Русский мир на окраине Азии: политика в условиях институциональной асимметрии

Исследование выполнено при поддержке РФФИ, № 15-33-01000, проект «Русский мир в современной Внутренней Азии: политика и идентичность».

Актуальность изучения русского мира в азиатских странах бывшего социалистического лагеря обусловлена как политическими, так и академическими причинами. «Поворот на Восток» – как стратегическая задача внешней политики России – формирует запрос на анализ развития диаспоральных институтов в регионе. С исследовательской точки зрения одним из наиболее интересных примеров становления политики русского мира в Азии является случай Монголии – одной из наиболее бедных стран Северо-Восточной Азии. Необходимость проекта и идеологии русского мира в Монголии впервые были декларированы в середине 2000-х гг. Это объяснялось тем, что на протяжении всего ХХ века на территории Монголии советское, а после и российское присутствие постоянно расширялось. Монголия являлась наиболее долговременным и стабильным союзником СССР. На территории этой страны была сформирована одна из крупнейших русских диаспор в странах Азии. Широкое распространение получил русский язык и советское образование. Однако после распада социалистического лагеря российское присутствие существенно сократилось. Положение русскоязычного меньшинства было экономически сложным и требовало вмешательства со стороны Российской Федерации. В середине 1990-х гг. наиболее важной была задача социального обеспечения русской общины в Монголии. Девальвация рубля, задержки в выплатах пенсий негативно сказались на ветеранах Великой Отечественной войны и пенсионерах из числа русского населения. Экономическая нестабильность в Монголии периода реформ 1990-х гг. подтолкнула к репатриации членов русской диаспоры среднего возраста. За 20 лет (с 1976 г. по 1996 г.) количество русских, постоянно проживающих в Монголии, сократилось с 22,1 тыс. до 3,2 тыс. человек ^{[7, c.100]}

По мере стабилизации экономической ситуации к началу 2000-х запросы представителей диаспоры изменились. В частности, в 2000 г. ими было инициировано строительство православной церкви в Улан-Баторе. В этот период начинается процесс актуализации старых структур, ориентированных на поддержку соотечественников и продвижение русского языка. Помимо этого, создаются новые институты, например, открывается представительство Россотрудничества в Улан-Баторе, а также два русских центра. Все это сформировало институциональный дизайн политики русского мира в Монголии. Сегодня она сводится к трем основным составляющим: соотечественники, русский язык, православие. В этой связи назрела потребность провести институциональный анализ политики русского мира в Монголии и выявить ее основные противоречия.

Данное исследование основано на методологии исторического институционализма. Наиболее значимыми в теоретическом плане для нас являются работы О. Льюиса и С.

Штейнмо ^[14], Т. Скочпол ^[18], П. Холла. В данном контексте институты рассматриваются как структуры, распределяющие власть и находящиеся в состоянии борьбы как внутри себя, так и с исторически предшествующими институтами. Исходя из данной парадигмы, мы анализируем институты в контексте их исторической эволюции. Именно поэтому основные методы исследования нами намеренно ограничены как сравнительно-исторический и ретроспективный. Опираясь на данный исследовательский инструментарий, мы получим сведения о том, каким образом нормы, правила и практики упорядочивают понимание политики русского мира в современной Монголии.

Проблемы политического развития идеологемы русский мир достаточно полно освещается в трудах исследователей И.А. Зевелева ^[3], М. Ларюэль ^[13], В.А. Никонова ^[5], В.А. Тишкова ^[8], Е.И. Пивовара. Что касается положения русского населения в рассматриваемый нами период 1990-2000-х гг., то научная литература по проблеме фактически отсутствует, вопрос поднимается только средствами массовой информации.

Эмпирическая база исследования опирается на материалы межгосударственных соглашений между Монголией и СССР/РФ. Большое значение имеют материалы русскоязычных СМИ, выходящих в Улан-Баторе («Новости Монголии», «Монголия сегодня», «Троица», «Вестник центра Москва-Улаанбаатар»). Подробные сведения об изучаемой нами проблеме содержат официальные сайты государственных органов, Русской православной церкви в Монголии. Также источниковую базу пополнили материалы воспоминаний и мемуары (в частности, размещенные в социальных сетях www.ulaanbaator.ru, www.mongol.su).

