Диалектика Света* (К 70-летию книги Э. Хоркхаймера, Т. Адорно «Диалектика Просвещения») Статья 1. Диалектика (конца) Света

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 18-011-00335

Критическое мышление не останавливающееся

даже перед критикой прогресса, обязано встать

на сторону остатков свободы, тенденций

движения к реальной гуманности, даже если

на фоне величественного хода истории они и

выглядят беспомощными.

( Диалектика Просвещения М., 1997).

1.Свя(е)т(л)ая Троица Нового времени: исторический метаморфоз

Все живое стремится к свету. Хотя есть кроты и глубоководные рыбы, тенелюбивые растения ландыши и ночные птицы совы. Но (пр)освещенные преобладают. Также у людей. При этом свет и тени могут меняться. Не тревожа первобытно-языческие времена, достаточно вспомнить про Средние века Европы, с почти автоматическим эпитетом, из-за господства веры и религии, Темные. Хотя сами они себя таковыми не считали. Бог есть Свет, его другое название. И только по-знавшие христианского Бога имели его светоносную частицу – бессмертную душу. «Бог ради человеков, чтобы их просветить», говорил царь Соломон. Миссионеры христианства неустрашимо несли эту истину дикарям и варварам. Несли им Просвя(е)щение. Это были первые про-светители. Божественный Свет с неба, а также прозрачные, излучающие сияние ангелы. И люди, кто святые, праведные – светозарные, окружены светящимися нимбами. «В начале было Слово. И слово было у Бога. И словом был Бог. В нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Иоанн 1:1-5). Священный – от слова о-свещенный. Светом веры. Перед иконами теплятся лампадки, символы света.

Но пришло Новое время, Великий Переворот, в глазах которого христианство стало носителем тьмы. Религия, церковь, монашество оплотом невежества и мрака, тормозом общественного развития. Отныне не вера, а Разум дает «свет для человеков». Он, а не Христос «есмь путь, истина и жизнь».

«Как эта лампада бледнеет

Пред ясным восходом зари.

Так ложная мудрость мерцает и тлеет

Пред солнцем бессмертным ума.

Да здравствует солнце, да скроется тьма!» (А.Пушкин).

Все, бывшее до Просвещения, утопает во мраке, принадлежа Традиции. Бог – другое название Тьмы (заблуждений), вера в него – опиум = по-мрачение народа. Просвещение – это «великолепный восход солнца» (Гегель) после ночи Средневековья. Новое время по сути атеистически-материалистическое. Позитивистское. Это эпоха борьбы с авторитетом, духовностью, верой, идеальной (неплотской) любовью, прочими антропоморфными мифами и сопровождающими их социальными ритуалами. Посредством и путем социально-мировоззренческой трансформации Про-священия в Просвещение. Света веры в свет истины. Или сказать, глядя вверх (куда на знаменитой фреске Рафаэля «Афинская школа» показывал Платон) – уже не Бога как универсального антропоморфного Духа, а чистого абстрактного Разума, куда, глядя вперед, показывал Аристотель. Звал не в Вечность, а к Прогрессу.

Борьба с Традицией – для всех передовых людей – да, обязательно, но она легко не сдается. Собственно говоря, идеалы демократических революций, приведших к господству «третье сословие»: Разум, Просвещение, Прогресс были своего рода парафразом Святой Троицы христианства. Тринитарное божество: изначальный абсолют Отец, его порождение и воплощение в человеке Сын, все пронизывающий и всюду проникающий Дух (не)трудно узнать в универсальном Разуме, воплотившемся в структурах общества как Просвещение и дышащим стремлением вперед, к сияющим на горизонте вершинам Прогрессе. Эпоху Просвещения с равным основанием можно называть эпохой Разума и Прогресса. Выполняя разные функции, эти ипостаси, как и в христианстве, существуют «неслиянно и нераздельно». Взаимодействуя, любая из них представляет всю целостность. Так к ним и надо относиться. Святая, религиозная Троица темного феодального Средневековья сохранила свою диалектическую структуру, но наполнилась другим содержанием, стала светской, секулярной Троицей светлого буржуазного Нового, или как в последние времена его стали называть, эпохой Модерн (ового) времени. Ей оно поклони(я)лось. Как (тоже) Божеству.

