Дальневосточная программа советского руководства и маньчжурский кризис (сентябрь 1931-март 1935 гг.).

Введение.

В советской историографии при изучении вопросов развития тех или иных регионов, в том числе Дальнего Востока в первой половине 1930-х гг., исследователи^{[10, 14, 17]} были вынуждены опираться преимущественно на опубликованные материалы^{[3, 4]}.

После 1991 г. благодаря введению в научный оборот ранее недоступных документов^{[6, 30]}, особенно относившихся к деятельности представителей высших органов власти^{[2, 12, 24]}, появилась возможность разработки ранее практически не затрагиваемых историками вопросов. Весьма успешно развивается изучение многочисленных проблем, связанных с влиянием маньчжурского кризиса на развитие Советского Союза в целом^{[1, 9, 21]}, совершенствованием ВПК в условиях индустриализации Дальнего Востока^{[7, 15, 16, 27, 28]}, проведением оборонного строительства^{[13, 23]}, налаживанием работы транспортных коммуникаций на Дальнем Востоке^{[20, 22]}, формированием и пополнением ОКДВА^{[19, 25]}, созданием и развитием Морских сил Дальнего Востока (Тихоокеанского флота)^{[31, 33]}.

Опираясь на сложившуюся историографию, в данной статье основное внимание будет уделено следующим вопросам:

1) как принимались и на чем основывались решения советского руководства относительно Дальнего Востока;

2) в какой степени подобные решения представляли собой систему тесно взаимосвязанных мер, которую уместно именовать «дальневосточной программой»;

3) каковы характерные черты и особенности данных мероприятий, проводимых при непосредственном участии партийно-политической, хозяйственной и военной элиты СССР;

4) насколько можно считать выполненными те цели и задачи, которые ставились советским руководством в рамках дальневосточной программы.

Предпосылки маньчжурского кризиса и, соответственно, ответной советской дальневосточной программы первой половины 1930-х гг. неоднократно рассматривались в литературе. По мнению Е. Н. Галактионова, мировой торгово-экономический кризис, охвативший капиталистические страны в начале 1930-х гг., затронул и Японию, которая в поисках путей выхода из кризиса, стала осуществлять захват новых территорий. Возросшее влияние милитаристских сил в стране Восходящего Солнца привело к японской оккупации Маньчжурии и выходу Квантунской армии на советско-маньчжурскую границу. Это резко ухудшило военно-политическую обстановку на Дальнем Востоке СССР^{[1, с. 32]}.

Новые документы позволяют конкретизировать эти общие соображения и проследить, каким образом ситуацию на дальневосточных рубежах оценивали советские руководители. Так, например, в своём письме Я. Б. Гамарнику от 13 января 1932 г. наркомвоенмор К. Е. Ворошилов, несомненно отражавший мнение высшего руководства страны, сформулировал такую точку зрения по поводу дальнейших планов Японии: «по имеющимся дополнительным сведениям японцы действительно ведут напряжённую работу по подготовке войны и как будто бы к весне т[екущего] г[ода]. Есть сведения, что зашевелились всерьёз белогвардейцы, которые хвастаются возможностью выброски на территории СССР до 130 тыс. войск. Проектируется создание «русского» ДВ Пр[авительства] и пр[очая] чепуха»^{[2, с. 168]}.

В ответ на такие угрозы советские руководители намечали свои ответные меры, которые они рассматривали как особую программу, исходящую из повышенного внимания к Дальнему Востоку. Так, В. М. Молотов в отчётном докладе о работе правительства VII съезду Советов СССР 28 января 1935 г. отмечал, что «в некоторых японских кругах <…> не только давно и открыто смакуются планы захвата КВЖД, но и захват нашего Дальнего Востока, в первую очередь Приморья»^{[3, с. 22]}. Данный тезис председатель СНК Советского Союза развил, пояснив, что как раз «всё это и определяет нашу политику в данном вопросе и те, безусловно, необходимые меры обороны [подчёркнуто мной. А.Ф.], которые мы провели на Дальнем Востоке»^{[3, с. 22]}. Подтверждение вышесказанному находим в произнесённой годом ранее речи на XVII съезде ВКП (б), когда нарком по военным и морским делам СССР К. Е. Ворошилов заявил 30 января 1934 г. о том, что «за эти последние два года (т.е. с 1932 г.) Центральный комитет, и т. Сталин в первую очередь непрерывно занимался и теперь занимается Дальним Востоком»^{[4, с. 618]}.

Однако, тем не менее, здесь стоит отметить противоречивость сведений, поступавших высшему советскому руководству, как это видно из письма (датированного 31-м августа 1933 г.) от помощника К. Е. Ворошилова М. Антонова своему шефу: «Обратите внимание на интересные материалы и информацию Берзина. По всему видно, что Япония и на 1934 год не собирается с нами воевать [подчёркнуто мной. А.Ф.], но запугивания нас войной выдвигает как центральный пункт своей внешней политики»^{[5, л.100]}.

Опираясь на источники, можно выделить не менее четырёх основных составляющих военно-мобилизационных мероприятий советского руководства на Дальнем Востоке в 1931-1935 гг.

1. Военная промышленность и оборонное строительство.