Монголия и русский мир: критерии, отношения, дефиниции

В данном разделе мы попытаемся определить критерии, согласно которым российские политики относят Монголию к «Русскому миру». Концепт русский мир мы понимаем в соответствии с дефиницией В.А. Тишкова: как трансгосударственное и трансконтинентальное сообщество, которое объединено своей причастностью к определенному государству (России – прим. А.М.) и своей лояльностью к его культуре ^{[8, c.6]}. Подобные миры были созданы Великобританией, Испанией, Китаем и др. На наш взгляд, зачастую данные миры накладываются друг на друга в контактных зонах – фронтирах крупных империй. Одним из таких случаев является Монголия, на территории которой традиционно происходили контакты между Pax Sinica и Pax Russica.

Однако возникает вопрос, на основе каких критериев пространство Монголии может быть, даже с оговорками, отнесено к русскому миру. В данной работе мы аргументируем данную принадлежность, опираясь на несколько тезисов:

1) В Монголии существует русская диаспора с конца XIX века. Это сообщество людей, формировавшееся на протяжении почти полувека под влиянием колонизационных проектов Российской империи и СССР. Данное сообщество обладает высоким уровнем солидарности, общностью коллективной памяти, собственной сакральной знаково-символической системой (русское кладбище, поклонные кресты, церковь).

2) Монголия до конца 1980-х гг. была страной, в которой максимально большое распространение получил русский язык. Русский язык также являлся языком политической элиты и обладал особым политическим статусом.

3) В дореволюционный период в Монголии предпринимались попытки распространения православия. Однако миссия не имела успеха и православие осталось исключительно религией русской диаспоры. Именно представители данной общины в начале 2000-х гг. вышли с инициативой восстановления православной церкви, закрытой в 1927 г.

4) Память о Великой Отечественной войне. В 1941 с территории МНР большая часть мужского населения русской диаспоры ушла добровольцами на фронт. Кроме того, МНР оказывала посильную экономическую помощь Советскому Союзу.

5) На территории Монголии находится большое количество памятников советским солдатам, погибшим во время боев на р. Халхин-Гол в 1939 г. Это памятники советскому солдату в г. Чойр («монгольский Алеша»), памятник маршалу Г.К. Жукову, мемориальный комплекс на горе Зайсан. Таким образом, Монголия оказывается частью большого символического пространства советской военной коммеморации от Берлина до Улан-Батора.

На основе выделенных критериев мы считаем, что Монголия может относиться к русскому миру как в политическом, так и в историко-культурном смысле. При этом отношение к перечисленным символам за последние 26 лет несколько раз радикально менялось: от полного отрицания до поддержки на государственном уровне. Так, например, в 2013 г. в Улан-Баторе был демонтирован памятник В.И. Ленину, которого мэр города Э. Бат-Уул назвал «убийцей».

Критическая развилка

Под критической развилкой понимается процесс ломки или видоизменения старых институтов, а также механизмов их воспроизводства, в ходе которого формируются новые нормы, а также поддерживающие их. Структуры ^{[19, c.1573]}. Критической развилкой в процессе формирования институтов русского мира в Монголии мы считаем начало 2000-х гг. В теории исторического институционализма развилки являются критическими, потому что они направляют институциональные механизмы и траектории их развития по пути, который затем очень трудно изменить. Данная дата связана с процессом «возвращения России на Большой Восток» и началом восточной политики президента РФ В.В. Путина ^[4]. К этому времени старые советские институты окончательно деактуализировались и функционировали в большей степени по инерции. К началу 2000-х гг. в этой стране существовали оставшиеся от СССР структуры:

1) Общество дружбы «Монголия-Россия» (ОДМР) – монгольская общественная организация народной дипломатии, декларирующая задачу оказания общественной поддержки и содействия укреплению дружбы между монгольским и российским народами и развития добрососедских дружественных отношений с Российской Федерацией. Хотя ОДМР было создано в 1992 г., по исторической традиции оно считает себя образованным в 1947 г., так как ОДМР является одним из правопреемников обществ Общества монголо-советской дружбы.

