучую энергию, призывая Францию и Пруссию к своего рода крестовому походу против мятежных бельгийцев». ^{[9, с. 413]} Подобное утверждение является устоявшимся в отечественной и зарубежной историографии. Нужно отметить, что оно впервые было высказано непосредственно в ходе интересующих нас событий. В июне 1831 г. бельгийская газета «Moniteur» писала: «Польша стала героическим бастионом европейской свободы». ^{[3, с. 27]} В тоже время присутствует и обратное мнение, высказанное, в частности, В. В. Дегоевым, который считает, что события в Польше стали лишь поводом для Николая I отказаться от нежелательного для него похода на Запад. ^{[7, с. 213]} Действительно, можно предположить, что возможная военная интервенция против бельгийских мятежников была скорее шагом дипломатического давления, чем реальными военными действиями. В своих рескриптах военному министру император настаивал на том, чтобы при военных приготовлениях из них не делалось тайны. Цель подобной открытости вполне однозначно объяснялась самим императором - «известия обо всех этих обширных приготовлениях» смогут предотвратить «войну, которой все мы искренне желаем избегнуть». ^{[5, с. 106]} Подготовку войск скорее следует рассматривать как психологическое давление, но не на бельгийских мятежников, а на французское руководство, в котором после начала бельгийской революции вновь стали актуальны разговоры о присоединении территории Бельгии к Франции. Например, авторами подобных идей были министр иностранных дел Франции генерал Себастиани, граф Флао и другие. Известия о военных приготовлениях со стороны Петербурга сыграли свою роль, и французское правительство отказалось от немедленных планов интервенции, согласившись принять участие в дипломатическом обсуждении будущего Бельгии. После этого идея военного похода в Европу перестала быть актуальной для Николая I, о чем он сам недвусмысленно пишет в личном письме нидерландскому королю - «в интересах мира и общественного порядка…изолированное выступление не только не достигнет намеченной цели, но возможно нанесет реальный ущерб». ^{[5, с. 122]} Нужно особо подчеркнуть, что все эти события относятся к октябрю 1830 г., в то время как восстание в Варшаве, с которого начинается русско-польский конфликт, произошло 17 ноября 1830 г., т.е. спустя практически месяц с момента отказа от идеи интервенции со стороны официального Петербурга. Естественно, что это никак не могло напрямую повлиять на согласие Николая I дипломатическим путем решать конфликт в Бельгии, так как это решение было принято до восстания поляков, и до сих пор присутствующая в историографии привязка этих событий друг к другу является скорее данью историографической традиции, идущей еще из XIX века, чем реальным отражением происходящих процессов. Косвенно этот тезис подтверждает и то, что после успешного подавления польского восстания войсками под командованием князя И. Ф. Паскевича армия не была использована для помощи нидерландскому монарху в его войне против мятежников, и Петербург оставался исключительно в рамках дипломатического решения конфликта.

Таким образом, доминирующая в историографии связь между событиями в Бельгии и Польше представляется ошибочной. Между тем есть намного более прочные основания полагать, что для официального Петербурга это были тесно связанные между собой события.

Во-первых, статус и Бельгии, и Польши был символом Венской системы 1815 г. Бельгия была присоединена к Голландии в границах единого Нидерландского королевства с целью защиты Европы от новой французской агрессии. ^{[5, с. 97]} Ее положение было не только свидетельством незыблемости соглашений по итогам наполеоновских войн, но и краеугольным камнем существования Четверного союза Российской империи, Великобритании, Пруссии и Австрии. Точно также присоединение герцогства Варшавского к Российской империи, несмотря на возражения канцлера Австрии князя Меттерниха, являлось символом решений, принятых в Вене. Кроме того, статус Польши был одним из немногих прагматичных и очевидных оснований существования союзнических отношений между Петербургом, Берлином и Веной в рамках как Четверного, так и Священного союзов, так как изложенные Александром I основания Священного союза не вызвали понимания у его союзников (ярчайшим примером этого является реакция князя Меттерниха). Для Николая I принципиальной позицией в определении внешней политики страны была не борьба с революциями (несмотря на устойчивое мнение о нем как о «жандарме Европе»), а сохранение существующих договоров и соглашений как главных инструментов поддержания общеевропейского мира. Вот как он сам формулировал главные принципы своей дипломатии – «…в Европе заботиться о спокойствии народов и скрупулезном соблюдении трактатов, его гарантирующих». ^{[5, с. 191]} Если исходить из такого видения Петербургом внешнеполитической ситуации в Европе, то становится очевидным, что и Бельгия, и Польша как символы Венской системы, представляли для николаевской дипломатии разные по форме, но одинаковые по сути проблемы. И в поисках решения этих проблем необходимо было предложить такие подходы, которые максимально сохранили бы дух Венских соглашений. Поэтому Петербург не держался за идею военной интервенции против Бельгии, согласившись на дипломатическое решение проблемы и добившись сохранения духа венских соглашений в виде придания Бельгии статуса вечно-нейтрального государства. Для выполнения функции защиты центральной Европы от Франции не являлось принципиально важным, будет ли Бельгия в составе Голландии или нет, если ее территория не может быть подвергнута нападению извне. Польша же осталась в границах Российской империи, лишенная своих привилегий, но, как полагал Николай I, соглашения 1815 г. и не обязывали русского императора их даровать.