И как не поклониться. Если традиционный Бог-человек создал мир Природы, то Бог-разум создает новый, Искусственный мир. Паровая, электрическая, атомная, информационная революции позволили людям овладеть невиданными, несоизмеримыми с их телесной возможностью силами. Этот мир, в конце концов, превратился в рай, где все мечты и сказки стали былью. На Земле, а не на Небе, при жизни, а не по смерти. Кругом носятся сапоги-скороходы, летают ковры-самолеты, у каждого в руках волшебные зеркала, в которых отражается все сущее, везде продаются золотые, они же молодильные яблоки (апельсины), на когда-то вожделенные молочные реки с кисельными берегами никто не хочет смотреть, берега должны быть, хотя бы «в шоколаде». «Если вы сами не знаете, чего хотите, зайдите к нам, у нас это есть» – зазывает реклама американских супермаркетов. «Желаю Всё» – такой жизненный девиз я слышал/видел у перманентно страдающих по нехватке комфорта соотечественников. И когда говорят о кризисе цивилизации из-за еще недостаточного производства в ней всяких благ, то это предельно запутывающее суть дела суждение, которое можно только высказать. Постыдно поверхностное, для представителей Homo будто бы sapiens. Цивилизация, где она победила как Просвещение, е(е)го производство и потребление, безудержно прогрессирует. В трагическом, вызванным этим прогрессом кризисе – Человек. Непосредственно, как индивид, и в межчеловеческих отношениях, как общество. Апокалипсис в раю, самоапокалипсис – так можно определить наше положение в эпоху постмодерна.

Разумеется, старые Боги уходили не без борьбы. Вытесненные из повседневности, когда «без бога не до порога», они до сих пор существуют институционально, во благо(им)устроенных церковных резервациях для выражения веры и почитания авторитета. Внутри самого Просвещения против философии разума то и дело поднимала голову философия жизни, вы(про)ступая как философия любви, воли, страдания, всеединства, интуитивизма, экзистенциализма и прочего иррационализма. Обличения Прогресса, высказывавшиеся ее видными представителями, романтиками и консерваторами, не раз грозили увлечь и многих увлекали соблазном отказаться от его универсальности. Руссо: «Всемогущий Боже! Ты, в чьих руках наши души, избавь нас от наук и пагубных искусств, возврати нам неведение, невинность и бедность – единственные блага, которые могут сделать нас счастливыми…»; Ницше: «Чистый разум – чистая глупость», «Разум – это больной паук»; Хайдеггер: «Наука не мыслит», «Нас спасет только Бог» и т.п. Другие, как Гуссерль, начав за здравие рациональности: «Философия как строгая наука», заканчивали «Кризисом европейских наук», которые «ни в чем не могут помочь нам в нашей жизненной беде» и критикой трансцендентализма с позиции «жизненного мира». У(за,при)влекали… но не больше. На практике крепость Просвещения непрерывно расширялась, ее стены становились все выше, прочнее и достигли Небес, космоса, преследуя Бога и там, загоняя, как в последнее убежище, на иные планеты. Бог-инопланетянин. Возгоревшись из искры Прометея, став пламенем костра, лучины, потом (великое изобретение) свеч(т)и, потом разного рода керосиновыми и электрическими лампа(да)ми и, наконец, засияв, при взрыве атомной бомбы «ярче тысячи солнц», человеческий Разум продолжает отождествляться с абсолютным благом, отбивая все внешние атаки и победно неся все ярче горя(ч)щий факел Прогресса.

Отбивает их как «иррациональные», не относящиеся к самому разуму. Если проблемы человечества видятся, то в его недостатке, «не(до)разумности». Как сказано в аннотации к обобщающей книге признанного на пороге ХХI века в России научного авторитета Н.Н. Моисеева «Судьба цивилизации. Путь разума» (М., 2000), автор продолжает «панорамно и системно с позиций современного ограниченного рационализма раскрывать логику Природы и логику истории в их трудном восхождении к Разуму». Достижение Ноосферы, производящей всеобщее богатство и комфорт – main streem, идеал и цель нашей цивилизации. Всемирная «национальная идея». И, кажется, что она, эта «ноосферность» вот-вот будет достигнута: объемы вещей и информации, экспансия технологий, эффективность и рационализация отношений стремительно нарастают. Дело кончается искусственным Разумом, «по определению» пост(бес, транс, не)человеческим. Одновременно и не случайно у людей нарастают ощущения тревоги, кризиса, абсурдности мира, ожидание катастроф и конца света. Состояние аномии, депрессий или улыбающейся тупости. Сокращается воспроизводство рода, дискредитируется необходимое для него половое деление, заменяясь «гендерными браками», распространяется идеология зомби и трансгуманизма. Место живого человека занимает «undead» (немёртвый). В самых передовых странах. Тем не менее, увидеть внутреннюю связь Успехов и Кризиса, обусловленность угнетения естества и жизни прогрессом искусственного и техники сознание современной цивилизации не способно. Поразительная слепота Просвещенного Разума, ведущего нас к Свету сначала без Бога (модерн), а потом без Человека (пост-транс-модерн).

