И. И. Фудель о народном образовании (1890-е - начало 1900-х гг.)

Винюкова Надежда Валерьевна соискатель, кафедра истории России XIX - начала XX веков, Московский Государственный Университет 119192, Россия, г. Москва, ул. Ломоносовский Проспект, 27, оф. корп. 4 Vinyukova Nadezda Valer'evna External Doctoral Candidate, the department of Russian History of the XIX – early XX centuries, M. V. Lomonosov Moscow State University 119192, Russia, g. Moscow, ul. Lomonosovskii Prospekt, 27, of. korp. 4 nadinvin1@yandex.ru Другие публикации этого автора

О, дорожи своим залогом!

Блюди тобой избранный путь,

И пред людьми и перед Богом,

Святая Русь, – святою будь!

П. А. Вяземский ^[1]

В 1884 году, по инициативе обер-прокурора Святейшего Синода К. П. Победоносцева, церковно-приходские школы были переведены из подчинения Министерству народного просвещения в ведение Синода ^[9]. Таким образом, установился дуализм в управлении системой начального образования: церковно-приходские школы существовали наряду с сетью земских, городских и государственных народных школ ^{[4, с. 16]}. С 1880-х годов их количество значительно увеличилось: только за 1883-1893 гг. их число выросло в два раза, а количество учащихся в них — в три раза (составило более 500 тысяч), к 1903 г. церковные школы составляли около половины всех начальных школ России ^{[7, c. 214]}. Однако, как, в частности, показывает Р.Р. Исхакова ^[4], «качественный» аспект реформы подвергался серьезной критике как из светской, так и из церковной среды: сомнению подвергались система управления, качество образования, неэффективное использование средств, кадровая политика. ­

Публичное обсуждение вопроса о начальном образовании обострилось в 1890-е гг. Борьба с небывалым по масштабам голодом 1891-1892 гг., вступление на престол в 1894 г. нового императора существенно поспособствовали активизации общественности. Зачастую решение вопроса о реформе народной школы рассматривалось как фактор перемен в русской жизни: кто-то видел в нем залог политических преобразований или политической стабильности, но были и те, для кого он таил в себе потенциал для культурного развития страны. Именно культурная сторона этого вопроса осталась в тени историографии. Между тем она отчетливо прослеживается во взглядах м­осковского священника и публициста Иосифа Ивановича Фуделя (1864-1918), который уделял ей особое внимание.

Целью данной статьи является рассмотрение взглядов И. И. Фуделя на развитие начального образования в контексте эпохи рубежа XIX-XX вв. Объектом исследования служит общественная дискуссия о путях реформирования начального образования, предметом – позиция И. И. Фуделя в этом вопросе. Использование историко-генетического метода позволяет проследить эволюцию взглядов И. И. Фуделя, а применение сравнительного анализа дает возможность вписать их в интеллектуальную систему координат того времени.

Судьба И. И. Фуделя во многом неординарна: имея немецкие и польские корни, окончив юридический факультет Московского Императорского университета, он оставил юридическую карьеру ради принятия сана, став впоследствии уважаемым в Москве священником. По своей натуре он был очень деятельным человеком, и часть своего времени отдавал написанию статей, которые, как и личность их автора, до сих пор не привлекли к себе должного внимания историков. Единственное обстоятельное обращение к И. И. Фуделю характерно для монографии О. Л. Фетисенко ^[14], однако в ней уделяется внимание преимущественно сюжетам, связанным с дружбой И. И. Фуделя с К. Н. Леонтьевым и его последующей деятельностью по изданию произведений философа. Таким образом, жизнь Фуделя не расмматривалась в историографии комплексно, равно как и не изучался затрагиваемый в этой статье аспект его деятельности.

В основе источниковой базы статьи лежат материалы периодических изданий 1880-х - 1900-х годов. Ранние статьи И. И. Фуделя по вопросам университетского образования были напечатаны в «неославянофильском» журнале С. Ф. Шарапова «Русское Дело», но они содержали те мировозренческие установки, которые автор развивал и в дальнейшем. В 1895-1897 годы И. И. Фудель выступал со своими соображениями уже по вопросу о народном образовании в консервативных изданиях «Русское Обозрение» (редакторы - Д. Н. Цертелев, А. А. Александров) и «Русское Слово» (редактор - А. А. Александров), где сотрудничали также такие публицисты, как В. А. Грингмут, Л. А. Тихомиров, Ю. Н. Говоруха-Отрок, В. В. Розанов. На основе статей в этих изданиях, а также, опираясь на публицистические работы Фуделя, вышедшие в отдельных брошюрах, мы постараемся выявить и оценить его позицию касательно народной школы. Кроме того, представляется важным проследить мотивы и эволюцию взглядов Фуделя, отметить те факторы, которые их сформировали.

