Доступность образования в Древней Греции: от архаики до высокой классики

Матвейчев Олег Анатольевич кандидат философских наук профессор, Национальный исследовательский университет, Высшая школа экономики 123007, Россия, г. Москва, ул. Мясницкая, 20, каб. 355 Matveichev Oleg Anatol'evich PhD in Philosophy professor of the Department of Philosophy at National Research University 'Higher School of Economics' 123007, Russia, g. Moscow, ul. Myasnitskaya, 20, kab. 355 OM777777@MAIL.RU Другие публикации этого автора

Образование в Греции периода архаики воплощало аристократический идеал. Для Пиндара образование знатного юноши есть не что иное, как сообразование с его предназначением: «Будь, каков есть: а ты знаешь, каков ты есть» ^{[17, с. 68]}.

В отличие от презренных парвеню, умудрившихся получить то или иное образование, но знающих лишь то, чему обучились, благородный мудр от самой своей природы:

«Мудрый знает многое отроду –

А кому потребно ученье,

Те, как вороны,

Оба каркают болтливо и праздно

Против божественной птицы Зевса» ^{[17, с. 18]}.

Однако сам этот посыл Пиндара – презирать «больно умных» выскочек – говорит о том, что эти выскочки из «подлого сословия» уже не редкость, и они начинают массированно приобщаться через образование к знанию, прежде являвшемуся лишь привилегией евпатридов и в качестве таковой ими оберегаемого. Образовательная технология, основанная на индивидуальной передачe знания юноше – тьютором ли, нанятым рапсодом или знатным любовником – перестала отвечать растущим потребностям в образовании. Все большее распространение получает коллективное воспитание в специальных заведениях – школах.

Уже в VII-VI в. до н. э. элементарное образование считалось делом государственным во многих полисах Древней Греции. В своде законов, данных Харондом городу Катания, был закон о всеобщем образовании, согласно которому «все дети граждан должны были учиться читать и писать, обучаясь за счет государства, нанимавшего учителей». Введение его сицилийский законодатель объяснял тем, что «граждане, не имеющие средств на образование, не должны быть лишены благородных устремлений» ^[8].

Бесплатные государственные школы работали и в других греческих полисах Сицилии – в одну из них, находившуюся в городе Геле, ходил в конце VI в. до н. э. Гелон Дейноменид, будущий тиран Гелы и Сиракуз, причем, в этой школе одновременно обучалось более ста детей.

В VI-V вв. до н. э. всеобщее обучение детей существовало в Трезене, Хиосе и в ряде других областей греческого мира. На Крите бесплатным было и образование, и содержание воспитывающихся мальчиков – расходы на них брало на себя государство. А в Спарте получение образование ребенком регламентировалось строгим законом, по которому мальчик, не окончивший государственную школу, лишался по вступлении в совершеннолетие права гражданства.

История, рассказанная Плутархом, демонстрирует, насколько большое значение придавали греки проблеме образования. В 480 г. до н. э. после поражения греков под Фермопилами и под угрозой взятия персами Афин Фемистокл издал декрет об эвакуации женщин, стариков и детей в Трезен. Жители этого маленького пелопоннесского города не только приняли афинских беженцев с полным радушием, но и «постановили содержать их на общественный счет, давая каждому по два обола, а детям позволить брать везде плоды; кроме того, платить за них жалованье учителям» ^{[21, с. 153]}. Даже смертельная опасность, исходящая от армии Ксеркса, не была сочтена греками поводом остановить образовательный процесс. Война войной, а уроки – по расписанию!

В самих Афинах, где школы появились еще в VII в. до н. э., бесплатного государственного образования не существовало. Каждый решал сам, чему, как долго и у кого ему учиться. Государство оплачивало обучение лишь детям павших в бою граждан. Однако сфера образования регулировалась законодательством, мотивирующим к получению систематических знаний. Так, например, одним из нововведений Солона в период его архонтства (594-593 гг. до н. э.) стал закон, согласно которому «сын не обязан был содержать отца, не отдавшего его в учение ремеслу» ^{[21, с. 118]}. Образованность граждан, распространение искусств и ремесел были условием выживания полиса, находящегося в малоземельной и неплодородной Аттике, но стремительно прираставшего населением. Однако принудительные меры, как указывает Владислав Бузескул, «оказывались, в сущности, здесь излишними: сами граждане стремились дать образование своим детям» ^{[4, с. 144]}.