Хотя это жест(о)ко сказано. Как у Темной, в светлой Троице были свои еретики и отступники, которые указывали на ее пятна, обсуждали их характер и способы устранения. Ведущий идеолог и пропагандист индустриализма Р. Арон, в конце концов, написал книгу «Разочарование в прогрессе. Кризис современного общества» (Aron,1969). Главную проблему индустриальной цивилизации он видел в том, что она вступает в противоречие с ценностями демократии, свободы и индивидуализма, вытесняя их тотальным управлением, субординацией и регламентацией. Поэтому, максимизацию роста – ее идеал – не следует отождествлять с благом, а целью общества не стоит считать бег на скорость. Однако эти положения не сопровождались у него сколько-нибудь убедительными объяснениями механизма возникновения подобного типа развития и не шли дальше описательных констатаций. Другой знаменитый теоретик, infant terrible философии науки П. Фейерабенд, в книге «Прощай, разум» (1987) оспорил претензии науки на исключительность, считая ее одной из традиций социальной жизни. Которая не хуже и не лучше практиковавшихся варварами и культурными, но нецивилизованными народами в до-ново-временные эпохи. И предлагал перестать поклоняться Просвещению. Ученых надо не прославлять, а «воспитывать», подчинять требованиям общества. Его аргументация не констатирующая, нападающая, но напоминает атаки варваров на римских легион(ер)ов, когда осыпав стрелами и внеся в их ряды легкое смятение, они тут же откатываются назад, а тяжелая, неумолимая поступь фаланг технонауки продолжается.

Глубиной подхода, подлинной философичностью и оснащенностью общечеловеческой культурой мысли отличается опубликованная в 1947-48 годах книга Э. Хоркхаймера и Т. Адорно «Диалектика Просвещения», 70-летие которой мировому философскому сообществу надо бы достойно, максимально публично и значимо отметить. «Мы, – формулировали свою цель авторы, – по сути дела, замахнулись ни больше ни меньше как на то, чтобы дать ответ на вопрос, почему человечество, вместо того, чтобы прийти к истинно человеческому состоянию, погружается в пучину нового типа варварства» [Хоркхаймер, Адорно 1997, 8]. Они давали ответ на этот вопрос, в сравнении с которым, как мы (у)видим, авторы работ, написанных позже, не смогли подняться до их уровня, или хотя бы опереться на достигнутые ими результаты. В анализе трагической диалектики бытия современного человечества, эта книга до сих пор не превзойдена. Недооценена. Не включается в пантеон его самых известных теоретических достижений в ХХ веке. Ее боятся. Она слишком серьезна для поверхностно-сциентистского сознания большинства философов, занятых комментированием результатов науки, рефлексом на них, но, в отличие, например, от работ Хайдеггера, ее трудно не понять, запутаться, приписывая авторам что угодно. Их выводы вполне ясные и требуют борьбы за другой характер развития, о котором люди если и говорят, то реально для перехода к нему ничего не делают. Тем больше она нуждается в Новом внимании, с учетом того, как далеко продвинулась наша цивилизация на пути отрицания жизни за прошедшие годы.

А продвинулась она в исполнении их самых критических предсказаний и горьких опасений насчет судьбы человечества, порождаемых возникновением «моторизованной истории», «самозабвенной инструментализацией науки», «саморазрушением Просвещения», его «регрессией в миф», «превращением в новый вид ослепления», в «тотальный обман масс» и т.д. Можно только удивляться проницательности авторов в оценке процессов, тогда зарождавшихся и в полной мере развернувшихся сейчас, в информационно-компьютерную эпоху, когда «то, что не поглощается числами, в конечном итоге единицей, становится для Просвещения видимостью, иллюзией, современным позитивизмом оно изгоняется в поэзию»;[Там же, 21] когда «мышление опредмечивается в самодеятельно протекающий, автоматический процесс, подражающий машине, им самим порождаемым лишь для того, чтобы она в конечном итоге смогла его заменить»[ Там же, 41] И «чем сложнее и изощреннее социальная, экономическая и хозяйственная аппаратура, на чье обслуживание системой производства уже с давних пор настраивается человеческое тело, тем беднее переживания, к которым способно последнее» [Там же, 53]. Наконец, «самым важным вопросом, перед которым стоит сегодня наше поколение – вопросом, по отношению к которому все прочие проблемы являются просто следствиями – является вопрос о том, может ли быть контролируема технология… (курсив мой – В.К.) Для его решения мы должны прибегнуть ко всем ресурсам, какие только доступны» [Там же, 59]!