Хотя советское руководство постоянно говорило о необходимости развития военной промышленности в восточных районах, для этого нужны были дополнительные капиталовложения, затраты на подготовку кадров рабочих и специалистов, их обустройство. Подобные вопросы легче решались в старых районах с уже созданной промышленной базой^{[6, с. 14-15]}. Как показал Н. С. Симонов, даже к маю 1938 г. из 219 предприятий НКОП (Народного комиссариата оборонной промышленности) в краях и областях Урала, Сибири и Дальнего Востока дислоцировалось только 30 (13.6%) предприятий^{[7, с. 98]}. Очевидно, что за более чем за три года до этого, к моменту окончания маньчжурского кризиса (март 1935 г.) эта цифра была ещё ниже.

Такое положение значительной степени определялось повышенными затратами на строительство в хуже освоенных районах страны. Наблюдалась довольно чёткая закономерность: чем дальше от Москвы и Ленинграда, тем больше средств нужно было на решение оборонных задач, особенно на Севере, в Сибири и на Дальнем Востоке^{[6, с. 14-15]}. Это стимулировало преимущественное вложение средств в экономику традиционных промышленных районов. Так, согласно докладу по капитальному строительству военных производств, направленного В. М. Молотову в середине декабря 1931 г. из Госплана, на судостроительную программу Хабаровска (Осиповский затон) предполагалось выделить лишь 3.8 млн. руб. Меньше должно было достаться лишь Ленинградскому судомеханическому (2.5 млн. руб.), а больше всего – Мариупольскому (14 млн.) и Николаевскому судостроительным (12 млн. руб.)^{[8, л. 21]}.

Наращивание военного производства в связи с маньчжурским кризисом также в значительной степени касалось традиционных промышленных центров. Так, по сведениям британского посольства в СССР, в марте 1932 г. не менее 60 заводов за пределами ДВК производили военную продукцию. Был ускорен выпуск боеприпасов на Путиловском (с 1922 г. – завод «Красный путиловец, с 17 декабря 1934 г. – Кировский) заводе в Ленинграде. Мытищинский завод, в обычное время ремонтировавший железнодорожные вагоны, теперь производил лафеты (передки) для орудий. Завод в Ростове-на-Дону, специализировавшийся на сельскохозяйственной технике, частично перешёл на выпуск танков Mk A «Whippet» («Борзая»), а в Сталинграде с большим напряжением работал завод, изготавливавший тяжёлую артиллерию^{[9, р. 84]}.

Тем не менее, уже в 1932 г. капитальные вложения в промышленность Дальнего Востока превысили уровень 1928 г. в 5 раз^{[10, с. 69]}. Усиление японской военной экспансии в Маньчжурии, незаконное задержание советских пароходов в порту Отомари (Корсаков)^{[1, с. 32]}, несомненно, повлияли на понимание советским руководством необходимости скорейшего перевооружения ДВК. Однако этот процесс происходил с большими трудностями, прежде всего, в силу недостатка финансирования. Как сообщал в июне 1932 г. заместитель наркома по военным и морским делам и председателя Реввоенсовета республики С. С. Каменев председателю ЦИК СССР М. И. Калинину, в балансе Госплана отсутствовал отпуск стройматериалов на дополнительную 30-миллионную программу по ОКДВА. С точки зрения замнаркома, это невыполнение постановления Совета труда и обороны принятого 5 мая того же года, ставило под угрозу реализацию НКВМ не только основного (оборонного, воздушного, морского, организационных мероприятий) плана строительства, но и специальных заданий^{[11, л. 3]}.

Возможно, первоначальное замедление реализации намеченных планов военного строительства на Дальнем Востоке было связано с надеждами на замедление японской экспансии. Так, в письме К. Е. Ворошилова Г. К. Орджоникидзе от 2 августа 1932 г. содержались более оптимистические оценки ситуации после непростых предыдущих месяцев: «японцы пока заняты своими маньчжурскими делами, в которых они основат[ельно] запутались. У нас с ними тоже затишье…»^{[12, с. 126]}.

Вместе с тем советское руководство не рассчитывало на длительность передышки. Создание военной промышленности на Дальнем Востоке активизировалось. Оно шло по двум основным направлениям.

Прежде всего, совершенствовались уже существующие предприятия. Например, создание энергетической базы на юге Приморья, позволило провести капитальную реконструкцию Дальзавода – крупнейшего судоремонтно-строительного предприятия Дальнего Востока. После реконструкции Дальзавод стал специализироваться на серийной сборке гражданских и военных судов разных типов. С 1932 г. он начинает сборку малых подводных лодок^{[13, с. 127]}.

Наряду с этим начиналось строительство новых важных объектов. Уже в феврале 1932 г. по поручению ЦК партии начальник Политуправления РККА Я. Б. Гамарник, начальник морских сил РККА Р. А. Муклевич и секретарь Далькрайкома ВКП (б) С. А. Бергавинов прибыли в селение Пермское. Правительственная комиссия, возглавляемая Я. Б. Гамарником, приняла решение о строительстве на месте небольшого села крупнейшего индустриального объекта Дальневосточного края – Амурского судостроительного завода^{[14, с. 120]} 12 июня 1933 г. состоялась закладка этого предприятия. Этот день стал днём рождения «города юности» - Комсомольска-на-Амуре^{[14, с. 121]}. Для теплоэнергоснабжения строящегося Амурского судостроительного завода № 199 в г. Комсомольск-на-Амуре в апреле 1934 г. началась закладка первой на Дальнем Востоке теплоэлектроцентрали (ТЭЦ) ^{[13, с. 127]}.