Несмотря на высокий престиж образования, положение простого учителя грамоты было весьма скромным. «Он не всегда получал жалованье от государства или города, часто содержал школу свою на взносы учеников и нередко бедствовал. Случалось, например, что когда в месяце было много праздников, то родители, чтобы не платить за такой месяц, не посылали в течение его детей своих в школу или вычитывали за праздничные дни» ^{[4, с. 160]}.

Платон в своих «Законах» предоставляет профессию «грамматиста» иностранцам: «во всех этих школах наемные учителя из числа оседлых чужеземцев будут обучать приходящих учеников всем военным наукам и мусическому искусству» ^{[20, с. 257]}.

Герой Лукиана Менипп рассказывает о том, насколько переменяется участь царей и сатрапов, когда они попадают в царство мертвых, – они становятся там до такой степени бедными, что вынуждены «или продавать соленье, или учить грамоте» ^{[13, 330]}.

Население Афин не было грамотным поголовно, о чем, в частности, свидетельствует переданная Плутархом история о том, как в день остракофории Аристида к политику подошел какой-то наивный крестьянин и попросил написать на черепке для голосования… его же, Аристида, имя. Но подобные случаи потому и вошли в анекдот, что являлись чем-то курьезным и из ряда вон выходящим. Полные невежды, которые, по словам греческой поговорки, «не умеют ни читать, ни плавать», встречались редко и считались людьми ну совсем уж никчемными. Даже колбасник Агоракрит, герой комедии Аристофана «Всадники», «подлец, наглец, буян, горлан проулочный», которого именно за его невежественность и окаянный нрав хитрецы Никий и Демосфен и прочили в новые любимчики Народа (так зовут еще одного героя комедии, дряхлого старика), – даже он, хоть и «едва-едва», но читать все же умеет ^{[2, с. 84]}.

Не был диковинкой и грамотный раб. Мало того, на рабов нередко возлагалась обязанность читать вслух книгу для хозяина и его гостей. Так, именно мальчику-рабу поручает прочитать записи бесед Сократа герой платоновского диалога «Теэтет» Евклид: аристократу не должно утруждать себя физической работой.

Идея насчет введения всеобщего образования посещала головы многих афинян. В своих «Законах» Платон предлагает постановить особым законом, чтобы образование было обязательным для всех, причем, как для детей, так и для взрослых, и даже для женщин: «училище будет посещать не только тот, у кого этого желает отец, – у кого же он не хочет, тот, мол, может и отстраниться от воспитания, – но, как говорится, и стар, и млад должны по мере сил непременно его получить, ведь дети больше принадлежат государству, чем своим родителям. Все это мой закон предписал бы одинаково и для женщин, и для мужчин: первые таким же образом должны упражняться» ^{[20, с. 257]}.

И все же эта идея осталась лишь добрым пожеланием. Образование в Афинах осуществлялось согласно давно установленным традициям.

Еще приблизительно за век до рождения Платона система образования в Афинах, прежде преимущественно основанная на военной подготовке, стала носить гражданский характер. «Афинская педагогика, которая будет вдохновлять и определять педагогику всей классической древности, избирает направление, прямо противоположное спартанскому. В Афинах никому не приходит в голову видеть в мальчике и юноше прежде всего будущего гоплита и требовать от него тринадцати лет армейской службы и строевого шага!» ^{[16, с. 63]}.

Чему же обучали юных греков школьные грамматисты? В общих чертах об этом рассказывает Солон в диалоге Лукиана «Анахарсис, или об упражнении тела»: «Душу мы прежде всего совершенствуем, обучая юношей музыке, счету и грамоте; мы учим их писать и повторять все отчетливо; затем они учат изречения мудрецов и рассказы о древних подвигах и полезные мысли, изложенные в стихотворных размерах, чтобы юноши лучше запоминали их. Слушая о наградах и достойных деяниях, юноши понемногу вырастают душою и чувствуют стремление подражать им… Мы направляем к лучшему мысли юношей, обучая их законам государства, которые написаны большими буквами, для того, чтобы все их знали, и указывают, что надо делать и от чего следует воздерживаться. Мы даем юношам общество хороших людей, от которых они учатся говорить и поступать справедливо, жить, не обижая друг друга, не поддаваться злу, стремиться к прекрасному и не совершать никаких насилий. Эти люди называются у нас софистами и мудрецами. Также мы водим юношей за счет государства в театр; там они смотрят в комедиях и трагедиях на доблести древних и на пороки для того, чтобы стремиться к первым и воздерживаться от вторых» ^{[12, с. 221]}.