В своих статьях И. И. Фудель исходил из посылки, что «развитие культуры и даже судьбы самого государства находятся в зависимости от того, в каком духе воспитывается народ» ^{[18, c. 3]}. Проблема образования, главное назначение которого он видел в воспитании личности, а не в накоплении знаний, рассматривалась им как проблема будущего развития России, прежде всего, ее культурного развития.

Грамотность, которую обеспечивает школа, по его мнению, — только средство просвещения: «Если бы все дело народной школы заключалось в том, чтобы обучить ребятишек чтению и письму и четырем правилам арифметики, то тогда никакого школьного вопроса не существовало бы...» — пишет Фудель, отмечая формальную схожесть программ преподавания министерской и церковно-приходской школ ^{[18, c. 114]}. Школьный вопрос сводился Фуделем именно к разным мировоззренческим установкам, лежащим в основании этих двух типов.

По его мысли, эта раздвоенность имеет корни в глубине петровских реформ, нарушивших целостность русской жизни: «С того времени появляется отделение верхнего образованного слоя от нижнего народного, отделение постепенно все увеличивающееся. Этот "раскол" отражается между прочим и на судьбе народной школы; с этого времени ее задача, ее положение раздваиваются. Она становится не столько "цементом", сколько проводником тех или других идей или желаний сверхнародного слоя» ^{[18, c. 93]}.

В общественной полемике о «школьном деле», как считал Фудель, затушевывалась разница задач двух типов школ, а выдвигались чисто практические аргументы против, с которыми согласятся и люди, не чуждые Церкви ^{[18, c. 110]}. Центр вопроса для Фуделя в том, носитель какого мировоззрения будет учить детей: «Школа — это место не только обучения, но и взаимообщения детей со своим учителем, взаимообщения чисто духовного, причем активную роль играет наставник, имеющий почти неограниченное духовное влияние на доверчивые, чистые, раскрытые для всего детские души своих питомцев. О чем он беседует со своими учениками, что им говорит, читает, на что указывает, что подчеркивает в беседе — этого всего никакими программами не предусмотришь и это все фактической, формальной проверке не подлежит. Но это все составляет ту школьную атмосферу, которая воспитывает детей в ту или другую сторону» ^{[18, c. 115]}.

Противоречие установок раскрывается, в частности, через разницу определения термина «просвещение»: для земцев это чистое знание, залог общественного прогресса, для духовенства — знание христианское, обеспечивающее духовно-нравственное развитие личности. В представлениях того времени можно заметить тенденцию к противопоставлению «образования» и «просвещения». Для самого Фуделя характерно христианское понимание «просвещения», присущее еще древнерусской традиции — когда «святость», «просвещенность» и «образованность» стояли в одном синонимическом ряду ^{[11, c. 36]}. Именно этим, исконным, «подлинным», просвещением и пренебрегают современные учителя, утратив первоначальный смысл этого слова. Он писал: «Просвещение же есть развитие [здесь и далее выделено автором — Н. В.] духовной стороны человека, развитие зерна Богоподобия, заложенного в душе каждого человека, прояснение в нем образа Божия. Знание само по себе не дает человеку ни нравственного руководства в деятельности, ни смысла жизни. Просвещение дает и то и другое. Можно достигнуть вершин человеческого знания и иметь в своем сердце ледяную пустыню» ^{[18, c. 44]}. Неслучайно Фудель состоял в строго православных религиозно-философских кружках именно просветительского назначения — входил в «Кружок ищущих христианского просвещения» М. А. Новоселова и в московское «Общество любителей духовного просвещения».

