Подавленная женственность и бессознательные процессы на примере поэмы Ф. Шиллера «Орлеанская дева»

Мордас Екатерина Сергеевна кандидат психологических наук доцент, Московский институт психоанализа 121170, Россия, г. Москва, Кутузовский проспект, 34, стр. 14 Mordas Ekaterina Sergeevna PhD in Psychology Associate Professor at Moscow Institute of Psychoanalysis 121170, Russia, g. Moscow, ul. Kutuzovskii Prospekt, d.34, str.14 morkaty@yandex.ru Другие публикации этого автора

Самараковская Инесса Павловна частнопрактикующий психолог 121170, Россия, г. Москва, ул. Кутузовский Проспект, 34с14 Samarakovskaya Inessa Pavlovna psychologist 121170, Russia, g. Moscow, ul. Kutuzovskii Prospekt, 34s14 isamarakovskaya@mail.ru

Теоретические положения. Женственность в психоанализе рассматривается точки зрения бисексуальной предрасположенности ребенка (теория З. Фрейда, Х. Дойч, М. Бонапарт и др.) и анатомических особенностей строения женского генитального аппарата. С данной точки зрения девочка до момента открытия пола развивается как маленький кастрированный мальчик и только позже она обретает типично женские влечения. Согласно альтернативной точке зрения (К. Хорни, М. Кляйн, Э. Джонс, Р. и Ф. Тайсон), женственность рассматривается как изначально присущее качество каждой женщине. Важное значение в понимание женственности имеет также социальный фактор, вследствие которого формируется некая модель с типично женскими и типично мужскими свойствами.

Большую роль в формировании первичной женственности играет образ тела, который складывается у ребенка довольно рано. Р. Столлер отмечает, первичная женственность, будучи установившейся в ранних переживаниях младенца, становится настолько прочной частью идентичности взрослой женщины, что никакие сложности в развитии не смогут ей помешать ^[21]. Для формирования ядра половой идентичности (или первичной женственности) большое значение играют ранние генитальные переживания ребенка, которые формируются вследствие фантазий матери, репрезентаций и образа ребенка у матери, материнского ухода. Более полное осознание девочки себя, как принадлежащей к женскому полу, происходит в объектных отношениях с отцом и матерью. Удовлетворенность матери своей сексуальностью и женской ролью, принятие дочери отцом - дают девочке чувство и принятие своей женственности.

Эдипов комплекс является один из ключевых этапов женского развития. В ходе Эдипова комплекса манифестируется женственность девочки, формируется способность к триадным отношениями и, в позитивном случае, гетеросексуальная установка, где мужская фигура становится объектом любви. Доэдипова привязанность девочки к матери во многом определяет то, в каких формах будет протекать Эдипов комплекс, ведь в это время закладывается нарциссически ценный ощущение собственной женственности и развивается женская половая роль. Трудности в отношении с матерью (например, зависть и чувство вины) могут задержать эдипово развитие девочки, и данный конфликт может облегчить регресс.

Комплекс кастрации, как важный элемент женского развития, может как способствовать развитию женственности, так и препятствовать обретению женской установки. В норме с обнаружением и принятием кастрации, происходит идентификация с матерью, и влечения девочки от фаллически-активных сменяются пассивными-принимающими. Если же нарциссическая рана, которая возникла в связи с переживаниями собственной кастрации, слишком сильна, то девочка может не отказаться от своей фаллической активности и в дальнейшем развиваться по аналогии с мальчиком, переживая свою неполноценность и обделенность. Для преодоления комплекса кастрации крайне важны объектные отношения девочки с матерью и отцом, которые будут поощрять ее нарциссическую женскую ценность.

Комплекс маскулинности и сложности в сексуальной сфере являются типичными проявлениями подавленной женственности. В первом случае для девочки будет характерно бессознательное желание к перениманию мужской роли, наряду с ощущением собственной неполноценности и желанием это компенсировать. Комплекс маскулинности характеризуется сильной завистью к пенису, а также может возникнуть из-за фиксации на отце и тревоги, которая возникает от проявления ицестуозных желаний. Таким образом, женственность оказывается под запретом. При подавленной женственности сексуальные желания могут оказаться под запретом из-за специфически женской генитальной тревожности. Женские гениталии в этом случае воспринимаются как поврежденные и травмированные органы, приносящие боль и разочарование, а сексуальный акт, из-за ранних впечатлений от первосцены, расцениваться как насилие.

Исследование произведения. Психоаналитический взгляд позволяет раскрыть глубинные аспекты переживаний, как героев, так и самого автора, представленных в литературных произведениях. В нашей работе использовался метод исследования - анализ произведения. Для исследования подавленной женственности и бессознательных процессов была выбрана поэма Ф. Шиллера «Орлеанская дева».

В данном исследовании мы опирались на специфические переживания и эмоциональные состояния, и их связь с личностью героини. Был проведен анализ того, как представлен феномен подавленной женственности для самой героини, как он отражен в ее внутреннем мире, какие смыслы его инициируют и сопровождают. Мы опирались на феноменологический подход Э. Гуссерль ^[3], Г.М. Кучинский ^{[7; 8]}, и др., который предполагает умение наблюдать феномены (представленные на уровне поведения и переживаний, оформленных в речи) и соотносить их между собой.

С точки зрения феноменологии вопрос о женственности героини может звучать следующим образом: как устроено Я героини, которое порождает, инициирует переживания и высказывания, относимые к подавленной женственности. Данный метод позволил проникнуть в реальную динамику Я героини, а также уловить структуру и динамику самого феномена подавленной женственности.

Кроме того, был применен психоаналитический метод исследования литературного произведения, при котором мы использовали специфический для психоаналитического дискурса метод клинического анализа, но развернутый в другой, неклинической предметной области, а именно - в культурной, представленной частным образом в литературном произведении «Орлеанская дева» Ф. Шиллера.

Для исследования феномена подавленной женственности героини произведения Ф. Шиллера «Орлеанская дева», необходимо:

Во-первых, выделить феноменологию развития личности главной героини в соотношении решения конфликта – феминности и маскулинности;

Во-вторых, выделить основные особенности развития первичной женственности и разрешения конфликта «кастрационного комплекса»;

В-третьих, определить особенности объектных отношений и, в целом, истории развития.

Аналитическое исследование данной феноменологии с интегративным описанием феноменов на наш взгляд позволит определить особенности женственности главной героини и решить вопрос о механизмах формирования подавленной женственности.

Поскольку нами в качестве методологической базы исследования были выбраны:

Во-первых, классическая теория влечений и психосексуального развития З.Фрейда, то акценты в анализе и интерпретации феноменологии героини ставиться на стадиях развития, связанных с принятием/отвержением женской идентичности, а именно – на специфике кастрационных переживаний и прохождения Эдипова комплекса.

Во-вторых, психоаналитические работы по женской психологии К. Хорни, К. Абрахам, Ш. Радо, Ж. Шассге-Смиржель, Д. Пайнз, Д. МакДугалл, которые представляют собой психоаналитический подход к особенностям структуры строения интрапсихических феноменов у женщин и особенностям роли объектных отношений в этом процессе. Опираясь на данные теории, мы выделили структурные элементы личности во взаимосвязи с объектными отношениями, как необходимыми факторами развития нормативной или подавленной женственности.

Психоаналитические концепции инфантильного развития дают возможность отличить нормальное женское развитие от патологического, выявить бессознательные механизмы, препятствующие развитию женственности.

В качестве основного определения женственности мы использовали характеристику зрелого женского развития по Д. Пайнз, которое базируется на доэдипальном развитии здорового ощущения Собственного Я и здоровых объектных отношений, а также на прочном ощущении полоролевой и сексуальной идентичности, и включает в себя не только идентификацию с внутренним образом матери, но и противоположное желание отделиться от матери, чтобы обрести отдельную идентичность ^[12].

В качестве определяющих критериев подавленной женственности нами были выбраны следующие феномены: комплекс маскулинности, сложности в сексуальной сфере, нарушенный образ тела, негативный Эдипов комплекс, патогенные объектные отношения.

Как отмечал З. Фрейд: «Если вы хотите знать о женственности больше, то спросите об этом собственный жизненный опыт, или обратитесь к поэтам, или подождите, пока наука не даст вам более глубокие и лучше согласующиеся друг с другом сведения» ^{[17, с. 332]}. Жанна Д’Арк является ярчайшим примером женщины с подавленной женской установкой. Она, не смотря на грандиозные достижения в качестве полководца и идейного вдохновителя французского народа времен Столетней войны, так и не смогла реализовать свой женский потенциал. Исторические факты о ней, как о реальной личности, сильно расходятся в разных источниках. Подчас эти факты оказываются настолько противоречивыми, что являются совершенно не пригодными для анализа. В силу данных обстоятельств мы решили обратиться к образу Орлеанской девы, отраженном в литературном произведении Ф. Шиллера. Не смотря на то обстоятельство, что образ Жанны Д’Арк в поэме является плодом гения автора, этот образ все же несет в себе архетипические, надличностные корни.