Такие усилия мотивировались внешней угрозой. Советские опасения по поводу японской агрессии на Дальнем Востоке ещё больше усилились после прихода к власти в Германии нацистов^{[15, p. 370]}. В связи с этим Н. С. Симонов обращает внимание на тот факт, что вероятные противники СССР не питали никаких иллюзий относительно достигнутого к началу 1930-х гг. уровня военно-промышленного потенциала. В качестве доказательства данного утверждения, историк цитирует германского военного атташе фон Гартмана, который 27 марта 1933 г. в своём докладе в Берлин, помимо всего прочего, указал, что он «также не разделяет мнения о том, что Красная Армия в состоянии вести оборонительную войну против любого противника, потому что общее положение и состояние страны не позволяет армии развернуть все необходимые силы (например, на Дальнем Востоке) [Подчёркнуто мной. А.Ф.]»^{[7, с. 89]}.

С другой стороны, по данным Р. Дэвиса, выпуск вооружений в кризисном 1933 г., отмеченном голодом и падением промышленного производства, увеличилось на 10%. При этом производство танков увеличилось более чем на 30%, а самолетов еще быстрее. Одновременно была успешно запущена крупная программа строительства подводных лодок, ориентированная на Дальний Восток^{[16, p. 589]}.

З. Ш. Янгузов указывает, что для развёртывания оборонительных работ в состав ОКДВА влился Отдельный (Особый) корпус военно-строительных частей народного комиссариата тяжёлой промышленности СССР, сформированный из военно-строительных частей Московского и Ленинградского военных округов и включавший 15 строительных батальонов^{[14, с. 158]}. Использованы эти подразделения были довольно скоро. Для оказания помощи в промышленном и транспортном строительстве к Комсомольску была направлена 1-я бригада Отдельного (Особого) корпуса военно-строительных частей. В декабре 1933 г. – январе 1934 г. шесть батальонов этой бригады, насчитывавшие 5 600 человек, совершили 400-километровый переход по льду Амура из Хабаровска до с. Пермское. Этот переход вошёл в историю под названием «ледового». Такой переход повторили ещё пять батальонов корпуса. С прибытием многотысячной армии военных строителей ОКДВА сооружение Комсомольска значительно ускорилось^{[17, с. 41]}.

Тогда же, в конце декабря 1933 г. был утверждён приказ Реввоенсовета СССР № 0035, согласно которому начальникам ВСУ (Военно-строительного управления), Главного управления, УНИ РККА в месячный срок было предложено направить со строек внутренних округов в ДВК 445 человек инженерно-технического и административно-хозяйственного персонала и 800 человек инженеров и техников в распоряжение командования ОКДВА, а также завезти до 1 июля 1934 г. 50 тыс. рабочих^{[18, лл. 61-62.]}, из них 28 тыс. для ВСУ, а 22 тыс. для УНИ РККА^{[18, л. 71]}. Но судя по справкам о выполнении приказа за январь-февраль 1934 г., на начало января было отобрано лишь 172 специалиста высшей квалификации (38% от нужного количества)^{[18, л. 64]}. На конец месяца ситуация несколько улучшилась – к отправке были готовы 264 инженера и административных работника (60% от необходимого числа)^{[18, л. 62]}.

Что же касается отбора инженеров и техников для ОКДВА, то среди военных округов были распределены наряды (МВО – 200 чел., БВО – 100, ЛВО – 150, ПРИВО – 100, СКВО – 50, УВО – 200), которые должны были быть выполнены к 10 февраля^{[18, л. 61]}. Однако ещё в начале месяца одно из подразделений Управления по укомплектованию и службе войск ГУ РККА сообщало, что из-за недостатка инженеров и техников-строителей в частях войск, округа вынуждены восполнять их нехватку с помощью призывников, получивших отсрочку осенью 1933 г. и дополнительно призывать граждан 1912 года рождения. Лишь руководство Белорусского военного округа докладывало о планируемом полном выполнении наряда на отбор специалистов^{[18, л. 74]}.

Ситуация с гражданскими вольнонаёмными рабочими также была непростой. Комиссия регулирования вербовки рабочей силы при СНК РСФСР 5 января 1934 г. утвердила развёрстку вербовки рабочих по областям, согласно которой из необходимых 50 тыс. чел. Центрально-Чернозёмная область должна была отправить 22 тыс., Средне-Волжская область – 16 тыс., Ивановская область – 6 тыс., Московская – 4 тыс. и в Белорусском военном округе следовало набрать 2 тыс. чел. По срокам вербовка должна была продолжаться до мая (в феврале – 15 тыс., в марте 20 тыс., апреле – 10 тыс., мае – 5 тыс. чел.)^{[18, л. 65]}.

Однако из доклада от 23 января можно увидеть, что по непонятной пока причине, изменился не только состав ответственных за вербовку регионов, но и назначенные им цифры. Показатели Центрально-Чернозёмной и Средне-Волжской области остались неизменными, но Ивановская область теперь должна была отправить 4 (вместо 6) тыс., а Московская 2 (вместо 4) тыс. Зато вместо Белорусского военного округа в списке появились сразу две новые территории: Ленинградская область – 1 тыс. и целая союзная республика - УССР с нормативом в 5 тыс. чел. Кроме того, на месяц были урезаны сроки отправки рабочих: февраль – 15 тыс., март – 20 тыс., апрель – 15 тыс. чел^{[18, л. 62]}.