2) Бывшее монгольское общество культурных связей с СССР (МОКС), образованное еще 22 мая 1947 г. Постановлением Политбюро ЦК Монгольской Народно-Революционной Партии 16 января 1951 г. «МОКС» реорганизовано в Общество монголо-советской дружбы (ОМСД). Ему придан статус общественно-политического движения. B 1992 г. (в связи с распадом СССР) ОМСД прекратило свою деятельность и было реорганизовано в общество дружбы с бывшими союзными республиками СССР. На базе ОМСД был создан Союз монгольских обществ дружбы со странами СНГ и суверенными государствами – СМОД.

3) Монгольская ассоциация выпускников российских (советских) учебных заведений «МАВСУЗ». Ассоциация традиционно играет большую роль в деле распространения русского языка в Монголии, а также в формировании интереса к российской литературе и СМИ. Ассоциация тесно сотрудничает с ключевыми российскими вузами, готовившими партийно-хозяйственную элиту Монгольской Народной Республики.

4) Общество российских граждан (ОРГ), проживающих в Монголии, которое является правопреемником Общества советских граждан (ОСГ), созданного 1954 г. Большую помощь в организации деятельности ОСГ оказал Посол СССР в МНР – В.М. Молотов. Общество – неправительственная общественная организация. Его основные цели: объединение российских соотечественников в Монголии, защита их прав и интересов; содействие в сохранении их культурного наследия, традиций, обычаев и родного языка, являющихся неотъемлемыми элементами самобытности.

В начале 2000-х наиболее остро стоял вопрос о том, какие структуры станут проводниками новой российской политики в Монголии. После открытия филиала Россотрудничества в Монголии на базе Российского центра науки и культуры стало очевидно, что основной набор инструментов культурной дипломатии останется прежним. Эту ситуацию возможно описать как критическую развилку, в ходе которой определилась дальнейшая траектория развития политики русского мира в Монголии. Именно с этого момента Монголия стала рассматриваться на официальном уровне как страна, в которой существует значительный сегмент русского мира. При этом ключевой легитимацией этого тезиса было обращение к факту масштабного советского присутствия и экономической помощи.

Новые институты, формировавшиеся в 2000-е гг., создавались с учетом традиции культурной дипломатии эпохи строительства социализма. Однако содержание новых норм существенно отличалось от постулатов советской политики пролетарского интернационализма. В данной ситуации речь идет о том, что новые нормы и правила не просто стали реализовываться структурами прежней эпохи, они их адаптировали с учетом современных реалий. В частности, показательным примером является работа с выпускниками советских вузов через структуру МАВСУЗ. Это было актуально в период экономики социализма, в которой советские дипломы о высшем образовании были максимально востребованы и обладали политическим влиянием. Однако начиная с 2000-х гг. на рынке труда Монголии представлены выпускники большинства ведущих мировых университетов, а большая часть политической элиты обучалась в США.

С другой стороны, интересна эклектика норм, исторически отсылающих то к опыту СССР, то к Российской империи. В итоге политика русского мира в Монголии представляет собой новую геополитическую риторику в окружении структур времен пролетарского интернационализма. Поддержка соотечественников, русского языка, культуры и православия строится на фундаменте, созданном в условиях СЭВ и Варшавского договора. При этом наряду со старыми структурами были созданы и несколько новых, таких как православная церковь, русские центры и Россотрудничество.