Таким образом, как мы видим, школа давала лишь элементарное образование – физическая культура, музыка и чтение, в т. ч. «Илиады» и «Одиссеи», которые становятся обязательными для изучения уже в VI в. до н. э. О глубине проникновения этой системы образования свидетельствует Дион Хрисостом, в конце I в. н. э. обнаруживший утонченных знатоков Гомера в отдаленной греческой колонии в устье Днепра, Борисфене: «И, хотя сами они говорят по-гречески не совсем правильно, поскольку они живут среди варваров, но “Илиаду” почти все знают наизусть» ^{[9, с. 94]}.

Разумеется, уроки по «родной речи» не могли проходить в привычном для нас формате – в силу редкости и дороговизны рукописных книг изучение того или иного произведения не могло быть задано на дом; учитель проводил занятия по единственному экземпляру, который ученики читали по очереди или переписывали под диктовку.

С 12 до 16 лет мальчики могли посещать еще одну школу, т.н. палестру, где занимались гимнастикой – борьбой, бегом, прыжками, метанием копья и диска. Палестры были частными учреждениями и содержались частными лицами, по имени которых они и назывались: палестра Таврея, палестра Тимея, палестра Сибиртия и т.п.

Плата за обучение гимнастике была довольно велика, но не запредельно. Об этом можно судить, например, по сообщению Афинея, согласно которому курс обучения у учителя гимнастики Гиппомаха (IV в. до н. э.) стоил одну мину или 100 драхм, причем деньги он брал вперед – за весь курс сразу. Чтобы накопить эту сумму, строительному рабочему достаточно было откладывать четверть своего заработка в течение года.

Однако, даже несмотря на относительную дешевизну образования, а в некоторых полисах и вовсе его бесплатность, доступно оно было далеко не всем. Дети учились в школе то количество лет, которое были способны оплатить их родители, о чем, например, свидетельствует Платон, рассказывающий об афинской системе образования, предполагающей, помимо обучения чтению и занятиям у кифиристов, также и посещение гимнастических школ: «Так поступают особенно те, у кого больше возможностей, а больше возможностей у тех, кто богаче. Их сыновья, начав ходить к учителям с самого раннего возраста, позже всех перестают учиться» ^{[19, с. 436]}.

О том же и слова Исократа о молодых афинянах: «Неравенство в жизненных средствах не позволяло всем заниматься одним и тем же. Поэтому каждому определялось то занятие, которое подходило к его имущественному положению. Менее состоятельных обращали к земледелию и морской торговле, ибо бедность порождается праздностью, а преступление – бедностью ^{[10, с. 140]}.

Таким образом, «полное образование получали только дети зажиточных граждан, между тем как бедные рано должны были браться за какое-нибудь практическое занятие и ограничиваться только самыми необходимыми познаниями ^{[5, с. 299]}. Юноши же из обеспеченных семей могли по окончании школы продолжить свое образование в гимнасиях – заведениях, не только выполняющих образовательные функции, но и служащих средоточиями общественной жизни: поболеть за юных атлетов, поупражняться самим, а также пополнить знания в беседах с философами сюда приходили и взрослые граждане. Гимназии содержались либо государством, либо меценатами.

Обучение у философов долгое время не было распространенной практикой. Многие мыслители не имели учеников (вспомним хотя бы Гераклита), другие вели обучение в закрытых школах, следя за тем, чтобы их драгоценное знание не выносились на пределы их сообщества. За его обнародование виновному грозило изгнание. Так поступили, например, пифагорейцы с одним из наиболее влиятельных членов общины Гиппасом, а позднее – с «уличенным в плагиате» Эмпедоклом.

Впрочем, утечек избежать не удалось, и, как это часто бывает, все решало звонкое серебро. За три пифагорейские книги, полученные от Филолая, Платон, говорят, выложил то ли сорок, то ли сто мин – в те времена за такие деньги можно было купить несколько роскошных усадеб! Это дало основание для подозрения Платона в плагиате. Авл Геллий (II в. н. э.) передает слова ученика Пиррона сатирика Тимона из Флиунта, жившего несколькими десятилетиями позже Платона:

«И ты, Платон, имел стремление к познанию

За много серебра купивши небольшую книжицу

И, лучшее оттуда взяв, ты смог «Тимея» написать» ^{[1, с. 200]}.