Развитие промышленности, в том числе военной, на Дальнем Востоке помимо нехватки рабочей силы ограничивалось острой топливной проблемой. В связи с этим намечалось окончание строительства в Хабаровске завода по переработке сахалинской нефти, добыча которой должна была увеличиться почти в четыре раза^{[19, с. 186]}. О значении топливной проблемы шла речь докладной записке о капитальных вложениях в военную промышленность, подписанной начальником сектора обороны Госплана С. О. Ботнером и адресованной председателю Госплана СССР В. В. Куйбышеву в начале апреля 1934 г. В ней анализировались возможные направления сокращения бюджетных расходов на то или иное направление капитального оборонного строительства и, помимо прочего, упоминалось, что на сооружение Бензоскладстроя выделено 93 млн. руб., из которых 58 млн. руб. предназначались Дальневосточному краю и Восточной Сибири. При этом С.О. Ботнер замечал, что его адресату «… известно то значение, которое придаёт правительство скорейшему окончанию строительства ёмкостей для горючего, особенно на Востоке [Подчёркнуто мной. А.Ф.]» и добавлял, что «по всем данным это строительство потребует добавления ассигнований в 1934 г. поэтому сокращать план по Бензоскладстрою вряд ли представляется возможным»^{[6, с. 230]}.

Если говорить о других видах топлива, то добычу угля планировалось увеличить более чем в 3 раза. Кроме того, огромное значение для перспективы развития ДВК имело намечавшееся строительство металлургического завода в Комсомольске-на-Амуре^{[19, с. 186]}. Значимость объяснялась тем, что отсутствие в те годы на Дальнем Востоке собственной металлургии мешало развёртыванию оборонного строительства и машиностроительной базы. Однако ЦК ВКП (б) и СНК СССР лишь 22 мая 1935 г. приняли решение о строительстве металлургического завода в Комсомольске-на-Амуре^{[14, с. 123]}.

2. Транспортные коммуникации в условиях мобилизации ДВК.

Одной из центральных задач второй пятилетки в Дальневосточном крае было развитие транспорта. Решение этой проблемы предполагалось с помощью строительства вторых путей Уссурийской железной дороги, развертывания постройки крупнейшей новой линии - Байкало-Амурской магистрали, крупных шоссейных путей, а также возведения автосборочного завода в Хабаровске. Намечались крупные работы по развитию морского и речного транспорта, реконструкция Владивостокского и Петропавловского-на-Камчатке портов, регулирование реки Амур^{[19, с. 186]}.

Для обеспечения нового промышленного центра Дальнего Востока – Комсомольска-на-Амуре были проложены железные дороги Сучан – Находка, Бочкарёво – Карымская, Хабаровск – Комсомольск-на-Амуре – Советская Гавань, а также второй путь на основной Транссибирской магистрали^{[17, с. 41]}. Подобные масштабные мероприятия, разумеется, требовали привлечения значительных трудовых ресурсов, которые могли быть восполнены только за счёт привлечения подневольной рабочей силы.

Особенно ярко эта потребность проявилась в 1932 г., когда было принято решение о строительстве Байкало-Амурской железнодорожной магистрали. Сооружение Байкало-Амурской дороги, соединяющей Сибирскую магистраль с Комсомольском-на-Амуре, началось практически сразу после маньчжурского инцидента в целях укрепления обороноспособности Дальнего Востока. По мнению Тэраяма К., это было связано с военной угрозой со стороны Японии. БАМ призван был сыграть важнейшую роль в том случае, если Япония перережет Сибирскую магистраль^{[20, с. 55]}.

По плану строительства магистрали предусматривалось соединение двух пунктов – Уруша и Пермское, между которыми требовалось произвести геологоразведку линии соединения^{[21, с. 183]}. Однако проложить трассу силами профессиональных дорожных строителей и вольнонаёмных оказалось невозможно. Передача объекта в ведение ОГПУ при СНК СССР сопровождалось созданием в зоне предполагаемого прохождения трассы лагерных пунктов с многочисленным контингентом заключённых. Терпевшие в избытке лишения и оснащённые самыми примитивными инструментами, заключённые преодолевали трудные в геологическом и климатическом отношении пространства. Выполнить намеченный проект удалось лишь частично^{[22, с. 281]}, что, однако, не помешало в марте 1933 г. строительство второй колеи Транссиба также возложить на ОГПУ^{[23, с. 159]}.

В системе оборонительных мероприятий, благоприятно сказавшихся на охране границы, важное место отводилось дорожному строительству. Совершенствуется сеть железных и особенно шоссейных дорог. В эти годы заканчивается строительство трактов Никольск-Барабаш, Никольск-Гродеково, Никольск-Камень-Рыболов^{[10, с. 91]}.

3. Формирование и пополнение ОКДВА (сухопутные силы и авиация).