Увы, по происшествии 70 лет развития цивилизации этот вопрос из важного стал роковым. Особенно в том смысле, что сейчас in toto его перестают ставить и даже видеть. Он заглушается восторженно-без(д)умными воплями о все новых и новых (инновационных) достижениях технологии, ее возможностях заменить «все»: природу, культуру, самого человека. Началось суицидальное затмение человеческого разума как созна(ва)ния, его сужение до технического мышления, замены логоса матезисом. Когнитизация духа, ведущая к омертвлению тела. Вплоть до бессмертия. Смотрят не дальше хода е-2 – е-4 и все в одном направлении: гонки технологий, роста ВВПотребления и комфорта. Самоубийственного превращения личностей в зомби, потом в киборгов, потом… Модерн перерастает в пост и трансмодерн, Землю окутывает слепящая Hi-tech Тьма, («прозрачная темнота», Хай-тьма) когда абсолютный максимум света совпадает с его абсолютным минимумом – темнотой. Иного, того света, зарождающегося в недрах этого.

Развитие событий, подтверждающее предсказания авторов, выявляет их главную, отличающуюся от всех критиков Светлой Троицы методологическую установку: то, к чему пришло человечество не результат «неправильного использования разума», а диалектическая суть того его типа, который возобладал в эпоху Просвещения, зародившись еще раньше, начиная с «Одиссея», в пост-архаическое время. Разум как отождествление и подчинение любой единичности всеобщему, т.е. как рациональная деятельность, какой она до сих пор была, инструментален «по определению», он овеществляет и отчуждает все, на что направлен и к чему прикасается. «Расколдовывая мир», он делает его мертвым, превращает в объект манипуляции, а могущество рационально действующего человека как субъекта этих манипуляций оборачивается выхолащиванием из него собственно человеческих начал. У человека остаются только качества, которые нужны для господства над природой, но которые одновременно превращают его в раба техники, когда средства, инструменты (техника) рациональной деятельности становятся его целями. А он их средством, материалом, опущенным на низшую, антропологически более примитивную ступень.

В настоящее время инструментально-деятельностная рациональность дошла до овладевающего постмодернистским поколением людей желания универсальной технизации и виртуализации всего сущего. Внешнего и внутреннего мира, вплоть до перехода в состояние «бессмертия» (безжизненности), в сущности, до всеобщей «поствитализации» нашей планеты и само-роботизации. Инструментализм стал технологизмом. Отказ человека от самого себя, от рода «Человек», культ(ивирование) мизантропии, антропофобия – это и есть «конечное безумие Просвещения», помрачение Разума и самоотрицание Прогресса, которые предрекали Хоркхаймер и Адорно, и которое стало на практические рельсы научных разработок, соответственно, опирающихся на них общественных движений типа Human+ и трансгуманизма. Движени(й)я к автогеноциду ^[1].

Реальность – это вечная борьба/любовь Света и Тьмы.

Свет – это Бытие. Тьма – это Ничто. Хотя согласно Книге Бытия тьма была раньше света: « В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: Fiat Lux = Да будет свет. И стал свет» [Бытие 1: 1-4, 5]. Однако в европейской, а потом мировой истории бытие и ничто начали меняться местами.

Свет – это Добро. Тьма – это Зло. Однако в европейской, а потом мировой истории добро и зло начали меняться местами.

Свет – это Жизнь. Тьма – это Смерть. Однако в европейской, а потом мировой истории жизнь и смерть начали меняться местами.

И продолжают меняться. По «ленте Мёбиуса». Коварный метаморфоз прогресса, общая ценностная формула которого: тьмой (для человека) становится свет. От слишком, нечеловечески яркого света («ярче тысячи солнц») темнеет в глазах. Слепящая тьма! ^[2].

2. Коммуникационизм как пред-шествие конца вещно-бытийной реальности.

