Юридический язык в дихотомии «язык – речь»

При исследовании юридического языка нельзя не уделить внимание его положению в дихотомии «язык – речь». Большинство современных исследований в области юридической лингвистики направлено на изучение феномена юридического языка в различных его проявлениях либо посвящено непосредственно культуре юридической речи. Мы полагаем необходимым рассмотреть понятия юридический язык и юридическая речь в контексте лингвистической дихотомии для наиболее полного и точного понимания того, с какими же феноменами мы сталкиваемся в данной области научных исследований.

Впервые идея различения языка и речи была теоретически реализована в трудах немецкого языковеда Вильгельма фон Гумбольдта, который отметил, что «язык как масса всего произведенного речью не одно и то же, что самая речь в устах народа» ^[15]. Более детализированную разработку идея о противопоставлении языка и речи получила в труде Фердинанда де Соссюра «Курс общей лингвистики», в котором ученый декларировал, что речь является конкретной реализацией такого потенциального явления как язык: «Разделяя язык и речь, мы тем самым отделяем: социальное от индивидуального, существенное от побочного и более или менее случайного» ^{[6, с. 39]}. В соответствии с данной концепцией изучение языковой деятельности условно можно разделить на две части, при этом в основной части предметом выступает язык, а во вспомогательной – речь (индивидуальная речевая деятельность). Ученый отмечал тесную связь и взаимообусловленность данных предметов: «…язык необходим, чтобы речь была понятна и производила все свое действие, речь в свою очередь необходима для того, чтобы установился язык; исторически факт речи всегда предшествует языку» ^{[6, с. 42]}. Де Соссюр оперирует понятиями язык, речь и речевая деятельность. Наиболее полно определено понятие язык: «это клад, практикой речи отлагаемый во всех, кто принадлежит к одному общественному коллективу..., это система знаков, в которой единственно существенным является соединение смысла и акустического образа…». Речь определяется через соотнесение с языком, и под ней понимается «индивидуальный акт воли и понимания, в котором надлежит различать: 1) комбинации, при помощи которых говорящий субъект пользуется языковым кодексом с целью выражения своей личной мысли; 2) психофизический механизм, позволяющий ему объективировать эти комбинации»; «разделяя язык и речь, мы тем самым отделяем: 1) социальное от индивидуального; 2) существенное от побочного и более или менее случайного» ^{[6, с. 38 – 39]}. Наименее четко определена речевая деятельность, в отношении которой отмечен только ее разнородный характер и тот факт, что понятия языка и речевой деятельности не совпадают, но при этом язык является ее важнейшей частью.

В дальнейшем проблеме соотношения языка и речи и различным ее аспектам были посвящены труды многих ученых-лингвистов, которые предлагали различные варианты ее решения.

Всесторонне рассматривая вопросы соотношения языка и речи, нельзя забывать о бытующей в современной научной среде многозначности терминов. Так, например, термин «язык» может обозначать и языковую систему в целом, и некие отдельные, присущие конкретному индивиду языковые особенности, подбор слов, грамматический строй, т.е. так называемый идиолект (следует заметить, что в судебной лингвистике именно анализ идиолекта позволяет установить, создан ли текст тем человеком, которому его приписывают). Под термином «речь» может пониматься и процесс говорения, и результат такого процесса – письменные либо устные тексты, и речевое взаимодействие говорящего с адресатом.

Тем не менее, существует ряд оппозиционных характеристик, выдвинутых еще в трудах Ф. де Соссюра, которые позволяют провести принципиальные различия между языком и речью.

1. Язык – это система, состоящая из способных сочетаться друг с другом знаков. Речь – процесс комбинации данных знаков в соответствии с определенными законами, речь разворачивается во времени и пространстве и облечена в письменную или устную форму. Таким образом, при помощи ограниченной системы языка его носители могут создавать бесконечное множество разнообразных произведений речи (высказываний, предложений, текстов и т.д.). Основываясь на языковой системе и своих знаниях о ней, слушающие (читающие) понимают каждое новое произведение речи, т.к. обнаруживают в нем знакомые языковые единицы, связанные по известным им правилам ^{[8, с. 414]}.