Созданное японцами в Маньчжурии марионеточное государство Маньчжоу-Го стало прикрытием для Японии, которая хозяйничала в регионе, рассматривая его, по мнению некоторых исследователей, в качестве базы военных действий против СССР^{[1, с. 32]}. Обострение обстановки в эти годы на границе проявилось, по мнению И. И. Петрова и В. И. Катунцева, в ревизии линии прохождения границы, которая сложилась исторически и была закреплена Айгунским (1858 г.), Тяньцзинским (1858 г.) и Пекинским (1860 г.) договорами. Свидетельством тому были многочисленные провокации на сухопутной, морской и воздушной границах СССР: массовые заброски агентуры, бандитские вылазки на советскую территорию, выходы конокрадов из-за кордона, вторжение японских рыбопромысловых судов и хищническое истребление морских богатств в территориальных водах СССР, попытки порубки леса на советской стороне гражданами сопредельных государств, обстрелы военнослужащих РККА и мирного населения солдатами и бандитами^{[10, с. 70-71]}.

Для наведения порядка в пограничной полосе применялись различные меры. Усиливалась войсковая служба, за участками, богатыми лесом, устанавливалось усиленное наблюдение сторожевых нарядов. В зону советских территориальных вод стали чаще высылаться пограничные корабли, которые решительно пресекали незаконный лов рыбы^{[10, с. 70-71]}. Кораблям же, однако, как и почти любой технике, для передвижения были необходимы двигатели. Но вот с ними возникали проблемы. Здесь надо заметить, что ситуация с моторами даже в частях погранохраны (которая, как известно, относилась к ведению ОГПУ-НКВД) была печальной, о чём свидетельствует решение от 9 декабря 1933 г. о выделении «300 тыс. руб. валюты на закупку моторов в Америке (!) для сторожевых катеров погранохраны Д[альнего]В[остока]»^{[24, с. 118]}.

Так или иначе, в интересах охраны границы совершенствуется взаимодействие пограничных и армейских частей. По директиве командования ОКДВА на случай поддержки погранвойск подразделения Красной Армии на границе действовали двумя эшелонами. Первый со сроком готовности в один, второй – в четыре часа ^{[10, с. 91]}.

Таким образом, в советской пограничной политике на Дальнем Востоке проблема обеспечения военной безопасности занимала центральное место и обеспечивалась комплексом мер. Руководство СССР проявляло в этих вопросах достаточную гибкость и осторожность, что, однако, не исключало решительного применения военных и специальных методов^{[25, с. 338]}. В качестве примера специальных методов можно привести принятое уже 6 октября 1931 г. специальное решение ЦК ВКП (б) «О партийном руководстве в отрядах погранохраны и ОГПУ», и в этом решении был определён ряд мер в отношении укрепления партийного влияния на ОГПУ^{[21, с. 189]}. Кроме того, в связи с увеличением количества сотрудников ОГПУ, 31 июня 1932 г. центральное бюро комсомола решило мобилизовать 10 тыс. комсомольцев с тем, чтобы увеличить процент рабочих, комсомольцев среди пограничников ОГПУ^{[21, с. 190]}.

Что касается военных методов, то например, среди армейских комсомольцев зародилось движение «технический поход». Больших успехов достиг 78-й Казанский Краснознамённый стрелковый полк. К 1 марта 1932 г. первая батарея артдивизиона этого полка не имело ни одного бойца, слабо усвоившего материальную часть орудия. К 1 мая артдивизион все пять стрельб выполнил с общей оценкой «отлично» и «хорошо», с начала учебного года в нём не было отмечено ни одной поломки или неисправности оружия и материальной части^{[14, с. 157]}.

В то же время, большую роль в освоении края сыграл созданный по решению Политбюро ЦК ВКП (б) Особый колхозный корпус Красной Армии в составе трёх стрелковых и одной кавалерийской дивизии. В освоении богатств Дальнего Востока приняли участие оставшиеся на жительство после увольнения в запас воины, в том числе и пограничники. Только за 1931-1932 гг. их расселилось на Дальнем Востоке свыше 14 тыс. человек^{[10, с. 69]}.

Но существовали, бесспорно, и немалые трудности. И в первую очередь, по мнению В. К. Путны (в 1932-1934 гг. командующего Приморской группой войск ОКДВА), выраженного им в письмах К. Е. Ворошилову в конце февраля – начале марта 1932 г., это касалось управления: «уж больно запущенное дело здесь и больно сильно затрудняют руководство и надзор (контроль) расстояние. Да и к тому же начсостав в массе основных частей и штабов подобрался сюда не из лучших <…> Боевая подготовка войск здесь пребывает, без сомнения, на отсталом уровне. Беда в том, что аппарат управления ОКДВА очень слаб. Особенно слабы его органы снабжения (ВХС) и военного строительства»^{[26, л. 149]}.

Не оказалось претензий у командующего Приморской группой войск лишь к ближайшему коллеге: «с т. Горбачёвым [Б. С. Горбачёв в 1932-1933 г. командующий Забайкальской группой войск ОКДВА] сдружился прекрасно. Он хороший, требовательный командир, прекрасный товарищ», и к непосредственному начальству (что на наш взгляд, менее удивительно): «С Вас[илием] Конст[антиновичем] Блюхером, по всем признакам, сработаемся. Он очень твёрдо и настойчиво ведёт свою линию. <…> обладая трезвым умом, скреплённым волей, ведёт дело верно»^{[26, л. 150]}.