Сам Геллий относился к этому сообщению с известным скепсисом – уж слишком невероятной казалась сумма! Равно как и почти вдвое большая цена – три аттических таланта, которую заплатил Аристотель за сочинения философа Спевсиппа. Однако по крайней мере в случае с Платоном столь высокая цена оправдывалась тем, что книги пифагорейцев предназначались для внутреннего пользования и рядовому читателю были абсолютно недоступны. Так что, может быть, «оно того и стоило».

Между тем, обычная цена за книгу в эллинистической Греции и в Риме времен империи не превышала пяти драхм и это за роскошное издание – «отскобленное пемзой и в порфире», чем, собственно, и объясняются сомнения Авла Геллия. А книги Анаксагора, впервые начавшего популяризировать философию в Афинах, в т.ч. посредством публичных лекций, любой житель Афин мог приобрести, заплатив и вовсе «не больше драхмы». Именно Анаксагор, по утверждению Лаэрция, стал первым философом, который стал публиковать свои труды. Больших денег на подобной книготорговле заработать было невозможно, впрочем, Анаксагор и не относился к философии как к ремеслу, которое приносит доход.

Новая эпоха в истории элитарного образования в Элладе связана с софистами, «учителями Греции», как назвал их Гегель ^{[6, с. 9]}. В отличие от многих своих предшественников, прежде всего, Гераклита, считавшего единственным источником подлинного знания божественное вдохновение, софисты не только признавали принципиальную возможность обучения практической мудрости, но и активно им занимались, впервые начав зарабатывать на этом деньги. Первым, по словам платоноского Сократа, «признал себя достойным взимать за это плату» Протагор. Именно с софистов берет начало феномен профессиональной философии. Характерна надпись на могиле Трасимаха, приведенная Афинеем: «Имя – Трасимах. Отчество – Халкедон. Профессия – мудрость» ^{[15, с. 19]}.

Появление софистов как класса, живущего доходом от умственного труда, изменило само содержание понятия σοφιστής. Прежде означавшее просто «мудрец» – именно в этом смысле его использует, например, Геродот – по отношению к Солону и к Пифагору, с конца V в. до н. э. оно стало использоваться в значении «учитель мудрости». Причем, мудрость софистов – это уже не некий божественный атрибут, но нечто сугубо мирское и практическое – «знание того, что составляет силу среди людей и в государстве» ^{[6, с. 11]}. И, что, возможно, важнее – умение активно применять это знание в политической деятельности. Важнейшим элементом образования софисты почитали обучение красноречию – умению влиять словом на ход событий ^[3].

Список, как бы мы сегодня выразились, компетенций, осваиваемых учащимися, озвучивает платонов Протагор: «смышленость в домашних делах, уменье наилучшим образом управлять своим домом, а также в делах общественных» – все то, благодаря чему «можно стать всех сильнее и в поступках, и в речах, касающихся государства» ^{[19, с. 428]}. То есть, цель такого образования – «делать людей хорошими гражданами», – резюмирует Сократ ^{[19, с. 428]}.

За приобретение такого умения люди были готовы платить подчас совершенно баснословные деньги. Курс обучения у Протагора, например, стоил сто мин – в его время за эти деньги можно было купить три-четыре хороших дома в Афинах. Платоновский Сократ с возмущением констатировал, что Протагор «нажил больше денег, чем Фидий, создавший столь славные и красивые вещи, и еще десять ваятелей в придачу» ^{[18, с. 602]}.

Любопытно, что деньги за обучение Протагор принимал, фактически, на добровольной основе: «Оплату я взимаю вот каким образом: кто у меня обучается, тот, если хочет, платит, сколько я назначу; если же он не согласен, пусть пойдет в храм, заверит там клятвенно, сколько, по его мнению, стоят мои уроки, и столько мне и внесет» ^{[19, с. 437]}.

Определенный доход приносила Протагору, надо полагать, и торговля собственными книгами. Во всяком случае, после обвинения философа в асебии, религиозном нечестии, его книги для того, чтобы придать их огню, собирали по всем Афинам, то есть, были они у многих. Стоит отметить, что чрезвычайно распространены были, судя по всему, и сочинения Демокрита. По крайней мере, именно к этому факту апеллировали пифагорейцы Амикл и Критий, доказывая Платону бесполезность его затеи – купить все книги философа-атомиста да и сжечь: «книги его уже у многих на руках» ^{[7, с. 346]}.