Фигура Жанны Д’Арк окружена ореолом таинственности. Подобно тому, как само понятие женственности в философии, культуре и психоанализе рассматривалось очень противоречиво, как величайшая загадка, столь трудная для разрешения, как мужчиной, так и женщиной, так и фигура Орлеанской девы не дает покоя историкам и культуроведам. Образ Жанны Д’Арк вдохновлял поэтов, режиссеров, художников, не меньше он вдохновлял современников, которых она, как полководец, вела под своим знаменем в ходе Столетней войны.

Поэма начинается с пролога, в котором землевладелец Тибо Д’Арк, сватает трех своих дочерей, так как считает, что перед угрозой войны не будет женщине места спокойней, чем за плечом у верного супруга. Две дочери Тибо с воодушевлением и радостью соглашаются на женитьбу и только одна, Иоанна молчит и оказывается совершенно незаинтересованной в происходящем. Иоанна видит знаки и слышит голоса Божие, так в шлеме, который приносит местный юноша с новостями о возможном падении Орлеана, она узнает для себя знак, что настал её час спасти погибающую отчизну.

В этом отрывке ясно прослеживается отказ Иоанны от женской установки, а также происходит манифестация ее комплекса маскулинности. Все, что касается дел земных и любовных, что апеллирует к ее женственности, полностью вытесняется. Даже процесс сватания, она как будто бы и не слышит, то есть вытесняет, погруженная в свои высокие думы.

Далее в ходе повествования упоминается недужная физическая сила девушки:

«В ней мужеством наполнена душа,

И ей убор воинственный приличен.

Ты помнишь сам, как прошлою весной

Она в горах здесь волка одолела» ^{[23, c. 17]}.

Этот отрывок говорит о том, что Иоанна, столь развитая физически, соперничает в проявлении грубой силы с мужчинами. Более того, превозносятся ее качества, как существа духовного, волевого, что тоже позволяет ей ставить себя на одну плоскость с мужчиной. Так, согласно данным психоанализа (исследования З. Фрейда «О женственности» ^[17], К. Абрахама ^[1], Ф. Дольто ^[5]), маленькая девочка ощущает острые кастрационные переживания и пытается защититься от них, и вместо того, чтобы инвестировать вагинальную зону, она поддерживает свою фалличность, как бы отрицая, что она кастрирована. Подкрепление получает мышечная активность, а также интеллектуальная и культурная агрессивность. Здесь уместно процитировать Ф. Дольто: «Если естественные диспозиции к интеллектуальным и мышечным сублимациям служат ее Я, она может достичь значительного успеха, но страдает все время от страха и чувства неполноценности, вытекающих из страха фаллической кастрации» ^{[5, с. 112]}.

В прологе произведения мы также обнаруживаем дополнительную подсказку, приоткрывающую завесу на отношениях героини с отцом. Иоанна слышит Глас Божий, который запрещает ей все женские переживания и обещает мужскую славу и почести:

«Иди о мне свидетельствовать дева!

Надеть должна ты латы боевые,

В железо грудь младую заковать;

Страшись надежд, не знай любви земныя:

Венчальных свеч тебе не зажигать;

Не быть тебе душой семьи родныя;

Цветущего младенца не ласкать…

Но в битвах я главу твою прославлю;

Всех выше дев земных тебя поставлю» ^{[23, c. 28]}.

Символически мы можем предположить, что Глас Божий является эквивалентом отца, соответственно данные наставления как будто бы идут из уст отца, далее в ходе повествования мы сможем подтвердить данную гипотезу.

К. Хорни утверждает, что ранняя женская привязанность к отцу может привести к страху перед разочарованием в нем, а также появлению чувства вины перед матерью, так как девочка хочет занять ее место рядом с отцом. «Эти тревоги и чувства вины могут полностью отвратить девочку от женской роли и побудить ее искать прибежища и безопасности в фиктивной мужественности» ^{[20, с. 45]}.

Иоанна отказывается от благ земных и женской сексуальной роли с другими мужчинами, оставшись верной Богу, то есть отцу. Запрет на отношения с отцом толкает ее на принятие мужской роли, которая менее окрашена аффектом. Все женские переживания для нее инцестуозны по своему характеру, а поэтому несут в себе угрозу и сильное чувство вины. Бог, которому она вверяет себя, как женщина, оказывается безопасным объектом для девушки. Подобная позиция, лишь однажды возникнув, требует полного отказа от женственности и добавляет оттенок презрения к своему полу. Женственность героини становится подавленной, но, даже капитулировав, будет напоминать о себе в ходе повествования.

Дева получает воинский шлем, боевые латы, которые скрывают ее женское, цветущее тело, и отправляется к королю в изгнании, чтобы помочь ему вернуть похищенную англичанами Францию и вступить на законный престол. Ситуация, что Орлеан вот-вот падет, как будто бы поднимает в душе Иоанны ее собственные кастрационные переживания.

В момент открытия пола, девочке очень сложно смириться с потерей и осознанием отсутствия у нее столь высоко ценимого пениса ^[5]. Часто открытие кастрации сопровождается фантазией: «он был, но его у меня забрали». В некоторых случаях, девочка начинает отрицать кастрацию, воображая, что он у нее есть или вырастет, или появится каким-то волшебным образом, или его подарит ей отец. В норме должно произойти следующее согласно Х. Дойч: «с отсутствием органа фаллическая фаза, а с ней и идентификация с отцом, то есть констелляция мужественности, должна сдаться. Прежде, чем это случится, произойдет образование реакции на нарциссическую обиду нового открытия» ^{[4, c. 24]}. В случае с нашей героиней произошла фиксация на фаллической стадии, так что ее инфантильная генитальная организация осталась на той же фазе, что и у мальчика. Если комплекс кастрации не пройден, то отсутствие пениса может быть не признано, не смотря на очевидные факты в реальности. Сам желанный пенис может быть смещен на другие части тела, интеллект или найден в достижениях в социальной, культурной или духовной сферах.

Иоанна встречается с королем и его ближайшим окружением. Чтобы уверить их в своей спасительной миссии, девушка рассказывает историю своей жизни, а также описывает явление ей Пречистой Девы, которая возвестила ей следующее:

««Узнай меня, восстань; иди от стада;

Господь тебя к иному призывает.

Возьми мое святое знамя, меч

Мой опояшь и им неустрашимо

Рази врагов народа моего,

И проведи помазанника в Реймс,

И увенчай его венцом наследным.»

Но я сказала: «Мне ль, смиренной деве,

Неопытной в ужасном деле брани,

На подвиг гибельный такой дерзать?» -

«Дерзай, - она рекла мне, - чистой деве

Доступно все великое земли,

Когда земной любви она не знает»» ^{[23, с. 69]}

Еще три ночи Пречистая Дева являлась Иоанне и призывала к действию, после чего девушка, наконец, согласилась исполнить свою миссию.

В этом небольшом отрывке Святая дева предстает перед нами как всемогущая, фаллическая мать, беспрекословно требующая исполнения своей воли. Иоанна как будто бы ее дочь, которая оказывается не в силах сопротивляться, что вызывает ассоциацию с теорией Ж. Лакана о доэдиповом эдипе.

Согласно Ж. Лакану первый эдипов комплекс возникает еще до появления отца как объекта. В этот период ребенок находится в воображаемом треугольнике мать-дитя-фаллос. Автор считает, что диадных отношений с матерью у ребенка не существует, в них всегда символически присутствует третий объект, на который направлено желание матери. Другой объект до появления отца – это Воображаемый фаллос. Исследователь теории Ж. Лакана В.А. Мазин пишет: «Это доэдипальное время Эдипа характеризуется обоюдной нехваткой: неполнотой матери, о которой свидетельствует наличие у нее желания как такового, и неполнотой ребенка, неспособного удовлетворить ее желание. Воображаемый фаллос и представляет эту нехватку» ^{[9, с. 99]}.

Через свои ведения Иоанна как будто регрессирует в тот ранний доэдипов период, где мать предстает ей как фаллическая, всемогущая, чье желание – святой закон. Отождествив себя с объектом желания, то есть фаллосом матери по Ж. Лакану, Иоанна становится объектом любви и покровительства Пресвятой Девы.