Институты, созданные в разное время, генерируют «мозаику» власти. Неодновременность создания институтов приводит к конкуренции между созданными государством нормами. Нормальное состояние политики – это одновременные действия несогласованных друг с другом политических групп. Каждый институт берет начало в предыдущих частных исторических событиях, они наслаиваются друг на друга, что приводит к появлению множества несочетаемых, даже исключающих друг друга норм ^{[17, c.108]}

Асимметрия институтов диаспоры

Начало проекта Соотечественники актуализировало значение диаспоральных институтов. По данным на 2016 г. в Монголии зарегистрировано две организации, представляющие интересы русскоязычного меньшинства – «Общество российских граждан в Монголии» (далее ОРГ) и «Ассоциация российских соотечественников». При этом ОРГ является правопреемницей «Общества советских граждан в Монголии». Обе структуры претендуют на право выступать от лица русского населения этой страны. Как свидетельствуют документы, основными целями ОРГ являются:

- объединение российских граждан в Монголии;

- защита их прав и интересов;

- продвижение русского языка и культуры.

Ассоциация российских соотечественников (АРС) – общественная организация, созданная в ноябре 2008 г. АРС ставит перед собой задачи консолидации российских соотечественников, проживающих в Монголии, в целях защиты их законных прав и интересов, всемерной поддержки политики России в отношении соотечественников за рубежом.

Исторически в Монголии сформировано два крупных сегмента русского мира. С одной стороны, это местнорусские, т.е. потомки колонистов, смешавшихся с местным населением и представляющих собой метисную группу, полностью адаптировавшуюся и аккультурировавшуюся в локальных условиях. Русская диаспора в Монголии сегодня насчитывает 1500 человек ^[16]. Другой частью русского мира являются трудовые мигранты, работающие по долговременным контрактам и проживающие в Монголии с семьями. По данным на 2015 г. количество трудовых мигрантов из России составляло 2141 человек ^[16]. Эти две группы имеют совершенно различные политические и правовые интересы в принимающем сообществе. Однако начиная с 2000-х гг., в рамках проекта Соотечественники, особое внимание стало уделяться местнорусским. Это объясняется тем, что Общество российских граждан в Монголии оказалась наиболее устойчивой структурой, сохранившейся в условиях постсоциалистических преобразований. Кроме того, в период советского присутствия в МНР число советских специалистов в десятки раз превышало количество местнорусских, но в 1990-е гг. эти показатели стали почти равными. Начиная с 1989 г. происходила массовая репатриация советских специалистов ^[1]. В этих условиях советские институты, созданные для них, стали полностью нефункциональны, поэтому в 2000-е гг. в центре политического внимания оказались местнорусские. В результате этого обе диаспоральные организации начали конкурировать за право выступать от лица русских Монголии.

Право представлять местнорусских, считающихся наиболее «укоренными» в стране, представлялось важным политическим актом, т.к. позволяло дистанцироваться от советской политики и апеллировать к более ранней имперской. Однако местнорусские как группа населения представляют собой только отчасти потомков русских колонистов начала ХХ века. Хотя в составе этого сообщества были потомки участников белого движения и казачьего повстанческого движения в Забайкалье, в основном данная группа сформировалась лишь к середине 1950-х гг. Сам же термин местнорусские был введен в оборот советскими специалистами, прибывшими в Монголию в 1960-е.

В период визита Президента РФ В.В. Путина в Монголию в декабре 2000 г. для данной группы русскоязычного населения было предоставлено право приобретения недвижимости в собственность в столице Монголии ^[2]. В данной ситуации большое значение имело три фактора: проживание группы в данной стране на протяжении нескольких поколений, высокий уровень адаптивности к принимающему сообществу, коллективная память и ее физические символы (русское кладбище).

В итоге из сферы внимания российских национально-культурных центров выпала многочисленная группа российских специалистов, работающих в этой стране. В результате сложилась ситуация, при которой две структуры дублируют действия друг друга. При этом одна из групп оказывается исключенной из системы государственный поддержки и не рассматривается как единое целое в силу того, что она существует временно. Данное положение вещей обратно пропорционально модели советской политики, когда культуртрегерская миссия была возложена на советских специалистов, работавших по контрактам в МНР. На наш взгляд, это объясняется тем, что институциональная модель продвижения российской политики в этой стране осталась прежней, просто приоритеты сместились с одной целевой группы на другую.