Через несколько месяцев, 26 июля 1932 г. теперь уже сам наркомвоенмор написал генсеку, докладывая о трудном положении в ДВК: «Д[альний]В[осток] и нов[ые] формиров[ания] авиации, танков, артиллерийск[их] и укрепрайон[ных] частей, действительно отвлёк значительные кадры из основных войсковых соединений, да и увеличение армии, тоже сказалось на разжижении основного костяка начсостава»^{[2, с. 184]}. По поводу начальствующего состава К. Е. Ворошилов даже запросил отдельных указаний: «нельзя ли отменить посылку Гамарника на ДВ, т.к. без него мне исключительно тяжело работать. <…> Кроме того, Тухач. [М. Н. Тухачевский] должен уйти в отпуск, а Кам. [видимо, имеется в виду С. С. Каменев] запарился, он ведает строительством. Можно было бы вместо Гамарника послать кого-нибудь другого, или пока совсем никого не посылать, а делами ОКДВА заняться на время отпуска Блюхеру (обязательного и немедленного) ПУТНА»[2. с. 185].

На подобную, пусть временную, судя по всему, ротацию кадров И. В. Сталин согласился достаточно быстро (письмо от 30 июля): «Против оставления Гамарника в Москве не возражаю», хотя и поставил условие «с тем, однако, чтобы Блюхер получил отпуск для лечения, а дело (на Дальвосте) не могло пострадать ни в какой мере». Однако вождь не преминул отдать и сугубо конкретные распоряжения: «шесть бомбовозов для Дальвоста – пустяк. Надо послать туда не менее 50-60 ТБ-3. и это сделать надо поскорее. Без этого оборона Дальвоста – пустая фраза»^{[2, с. 186]}.

В связи с последним указанием генсека необходимо отметить, что как раз в июле 1933 г. М. Н. Тухачевский предупреждал, что для Советского Союза единственным способом отразить японское нападение станет развитие вооружений в тех областях, в которых Япония не может с ним конкурировать - это, в первую очередь, авиация и, во вторую, танки^{[27, с. 178]}. Существовавший военный план предусматривал развёртывание на Дальнем Востоке к 1934 г. от 900 до 1000 самолётов^{[27, с. 178]}, но этого было недостаточно, о чём свидетельствует хотя бы решение Политбюро от 26 июля 1934 г.: «1. Обязать т. Орджоникидзе снабдить Иркутский авиационный завод высококвалифицированными силами с тем, чтобы к 1 января 1935 г. выпустить не менее 30 самолётов И-14, а в 1935 г. выпустить не менее 250 И-14»^{[24, с. 130]}.

В ещё одной докладной записке М. Н. Тухачевский и командующий Белорусским военным округом (БВО) И. П. Уборевич отмечали, что, согласно их точке зрения, Япония стремилась к доминированию на советском Дальнем Востоке, а также завоеванию превосходства над военно-морскими силами Соединённых Штатов. Они утверждали, что в будущей войне Советский Союз, во-первых, подвергнется нападению огромных по численности военно-воздушных сил противника, а во-вторых, сможет победить только при наличии превосходящих военно-воздушных сил^{[27, с. 179]}.

Сходные мысли, связанные с развитием советской авиации, волновали авиаконструктора Веселовского, который в своём письме от 1934 г. И. В. Сталину размышлял относительно перспектив развития советской военной промышленности сравнительно с достижениями других государств: «Основной наш враг, Япония, без шума осваивает новейшие самолёты и моторы. Она выдвигается по качеству авиации на первое место. Имея передовые моторы, она сможет в ближайшее время перевооружить свой воздушный флот, танковые и моточасти»^{[28, с. 335]}.

Однако помимо недостатка техники, острой оставалась проблема военных кадров. 19 октябре 1933 г. К. Е. Ворошилов вновь обратился к И. В. Сталину, опираясь на результаты боевой подготовки вооружённых сил и подробный доклад Я. Б. Гамарника о положении на Дальнем Востоке. Имевшиеся в его распоряжении сведения вынуждали, по мнению наркомвоенмора, принять срочно следующие «оргмеры» касательно ОКДВА: для начала полагалось необходимым «в целях усиления командования ОКДВА и заместительства Блюхера на время отъезда и частых его недомоганий <…> дать ему помощника непосредственно работающего в центре армии»^{[29, л. 77]}. Самым подходящим кандидатом на место помощника К. Е. Ворошилов считал И. Ф. Федько (20 июня 1934 г. сменил В. К. Путну на должности командующего Приморской группой войск ОКДВА), который впоследствии и был назначен на эту должность. Наркомвоенмор предлагал также не только «командующих групп освободить от звания помкомвойсками [помощники командующего войсками ОКДВА], являющегося номинальным, а на деле затрудняющем нормальные взаимоотношения групп с армией», но и «комгруппами [командующий группой, как, например, В. К. Путна (Приморской) и Б. С. Горбачёв (Забайкальской)] даём помощников и усиливаем штабы групп»^{[29, л. 77 об.]}.

В 1934 г. в состав ОКДВА из центральных округов продолжали вливаться всё новые соединения и части. Так, в марте 1934 г. из Приволжского военного округа прибыли 32-я Саратовская и 34-я Средне-Волжская стрелковые дивизии. В конце того же месяца в состав ОКДВА вошёл 18-й стрелковый корпус^{[14, с. 158]}.

4. Создание и развитие МСДВ (Морских сил Дальнего Востока) и их преобразование в Тихоокеанский флот.