«Диалектика Просвещения» – канонически алармистская книга. В ней не у(по)казан выход из тупика, в который зашло развитие цивилизации и который так убедительно описывается. Последующий прорыв человечества в космос и микромиры, информационно-виртуальная революция, приведшие к перерастанию модерна в постмодерн, у гуманистически, да и у всех (философски) мыслящих людей, этот тревожный пессимизм только усиливали. Но человеческая природа такова, что мы не можем не искать выхода, предлагая что-то позитивное. И Адорно пишет другую книгу: «Негативная диалектика» (1966), где, особенно не ссылаясь, но по смыслу учитывая более ранние попытки других представителей критической теории общества, особенно В. Беньямина, с его идеей «остановки истории», Г. Маркузе, с его дезавуированием позитивизма, разрабатывает новую модель Разума. Ищет позитив в «негативе». В отличие от гегелевско-марксистской, классической, его «отрицательная диалектика» опирается не на принцип тождества, а на принцип различия, т.е. непрерывного отрицания; она исходит не из целого, полностью подчиняющего себе элементы, а пытается сохранить их индивидуальность; а также отказывается от центризма единственного мега-субъекта, признавая возможность наличия множества равноправных целеполагающих инстанций. Подобный, состоящий из различий субъективный разум уже не подавляет объективную самость вещей, управляя ими извне, а взаимодействует с ними в точном смысле слова «(в)за-им-но». Эта модель диалектического разума фактически превращает бытие в становление, трактуя его не как Единое (тотальность), на чем всегда стояла метафизика, а как Многое (разнообразие) и представляет не в виде иерархически организованной системы причинно-следственных явлений, а как констелляцию (синхронную связь) его элементов, находящихся между собой в непрерывном диа(поли)логе.

Собственно говоря, в таких устремлениях автор был не оригинален, это движение (его начало, исходные положения) к неклассическому способу мышления в русле идей, ставших во второй половине ХХ века, после структурно-лингвистического поворота и информационной революции своего рода классикой. «Классикой неклассики», модернизма (в узком смысле слова) и постмодернизма. Которая предполагает отказ от бытия в пользу становления, от принципа тождества в пользу различия, субстанциализма в пользу реляционизма и, наконец, от вещей, тел, качеств и даже смысла. В пользу?... Как всегда загадочно, но по сути, данный процесс обобщил Ж. Деррида в концепте анти-онто-тео-этно-фалло-фоно-лого (с)центризма. Если переложить этого чудовищного концептуального монстра на русский язык, то будет: против-природы-бога-культуры-человека-чувственности-слова. В пользу «травы», ризомы = паутинной коммуникации и матезиса, которые заменяют д(е)рево жизни и логос. И вот, итоговое: в основу мышления кладется Ничто, реализм заменяется конструктивизмом, системно-структурная методология виртуально-сетевой, индивид, личность превращается в зомби, агента, сингулярность. Вместо антропологии провозглашается сначала смерть автора, потом субъекта, а в финале – «смерть человека», которая становится брендом постмодернистской модели реальности, что не просто усугубило тупики цивилизации, оно отражает/ведет к вырождению человечества. К уничтожению нашего жизненного, т.е. «метафизически-феноменологического», «традиционно-антропоморфного» мира [Подробнее об этом см.: Кутырев 2013].

Адорно жил еще вне этого контен(кс)та, он скорее чувствовал, нежели (пред)видел подобные перспективы. В отличие от него представитель второго поколения критической теории общества Ю. Хабермас столкнулся с постмодернизмом непосредственно. Идеями, которые продуцировались постиндустриальной информационно-коммуникационной революцией, вы(у)ходом человека в микро и мега-миры. С умалением значения вещно-бытийного выражения рациональности и индустриальной об(пере)работки природы, когда перестало быть принципиально важным различение объекта и субъекта, эмпирического и теоретического, истинного и мнимого. Столкнулся с заменой всего теоретического аппарата классической и даже неклассических физических моделей мира на так называемые постнеклассические, где бинарные оппозиции больше не важны, объект и наблюдатель растворяются друг в друге и среде. Однако оставаясь «человеком модерна», Ю. Хабермас считал эти радикальные постмодернистские новшества сомнительными и опасными. Непродуктивными. Особенно отказ от субъекта как носителя разума, «слова», логоса (сознания, мышления). «Модерн – незавершенный проект», который еще (по)работает, его надо только усовершенствовать. Нужен «новый субъект с новым разумом», в котором бы преодолевались их прежние недостатки. Преодолевались не путем отказа от рациональности, головную боль надо лечить не «деконструкцией» (отрубанием головы), как это делается в постмодернизме, а терапевтически, «щадяще». Лечить субъекта, его разум следует на базе возможностей, открывающихся в связи со вступлением человечества в информационную эпоху.