В описанной ситуации существует две нормы «русскости», из которых в качестве основной выбрана наиболее «укорененная». Воспроизводство и поддержание данной нормы оказалось возложенной на два национально-культурных центра (ОРГ и АРС). В результате этого возникла асимметрия норм, сместившая центр внимания преимущественно на местнорусских. При этом соотечественники в Монголии вполне могут рассматриваться как некая единая группа, объединенная опытом взаимодействия с принимающим сообществом. Стремление к классификации и построению иерархии по принципу укорененности приводит дисфункциональности диаспоральных институтов.

Православная траектория

Открытие в 2009 г. в Улан-Баторе Троицкого храма позиционируется как восстановление утраченных в ходе революционных преобразований традиций. Однако фактически, процесс формирования норм начался заново, так как за 70 лет строительства социализма в Монголии большая часть из них была утрачена. Особенно если речь идет о наследии Российской империи. Формирование нового института всегда осложняется конкуренцией со стороны внешних по отношению к нему структур, зачастую развивающихся более успешно. В данной ситуации в качестве таких структур выступают многочисленные пресвитерианские церкви, распространяющие свое влияние, в том числе и на русское население. Подобный факт можно рассматривать как вполне определенное препятствие в институциональном развитии. Обращение к культурно-историческому наследию христианства в Монголии становится повсеместной практикой для католиков, православных и протестантов. При определенных обстоятельствах, история и древность выступают как ресурс, предоставляющий определенное преимущество. Идея «укорененности» православных религиозных норм в монгольском обществе должна была привлечь внимание политического руководства страны и обеспечить поддержку верующим. Однако конфессиональная гетерогенность русской общины в Монголии не позволила получить ожидаемый эффект.

Начиная с конца XIX века в среде русских в Монголии практиковалось обращение помимо православия к буддизму или шаманизму. Подобная практика объяснялась потребностью адаптации к принимающему сообществу ^[15]. В конце ХХ данная ситуация усугубилась появлением протестантских конфессий, которые оказывали значительную социальную помощь своим прихожанам. В результате этого некоторая часть русских, проживающих в Монголии, оказалась в числе адептов данного направления христианства. Формировавшемуся же на протяжении 2000-х гг. православному приходу также была необходима поддержка, которую ему оказали российские корпорации, работающие в этой стране. На наш взгляд, именно исторически сложившийся разрыв в истории православной общины и достаточно поздняя (вторая половина 2000-х гг.) по сравнении с другими конфессиями реставрация обусловили сравнительно скромные успехи в миссионерской деятельности.

По данным на 2010 г. количество христиан в стране составило 4,7%, из них католиков насчитывалось 108 человек, православных 300 человек, все остальные – представители пресвитерианско-евангелистких направлений, а также мормоны ^[15]. Значительную часть православного прихода представляют граждане России, местнорусские, либо работающие по долговременным контрактам. Частично приход окормляет проживающих в Монголии граждан Белоруссии, Болгарии и Сербии. При приходе создан хоккейный клуб для детей, действует воскресная школа. Кроме того, ведется миссионерская работа среди монголов.

Миссионерская работа в Монголии также могла опираться на поддержку монголов, получивших образование в СССР и говорящих по-русски. Учитывая, что протестантские миссионеры активно привлекают в качестве волонтеров бывших комсомольских (ревсомольских – монгольских вариант) работников, расчет на людей с советским социальным опытом был отчасти верным. Однако институционально православная церковь не смогла занять нишу, освободившуюся после ухода марксистской идеологии. В первую очередь в силу того, что РПЦ в Монголии не способна открывать доступ к социальным лифтам, а также вести масштабную социальную работу. Крупные христианские церкви нового типа, активно использующие маркетинговые стратегии для продвижения своих идей, находят гораздо большее число последователей нежели «традиционное» православие или католицизм. При этом обе «традиционные» конфессии претендуют на историческую укорененность в Монголии в одном случае со времен поездки в орду Александра Невского в другом с миссии Джованни Монтекорвино. В данной ситуации отсылка к истории не имеет принципиального значения так как фактически нивелируется активностью экспансионистского типа.