Согласно теории Ж. Лакана, только отказ от идентификации с воображаемым фаллосом, а также от роли материнского фаллоса, приводит и мальчика, и девочку к отношениям с символическим фаллосом. То есть этот отказ прокладывает полоролевую модель ребенка, в которой мальчик будет иметь фаллос, девочка будет фаллосом. В данном случае этого отказа не происходит и, не смотря на сопротивление, Иоанна делается бесполой, асексуальной, исполняющей фаллическую роль, предписанную ей великой матерью.

Король назначает Иоанну полководцем своей армии, желает подарить ей меч, оставленный от предшественника, но девушка отказывается и просит найти тот меч, который был открыт ей в видении:

«В городе старинном Фьербуа

Кладбище есть святой Екатерины;

На древнем том кладбище есть палата,

Где множество набросано оружий –

Военная добыча древних лет, -

Меж ними скрыт мой меч обетованный.

Примета ж: три лилии золотые

Иссечены на лезвии булатном.

Найди сей меч – в нем сила и победа» ^{[23, с. 72-73]}.

Попытаемся рассмотреть символизм этого отрывка. Образ меча приходит Иоанне в видении, видение в свое очередь можно признать отчасти эквивалентом сновидения, своеобразном сном наяву. З. Фрейд описывает сны наяву следующим образом: «Это сцены и происшествия, в которых находят свое удовлетворение эгоистические, честолюбивые и властолюбивые потребности или эротические желания личности» ^{[18, c. 275]}. У молодых мужчин обычно преобладают честолюбивые фантазии, в то время как у женщин эротические или же любовные фантазии, хотя возможно и переплетение данных смысловых линий.

Иоанна в своем сне наяву видит меч с «тремя лилиями», который должен находиться на кладбище, что является явным содержанием ее видения. Скрытое же содержание мы можем проследить в данном случае по символической нагрузке образов. З. Фрейд пишет, что мужские гениталии обозначаются некоторыми характерными символами, так, например, для мужских гениталий в целом характерно число три. Далее мы считаем уместным процитировать: «Привлекающая большее внимание и интересная для обоих полов часть гениталий, мужской член, символически заменяется, во-первых, похожими на него по форме, то есть длинными и торчащими вверх предметами, такими, например, как палки, зонты, шесты, деревья и т.п. Затем предметами, имеющими с обозначаемым сходство проникать внутрь и ранить, то есть всякого рода острым оружием, ножами, кинжалами, копьями, саблями» ^{[18, c. 329]}.

Таким образом, желание меча, которым Иоанна будет разить врага, является символическим эквивалентом фаллоса/пениса, который она вместе с мечом получает, словно маленькая девочка, охваченная кастрационными переживаниями и мечтающая о том дне, когда отец ей принесет и подарит пенис. Этот момент автор считает важным, так как Иоанна желает не просто нести с собой знамя Святой девы, сопровождая битву и непосредственно в ней не участвуя, а занимать в ней активную, кастрирующую роль.

Интересен символизм геральдических лилий, которыми украшен меч Иоанны. Цветок сам по себе является женским символом. Однако лилия же имеет двойственное значение, так как символизирует жизнь и смерть, девственность и плодовитость, а также мужские и женские принципы. Красные и золотые лилии больше связываются с мужскими божествами и солнцем (как олицетворением принципа мужской, активной, солярной энергии), белые же лилии соотносятся с девственностью (отсутствием потомства), непорочностью и смертью. Геральдические лилии, которые были эмблемой французского королевского двора, изображаются с центральным лепестком копьевидной формы, что отражает связь лилии с символом мужской силы и военной мощи.

На мече Иоанны изображены три лилии золотого цвета. И число три, и золотой цвет лилий соотносятся скорее с символикой активной мужественности, чем с женским принципом непорочности, хотя обладают и этим значением. Таким образом, меч Иоанны становится фаллическим символом, который многократно манифестирует ее комплекс мужественности.

Во втором действии поэмы автор переносит нас в стан врага. Мы узнаем, что французские войска отбили осажденный Орлеан, а английско-бургундская армия была вынуждена отступить. Английские и французские вожди собрались вместе и обсуждают свое поражение, где их армия позорно бежала от Девы:

«Постыдное, презрительное бегство!

Поверят ли грядущие лета,

Чтоб женщиной был прогнан победитель

При Пуантье, Креки и Азинкуре?» ^{[23, с. 80]}.

Виной своего бегства они мнят, как силу чародейства Иоанны, так и безумье, ужас, которым были охвачены грозные войны при виде девы. Королева Изабелла силится примирить вождей Англии и французского герцога, что ей удается, однако мужчины просят ее уехать из воинского лагеря, обосновывая это тем, что как только в стане появилась она, женщина, благословения войнам не видать.

Во всей этой сцене можно разглядеть несколько принципиально важных моментов, а именно страх кастрации и страх перед женщиной. В бессознательном мужчины фантазия о женщине часто носит амбивалентный характер. С одной стороны, женщина – это загадка, к которой его сильно влечет, а вместе с тем он боится быть ею погубленным. Этот страх мужчины перед женщиной нашел свое выражение в стихах, сказках, мифах (например, миф об Одиссеи, который боялся быть пленённым прекрасными сиренами и погибнуть от их руки), библейских сказаниях (об Адаме и Еве, где Ева соблазняет Адама плодом с Древа Познания, из-за чего они оказываются изгнанными из Рая). К. Хорни видит в этом конфликте между желанием женщины и страхом перед ней один из главных мотивов, побуждающих мужчину к творчеству.

Страх мужчины перед женщиной может носить двоякий характер. Одним из проявлений этого страха является возвеличивание и прославление женщины, стремление завоевать ее любовь, что, так или иначе, скрывает тревогу. Вторым проявлением является презрение к женщинам как к существам жалким, которое проявляется подчас очень демонстративно и грубо в поведении мужчины. Этот второй способ справится с тревогой и страхом дает мужчине преимущество, которое поддерживает его самооценку и помогает справиться с источником чувства неполноценности. «Тогда мальчик становится крайне дерзким и гордым и всеми силами протестует простив воображаемой кастрации» - пишет Г. Нюнберг ^{[10, с. 51]}.

З. Фрейд в своих «Очерках по психологии сексуальности» ^[18] отмечает такое явление, как фетишизм, при котором сексуальный объект находит свое замещение в другом объекте, мало пригодном для реализации нормальной сексуальной цели. В случае с женщинами, объекты фетишизма могут воссоздаваться из-за страха мужчины перед кастрированными гениталиями женщины. Таким образом, фетиш спасает от угрозы кастрации и служит одновременно защитой от нее. З. Фрейд пишет: «Очевидно, от страха кастрации при виде женских гениталий не избавлено ни одно существо мужского пола» ^{[19, с. 375]}.

К. Хорни вносит дополнение в эту идею и утверждает, что у мужчины возникает страх не только от инфантильных переживаний мальчика о кастрированности девочки, но и из-за страха вагины ^[20]. Гениталии матери окрашены тревогой, так как пенис мальчика слишком мал для гениталий матери, он боится оказаться несостоятельным, отвергнутым и униженным. Его фаллические желания вызывают фрустрацию и гнев, и в результате этого вторичного процесса гениталии матери становятся объектом страха кастрации.

В аналитическом опыте страх быть осмеянным и отвергнутым является типичным для любого мужчины, который вынужден постоянно доказывать свою мужественность женщине.

Возвращаясь к «Орлеанской деве» Ф. Шиллера, можно утверждать, что этот архаичный инфантильный страх, который Иоанна вызвала своим появлением на поле битвы, является ничем иным как страхом кастрации. Сама девушка выступает здесь как кастратор, который одним своим присутствием несет угрозу генитальной целостности мужчин, угрозу их самолюбию и мужской чести. Речи, которые произносятся в ее сторону, носят явно пренебрежительный характер. Неистовое желание британских вождей погибнуть, то только не запятнать себя позором быть побежденными женщиной, подтверждают их задетое самолюбие и тревогу, что у них отнимут столь значимый атрибут из фаллической гордости. Королева Изабелла, которая находится в лагере британско-французской коалиции, оказывается изгнана, так как является для воинов постыдным бессознательным напоминанием их уязвимости.

Ночью Иоанна с войском настигает английско-бургундский лагерь, и беспощадно разит всех врагов. Главный вождь англичан, видя бегство своих воинов и предрешенное окончание битвы, сокрушённо восклицает:

«И женщина ль – о вечный стыд! –

Исторгнет

Из рук моих награду славы?» ^{[23, с. 97]}.