Фудель подчеркивает критическое значение борьбы двух подходов к народному образованию: «Мы видим, что в народе проснулась потребность самосознания, жажда культурной работы и видим, что интеллигенция идет на встречу этой потребности и несет народу под флагом "просвещения" свой багаж идей и обрывков знаний. Мы переживаем, несомненно, роковое время» ^{[18, c. 52-53]}. Очевидность именно «духовного» характера народных запросов Фудель подкрепляет многочисленными статистическими материалами (в т.ч., собранными и самими земцами). Вот одно из характерных его замечаний: «Из числа книг изданных "лубочниками", почти половина всего количества — содержания духовно-нравственного; у интеллигентных же издателей половина их изданий принадлежит к отделу "литературному", содержащему повести, рассказы и сказки; отделу же духовно-нравственному посвящена всего только девятая часть» ^{[18, c. 33-34]}.

Интеллигенция, увы, не желает считаться с народными предпочтениями и удовлетворять «проснувшуюся духовную жажду народа на почве того мировоззрения, которое вынес в своей душе народ за все время своей исторической страды», ведь «для этого нужно иметь хоть чуточку любви к этому мировоззрению, а любовь невозможна без понимания» ^{[18, c. 36]}. «Интеллигенция, т. е. образованный слой страны должен служить культурному развитию народа», но подтачивает и разрушает его основы ^{[18, c. 49-50]}. Вот как, по Фуделю, в двух словах можно обозначить разницу мировоззрений: для крестьянина — «все на небе», а для интеллигента — «все на земле» ^{[18, c. 37]}.

За интеллигентским «просвещением» Фудель видит цели «космополитической прогрессивности» ^{[18, c. 96]}, по сути — обезличения народа, уподобления его себе ^{[18, c. 50-53]}. Все эти проявления он рассматривает на конкретных примерах. Так, отдельную статью он посвящает разбору резонансного «дела А. Штевен», школьная деятельность которой в Нижегородской губернии была пресечена епархиальным училищным советом, или приводит программу орловского книжного склада дешевых книжных изданий: «1. Цель склада — воспитывать в читателе чувства человеческого и гражданского достоинства. <...> Этой цели могут вредить и потому подлежат исключению из склада книги: 1) воспитывающие в читателе чувства национальной, сословной и религиозной нетерпимости, и 2) развивающие в нем мистицизм и индифферентное отношение к жизни общественной. 2. Цель склада — ознакомить читателя с интеллигенцией, как передовой частью общества...» ^{[18, c. 74-75]}. Характерна и отсылка на книгу авторитетного педагога Н. Бунакова «Школьное дело»: как пишет Фудель, для него народ — это «"темная масса, живущая бессознательно, полуживотной жизнью". Школа должна "очеловечить" эту массу, а как это сделать — укажут "лучшие" люди...» ^{[18, c. 96]}. Комментарий Фуделя таков: «Какая голая откровенность, какое цинично-высокомерное отношение к тому народу, который удивляет мир своими подвигами духовного смирения и самоотверженной любви к ближнему! И какое невежественное отрицание всей многострадальной истории народа, отрицание его заслуг, его исторических прав на самоопределение!» ^{[18, c. 96]}.

За «космополитизмом и безнациональностью» интеллигенции Фудель усматривал «полное непонимание духа церковного» ^{[19, c. 11]}, незнание и несоблюдение уставов церкви. «Главное зло в том, что интеллигенция вот уже более 30 лет старается переделать народ на свой лад и вытравить из народа то, что мешает этой переделке. <…> Им непонятна цельность натуры мужика. Они не в состоянии уразуметь, что мужик, несмотря на все свое невежество и темноту, давно просвещен тем светом, который утерян интеллигенцией, что никакие знания, никакие сведения не в состоянии заменить тот смысл жизни, которого у интеллигенции нет и который с молоком матери всасывается православным крестьянином» — ^{[18, c. 70-73]}. продолжает Фудель идеи, проводимые им еще в студенческие годы ^[22].

Духовенство, «класс наиболее сохранивший национальную окраску и не изменивший заветам родной истории» ^{[18, c. 107]}, по мнению Фуделя, оставался единственным общественным слоем, близким к народной жизни и мировоззрению (религиозным по своей природе). Ведь «необходимо ниву народную не засеивать, а только возделывать (обрабатывать, культивировать)» ^{[18, c. 20]}.

Заведующие школами (духовенство или интеллигенция в ее настоящем «безнациональном» состоянии) — важное условие, создающее разницу между двумя типами школ. Но Фудель отмечает, что главное заключается «не в розни двух ведомств, не в ссоре "начальств" и не в том — кому командовать в народной школе: священнику или учителю, а в том, какой дорогой России идти в культурном развитии: своею ли, исторической, или чужой, общеевропеской?» ^{[18, c. 85]}. Церковная школа «ставит известные препятствия полной свободе просвещения — в этом вся суть. Дело вовсе не в учебниках, не в программах, не в дороговизне или дешевизне школы, а в том — какую книгу привыкает читать школьник и какую он вносит в свой дом» ^{[18, c. 137-138]}.