С другой стороны, исторический материал предоставляет возможности постулировать православные нормы на территории Монголии. Особенно если речь идет о позднеимперском периоде. Материалы Троицкого прихода начала ХХ века свидетельствую о двух основных тенденциях: 1) о невозможности миссионерской работы среди монголов; 2) о низком уровне религиозности русской общины в Монголии ^[6]. В этих условиях большое значение имеет православие как элемент исторической памяти и фактор этнической идентификации. Установление данной нормы позволит в перспективе претендовать на устойчивые позиции русского мира в данной стране. Поэтому фактор номинального присутствия также имеет большое политическое значение. РПЦ в современной Монголии выступает в институциональной роли нормоконтролера, тестирующего состояние русского мира и являясь индикатором степени сохранения «русскости» для диаспоры.

Советский опыт опосредованно оказывает влияние на деятельность большинства российских организаций в Монголии. В итоге при новом содержании воспроизводятся старые модели институционализации. Это оказывает влияние динамику формирования новых норм, которые могли бы способствовать большей эффективности РПЦ как института.

Институционализация процесса продвижения русского языка в Монголии

После революции зимы 1989-1990 гг. русский язык в Монголии начал стремительно терять позиции. К началу 2000-х гг. этот процесс стал практически необратимым. Принято выделять несколько причин, обусловивших данную тенденцию.

1) Свёртывание масштабных программ по продвижению русского языка в Монголии в условия экономического кризиса 1990-х гг.

2) Введение визового режима между Россией и Монголией, что существенно снизило востребованность русского языка на бытовом уровне.

3) Падение престижа российского высшего образования в Монголии и формирование нового вектора образовательной миграции, ориентированной на США, Японию и КНР.

4) Ликвидация в ходе политических реформ системы социальных лифтов, связанной с советским/российским образованием, а также со знанием русского языка.

Но даже учитывая эти негативные факторы, на фоне прочих структур русского мира в Монголии институты продвижения русского языка представляются наиболее устойчивыми. В 1980-е гг. русский язык являлся lingva imperii и во многом открывал возможности для мобильности по всему Восточному блоку. Его политическое значение в Азии было особенно велико, т.к. именно посредством русского языка категоризировалась политическая сфера. Формировались нормы и границы понимания мира и положения отдельно взятой страны в нем. Являясь языком марксизма-ленинизма, он замещал особую нишу в системе онтологической иерархии в социалистическом лагере. Это дало основания монгольским демократам для борьбы с языком «старшего брата» в политике в начале 1990-х гг. Однако в целом, даже в условиях десоветизации, инфраструктуру его трансляции удалось сохранить.

В первую очередь в стране сохранилась сеть т.н. «русских школ», которые начиная с 1960-х гг. обеспечивались наиболее квалифицированными педагогическими кадрами из

СССР и МНР. Кроме того, именно в них начальное образование традиционно получала монгольская элита. По данным на 2008 г. все монгольские парламентарии стопроцентно владели русским языком. Более того, 76% всех членов Парламента русский язык считали первым своим иностранным языком. Все члены монгольского Правительства, все 11 штатных советников Президента, все Главы городских, аймачных и районных администраций тоже стопроцентно владели русским языком ^[2]. В 1990-е гг. в этих образовательных учреждениях возникла нехватка педагогических кадров, которую восполнили за счет привлечения учителей из приграничных регионов России. В общеобразовательных школах Монголии русский язык изучался как обязательный предмет в 7, 8, 9-х классах, а с 10 по 12 класс – факультативно. В 7 классе на обучение русскому языку отводится 3 учебного часа в неделю в течение целого года, а в 8-9 классах по 2 учебных часа в неделю ^[10].