В первой пятилетке военное кораблестроение в общей стоимости заказов судостроительной промышленности занимало сравнительно небольшое место (26%). О масштабах военного строительства (в т.ч. финансовых) можно судить по записке (от 14 декабря 1931 г.) управляющего объединением «Союзверфь» И. И. Кондратьева, докладывавшего заместителю председателя ВСНХ СССР И. П. Павлуновскому о принятых мерах по выполнению программы военного судостроения: «<…> Стоимость же этих заводов [Хабаровских] выражается в суммах не по 20-22 млн., как указывается в докладе ВСНХ СССР, а ориентировочно по Хабаровскому заводу она достигает 110 млн. руб. с жилстроительством»^{[30, с. 589]}.

Однако в связи с обострением международной обстановки на Дальнем Востоке в начале 1930-х гг. правительство приняло срочные меры по усилению морских (особенно подводных) сил Дальнего Востока, в результате чего развёртывание строительства транспортного флота (более 40 судов) было приостановлено^{[31, с. 459]}. В случае острой необходимости, советские лидеры не останавливались и перед прямым заимствованием зарубежного опыта. 10 января 1932 г. И. В. Сталин как бы между прочим поинтересовался у К. Е. Ворошилова: «Сколько стоит последний крейсер итальянцев (в 6600 тонн водоизм.)?»^{[32, лл. 54-54 об.]}. Генсек в данном послании предстаёт перед нами весьма практичным человеком с явными задатками коммерсанта: «нельзя ли заполучить одну штуку у итальянцев за дешёвую цену с условием – научить нас строить такие крейсера (за добавочную плату за техпомощь), скажем, в Ленинграде (потом мы сами будем строить такие крейсера в Хабаровске)»; причём иногда к тому же и скуповатого: «а если заказать две штуки, то какую скидку могут нам дать?» ^{[32, лл. 54-54 об.]}.

В соответствии с Постановлением СТО от 22 февраля 1932 г. в этом же году в дополнение к 11-ти строившимся было заложено ещё 55 подводных лодок: 25 типа «Щ» - («Щука»), из них почти половина (12) на Дальнем Востоке, и 30 – типа «М» («Малютка»)^{[31, с. 459]}. Постановлением Политбюро от 5 ноября 1933 г. ещё 20 подлодок типа «М» должны были быть сданы воистину ударными темпами в том же (!) году, причём первые шесть штук предписывалось отправить на Дальний Восток в период с 1 по 15 декабря^{[24, с. 116]}.

Во второй пятилетке советское руководство планировало начать осуществление программы строительства военно-морских сил^{[7, с. 89]}. Программа судостроения, утверждённая постановлением СТО от 11 июля 1933 г., отражала переход судостроительных заводов на преимущественно военное кораблестроение. Эта программа предусматривала к концу 1938 г. ввод в строй 679 боевых кораблей (в том числе 369 подводных лодок разных типов и 252 торпедных катера)^{[31, с. 459]}. Однако с этими сведениями расходятся данные Н. С. Симонова, согласно которым, в целом, должен был быть построен 821 корабль, и, в частности, количество запланированных к постройке подводных лодок и торпедных катеров составляло 276 и 327 соответственно [Подсчитано по: 7, с. 101].

Для того чтобы иметь возможность выполнить столь обширную программу, постановление СТО, в частности, обязывало НКТП использовать все имеющиеся судостроительные заводы и кроме того, срочно завершить строительство Амурской судоверфи^{[7, с. 101]}. Однако Особый отдел ОГПУ СССР ещё в сентябре 1932 г. подготовил справку о состоянии судостроения и судоремонта для обеспечения военно-морских сил: «Судостроение по мирному времени должно осуществляться на Дальзаводе и временно в Осиповском затоне (средние подлодки). Пропускная способность Дальзавода ограничена, так как по существу это судоремонтный завод. <…> материалы заготовляются в Ленинграде, перебрасываются на громадные расстояния и достраиваются на месте. <…> приступлено к реконструкции завода, но таковая проводится чрезвычайно медленно. <…> Положение усугубляется отсутствием мобилизационного запаса материалов и полуфабрикатов, который придётся с объявлением мобилизации подавать из Европейской части СССР, вследствие чего судоремонт будет сорван»^{[30, с. 714]}.

Нельзя не отметить отдельные успехи, например, в совершенствовании артиллерийской подготовки. Общий процент неудовлетворительных стрельб неуклонно снижался, а количество же артиллерийских стрельб, оцененных па «отлично», росло из года в год^{[33, с. 9]}. Кроме того, в 1934 г. были проведены большие работы по укреплению береговой обороны на Дальнем Востоке, в частности, впервые были поставлены на массовое производство пушки Курчевского, оказавшиеся, однако, конструктивно недоработанными. Доработка же переносилась на 1935 г^{[28, с. 323]}. В связи с этим, уместно процитировать докладную записку (от 25 декабря 1934 г.) начальника главного военно-мобилизационного управления НКТП СССР И. П. Павлуновского наркому Г. К. Орджоникидзе: «Решением Правительства на Народный Комиссариат Тяжёлой Промышленности было возложено задание изготовить и смонтировать в 1934 г. во Владивостокском Укреплённом районе мощные, электрифицированные, снабжённые приборами управления огнём, береговые батареи <…> Всего вступило в боевой строй изготовленных и смонтированных промышленностью: 305 мм. 12 дм.[дюймов] 6 орудий; 180 мм. – 12 орудий»^{[34, л. 2]}.