2. Язык всегда идеален и абстрактен, речь – материальна и индивидуальна. Язык представляет собой систему моделей, образцов и правил, в соответствии с которыми строятся и понимаются речевые произведения.

Можно привести ряд примеров. Во-первых, обратимся к лексическому уровню: рассмотрим словарную статью «конституция». Для данного понятия указано два значения: 1) основной закон государства, определяющий основы общественного и государственного строя, систему государственных органов, права и обязанности граждан (например, конституция России); 2) строение, структура (например, конституция организма) ^{[11, с. 291]}. В языке слово «конституция» существует в совокупности всех своих значений и грамматических форм, а в речи оно каждый раз используется в конкретном значении и конкретной форме. Во-вторых, что касается синтаксиса, обратимся к цитате из ст. 17 Конституции Российской Федерации. Так она звучит в оригинальном варианте: «В Российской Федерации признаются и гарантируются права и свободы человека и гражданина согласно общепризнанным принципам и нормам международного права и в соответствии с настоящей Конституцией». Однако, если мы произнесем ее так: «в соответствии с настоящей Конституцией и согласно общепризнанным принципам и нормам международного права в Российской Федерации признаются и гарантируются права и свободы человека и гражданина» или так: «права и свободы человека и гражданина в Российской Федерации признаются и гарантируются согласно общепризнанным принципам и нормам международного права и в соответствии с настоящей Конституцией», то это будут варианты одной и той же модели. Отсюда вытекает следующее противопоставление языка и речи.

3. Язык инвариантен, речь вариативна. При этом следует отметить, что язык в своей системе также предполагает наличие некоторого числа допустимых вариантов (такая вариативность часто прослеживается в вопросе орфоэпических норм, например, оба варианта ударения творог и творог являются нормативными; в некоторых случаях употребление того или иного варианта ударения может быть допустимо, например, набело и не возбраняется использование устаревшего варианта набело; а бывают и ситуации, когда в речи превалирует неверное употребление: так часто встречается употребление догмат вместо нормативного догмат). Однако следует заметить, что возникают варианты именно в речи и далеко не все из них закрепляются в языке. Часто именно наличие речевых вариантов позволяет соотнести говорящего с той или иной социальной либо профессиональной группой: в частности, в профессиональном жаргоне часто можно встретить присущие только конкретной профессиональной группе орфоэпические варианты, которые впоследствии могут выйти за рамки профессиональной принадлежности. Так, например, из языка следователей пришло употребление «возбуждено уголовное дело» вместо «возбуждено».

Язык – явление потенциальное, а речь всегда актуальна. Речь является реализацией и воплощением языковой системы. Язык – это средство общения, а речь – вид общения, который осуществляется с его помощью. Речь – это разные виды и акты использования языка как средства общения ^{[10, с. 13]}.

4. Язык отражает опыт коллектива, следовательно, представляет собой социальное явление, речь же одновременно и социальна, так как представляет собой часть общей социальной деятельности человека, использует элементы, созданные ранее иными носителями языка (модели сочетаний, грамматические формы), но при этом она индивидуальна по исполнению, т.е. всегда осуществляется конкретным лицом, создающим индивидуальные конструкции, использующим определенные грамматические схемы, оперирующим той или иной лексикой для передачи своих мыслей, чувств, опыта. Говорящий (или пишущий) соотносит языковые знаки с теми или иными объектами действительности, наделяет их актуальным в каждой конкретной речевой ситуации значением, использует тот или иной стиль для передачи сообщения и т.д. ^{[8, с. 414]}.

Существует еще несколько принципиальных различий между языком и речью. Так, например, язык, являясь системой развивающейся и динамической, по сравнению с речью, тем не менее, относительно стабилен. Причем самой подвижной частью языковой системы является лексическая, как мы видим, в частности, и на примере юридического языка, лексическая (терминологическая) система которого постоянно пополняется для того, чтобы соответствовать реалиям жизни. Помимо этого, язык имеет уровневую (иерархическую) структуру, т.е. выступает как совокупность связанных парадигматическими (объединяющими единицы языка в группы, разряды, категории) и синтагматическими (объединяющими единицы языка в их одновременной последовательности) отношениями элементов. Речь же представляет собой «горизонтальную» последовательность звуков и слов (т.е. связана только синтагматическими отношениями).