В истории общественной практики и духовной жизни известны Великие революции, Повороты, Разрывы, прославляются их герои, но мы не должны упускать, что были и бывают времена, когда торжествовал компромисс, есть и их герои, Реформаторы, При(ус)мирители, Оппортунисты. Ю. Хабермас – Великий «диалогист», теоретик консенсуса и конформизма, всегда стремящийся найти золотую середину, снять противоположности, встав в «третью позицию» в любом вопросе. За эту идеологическую позу, особенно привлекательную тем, что она (со)ответствует нынешней главной европейской ценности – Терпимости, он был награжден престижной международной научной премией «Бокал благоразумия». И выпил его до дна (вино, скорее всего, было легким, или разбавленное). В этом состоянии Ю. Хабермас хочет быть спасителем не только Разума и просвещения, но шире – Модерна, еще шире – Спаси(а)тель современной цивилизации. Насколько возможно и удалось ли это сделать, хотя бы в теоретическом плане?

Предлагаемый им «новый разум» опирается на сдвиги, происшедшие в постклассике, но в отличие от негативной диалектики он «положительный». В нем преодолевается монологизм и субъектная (кон)центрированность прежнего, инструментального, критика которого «приводит к реальным результатам лишь тогда, когда парадигма самосознания, самоотнесенности познающего и действующего в одиночку субъекта будет заменена другой парадигмой – принципом взаимопонимания, т.е. межсубъектными отношениями социально активных и склонных к обоюдному признанию индивидов»[Хабермас 2003, 321]. Инструментально-технологическую рациональность, ведущую к неограниченному господству людей над природой и друг другом, иерархичности и подчинению как образу жизни, надо заменить на рациональность взаимности и коммуникации, субъект-объектные общественные отношения на субъект-субъектные. Инструментальный Разум Просвещения, позволивший достичь человечеству громадных материальных результатов, но одновременно приведший его цивилизацию к кризису и патологии, должен стать коммуникативным. Тогда Просвещение приобретет второе дыхание, подлинно человеческий и гуманный облик. Коммуникативное действие существовало всегда, но как бы на периферии прогресса. Теперь, после и в результате информационной революции оно должно стать его основой. Спасение там, где опасность. Не отрицая человека как субъекта, его разумную природу и опирающуюся на нее цивилизацию, его основанное на логосе действие (помним, он против крайностей постмодерна), надо воспользоваться последними достижениями научно-технического развития, чтобы ис(перена)править его.

Коммуникация – это антропологическая форма информационной активности, про(воз)бужденная, пульсирующая, туда-сюда передающаяся, о-кликнутая и «кликающая» информация, ее «живая», функциональная ипостась. Коммуникативная рациональность возникает благодаря счастливой встрече рациональной деятельности и функционирующей информации, позволяя людям достигать понимания, координировать свои практические решения и объединяться в социальные общности. Вместо борьбы и подчинения, грубого столкновения эгоистических интересов на первый план выходят солидарность, язык, интеракция и дискурс. Вместо жестко иерархизированной Системы возникает Жизненный мир непрерывно координируемых отношений. Сохраняя лучшее «оттуда» и беря лучшее «отсюда», новая рациональность «содержит в себе коннотации свободно объединяющей, создающей консенсус силы дискурса, благодаря которому участники избавляются от своих субъективных воззрений ради рационально мотивированного согласия. Коммуникативный разум выражает себя в децентрированном миропонимании» [Там же, 325].

Итак, модерн, или индустриальное общество + постмодерн, или информационное общество = общество информационной индустрии, в котором монологизм субъекта инструментального рационализма сменяется интерсубъектным диа(поли)логом рациональной коммуникации. Возникает коммуникативный рационализм, который даст возможность нашей цивилизации идти вперед и дальше. Поскольку в ней теперь и волки сыты, и овцы целы. Страны рады, города рады, если (по)следуют по этому пути.