Не меньшим достатком, чем Протагор, обладал и Горгий. Именно он, по сведениям Плиния Старшего, «из людей первым целиком вылитую из золота статую поставил себе в Дельфах во храме… Столь велик был доход, который приносило преподавание ораторского искусства» ^{[14, с. 25]}.

К слову сказать, аппетиты Продика, охарактеризованного Флавием Филостратом как «раба денег», были куда меньше. За полный курс обучения он брал «всего лишь» 50 драхм, что было в 200 раз дешевле, чем у Протагора, однако тоже не являлось ничтожной суммой – квалифицированный строитель зарабатывал столько за два месяца тяжелого труда.

Падение цен на «высшее образование» было общей тенденцией начала IV в. до н. э. Рынок образовательных услуг обрушил рост количества людей с «высшим образованием» и обострение конкуренции. В результате основоположник первой постоянной «высшей» школы в Афинах Антисфен назначал за преподавание цену, которая показалась бы смехотворной его старшим коллегам – нередко она ограничивалась мешком зерна или соответствующим количеством соленой рыбы.

Даже Исократ, снискавший своим занятием значительное богатство, брал за курс лишь тысячу драхм – в десять раз меньше, чем Протагор, не уставая жаловаться, что его бессовестные конкуренты готовы на скидку до четырехсот или даже трехсот драхм: «Эти люди дошли до такой наглости, что пытаются убедить молодых людей в том, что если они станут их учениками, то будут знать, как надо поступать, и благодаря этому знанию добьются счастья. При этом, выставляя себя учителями и хозяевами столь ценных знаний, они не стыдятся запрашивать за них всего лишь по три или по четыре мины» ^{[11, с. 283]}.

Необходимо заметить, что о благосостоянии Исократа говорит, например, дело об обмене имущества с Лисимахом, одним из богатейших афинян, на которого была возложена литургия по снаряжению триеры. По афинскому закону, введенному еще Солоном, человек, привлеченный к подобному дорогостоящему обязательству, имел право отказаться от нее, указав на более обеспеченного согражданина. Если последний отказывался, истец мог предложить ему обменяться имуществом. Исократ, на которого указал Лисимах, от такого обмена отказался, хотя впоследствии отомстил обидчику, посвятив ему язвительную речь.

Как и софисты, плату за обучение Исократ взимал вперед и за полный курс, длившийся три или четыре года. Раскошелиться на столь значительную сумму могли лишь состоятельные граждане. По этой причине и Демосфену пришлось учиться у Исея, ведь он «по сиротству своему не в силах был внести назначенной Исократом платы в десять мин» ^{[22, с. 142]}.

Желание Демосфена учиться у Исократа было, однако, так велико, что он был готов расстаться со всем капиталом, которым располагал, а именно – с двумястами драхмами, которые он и предложил знаменитому ритору, «если он научит его пропорционально пятой части своего искусства. Исократ ответил ему: “Мы не практикуем, Демосфен, сообщать наше мастерство наполовину, но как люди продают хорошую рыбу – целиком. В общем, если у тебя есть желание учиться, мы научим тебя всему нашему искусству, а не его части”» ^[23].

Риторическое образование, основы которого были сформированы Исократом, стало основным видом образования Древней Греции и Древнего Рима. По мнению Исократа, именно риторика, а не философия, как считал Платон, воспитывает настоящего гражданина. Софисты же, обучавшие «всему», постепенно исчезли с арены интеллектуальной истории античности, т. н. «младшие софисты» – это, конечно же, совершенно другой контингент, и софистами они назывались лишь по внешнему сходству.

До самой эпохи эллинизма «высшее» образование в Греции, а первую очередь, в Афинах, при относительной грамотности всех групп населения, оставалось привилегией лишь имущих классов. Именно их представители имели возможность посвящать себя изучению наук, философии, риторики, права и получать соответствующие знания в полном объеме. По этой причине вопрос о классовой принадлежности и социальном происхождении тех или иных ученых древности представляется весьма важным для реконструкции их творческой эволюции, поскольку позволяет сделать вывод о «стартовом» объеме их знаний.

Эпоха эллинизма породила множество новых педагогических практик и образовательных технологий, сделавших образование в известной мере доступнее и разнообразнее, но во многом профанировав его. Распространению образования послужил и расцвет книгоиздания, удешевивший книги и послуживший расширению круга читателей крупнейших философов, однако большинство произведений Платона и Аристотеля увидели свет лишь после смерти их авторов. Но эта тема требует, безусловно, отдельного исследования.