Печатная борьба со сторонниками земских школ не занимала Фуделя всецело: полемике он предпочитал реальную деятельность и проповедь. Критически оценивая современное нравственное состояние народа, Фудель понимал, что переломить ситуацию невозможно исключительно силами духовенства. Еще в ранних своих работах он ставил ставку на свободное личное перерождение «интеллигента» ^[23]. Став священником, он не расставался с мыслью о необходимости воцерковления образованного слоя, важности церковной «миссии среди интеллигенции».

Еще в 1898 г., выступая в «Обществе Любителей Духовного Просвещения», он отмечал: «Необходимо стремиться, прежде всего, к подъему еще не зараженных, здоровых сил народа, для того, чтобы культурной работой остановить дальнейшее разложение», но «почти вся тягота этой работы ложится на духовенство» ^[16]. А интеллигенция, как верил Фудель, могла бы серьезно способствовать делу культурного возрождения.

В брошюре 1904 г. «Нравственно-культурное значение учительства» ^[20] уже не встретить обличений «западнической» общественности. К интеллигенции он обращается мягче, с надеждой: ведь именно ей предстоит «святой подвиг учительства». Учитель — вот «та культурная сила, которая стоит ближе всех и в непосредственном отношении к народу» ^{[20, с. 15]}. Знание — действительно сила, но не единственная: ответственность учителя гораздо большая, она лежит в культурно-нравственной области. И «нравственный долг перед народом <...> говорит ему: учи не детей только, а весь народ тому, чего он ищет; учи его добру, разумной, нравственной жизни, добрым отношениям к семье и к ближним, трезвой жизни, воздержанию языка... Учи его не только умирать свято, но и жить свято, чтобы не порывами только к свету определялась его жизнь, а постепенным, но неуклонным приближением к нему», — такие задачи ставит Фудель перед учителем. Заметим, что в юности Фудель сам выбирал между учительством и священством: «Я звал молодежь на служение народу, главным образом на поприще сельского учительства, и вот в это время блеснула мысль: «а почему же не в священном сане? Ведь это еще ближе к народу»» - вспоминал он ^{[17, c. 454-455]}.

Все повествование его статей проникнуто призывом к нравственному обновлению: ни чистое знание, ни материальный прогресс, так завладевший обществом, не обеспечивают праведной жизни. В духе концепции «русской идеи» ^[2] Фудель утверждал, что именно «русскому народу во всей его целости, т. е. и простому народу, как непосредственному хранителю в тайниках своих новых начал жизни, так и в союзе с ним интеллигенции, как сознательной истолковательнице этих начал» предстоит «создать свой путь развития, свою культуру, т. е. нравственные начала жизни, одухотворить ее» ^{[20, c. 9]}. Прибегая к славянофилам (И. В. Киреевский, А. С. Хомяков, И. С. Аксаков), В. С. Соловьеву, Ф. М. Достоевскому, ссылаясь на С. А. Рачинского и К. П. Победоносцева, Фудель пытался вселить в читателя веру в духовно-нравственное призвание России, в необходимость главенства духовного над материальным.

Заметно, что для Фуделя школьный вопрос был частью важнейших для него проблем христианского просвещения и оживления религиозной жизни. И он вел активную деятельность в этом направлении. Он принимал участие в разработке программы «Религиозно-философской библиотеки» М. А. Новоселова, призванной отвечать духовным запросам интеллигенции ^[13] (в ней публиковались работы многих известных российских православных мыслителей), преподавал Закон Божий в гимназии С. Н. Фишер и был очень любим ее гимназистками ^[12], участвовал в проведении воскресных миссионерских бесед московского пастырско-миссионерского кружка, которые снискали к себе любовь не только простого народа, но и интеллигенции ^[6].

Интересен и сюжет, связанный с рабочим вопросом, попытки решения которого в начале века вселяли в отца Иосифа надежды на возможность духовного развития масс. Он состоял в руководстве религиозно-нравственного отдела созданной в 1902 году в Москве специальной Комиссии по организации общеобразовательных чтений для фабрично-заводских рабочих, учрежденной при московском генерал-губернаторе под председательством московского митрополита и непосредственным наблюдением департамента полиции ^[3].