Однако, чтобы поверить в такой Happy continuation, надо точнее определиться, кто здесь волки, кто овцы, жизнеспособно ли, куда и далеко ли пойдет подобное гибридное генно-модифицированное создание: «овцеволк». По нашему мнению – далеко (и) в никуда. Ибо на самом деле, это место встречи, где происходит коварная диалектическая перверсия: поворотная ситуация шарнира, лента Мебиуса, западня. Охотничья яма коммуникационизма. Сначала в нее попадает общение, куда его, лишая внутреннего чувства и выхолащивая, с(за)талкивает рациональная деятельность, а потом сама рациональная деятельность, куда ее, предварительно опутав сетью и задушив, сталкивает коммуникация как, в пределе, чисто виртуальная корреляция элементов (агентов, «индигенов») Сети.

Рациональность и коммуникация по генезису – противоположности. Они аналогичны бытийным оппозициям деятельности и общения, которые в свое время стояли в фокусе интереса советско-марксистской философии (Л.С. Выготский, М. М.Бахтин, В.С. Библер, Э.В. Ильенков, А.Н.Леонтьев). И рассматривались фундаментальнее, чем в теории «коммуникативного действия», на которую опирается неомарксист Ю. Хабермас. Здесь нет возможности это доказывать, а главное, для нашей цели не нужно, единственно, о чем надо обязательно (на)помнить, что в отличие от деятельности, модус времени которой будущее, общение не рационально, а экзистенциально, эстетично, т.е. самоценно, оно не предполагает получение выгоды от и за счет другого, в нем выигрывают и проигрывают вместе. Участники общения живут настоящим, выражая качественное, феноменологическое отношение друг к другу. Из-за этого, в отличие от словесного диалога, общение нельзя сводить к языковой форме, дискурсу, оно предполагает целостного телесно-духовного человека. Но подобно тому, как в советском марксизме деятельность и общение «примирялись» преимущественно в пользу деятельности через трактовку общения в качестве ее разновидности, как вообще универсальный разум и выводимый из него рационализм интерпретируют любое сущее как свое другое, так и у Ю. Хабермаса коммуникация считается «типом рациональности». Сводится к ней. Любые нерациональные состояния и представления, как традиционализм с его религиозной трансцендентностью и светской (Ницше, Хайдеггер) экзистенциальностью, так и постмодернизм с его деконструкцией и антилого(с)центризмом (Деррида) в модерне, пусть даже «усовершенствованном», являются (уже, или еще) маргинальными.

Общение – господствующее состояние традиционных обществ, а коммуникация, если использовать этот, не употребляемый тогда в русском языке термин, есть разновидность общения. В ситуации модерна происходит оборачивание смыслов: общение, если использовать этот, выходящий из употребления в современном русском языке термин, становится разновидностью коммуникации. Называя коммуникацию общением, ее архивизируют, а называя общение коммуникацией, его модернизируют. И зря, потому что все искажается. Собственно коммуникация в ее новом, «индустриальном» качестве при-обретает уже другой смыл: она стала средством связи, обмена информацией, которая не предполагает диалога целостных субъектов, поскольку телесно-эмпирическое измерение в ней минимизировано вплоть до полного отсутствия. Если в общении люди со-переживают, то теперь они со-(не)общаются, коммуницируют. Информация является «рациональной схемой» общения, латинское слово коммуникация реально начало означать не общение, а со-общение, передачу сведений. Информация в индустриальном обществе еще не считается реальностью. Она – ее отражение. Она вторична, это «информация о» чем-то и про что-то. Соответственно, коммуникация – это связь, взаимодействие с переносом энергии, но не качеств и феноменологических характеристик предметов, как происходит (было) при общении. Коммуникация – рациональный(ое), абстракт(ное) общения(е), его о-безжизненная информационная калька.