В ходе битвы французская армия во главе с Иоанной одерживает победу. Примечательным является эпизод убийства валлийца Монгомери. Девушка настигает юношу, чтобы лишить его жизни, но он молит ее о пощаде:

«Подходит… Буду ль ждать, чтоб грозная ко мне

Приблизилась?.. Моля о жизни, обниму

Ее колена; а может быть, ее смягчу;

В ней сердце женщины; слезам она доступна» ^{[23, с. 99]}.

На что Иоанна ему отвечает:

«Не уповай на нежный пол мой; не зови

Меня ты женщиной… Подобно бестелесным

Духам, не знающим земного сочетанья,

Не приобщаюсь я породе человека.

Престань молить… под этой броней сердца нет» ^{[23, с. 101]}.

Монгомери обращается к Иоанне-женщине, пытаясь нащупать в ней струнку доброй, прощающей матери. Он бросил оружие, таким образом, как будто бы признал, что готов отдать тебе самое ценное, теперь я – кастрированный, как и ты. Здесь уместно привести пример из аналитической ситуации Г. Нюнберга, где мальчик, открывший кастрацию матери, проникся жалостью к ней, и, однажды увидев, что мать расстроена, попытался утешить ее, сказав: «Не волнуйся, я отдам тебе свой пенис» ^{[10, с. 51]}. Но наша героиня оказывается непреклонной, точнее сказать непреклонным оказывается ее материнское Сверх-Я, и она лишает Монгомери жизни.

В работе под названием «Вклад в изучение Сверх-Я женщины» И.-Ш. Одье вносит несколько важных уточнений, касаемо формирования Сверх-Я у женщины. Согласно теории З. Фрейда основное различие между психикой мужчины и женщины состоит в том, что мужчина не меняет объект (мать) на протяжении своего развития, в то время как девочка должна отказать от инфантильного объекта в пользу гетеросексуального, что вносит в ее развитие сложность ^[16].

Для младенца мать является всем, сначала она даже не отделима от тела ребенка, и только позже он вынужден поместить мать во внешний мир и отделить таким образом от себя. Вместе с единством мать-ребенок, существует единство пища-любовь. Потребность в любви не уступает по важности в потребности в пище. Любовь матери может ускользать от ребенка время от времени, и он требует эту любовь с такой же силой, с какой ранее требовал грудь. Происходит неприятный опыт в инфантильной жизни ребенка, когда «хорошая мать» начинает иногда проявлять себя как «злая мать», запрещающая и наказывающая. И теперь, ребенку нужно заполучить материнскую любовь как главную ценность его существования. По И.-Ш. Одье девочка никогда не откажется от инфантильного объекта (матери), скорее она откажется от второго объекта любви в пользу матери, автор пишет: «И чем большее количество либидо было направлено на гетеросексуальный объект, тем с большей силой и интенсивностью будет реинвестирован, под давлением чувства вины и страха потери любви, инфантильный объект» ^{[11, с. 12]}.

В этой ситуации начинает формироваться Сверх-Я, конфликт переносится из внешнего мира и разыгрывается во внутреннем мире ребенка с новой силой. Запрещающая мать интроецируется и превращается в Сверх-Я маленькой девочки, а в дальнейшем взрослой женщины.

Следуя внутреннему зову своей злой, запрещающей матери, Иоанна, не смотря на все просьбы юноши, убивает его. Это решение дается ей нелегко, в какой-то момент начинает казаться, что речь ее смягчается, но это происходит, едва лишь тронув ее, и далее вытесняется. Поступить иначе и сохранить жизнь Монгомери, означает для нее предать мать, Святую Деву небесную, а значит отказаться от миссии, которую подготовила ей мать. Поэтому после убийства юного валлийца речи Иоанны оказываются обращены именно к Пресвятой Деве, она вопрошает о своем нелегком жребии и вместе с тем трактует убийство как волю божественной матери, которую вершит беспрекословно:

«О благодатная! Что ты творишь со мною?

Ты невоинственной руке даруешь силу;

Неумолимостью вооружаешь сердце;

Теснится жалость в душу мне; рука, готовясь

Сразить живущее создание, трепещет,

Как будто храм божественный ниспровергая;

Один уж блеск изъятого меча мне страшен…

Но только повелит мой долг – готова сила;

И неизбежный меч, как некий дух живой,

Владычествует сам трепещущей рукой» ^{[23, с. 104]}.

После боевых побед в союзном тылу происходит соперничество двух знатных рыцарей за руку Иоанны. Король даровал девушке высокий сан, а также дал возможность выбрать самой себе супруга. Она молчит, что окружающие сначала воспринимают как девичье смущение, но Иоанна отвечает резким отказом на все уговоры о замужестве:

«А я для вас лишь женщина… безумцы!

Но женщине ль под бронею железной

Мешаться в бой, водить мужей к победе?

Погибель мне, когда, Господне мщенье

Неся в руке, я суетную душу

Отдам любви, от Бога запрещенной;

О нет! Тогда мне лучше б не родиться;

Не слова более; не раздражайте

Моей душой владеющего духа;

Один уж взор желающего мужа

Есть для меня и страх и оскверненье» ^{[23, с. 138]}.

Любое апеллирование к женской установке встречает у героини резкий отпор, а также гнев, негодование и отвращение. В чем же корень такой реакции на обычно радостное предложение и обещание замужества? Здесь мы можем наметить несколько векторов исследования:

Во-первых, в данной ситуации мы видим отвержение себя как женщины и отрицание своей сексуальной роли, желание исполнить долг перед Богом и Девой Пресвятой, то есть взять на себя высокодуховную роль и сохранить невинность. Данный комплекс чувств и неспособность смириться со своей женской природой, уместно назвать комплексом маскулинности, который обычно сопровождают бессознательные фантазии о женских гениталиях как поврежденных или травмированных. Этой специфической генитальной тревожности женщины могут способствовать ранние сексуальные впечатления из инфантильной жизни ребенка. Например, сексуальный акт между родителями, который ребенок может подглядеть довольно рано, может восприниматься как насилие и издевательство над матерью. Менструация или увиденные ребенком следы крови подтверждают это впечатление о женских органах как о раненых. А беременность и муки родов также подкрепляют и без того сильную тревогу у ребенка.

Во-вторых, что, собственно значит, выходить замуж? Это значит, отдать себя мужчине, то есть принять перед ним пассивную роль и перенести, так называемую женскую мазохистичесую триаду по Х. Дойч: кастрация-изнасилование-роды ^[4]. М. Бонапарт по этому поводу пишет: «Проникновение в тело нанесет рану: имеет ли значение, если это сделает любимый? Ожидаемое страдание становится в мечтах наслаждением: женский мазохизм завершен. Предполагают ли роды смертельную опасность? Кого это заботит в царстве любви? Женщина, в обмен на любовь, принимает все опасности и отдается, часто раз и навсегда, если мужчина готов ее оберегать и не разочаровывать» ^{[2, с. 313]}. Если же в ходе психосексуального развития девочки вагинальная зона не была инвестированной либидо, то женщине бывает трудно или совершенно невозможно принять перед мужчиной принимающую пассивную установку. Мы видим, что женская роль окрашивается сильным аффектом, который, если ничем не компенсируется, приводит к маскулинизации женщины и последующей фригидности.

В-третьих, происходит обесценивание женственности как некого качества, физиологически присущего героине. Данный фактор возвращает нас в очень ранний доэдипов период, когда происходит установление ядра половой идентичности и образа тела ребенка. Для ребенка мать – символ женственности и материнства. Ее физическое присутствие и эмоциональное отношение к младенцу и его телу интегрируются во внутренний опыт, в сознательные и бессознательные фантазии ребенка. Кроме того, как замечает Д. Пайнз: «Атмосфера взаимного удовлетворения родителей друг другом и материнского наслаждения своим телом и Собственным Я не только представляет дочке удовлетворяющий объект для интернализации и идентификации, но и дает девочке надежду на такую же судьбу и для нее» ^{[12, с. 93]}. Если же девочка не ощущает на доэдипальной стадии удовлетворения матери, а также не переживает собственного телесного удовольствия вследствие материнского ухода, то у нее может образоваться нарциссическая рана от собственного женского тела. Мы можем сделать вывод, что первичное чувство телесного благополучия не было сформировано у Иоанны, так как она болезненно ощущает нарциссическую уязвленность от репрезентации себя в глазах других людей как женщины.