При открытии чтений для рабочих в Историческом Музее 16 июня 1902 г. И. И. Фудель произнес речь, в основе которой лежала мысль о святости как идеале русского человека, подкрепленная широкой цитатой из открытого письма В. Соловьева к И. Аксакову («Любовь к народу и русский народный идеал»): «Обыкновенно народ, желая похвалить свою национальность, в самой этой похвале выражает свой национальный идеал, то, что для него лучше всего, чего он более всего желает. Так, француз говорит о прекрасной Франции и о французской славе (la belle France, la gloire du nom français); англичанин с любовью говорит: старая Англия (old England); немец поднимается выше и, придавая этический характер своему национальному идеалу, с гордостью говорит: die deutsche Treue. Что же в подобных случаях говорит русский народ, чем он хвалит Россию? Называет ли он ее прекрасной или старой, говорит ли о русской славе или о русской честности и верности? Вы знаете, что ничего такого он не говорит, и, желая выразить свои лучшие чувства к родине, говорит только о "святой Руси". Вот идеал: не консервативный и не либеральный, не политический, не эстетический, даже не формально-этический, а идеал нравственно-религиозный» ^{[23, c. 7-8]}.

Но вдохновение на этом поприще продолжалось недолго: «Он представлял себе рабочие массы организованные, культурно развивающиеся, был уверен, что при этом в народе заговорит и духовное чувство, и патриотизм. Он стал посещать собрания рабочих, стал заводить с ними разговоры. <…> О. Иосиф увлекался также и этими чтениями, пока не увидел, что и они заволакиваются казенщиной, и совершенно уходят от мысли свободного общения народа, культуры и религии, на осуществление чего он сначала надеялся», - вспоминал его близкий друг Л. А. Тихомиров ^[12]. Вообще, после революции 1905-1907 гг. Фудель перенесет тяжелые разочарования в идее «Святой Руси». Его устремленность к христианскому просвещению и «нравственно-религиозному» идеалу подпитывалась надеждами на углубление культурного своеобразия народа на основе православной веры, но они померкли под ударами революционного времени: «русская идея» уступила место исключительно христианской.

Можно заключить, что переведение вопроса об образовании из узко-практической плоскости в мировоззренческую придавало ему особое звучание: за основаниями, на которых будет строиться народная школа, виделся выбор пути культурного развития страны, ее будущего. Подобное обоснование решения школьного вопроса с акцентом на культурную составляющую в то время было не вполне типичным. В представлении Фуделя, школа должна была отвечать народному духу и развивать в человеке сознательного христианина. Этому делу, по его мыли, могло бы послужить не только духовенство, но и христианская (она же — народная) интеллигенция. В ранних работах образованию в его светском понимании накопления знания Фудель решительно противопоставлял христианское просвещение, подчеркивая, что за умственным развитием должно, прежде всего, стоять духовно-нравственное совершенствование личности, ответственность за которое лежит не только на священнике, но и на учителе.

И.И. Фудель не был просто публицистом или философом, он был человеком действия, призванным к созидательной работе (будь то жители Северо-Западного края, заключенные Бутырской тюрьмы, бедные и нуждающиеся или интеллигентные прихожане — каждому Фудель пытался помочь не только словом, но и делом). Отметим, что в отдельных работах Фуделя разбирались и практические аспекты: так, он писал о необходимости подъема церковно-приходской жизни посредством распространения церковных братств, обществ трезвости и других подобных форм ^[20-21]. Эта линия в политике Синода не была приоритетной: хорошо известно настороженное отношение К. П. Победоносцева ко всякого рода «самодеятельности» ^{[7, c. 234]}.

Соображения Фуделя касательно образования особо раскрываются в контексте общественной мысли того времени. Его позиция в школьном вопросе в целом шла в русле политики Синода. Недаром многие его статьи напечатаны в «Русском Обозрении», курируемом К. П. Победоносцевым, который стремился делать упор на публикациях учительно-назидательного характера ^{[7, c. 312]}. Можно заметить, что Фудель, в свойственной для Победоносцева манере, в своей аргументации ссылается на зарубежных авторов (А. Фуллье, Г. Спенсера); случайно или нет, он употребляет такие фигуры речи как «великая ложь» и «ледяная пустыня» (используемые однако обер-прокурором в иных коннотациях).