Таким образом, еще раз отметим, что язык является кодом, обретающим жизнь в речи и выполняющим через нее сое предназначение. Речь – это воплощение языка в устной или письменной форме. Речь является наиболее универсальным средством коммуникации.

Дальнейшие исследования в области языка и речи привели конкретизации и более глубокому определению понятия «речевая деятельность», что, в частности, это нашло отражение в трудах Л. В. Щербы, который в статье «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании» провел различие между понятиями «речевая деятельность» (множество актов речи: как говорения и письма, так и слушания и чтения); «языковой материал» (высказывания (тексты, речь), передающиеся в актах речевой деятельности) и «языковая система» (т.е. то, что извлекается лингвистами из языкового материала и фиксируется в словарях и грамматиках). Ученый определил, что речевая деятельность обусловлена взаимодействием языка и речи и состоит из речевых актов – двусторонних процессов, связывающих отправителя сообщения (говорящего, пишущего) и адресата (слушающего, читающего) ^{[16, с. 24 – 39]}. Интересно определение речевого акта, приведенное в Энциклопедии эпистемологии и философии науки: «целенаправленное коммуникативное действие, совершаемое согласно правилам языкового поведения» ^{[7, с. 830 – 831]}. Речевой акт предполагает прохождение нескольких стадий: начинаясь с формирования мысли, он проходит стадию вербализации (выражения мысли в словесной форме или кодирование информации), далее следует передача ее адресату, который ее воспринимает и пониманием (декодирует) ^{[10, с. 11]}. При этом предполагается, что участники речевого акта должны обладать некой общностью речевых навыков (определенной речевой компетенцией), знаний и представлений о мире. ^{[8, с. 412]}. В речевом акте создается текст – устное или письменное речевое произведение любой протяженности (от однословной реплики до романа) ^{[3, с. 38]}. Под речевым актом подразумевается индивидуальное и каждый раз новое употребление языка как средства общения различных индивидов. Особо подчеркивается, что «речевой акт должен быть обязательно двусторонним, … что составляет неразрывное единство, обусловливающее взаимопонимание» ^{[12, с. 38 – 43]}.

Что касается дихотомии язык речь применительно к юридическому языку, то, несомненно, если говорить об общих принципах и закономерностях его существования и функционирования, общих правилах технике создания нормативных актов и т.д., то в этом случае речь идет именно о языке. Когда же мы обращаемся к сфере конкретного правотворчества (создания конкретных документов, нормативных актов), к анализу и интерпретации уже созданных документов и тем более различного рода выступлениям, например, в ходе судебного заседания, то здесь стоит говорить о речи (письменной либо устной) и речевой деятельности. По аналогии с речевыми актами, мы для удобства будем называть подобные коммуникативные действия в правовой сфере речеправовыми актами (устными либо письменными). Юридическая речь отличается меньшей свободой по сравнению с теми же литературными текстами и максимально приближаться к инварианту (т.е. языку). Речеправовые акты, особенно письменные, не просто стремятся к жесткой регламентации и однозначности, но и к максимальной конкретизации описываемых признаков, обстоятельств и условий, т.е. «отойти от полюса субъективности и максимально приблизиться к полюсу объективности» ^[4]. Так подобную жесткость функционирования отмечают Н. Д. Голев и М. Н. Малеина применительно к орфографии относительно употребления букв «е» и «ё». Вне юридического поля их смешение является целесообразным как отвечающее принципу экономии языковых усилий. Однако, когда дело доходит до официальных юридических документов, подобное «неразличение» является недопустимым ^{[5; 9]}. Тем не менее, хотелось бы отметить, что унификация написания и приведение к единому образцу затронула далеко не все сферы, относящиеся к области юриспруденции. В частности, отмечается достаточно большое количество противоречий в написании наименований муниципальных образований. Например, что касается муниципальных образований, входящих в состав Свердловской области, то мы можем встретить такие варианты, как городской округ Богданович и городской округ «Город Лесной», муниципальное образование «город Екатеринбург» и муниципальное образование город Каменск-Уральский и т.д. Как справедливо отмечает Н. Д. Голев, для функционирования языка вне поля юриспруденции «такого рода вариативность… привычна и больших неудобств, приводящих к коммуникативным неудачам, у рядовых носителей, как правило, не вызывает, тогда как для юридического функционирования она представляет собой не только функциональное неудобство, но и нарушение самих системных оснований языковых единиц как фундаментальных составляющих юридического языка» ^[4].