Таким образом, для нашей героини ситуация замужества, напрямую апеллирующая к ее женственности, предстает в таких красках, где быть женщиной – означает позор. Отдаться земному мужу – осквернение, которое подразумевает дефлорацию, то есть несет в себе угрозу потери целостности и воскрешает нарциссическую обиду (вследствие констелляции комплекса кастрации в бессознательном). Внимание со стороны мужчины означает страх и тревогу, так как внимание направлено не к существу без гениталий, которым она старается казаться, а к женщине, потенциально способной к любви, сексуальности и деторождению. Соответственно внимание это уже одним своим наличием чернит Иоанну, а точнее оказывается недозволенным перед лицом разрушительных сил внутри ее психики. Далее мы постараемся разобраться, что это за силы и чьи фигуры в них отражены.

Иоанна отказывается замужества, когда становится известно, что британская армия стягивает свои силы и начинает наступление, чтобы дать отпор французам. Король, рыцари и Иоанна спешно собираются, чтобы встретить врага. Французы одерживают победу при Реймсе, в то время как английские вожди вынуждены отступить. Иоанна пропадает с поля битвы, преследуя черного рыцаря, который бесследно пропадает, будучи настигнут девой. И в этот момент происходит судьбоносная встреча Иоанны и британского рыцаря Лионеля. Происходит битва, во время которой с Лионеля слетает шлем, и Иоанна встречается с ним взглядом. Ранее готовая лишить его жизни, девушка охвачена нежным чувством к врагу и медлит, не в силах пронзить его мечом. Она отступает и просит его уйти или же убить ее. Лионель, взаимно пронзенный чувством любви, призывает ее бросить войну и последовать с ним:

«Пойдем; еще тебя спасти возможно,

И я тебя спасу… но поспеши;

Моя душа печалью непонятно

Томиться по тебе…невыразимым

Желанием спасти тебя полна» ^{[23, с. 158]}

Иоанна как будто бы медлит, но тут появляются французские рыцари, и девушка умоляет Лионеля оставить ее:

«О нет! Беги! Умру, когда погибнешь» ^{[23, с. 158]}

От чего юноша хочет спасти Иоанну? Что за эпизод разворачивается перед нами с психоаналитической стороны?

Мы видим, что в душе у девушки разворачивается величайшая тайна, которую могут постигнуть только мужчина и женщина, это таинство любви. Здесь Иоанна предстает перед нами не как посланница небес, дева без гениталий, не как повинующаяся слепой воли сила, но как женщина, стремящаяся к мужчине, но оказавшаяся словно распятой между своими желаниями и глубоко укоренившимися установками. В ее жизни появляется третий, между ней и Пресятой девой, чей голос ей руководит. Таким образом, Иоанна попадает в Эдипову ситуацию, где образуются треугольник Иоанна-всемогущая фаллическая мать (Пресятая дева) - Лионель.

Согласно З. Фрейду Эдипов комплекс происходит от двойного разочарования, объектного и нарциссического вследствие осознания девочки своей кастрации. Объектное разочарование идет от матери, которая не дала ей ни любви, ни пениса, которые девочка так хотела бы иметь. Зависть к пенису трансформируется в желание иметь ребенка, что подталкивает девочку в сторону отца.

М. Кляйн считает, что Эдипов комплекс формируется не под воздействием зависти к пенису, а под влиянием исконно женских переживаний. Так девочка желает инкорпорировать пенис, чтобы обладать ребенком, как и ее мать. Эдипово желание по М. Кляйн пробуждается очень радо под воздействием фрустрации при отнятии ребенка от груди. Грудь становится плохой, так как не дает больше молока, и именно плохая грудь лежит в основе смены объекта. Девочка ищет хороший объект, который способен компенсировать недостающее нарциссическое и объектное удовлетворение. Так появляется второй объект – отец, который в силу разочарования в плохом объекте (матери) будет идеализирован девочкой. Желание пениса отца проходит через фантазм садистического вырывания отцовского пениса у матери, которая его инкорпорировала. В результате могут появиться страхи возмездия со стороны матери, которая ранит и разрушает тело девочки изнутри. Это чувство вины может вызвать желание вернуть матери вырванный пенис, таким образом, регрессировать к активной гомосексуальной позиции.

Более современная теория Ж. Шассге-Смиржель дополняет и выгодно расширяет понимание Эдипова комплекса у девочки, идеальное прохождение которого автор рисует следующим образом: «Если в отношениях девочки с матерью преобладает хороший опыт и «нормальные», дозированные, постепенно возрастающие фрустрации, необходимые для образования прочного и гармоничного Я, и если, к тому же, отец обладает качествами, обеспечивающими адекватную поддержку проекции хороших черт объекта, и одновременно достаточной строгостью, девочка сможет, благодаря фрустрациям, произвести смену объекта, осуществив бесконфликтные идентификации с матерью, и при этом идеализация второго объекта не будет опережать функцию, отводимую ему в решающий момент развития» ^{[22, с. 388]}.

Одним из главных препятствий в благоприятном развитии Эдипова комплекса Ж. Шассге-Смиржель видит в отношении и чувствах девочки к матери. Автор отсылает нас к преставлению о всемогущей фаллической матери, которую описывала Р. Мак Брюнсвик ^[13]. Мать в ранний период развития имеет все, чего так не достает ребенку и принимает по отношению к нему активную роль. Ребенок чувствует себя в полной зависимости от всемогущей матери, от чего у него образуются нарциссические раны. Образ матери может быть амбивалентным, обладать как всеми плохими атрибутами, так и видится как добрая фея или волшебница. При этом в психике ребенка имаго хорошей матери никогда не перекрывает имаго ужасающей всемогущей матери.

С открытием кастрации матери мальчик находится в более выгодном положении, так как обладает достаточной нарциссической уверенностью в себе от обладания пенисом. Девочка же оказывается нарциссически ранена от всемогущества матери, ей нечего противопоставить всему тому, чем владеет мать. Зависть к пенису как к фаллическому превосходству перед матерью, является по Ж. Шассге-Смиржель ничем иным как бунтом против всемогущей матери, которая стоит у истоков нарциссической раны. Таким образом, кастрированная мать внушает страх, именно от матери девочка хочет вырваться и поэтому поворачивается к отцу. Чтобы девочка впоследствии смогла стать полноценной женщиной, ей необходимо освободиться от собственной матери.

Возвращаясь к нашей героине, теперь мы можем проследить конфликт, который происходит в ее душе. Образ матери, отраженный в Пресвятой деве, несет в себе все качества всемогущества. Именно Пресвятая дева мать вершит ее судьбу, запрещает ей все женские чувства, определяет ее поступки, наставляет ее принять мужскую роль завоевательницы, а Иоанна, не в силах сопротивляться ей, смиренно исполняет желания своей матери, являясь ее своеобразным нарциссическим расширением. Когда появляется мужчина, к которому девушка испытывает вполне женские чувства, появляется угроза сепарации от матери, то есть обретения свой независимой женской идентичности. Ситуация выбора между матерью и любимым вызывает сильный конфликт внутри девушки, который трагически разворачивается дальше.

Иоанна лишается сознания после роковой встречи, словно не в силах вынести конфликт в своей душе, и в дальнейшем мы находим ее в богато убранной зале, где она предается своим тягостным размышлениям. Ее больше не радуют ни военные победы, ни успешное исполнение своей миссии и ни коронация монарха, к которой она так стремилась. Счастье других она разделить не может, так как сама несчастна:

«Как! Мне любовию пылать?

Я клятву страшную нарушу?

Я смертному дерзну отдать

Творцу обещанную душу?» ^{[23, с. 162]}.

Далее Иоанна обращается в Пресвятой деве:

«Я пасла в уединении

Стадо родины моей…

Бурный путь мне указала ты,

В дом царей меня ввела;

Но… лишь гибель мне послала ты…

Я ль сама то избрала?» ^{[23, с. 164-165]}.

С одной стороны, Иоанна предала Господа, который эквивалентен отцу и которому она вынуждена сохранять верность, выбрав вместо него смертного юношу. С другой стороны она взывает к Пресвятой деве, эквивалентной матери, говоря о несправедливости своей доли. Она мучается не оттого, что позволила себе влюбиться во врага родины, но из-за того, что позволила своей подавленной женственности вырваться наружу. Воскрешение женской установки сопровождается сильной тревогой и чувством вины перед символическими матерью и отцом, которые представляю карающее разрушительное Супер-Эго девушки. Вместе с проявлением женственности происходить обесценивание своих мужских достижений, которые оказываются лишены былой радости и теряют всякую прелесть.

Наступает время коронации, где Иоанну, вершительницу чудес, король просит взять святое знамя и торжественно пронести во время шествия в собор. На знамени изображена Святая Дева, видя ее портрет, Иоанна в ужасе восклицает:

«Она, она!.. в таком являлась блеске

Она передо мной… Смотрите, гневом

Омрачено ее чело; и грозно

Сверкает взор, к преступнице склоненный» ^{[23, с. 172]}

Далее Иоанна продолжает:

«О грозная! Карать ли ты пришла?