В идеях Фуделя заметно созвучие работам педагога-практика С. А. Рачинского, близкого К. П. Победоносцеву и, собственно, вдохновившего его на школьную реформу. С ним Фудель вел дружескую переписку. Идеалом Рачинского была школа, которая объединила бы мирян и церковь, преобразив все общество ^[9]. Как писал Г. В. Флоровский, «Рачинскому казалось, что народ свидетельствует свою окончательную и непреложную решимость и волю жить и быть в Церкви, и через Церковь расти и развиваться» ^[15]. В школе Рачинский видел не только образовательное, но, прежде всего, воспитательное дело, вопросы организации и программ имели для него вторичное значение.

Для Рачинского основным учителем в сельской школе должен был быть священник, и для Победоносцева оптимальным путем просвещения виделось постепенное возникновение школ при церквях с преподаванием в них членов причта и благочестивых крестьян ^{[7, c. 214]}. На этом фоне заметно, что Фудель не оставлял надежд в школьном деле на интеллигенцию, к которой глава духовного ведомства относился с подозрением.

Похожую, но достаточно осторожную позицию относительно образования занимал старший друг и наставник Фуделя философ К. Н. Леонтьев. Еще в 1868 г. он писал: «Если же жизнь должна быть своеобразна, а своеобразие сохранилось в нашем народе лучше, чем в нашем высшем и ученом обществе, то надо дорожить этим своеобразием и не обращаться с ним торопливо, дабы не погубить своей исторической физиономии, не утратить исторических прав на жизнь и духовный перевес над другими» — писал Леонтьев ^{[5, c. 130]}. Он выступал не «против грамотности, а против поспешного и тем более против обязательного обучения» ^{[5, c. 90]}, потому как «надобно, чтобы образованная часть русского народа (так называемое общество) приступила бы к просвещению необразованной части его только тогда, когда она сама (т. е. образованная часть) будет зрелее» ^{[5, c. 119]}.

Будучи представителем консервативного взгляда на проблемы образования, Фудель все же несколько выходил за рамки официального подхода К. П. Победоносцева. Из общего с ним представления о «простом народе» как главном хранителе исторических устоев России он приходил к идее оживления школьного и приходского дела, а не «охранительства». Т.е. для Фуделя церковно-приходские школы виделись, главным образом, основой будущего органического самобытного развития, а не залогом общественной стабильности, которую тщетно пытался сохранить пессимистически настроенный обер-прокурор.

Можно сделать вывод, что и Победоносцев, и Рачинский, скептически смотрели на возможность интеллигенции переродиться и быть способной воспитывать народ. Как видно, далек был от продвигаемой Фуделем идеи «православого народничества» ^[23] и К. Н. Леонтьев. За народническим окрасом настроений Фуделя можно усмотреть переосмысление им правого, «легального» народничества 1880—1890 х гг. в религиозном ключе (сам Фудель, в частности, в своих статьях прибегал к работам И. И. Каблица-Юзова ^[23]), а главное — влияние на Фуделя так часто цитируемых им славянофилов и Ф. М. Достоевского.

Таким образом, «романтические» идеалы Фуделя удается вписать в систему координат общественной мысли рубежа веков. Они представляли собой «неославянофильскую», неполитическую, ортодоксальную струю столь не консолидированной консервативной мысли. Тема образования занимала Фуделя еще в студенческие 1880-е годы (правда тогда им затрагивались, главным образом, вопросы обучения в университете) ^[23]. Но поднятая уже там проблема взаимоотношений образованного слоя и невежественного, но религиозного «народа», а шире - отношений «интеллигенции» и церкви, станет центральной во всей его публицистике.

Итак, за продвигаемыми в связи с вопросом о народном образовании в 1880-х — 1900-х гг. идеями И. И. Фуделя о культурной самобытности народа, о пропасти между народом и интеллигенцией, заложенной петровскими реформами, скрывался широкий пласт влияний русских мыслителей разных направлений (славянофилов, почвенников, народников). «Околославянофильские» ^[8] устремления Фуделя, хоть и с оговорками, можно вписать в деятельность К. П. Победоносцева по возвышению общественного влияния православной церкви. Однако наблюдаемого количественного роста церковно-приходских школ было явно недостаточно для того культурного подъема, о котором мечтал И. И. Фудель.