Необходимость в подобной жесткости регламентации имеет свои глубинные обоснования. В частности, это касается стремлением к максимальной однозначности восприятия юридического произведения, что отличает его от произведений, не входящих в юридическое поле. Так, например, произведения художественной литературы, в отличие от юридических, стремятся к максимальной открытости смысла, что порождает бесконечное число возможных субъективных интерпретаций. В юридическом же языке наблюдается обратное стремление к максимальной однозначности и перечислению всех возможных признаков, параметров и условий. Возьмем в качестве образца статью 34 Семейного кодекса Российской Федерации, регламентирующую такое понятие, как совместная собственность супругов: «1. Имущество, нажитое супругами во время брака, является их совместной собственностью. 2. К имуществу, нажитому супругами во время брака (общему имуществу супругов), относятся доходы каждого из супругов от трудовой деятельности, предпринимательской деятельности и результатов интеллектуальной деятельности, полученные ими пенсии, пособия, а также иные денежные выплаты, не имеющие специального целевого назначения (суммы материальной помощи, суммы, выплаченные в возмещение ущерба в связи с утратой трудоспособности вследствие увечья либо иного повреждения здоровья, и другие). Общим имуществом супругов являются также приобретенные за счет общих доходов супругов движимые и недвижимые вещи, ценные бумаги, паи, вклады, доли в капитале, внесенные в кредитные учреждения или в иные коммерческие организации, и любое другое нажитое супругами в период брака имущество независимо от того, на имя кого из супругов оно приобретено либо на имя кого или кем из супругов внесены денежные средства» ^[14]. Мы видим, что вторая часть подробно перечисляет возможные виды совместно нажитого (общего) имущества супругов. По нашему мнению, одной из причин подобного стремления к указанию всех аспектов той или иной правовой ситуации или правового понятия является желание максимально обезопасить себя от возможных коммуникативных неудач, т.е. «полного или частичного непонимания высказывания партнером коммуникации» ^{[1, c. 53]}.

Непонимание и сбои в общении могут быть обусловлены самыми разными причинами, например, различиями в картинах мира, сформированными разными национальными культурами, и разными ментальными моделями фрагментов действительности и социальным «неравноправием» коммуникантов и т.д. ^{[13, c. 118]}. Для любой речи важно ответное понимание. «Говорящий пробивается в чужой кругозор слушателя, строит свое высказывание на чужой территории, на его, слушателя, апперцептивном фоне» ^{[2, c. 93 – 95]}. Как мы упоминали ранее, для успешной коммуникации участники речевого акта должны обладать совокупностью общих речевых навыков (речевой компетенцией), знаний и представлений о мире ^{[8, с. 412]}. Этот постулат неприменим к правовой коммуникации, так как здесь изначально не предполагается наличия конкретного адресата – правовые тексты чаще всего ориентированы на неопределенно широкий круг лиц, следовательно, должны быть поняты не только профессионалами – юристам, но и людьми с разным социальным статусом, разным образованием и т.д. Следовательно, речевой акт в правовой сфере должен быть максимально приближен к универсуму, которым в данном случае выступает язык.

В заключение еще раз отметим, что язык является кодом, обретающим жизнь в речи и выполняющим через нее свое предназначение. Речь – это воплощение языка в устной или письменной форме. В полной мере это касается и такого феномена, как юридический язык, который существует в форме устных или письменных актов, названных нами речеправовыми.