Где молнии твои? Пускай сразят

Они мою преступную главу.

Разрушен наш союз; я посрамила,

Унизила твое святое имя» ^{[23, c. 173]}.

Мы видим, что Иоанну терзает сильнейшее чувство вины и стыда. Как было сказано ранее, чувства эти являются прямым следствием карающего механизма Супер-Эго девушки, так как именно несогласие между требованиями совести и действиями Я ощущается человека как чувство вины. Что же стоит за разрушительными силами в ее психике?

Согласно З. Фрейду голос совести является по большей части мужским голосом, который возникает из-за отождествления с отцом ^[16]. По его мнению, организация Супер-Эго женщины является ниже из-за различия между комплексом кастрации и Эдиповым комплексом у мальчиков и у девочек. Страх кастрации побуждает мальчиков подавлять Эдиповы желания, направленные на мать, в том время как у девочки принятие кастрации приводит к прогрессу. Только в редких случаях девочка идентифицирует себя с отцом: «в анализе очень часто приходится сталкиваться с тем, что маленькая девочка, после того как ей пришлось отказаться от отца как любовного объекта, проявляет мужественность и идентифицирует себя не с матерью, а с отцом, то есть с потерянным объектом» ^{[16, c. 91-92]}. З. Фрейд приходит к заключению, что Супер-Эго женщины никогда не бывает таким же непреклонным и независимым от эмоциональных импульсов, как у мужчины.

Идеи З. Фрейда о формировании Супер-Эго у женщины были многократно пересмотрены в ходе развития психоанализа.

С точки зрения Э. Джонс, женщина развивает Супер-Эго в борьбе со страхами отвержения и отделения ^[14]. Автор указывал на важность доэдиповой фигуры матери. В первую очередь девочка боится отвержения со стороны матери, и значительно позже эти страхи переносятся на отца. Пытаясь заслужить расположение отца и избежать заброшенности, девочка формирует себя в соответствии с отцовскими идеалами.

К. Хорни связывала развитие Супер-Эго со страхом повреждения гениталий и чувством вины перед матерью из-за инцестуозных желаний, направленных на отца ^[20]. Согласно воззрениям автора, из-за диспропорции пениса отца и своих гениталий девочка испытывает страх перед повреждением, представляя себе фантазию о совокуплении. Этот страх заставляет принять мужскую позицию. Желание быть мужчиной поддерживается подавлением страхов и чувства вины перед матерью, в то время как осознание своей кастрации и отсутствия пениса расценивается как подтверждение эдиповой вины.

М. Кляйн считала, что Супер-Эго формируется очень рано ^[6]. Архаичное Супер-Эго характеризуется крайними проявлениями доброты и жестокости. Зависть девочки к матери ведет к желанию опустошить и разрушить ее тело, при этом девочка боится, что ее собственное тело подвергнется разрушению и увечью. Страх одиночества, потери любви и объекта являются более поздними модификациями этих ранних тревог.

С точки зрения анализа нашей героини мы будем использовать более современные идеи Р. Тайсона и Ф. Тайсон ^[14]. Согласно воззрениями авторов, сильное чувство вины, склонность к самокритике, чувство незащищенности важно рассматривать с точки зрения доэдиповой связи девочки с матерью. Развитие Супер-Эго у девочки начинается значительно раньше, чем у мальчика, так как желание любви идеализированной матери и страх потери ее любви являются для нее первостепенно важными. Из этих желаний и страхов, в том числе, формируются нарциссизм девочки, ее самоуважение и половая идентификация. То есть центральным стимулом в формировании Супер-Эго девочки является любовь идеальной матери. Как указывают авторы, часто это сопровождается желанием фантазийного чувство единства и близости с матерью, и такое сближение принимает образ единства со сказочной Богоматерью – типическим образом у детей. С желанием обрести отдельную идентичность и чувство самостоятельно, приходит конфликт и страх потерять любовь идеала. Первые шаги девочки в формировании Супер-Эго представляют собой попытку разрешить этот конфликт. Так как мать является идеализированной, то формируются жесткие интроекты, которые оборачиваются против девочки, стоит ей проявить сексуальные или агрессивные побуждения.

Образ Пресвятой Девы, Богоматери, на который Иоанна спроецировала образ свой матери, является ее идеалом, карающим, асексуальным, дающим ей любовь, если она поступает в соответствии с указаниями и, так называемым, заветам: разить врагов, не вступать в любовные отношения с мужчинами, отрицать свою сексуальность и женские желания. Пока героиня исполняет желания матери и идентифицирует себя с ней, она чувствует единство, удовлетворение от того, что она поступает как хорошая дочь, и являет собой прообраз непорочной Девы.

Многие авторы отмечают, что одним из наиболее важных факторов в развитии женщины является сильная привязанность девочки к матери и трудности женского развития связанные с ней [привязанностью/скорее всего, зависимостью]. Даже в случае позитивного Эдипова комплекса, когда девочка обращается к гетеросексуальному сексуальному объекту, всегда присутствует острая потребность примирения с матерью. Иоанна же, не смотря на свое нежное, любовное чувство к английскому юношу, не может примирить его с разрушительными силами Супер-Эго, которые отражают ее мать. И.-Ш. Одье пишет: «Я имела возможность наблюдать, что чувство вины по отношению к матери и потребность ни в коей мере не потерять ее любовь значительно возрастает, когда речь идет не о любовнике, то есть о непостоянном, а значит, более запретном партнере, а о муже, то есть о нормальной ситуации, аналогичной изначальной ситуации, то есть о желанных отношениях с отцом внутри семьи» ^{[11, с. 42]}.

Потерять любовь своей матери из-за собственной ошибки – угроза, которую не способна вынести душа девушки. Здесь мы можем сделать очень важный вывод о целомудрии Иоанны и о причине возникновении такого запрета: любое проявление сексуального импульса на генитальном уровне способно отдалить ее от матери. К отказу от женственности ее побуждают не только обстоятельства и не только отец, который сам хотел выдать ее замуж в начале повествования, а страх потерять мать и ее любовь из-за нарушения запрета на сексуальность. Запрет на сексуальность является ядром Сверх-Я Иоанны или интроекцией ее запрещающей матери. Как очень точно подмечает И.-Ш Одье «нарушая запреты и приказания матери, ребенок приобретает опыт страха, что «хорошая» мать может на время превратится в «злую» мать» ^{[11, c. 44]}. Что и происходит, когда Иоанна видит на святом знамени не образ доброй Богоматери, как это было прежде, а разгневанное, омраченное лицо карающей матери.

К сожалению, в самой поэме фактическая мать Иоанны не упоминается, при этом мы знакомимся со всей ее семьей – отцом и сестрами, а материнская фигура как будто оказывается вытеснена, что вызывает дополнительные вопросы. Вполне вероятно, что мать ее и не воспитывала, и образ потерянной матери слился с образом Богоматери. Можно сделать предположение, что, только не зная настоящую, реальную мать, возможна такая крайняя степень идеализации, которая нашла свое отражение в образе святой. И из-за отсутствия реальной, сексуальной матери-женщины, девочка интроецировала образ непорочной матери-святой, который вылился в ее отказ от феминности.

Более того, рассматривая исторический контекст поэмы, культ Святой Девы в виде поклонения материнству, лишенному сексуальности, был широко распространен в средневековой Европе. При этом сексуально привлекательные женщины жестоко уничтожались в показательных обрядах сжигания ведьм. Мы можем отметить, что исторический контекст наряду со всеми вышеуказанными обстоятельствами был весьма значительным фактором в развитии девушки.

Вернемся же к повествованию. Наступает торжественная коронация Карла Седьмого. Иоанна шествует в торжественной процессий, как будто желая спрятаться. Смешавшись с толпой, ее отец, сестры с женихами и верный ухажер Раймонд наблюдают за происходящим. Все, кроме отца, радостно встречают Иоанну, предлагают ей вернуться домой, чему она несказанно рада:

«Хочу, друзья,

С себя сорвать убор тот ненавистный,

Который нас сердцами разлучил;

Хочу опять пастушкой быть смиренной,

Покорною рабою вам служить

И горестным загладить покаяньем

Безумное величие мое» ^{[23, с. 188-189]}.

Таким образом, девушка желает избавления от тех страшных мук, которые она познала в ходе своего странствия. Она хочет вернуться в отцовский дом, так как святая мать ее отвергла, лишив ее чувства фалличности и всемогущества. Именно так маленькая девочка, потеряв любовь матери и пытаясь разрешить внутри себя амбивалентный конфликт, старается быть хорошей, чистой и опрятной. Делая это, она переходит в мазохистичную позицию для поддержания связи с объектом и предотвращения дальнейшей потери любви.