Во-вторых, оба события существовали в тесной связи друг с другом. Восстание в Польше оказало влияние на политику Петербурга, Берлина и Вены, не давая возможности использовать в дипломатических переговорах в Лондоне угрозу военного вторжения как элемент давления на французскую делегацию. Кроме того, министр иностранных дел Франции генерал Себастиани оказывал большую помощь, как финансовую, так и организационную польским мятежникам, ^{[5, с. 387]} желая в первую очередь связать Петербургу руки и отвлечь от бельгийской проблематики. За спиной как бельгийских, так и польских мятежников стояла французская дипломатия, которая пыталась использовать сложившийся кризис как шанс разорвать сковывающую страну Венскую систему международных отношений. Эмиссары мятежного польского конгресса разъезжали по всем европейским дворам и наладили контакты с помощью французской дипломатии с Национальным конгрессом в Брюсселе. ^[15] Фактор глобального противостояния политике Франции в условиях кризиса 1830-31 гг. позволяет связать эти события в одно, тем более что не только Петербург, но и Париж рассматривали их во взаимосвязи. Требуя от польских мятежников продержаться до 7 сентября 1831 г. и обещая официальное признание со стороны французского монарха их независимости, ^{[5, с. 444]} генерал Себастиани намеревался использовать польский фактор в переговорах в Лондоне и спутать карты русских посланников Х. А. Ливена и А. Ф. Матушевича. Только то, что русская армия под командованием И. Ф. Паскевича взяла Варшаву, предотвратило начало большой войны в Европе. Интересно отметить, что несмотря на то, что нам кажутся призрачными перспективы начала большой общеевропейской войны в 1830-е гг., современниками эти события виделись совершенно иначе. Сам Николай I очень пессимистично оценивал шансы избежать новой большой войны в условиях кризиса Венской системы - «Е<го> в<еличество> глубоко убежден в том, что континентальная война неизбежна и что все сделанное до сих пор для поддержания мира могло лишь отсрочить столкновение». ^{[8, с. 205]} К счастью, пессимистичный прогноз русского самодержца не оправдался и мир был сохранен.

Нужно отметить, что Николай I был не одинок в своем опасении большой новой войны. Родственные узы связывали его с нидерландским правящим домом, его сестра Анна Павловна была выдана замуж за сына нидерландского короля Вильгельма I, что добавляет глубины вопросу участия Петербурга в бельгийской проблематике. В сохранившейся переписке с Николаем I принц Оранский часто разделяет опасения по поводу враждебной политики Парижа и неоднократно подчеркивает, что именно Франция стремится уничтожить европейский баланс сил. ^[16]

В целом представление о том, что бельгийские и польские события объединены стоящей за их спиной парижской дипломатией, разделяли многие представители русского общества. Так, один из участников наполеоновских войн и создатель русской военной разведки граф И. О. де Витт в своем донесении на имя русского императора подробно останавливается на том вреде, который Европе нанесла июльская революция во Франции, подчеркивая, что именно Франция стоит за спиной бельгийских и польских мятежников. ^[17] Представитель высшего российского общества К. Я. Булгаков в письме к своему брату не только констатирует, что европейские революции 1830-1831 гг. дирижируются из Парижа, но и высказывает мысль, что все они являются элементами спланированного плана, направленного против России. ^{[4, с. 267]} В своих воспоминаниях граф А. Х. Бенкендорф также связывает бельгийские и польские события с революцией во Франции и деятельностью нового французского правительства. ^{[2, с. 461]} Интересно, что бельгийские события получили достаточно подробное освящение в крупнейшей газете Российской империи того периода «Северная пчела». В номерах 106-156 за 1830 г. и 1-253 за 1831 г. в разделе «Известия заграничныя» русское общество информировалось об обстоятельствах конфликта в Бельгии, но без внешнеполитического подтекста событий, что не способствовало массовому пониманию русским обществом причин и возможных последствий конфликта. Нужно отметить, что в статьях не проводилась связь между революцией в Бельгии и восстанием в Польше, которое для русского общества стало намного более важным событием, лично затрагивавшим многих.

Заключение.

Таким образом, можно с уверенностью констатировать, что между событиями бельгийской революции и восстания в Царстве Польском в 1830 г. отчетливо прослеживается прямая взаимосвязь, не получившая к настоящему моменту должного внимания со стороны исторического сообщества. В то же время присутствующее как в отечественной, так и в зарубежной историографии представление о том, что события в Царстве Польском защитили Бельгию от русской интервенции, представляются недостаточно обоснованными, и их присутствие в историографии, в известной мере, является данью традиции.