Однако, по оценке Н. С. Симонова, Тихоокеанский флот (равно как, например, и Северный) не мог обеспечить защиту морских границ СССР в частности в силу того, что состоял из мелких надводных кораблей ^{[7, с. 101]}. Вероятно, это объясняется тем фактом, что в первые годы действия судостроительной программы главные усилия были направлены на строительство подводных лодок, и лишь с 1935 г. всё большее развитие получает надводное кораблестроение^{[31, с. 459]}. В. С. Мильбах в связи с этим отмечает, что наряду с изменением боевого состава совершенствовались и органы управления. Так, в частности, приказом по Амурской флотилии № 09 от 9 января 1935 г. были объявлены новые штаты командования и штаба^{[33, с. 9]}.

Заключение

Реагируя на маньчжурский кризис, советское руководство достаточно быстро и отчётливо осознало, для чего ему необходима «дальневосточная программа». Тем не менее, стоит говорить только о фактическом существовании определённого комплекса мер мобилизационного характера относительно ДВК, который лишь условно можно именовать «дальневосточной программой». В данном случае речь не идёт о формулировании правящей верхушкой СССР программы в виде некоего конкретного документа, носившего бы директивно-плановый характер.

Так или иначе, реализация этой программы оказалась сопряжена с большими трудностями. Это несоответствие хорошо видно из явно недостаточного количества реконструированных старых и построенных новых предприятий в рамках промышленной базы ДВК, что может объясняться наличием хронических «прорывов» и «узких мест» связанных с недофинансированием и недопоставками необходимых материалов, оборудования, персонала. Это, в свою очередь, ставит под сомнение достаточную степень планирования и учёта возможных в будущем трудностей при реализации поставленных целей и задач. Данная проблема особенно ярко видна на примере отсутствия решения советского руководства вплоть до 1935 г. о создании на Дальнем Востоке собственной металлургической базы.

Тем не менее, о наличии взаимосвязи между различными частями «дальневосточной программы» говорит определённая последовательность между созданием индустриальной базы и строительством объектов теплоэнергетики; между потребностями промышленности в топливе и увеличении добычи и производства жидкого и твёрдого топлива; строительством и усовершенствованием транспортных магистралей (созданием вторых путей железных дорог, реконструкцией портов, регулированием рек) с помощью активного привлечения рабочей силы, в том числе подневольной; укреплением границ, улучшением технического оснащения пограничных войск, а также налаживанием координации между ними и частями ОКДВА.

Среди характерных черт и особенностей проводившихся в рамках дальневосточной программы мероприятий можно выделить такие:

- наличие в рамках модернизации промышленности ДВК в целом и ВПК в частности двух направлений – обновления уже имеющегося индустриального фонда и создание наравне с этим новых производственных объектов;

- постоянная практика реконструкции гражданских предприятий под военные нужды;

- необходимость всё время перераспределять необходимые ресурсы (людские, финансовые, материальные) за счёт других направлений развития экономики (например, обеспечение военного судостроения за счёт транспортного, торгового флота) и особенно за счёт других регионов (переброска оттуда в ДВК рабочей силы, воинских подразделений);

- активное использование, чаще всего путём приобретения, зарубежного технологического опыта и наработок (возможность покупки итальянского крейсера, приобретение моторов для кораблей погранохраны);

- большое внимание в рамках укрепления обороноспособности уделялось совершенствованию авиации и военно-морских сил (преимущественно небольших кораблей и подводных лодок), лишь с 1935 г. начинается активное строительство крупных надводных кораблей;

- наличие при выполнении программы таких острых проблем как: топливная, транспортная, кадровая. В частности, нехватка вольнонаёмной рабочей силы вынуждала при строительстве транспортных коммуникаций (того же БАМа) прибегать к использованию труда заключённых, который, по определению не может быть продуктивен при отсутствии серьёзной заинтересованности и мотивации к выполнению своих обязанностей.

Было проведено успешное укрепление береговой обороны, однако сохранялась проблема с качеством вооружений, которые должны были эту оборону обеспечивать. Постепенно улучшалась боевая подготовка подразделений, особенно среди морских сил, вместе с расширением их состава совершенствовались и органы управления, однако сам состав (небольшие корабли) по мнению некоторых специалистов, вряд ли могли в достаточной степени обеспечить оборону побережья Дальнего Востока. Кроме того, качество подготовки командного и начальствующего состава ОКДВА и МСДВ, гражданских специалистов (а значит практически неизбежно и качество подготовки их подчинённых) нередко оставляло желать много лучшего в том числе из-за постоянных перебрасываний руководителей с одного участка работы на другой и невозможности сосредоточиться на одном порученном деле. Попытки же решить эту проблему в рамках хотя бы даже военного ведомства, с помощью введения должностей разнообразных помощников, приводило лишь к раздуванию армейских штатов и персонала штабов.

Полезные начинания вроде внедрения рационализаторских методов повышения эффективности деятельности («технические походы» в войсках), распространение практики соревнований на промышленных объектах и в армейских частях, создание кадрового резерва в Дальневосточном крае с помощью организации Особого колхозного корпуса (ОКК) зачастую нивелировались постоянным требованием ударных темпов выполнения плановых заданий, нехваткой материалов вследствие трудности их доставки на огромные расстояния, характерные для региона.