Несмотря на то, что трудности во взаимоотношениях с матерью, осложняют эдипову привязанность девочки к отцу, эдипов переход все же может произойти. Так наша героиня в своем стремлении покорно вернуться в отчий дом, то есть к отцу, направляет на него нарциссические ожидания и любовь. В свете новых обстоятельств Богоматерь является предметом негативных чувств, а Иоанна еще сильнее испытывает потребность в отце и ответной любви.

Эдипову переходу героини, к сожалению, не суждено сбыться. Король и народ прославляют ее, в то время как на сцене появляется отец, которого девушка встречает с замиранием сердца. Тибо, отец героини, начинает при всем народе, короле и вельможах обличать дочь:

«Безумец ты и все вы! Как поверить,

Чтобы Господь, Создатель,

Вседержитель

Себя явил такой ничтожной твари?

Увидим мы: перед лицом отца

Отважиться ли она обман свой хитрый,

Которым вам прельстила, подтвердить?

Ответствуй мне во имя Трисвятого:

Принадлежишь ли ты к святым и чистым?» ^{[23, с. 193]}

Девушка молчит, к ней обращены все взоры, мольбы короля и знатных вельмож-военачальников, чтобы она прервала этот поток клеветы в свой адрес. Но Иоанна молчит, не в силах сказать ни слова против отцу. Тибо продолжает обличать ее, оскверняя все хорошее, что она сделала, называя дочь - исчадием ада, но она молчит. Отец даже упоминает про врага, что в сердце у Иоанны, словно зная о ее запретной любви в английскому военачальнику. И тут она молчит. Народ, придворные, король, не в силах заставить ее говорить, отворачиваются от девушки и уходят. В этом позоре молодой юноша Раймонд, тот, кто знал и любил ее до всех подвигов, подает девушке руку помощи, которую она берет и уходит вместе с ним прочь.

Что же мы видим? Отец, который был последним спасением и прибежищем девушки от угрозы карающей матери, отвернулся от нее, прилюдно унизил, развенчал все ее героические подвиги и сравнил с дьяволом. Иоанна чувствует свое полную беспомощность перед фигурой отца. Таким образом, наказывает ее не только мать, чей голос она больше не слышит, но и отец, который отвернулся от нее.

В психике ребенка страх наказания и само наказание может реализоваться в пугающих образах, которые также включают в себя аутодеструктивное поведение, выстроенное на раннем чувстве бессилия и беспомощности ^[14]. Проявление аутодеструктивных тенденций различно. В данном случае Иоанна покорно, мазохистично сносит гнев отца, никак не сопротивляется, так как сама себя чувствует виновной перед матерью, от которой она отвернулось, полюбив мужчину. Гнев отца в этом случае несет с собой боль и кару за вырвавшуюся запретную женственность героини. Но вместе с тем для Иоанны этот гнев оказывается очистительным, так как его неукротимая сила вырывает у девушки с корнем остатки женственности и эдиповых желаний.

Иоанна становится изгоем, люди, только завидев ее, сразу же отворачиваются. Она и Раймонд, единственный, кто не покинул ее, скитаются по лесу, питаясь лишь кореньями. Они находят хижину угольщика, им пытаются помочь, но до тех пор, пока сын угольщика не узнает в ней опозоренную Орлеанскую деву, которую теперь считают чародейкой и прислужницей дьявола. После чего Иоанну и Раймонда изгоняют.

Изгнание – это как будто наказание от матери и отца, которое она сносит, чтобы снова заслужить любовь. Д. Ривьер по этому поводу пишет: «Способность к самопожертвованию, преданности и самоотверженности выражает усилия и компенсировать материнским или отцовским фигурам то, что было взято у них» ^{[13, с. 22]}. На оральной стадии ребенок берет у матери молоко, и ранее мы уже писали об уравнении пища-любовь, где и пища и любовь являются равноценно важными. Далее девочка хочет получить пенис, то есть любовь и ребенка от отца. Уходя в изгнание, лишая себя пищи, отрицая и обесценивая свою любовь к другому мужчине, Иоанна как будто бы пытается вернуть похищенное своим внутренним родителям. Любовь к другому означает отказ от любви матери и возмездие от отца, это означает сепарацию, которую Иоанна перенести не может. Поэтому выбирая, предпочесть свою отдельную идентичность как женщины или любовь родителей, она останавливается на последнем.

Вдоволь испив горькую чащу лишений и презрения, которым она оказалась окружена, Иоанна воскрешает свои прошлые установки и стремления. Иоанна просит Раймонда покинуть ее, чтобы она могла исполнить волю Пресвятой девы и поразить врагов Франции:

«Но все прошло;

И я исцелена; и эта буря,

Грозившая природе разрушеньем,

Была мне друг; с землею и меня

Она очистила; во мне спокойно;

Пусть будет то, чему быть должно, - я

Уж слабости не ведаю в себе» ^{[23, с. 210]}.

Ранее Иоанна пробовала обратиться к отцу, чтобы он ее принял, но вместо этого на нее обрушилась ненависть отца. То есть обретение женской позиции в очередной раз оказалось невозможным из-за отвержения. В такой ситуации, где путь к отцу закрыт, она делает попытку снова вернуть любовь матери. В этом крайне затруднительном положении единственной безопасностью для девушки является успокоить мать и искупить свое преступление. Отступить от соперничества с матерью значит снова идентифицировать себя с мужской фигурой, то есть вновь обрести маскулинность и поставить ее на службу матери. Она не чувствует в себе слабости, так как тревога уменьшилась из-за приведенного в действие наказания.

На этой ноте Иоанна с Раймондом встречают Королеву Изабеллу с английскими солдатами. Войны с ужасом отступают, лишь завидев Иоанну, но королева оказывается более решительной. Так как Изабелла тоже женщина, наша героиня не вызывает в ней того архаичного страха, какой ледяной хваткой сковывает солдат и заставляет отступать. Раймонд в отчаянии бежит прочь, а Иоанна становится пленницей Королевы.

Оказавшись в плену, девушку должны отвести в английскому военачальнику, тому самому Лионелю, в которого она влюблена. Страх снова увидеть любимого так силен, что Иоанна провоцирует англичан ее убить, лишь бы с ним не встречаться, но солдаты остаются непреклонными. О. Фенихель по поводу такого отреагирования пишет: «Провоцирование окружающих на несправедливое отношение нередко корениться в потребности подвергнуться наказанию, но может иметь целью просто достижение морального превосходства. Индивид нуждается в представлении о своем поведении как менее зловещем, чем считают недоброжелатели, чтобы иметь оружие перед Супер-Эго. Если это оружие действенно, оно облегчает чувство вины» ^{[15, с. 642]}.

Далее девушка восклицает:

«О боже!

Ужель мне быть несчастною вполне?..

Владычица, иль ты непримирима?

Иль я совсем отвержена тобою?

Не внемлет Бог; не сходит Божий ангел;

Спят чудеса; и небо затворилось» ^{[23, с. 214]}.

Иоанна понимает, что вина ее еще не вполне искуплена перед Святой матерью, что она не прощена, не смотря на все лишения. Ее острая реакция страха перед встречей с Лионелем как будто доказывает, что чувства эти до сих пор не прошли, и невыносимое испытание, где придется раз и навсегда выбрать между любимым и матерью, еще впереди.

Тем временем в союзном французском тылу происходит разобщение в связи с исчезновением Иоанны. Той сплоченности, которая была ранее, у французов больше нет. Англичане же, наоборот, активизировались и готовы к решающей битве. Более того, мы видим, что французские военачальники терзаются из-за чувства вины оттого, что не уберегли Иоанну, усомнились в ней в роковой для всех день:

«Она обманщица? О! если б с неба

Святая истина сойти хотела –

Ее черты она бы приняла;

И если где живут здесь на земле

Невинность, верность, правота, чистота –

То на ее устах, то в светлом взоре

Ее жить должно им» ^{[23, с. 216]}.