Другой важной структурой стал МонАПРЯЛ (Монгольская ассоциация преподавателей русского языка), созданная в 1970 г. при Обществе монголо-советской дружбы. Данная организация при поддержке фонда Русский мир занимается научно-методическим обеспечением преподавания русского языка. МонАПРЯЛ активно поддерживает монгольских ученых-русистов, проводит мероприятия по популяризации русского языка среди молодежи и поддержанию уровня владения им среди старшего поколения. Кроме того, эта организация проводит курсы повышения квалификации для учителей русского языка ^[10]. Ежегодно в Монголии проводится олимпиада по русскому языку для школьников и студентов вузов. Учитывая, что достаточно квалифицированный педагогический коллектив монгольских русистов постоянно получает поддержку из России, качественный уровень преподавания языка очень высок.

В декабре 2006 г. Президент РФ В.В. Путин во время встречи с Президентом Монголии Н. Энхбаяром в Кремле сказал: «Мы высоко ценим внимание монгольского руководства к развитию гуманитарных связей с Россией и к русскому языку. Мы намерены способствовать созданию курсов и программ по изучению русского языка, продвижению олимпиад и конкурсов среди школьников и студентов Монголии. Мы готовы и к более масштабным шагам в этом направлении, в частности к реализации в Монголии мероприятий, предусмотренных Федеральной целевой программой “Русский язык”. Это позволит существенно расширить возможности граждан Монголии, прежде всего молодежи, ориентироваться в информационном пространстве России, учиться в российских вузах, развивать культурные и научные связи» ^[2]. Подобный политический демарш позволил активизировать работу по продвижению русского языка в Монголии.

Появление новых институтов, таких как фонд Русский мир, вполне логично и последовательно дополнило работу старых советских структур. К 2016 г. в столице Монголии открыто несколько кабинетов русского мира и русский центр. Они являются представителями донорских структур, предоставляющих гранты для распространения русского языка и продвижения русской культуры. Фонд Русский мир занял нишу, освободившуюся от структур эпохи социализма, которые из Москвы оказывали поддержку советским культуртрегерским проектам. После отмены визового режима между Россией и Монголией в 2014 г. возник экономический запрос на русский язык, что обусловлено активизацией трансграничной торговли.

***

Политика русского мира возникла как реакция на многообразие постсоветских национализмов, и Монголия в этом ряду не является исключением. Во многом данный феномен является продуктом коллективной постимперской травмы. Процесс институционализации был сравнительно неравномерным и привел к институциональной асимметрии. В данной ситуации речь идет о неравномерности различных элементов единой модели политики русского мира. Наряду с этим возникает и функциональный дисбаланс, выражающийся в том, что при относительно успешной языковой политике работа диаспоральных структур и церкви требует существенной корректировки. Нормы, транслируемые всеми тремя типами, проанализированных нами институтов, зачастую вступают в противоречие друг с другом. Один из ключевых вопросов по сей день: кто должен быть основным субъектом-бенефициаром политики русского мира в Монголии. Критериев для его определения сформулировано множество, однако, отсутствует единообразие, что порождает многовекторность, а в результате – дисперсию институциональной деятельности ^[20].

Другим важным аспектом является отсутствие неформальных институтов, которые могут эффективно дополнять работу формальных. В качестве примера можно привести эффективную взаимосвязь между работой корейских пресвитерианских организаций и рекрутинговыми сетями, обеспечивающими экспорт монгольской рабочей силы в Республику Корея. Данный пример выбран в связи с тем, что на современном этапе трудовая миграция в страны Северо-Восточной Азии пробрела большой масштаб, особенно в Монголии. Отсутствие же неформальных норм в описанной нами ситуации приводит к стагнации институциональной динамики. В период строительства социализма в качестве неформальной нормы выступали требования повседневной жизни, подталкивавшие изучать русский язык. В частности, речь шла о престижном потреблении, о доступе к московскому высшему образованию и советской массовой культуре. В данной ситуации речь идет именно о дополняющих неформальных институтах ^[9], так как появление замещающих структур еще более может усугубить ситуацию асимметрии.

Однако необходимо учитывать еще и фактор того, что политический контекст, в котором находятся изучаемые нами институты крайне изменчив. Благоприятные условия для продвижения русского мира, которые существовали в середине 2000-х гг., изменились после череды выборов в этой стране. Новые же политические условия формируют запрос на расширения спектра институционального присутствия.