В день коронации Иоанна упрямо молчала против обвинений отца. Кроме отмеченных ранее факторов, такая мазохистичная позиция может быть использована, чтобы принудить свидетелей к опровержению. И очень часто упрямство (а наша героиня молчала упрямо, когда все ждали и молили ее об ответе) представляет собой демонстрацию того факта, что другие виноваты в еще большей степени. Как пишет О. Фенихель: «Упрямое поведение зачастую поддерживается тем настойчивей, чем сильнее ощущение невозможности доказать свою точку зрения и яснее понимание собственной неправоты» ^{[15, с. 642]}. Таким образом, Иоанна молчала, понимая свою неправоту и обман, что она не непорочна в своих устремлениях, а любит врага и преступила законы, навязанные ей Богом и Святой матерью. Признай она это, весь флер чистоты и высоких устремлений был бы тотчас нарушен. Но, не ведая этих мотивов девушки, союзных тыл во главе с королем, военачальниками и архиепископом, еще сильнее идеализируют Иоанну и испытывают чувство вины, корят себя за то, что не вступились за нее.

Тем временем появляется Раймонд, чудом сбежавший от английских солдат и королевы Изабеллы. Он рассказывает союзникам, что Иоанна в плену у англичан, и уверяет, что все обвинения против нее ложны:

«Ах! Верьте мне,

Не хитрая волшебница она.

Свидетель Бог и все его святые;

Вы и народ обмануты; невинность

Изгнали вы; Посланницу Господню

Отвергнули» ^{[23, с. 218]}.

Союзники отправляют спасти героиню из плена. Гремят французские знамена, народ бушует, требуя у англичан отдать им Орлеанскую деву. Иоанна между тем встретилась с Лионелем, она безапелляционно отвергает любовь юноши. Нежное чувство в ее сердце теперь принимает амбивалентную окраску – внешнюю ненавистью и внутреннюю теплоту и заботу.

Иоанну заковывают в цепи, оставляют с Королевой и солдатом, который вещает женщинам им о ходе битвы. Французского короля берут в плен, и Иоанна, неистово призывая Бога, перерывает свои цепи, хватает меч и бежит на поле брани. Она освобождает короля, французские войска оказываются снова в строе и отнимают победу у англичан. Спасая короля, героиня оказывается смертельно ранена, и перед смертью произносит следующие слова:

«Смотрите, радуга на небесах;

Растворены врата их золотые;

Средь ангелов – на персях вечный сын –

В божественных лучах стоит она

И с милостью ко мне простёрла руки;

О, что со мною?.. Мой тяжелый панцирь

Стал легкою крылатою одеждой…

Я в облаках… я мчуся быстротечно…

Туда… туда… земля ушла из глаз;

Минута скорбь, блаженство бесконечно» ^{[23, c. 238]}.

В последних сценах повествования мы видим, что Лионель пробует снова взывать к любви, а то есть к женской установке Иоанны. Но страх перед матерью и всевышним оказывается сильнее ее лишь только зарождающейся и жестоко подавленной женственности. Пытаясь вернуть любящую Иоанну, юноша заковывает ее в цепи, что очень символично. Так как женственность, любовь к мужчине, собственные желания и есть эта самая цепь для нее. Но девушка не принимает этого и разрывает цепь, то есть ставит бесповоротную и конечную точку тому, что могло родиться из ее отдельного существования от внутренней матери и отца, от ее женской установки.

Здесь также примечателен факт ее морального мазохизма, который проявляется в раболепии перед суровым Супер-Эго с целью получения удовольствия. В момент своей смерти, тяжело раненная девушка видит прощающую мать и возвращается в ее лоно. Своей смертью Иоанна доказала верность Великой матери. Последние ощущения, которые она описывает, очень похожи на сексуальное удовлетворение и разрядку. Как пишет О. Фенихель: «Покорная и страдательная установка на вымаливание или вымогательство прощения может одновременно служить искаженным видом сексуального наслаждения» ^{[15, с. 647]}. Таким образом, круг замыкается: трагическая миссия героини выполнена, Великая мать торжествует и прощает заблудшую дочь, женственность оказывается не достигнутой, Эдипов комплекс не пройден, при этом совесть Иоанну успокоена, и она возносится на небеса как в последнем акте удовлетворения, которое принесла ей смерть.

Заключение. Во-первых, мы видим патогенные для женского развития проявления комплекса кастрации. Не смотря физиологическое отсутствие пениса, главная героиня как будто бы это отрицает. Она хорошо развита физически, то есть, подобно мальчику, инвестировала мышечную активность, а также выбирает агрессивную мужскую сферу реализации в военном деле. Проявления Иоанны похожи на поведение маленького мальчика, который развивает садистические компоненты своей сексуальности, играя в шумные игры и солдатиков, то есть реализует свои воинственные фантазмы. Согласно Ф. Дольто все активно-захватнические виды деятельности мальчика окрашены присутствием матери, так и наша героиня становится рыцарем для своей Пресвятой девы. Деинвестирование фаллической зоны и последующие сдвиг к пассивности, который должен в норме произойти у девочки с открытием своей кастрации, у Иоанны не происходит. Соответственно, женские желания, связанные с замужеством, рождением ребенка у нее никак не проявляются и более того, вступают в конфронтацию с ее мужскими устремлениями.

Во-вторых, в свете того, что кастрационный комплекс не был пройден должным образом, и вагина и не была инвестированна либидо, все генитальные желания несут в себе угрозу потери целостности. В предлагаемом замужестве (а, следовательно, и в сексуальном акте), героиня, испытывая генитальную тревожность, видит лишь осквернение, позор и угрозу для себя. Мы можем сделать вывод, что генитальная тревожность, свойственная так или иначе многим женщинам, у нее принимает совершенно гротескную форму. Отвращение и страх подвергнуться вторжению со стороны мужчин оказывает гораздо сильнее женских желаний, поэтому убежищем в данной ситуации выступает фиктивная мужская роль.

В-третьих, происходит обесценивание женственности как некого качества, физиологически присущего героине. Данный фактор возвращает нас в очень ранний доэдипов период, когда происходит установление ядра половой идентичности и образа тела ребенка. Физическое присутствие матери, как символического эквивалента женственности и материнства, её эмоциональное отношение к младенцу и его телу интегрируются во внутренний опыт, в сознательные и бессознательные фантазии ребенка. Если же девочка не ощущает на доэдипальной стадии удовлетворения матери, а также не переживает собственного телесного удовольствия вследствие материнского ухода, то у нее может образоваться нарциссическая рана от собственного женского тела. Мы можем сделать вывод, что первичное чувство телесного благополучия не было сформировано у Иоанны, так как она ощущает нарциссическую уязвленность от репрезентации себя в качестве женщины в глазах других людей.

Во-четвертых, внутренние образы отца и матери героини спроецированы на Бога и Богоматерь, то есть они полностью десексуализированы. Мы можем сделать вывод о том, что желания к отцу, будучи когда-то сильно инцестуозно окрашены, переносятся в безопасную плоскость божественности и ирреальности. Таким образом, чувство вины перед матерью, которое возникает из-за желания занять ее место, притупляется. Однако стоит девушке захотеть земной любви, тревога и чувство вины оживают с новой силой, что заставляет ее искать себя в мужской роли, менее окрашенной аффектом и более безопасной по всем параметрам.

Пятой линией развития мужественности у Иоанны выступает очень ранняя сильная привязанность к матери, в связи с которой девушка становится своеобразным фаллосом Пресвятой девы. Отношения с матерью как первым объектом всегда накладывают сильный отпечаток на развитие ребенка. Потерять любовь матери и испытать отвержение – худшее, что может случиться в ранней жизни ребенка. У девочки проявление инстинкта на генитальном уровне способно отдалить ее от матери. Таким образом, запрет на сексуальность в случае нашей героини является ядром ее Сверх-Я и интроекцией карающей и запрещающей матери. Это наказание Иоанна не в силах перенести, поэтому, чтобы снова вернуть мать, обращается к мужской роли, таким образом, принося в жертву свою женственность.

Наконец, шестым фактором в принятии мужественности, выступает негативный Эдипов комплекс, который героиня отыгрывает с отцом. Будучи преследуема чувством вины перед матерью за свою земную любовь к мужчине, героиня пробует обратиться к отцу и вернуться в отчий дом. В этой ситуации отец выступает последним средством и шансом Иоанны в обретении женственности. Отец может помочь снизить уровень агрессии, чтобы преодолеть враждебность к себе и к разрушающей матери, а также стать источником благополучия и голосом авторитета. Если же отец адекватно поддерживает эдипово развитие и является эмпатичным, то девочка чувствует одобрение своей женственности, что, к сожалению, не получает своего развития в повествовании. Иоанна переживает травму отвержения отцом, который считает ее греховной обманщицей и ведьмой. Эдипов комплекс терпит крах, попытавшаяся вырваться наружу женственность, оказывается недостижимой. Воскрешаются былые мужеские установки, но на этот раз с оттенком морального мазохизма, через который девушка ищет свое прощение и получает его вместе со смертью из рук Всемогущей матери.