И, наконец. На завершающем этапе информационной революции человечество совершает великое SaltoMortale: субстанциальный прыжок от «темных вещей», которые чувствуются и мыслятся, к отношениям, которые только мыслятся, и лишь потом, превратившись в образы и предметы искусственной реальности, чувствуются. Информация перестает быть отражением явлений, становясь «всем». То есть не знанием, не «информацией о» вещно-бытийном мире, а наоборот, когда вещно-бытийный мир рассматривается как ее проявление, тот или иной ее код. Теперь она первична, она сущность, «субстанция», то, что существует «на самом деле». Вещи остаются, но превращаются в «вещи-в-сознании», (Гуссерль, его гениальное предвидение информационной эпохи), уже не реального («старого»), который уходит в Традицию, а возможного, ментального, трансцендентального мира. Тела теперь – это «тела мысли», мысленные тела. Теоретический мир когнитивных конструктов. Соответственно коммуникация перестает быть средством связи между вещами, телами, субъектами, т.е. способом передачи их содержания. Она онтологизируется, становясь на место реальных тел, вещей и субъектов: The Medium is the Message (средство коммуникации есть сама Коммуникация) – объявил в конце ХХ века М.Макклюэн. Оказывается, что до, и без коммуникации у людей не может быть никаких понятий, они создаются в процессе коммуникации. «Трансмиссионная» модель коммуникации сменяется «конститутивной», т.е. бытийствующей. Теперь она – реальность. Новая. Встав на собственные ноги, она универсализируется, торжествует! Становится коммуникационизмом. Его адепты, К.-О.Апель, например, развивают идеи о том, что основой сущего является идеальное коммуникационное сообщество и, вспоминая Канта, он вводит понятие «априори коммуникации». Коммуникационный трансцендентализм! Буквально до абсурда, до патологии, считая коммуникацией всё, что можно вообразить, доводит коммуникационизм Н.Луман. Место Бога или материи (самое слабое, требующее веры, место в «староевропейской» метафизической философии), место кантовской трансцендентальной и гуссерлевской аналогизирующей апперцепции (самое слабое, требующее веры, место в обосновании трансцендентализма и феноменологии) отныне занимает коммуникация. Она, а не старая предметная реальность, нам «дана в ощущениях». Правда, на экранах, в окружающей нас светоносной компьютерной технике, которая задает концептуальную схему представлений о мире, порождающую, если ее не отрефлексировать, запутывающий суть проблемы презентистско-исторический кентавр коммуникативной рациональности. Который, с легкой руки Ю. Хабермаса, и выдается за разрешение противоречия между рациональной деятельностью и информационным общением (коммуникацией).

Так, задрав овцу общения и на(вы)рядившись в ее шкуру (шубу из мутона), вырос постмодернистский коммуникационный волк. А прежний, разорявший овечье стадо общения деятельностно-просвещенческий волк рационализма провалился в от(к)рытую ему этим новым, отныне самостоятельным постмодернистским хищником охотничью яму. Рационализм, вслед за общением, поглощается и переваривается коммуникационизмом. Не то, чтобы его специально уничтожают, объявляя, подобно экзистенциальным проявлениям человека, «иррационализмом». Он просто теряет смысл (его продолжающееся обсуждение – историческая инерция). Теперь рационально только то, что позволяет поддерживать коммуникацию. Всегда быть on-line – для функционирования в информационном мире вполне достаточно. Если же всё-таки говорить о коммуникативном мышлении в терминах логоса и рациональности, то это своего рода авторациональность. Она не имеет внешней цели. Фактически это пострациональность, то, что приходит на(в)место рациональности. Постмодернизм есть пострационализм, антилого(с)центризм, если в терминах Деррида. Коммуникативность. Знаменитое выражение Макклюэна можно перефразировать: «Рациональность коммуникации есть сама коммуникация». В таком качестве она становится уже противоположностью «старой» рациональности, которая еще есть, но уходит в традицию. «Настоящая», «подлинная», соответствующая своему понятию коммуникация направлена не на существующую реальность, а на самоё себя и в то же время от самой себя. К другому. В том числе к себе как другому. Вплоть до возникновения «Internet of things» (интернета вещей), «Internet of Everything» (интернета всего), а на самом деле, превращения всех вещей в коммуницирующие элементы интернета. В ком-мутацию как взаимодействие электронных импульсов. Мир – это Большой Компьютер (МБК). В отличие от общения в традиционалистскую эпоху и даже связи-коммуникации как обмене информацией о вещно-бытийном мире в эпоху индустриализма, коммуникация в нашем жизненном мире (не)бытийна. По своей субстанциальной сути она виртуальна.

И, (сверх)естественно, … бессубъектна. Вместо субъекта (рациональности) появляется агент (коммуникации). В отличие от субъекта агент (больше не важно, человек это или вещь) не обладает самостью, ибо всегда «представитель» (другого, «резидента»). А «резидент», в свою очередь, представитель первого агента, предстающего в качестве резидента. В результате резиденты-субъекты становятся агентами коммуникации. Критики постмодернизма нередко порицали его адептов за «смерть субъекта». Что, мол, за эпатаж и к чему такое жестокосердие. Но это была только последовательность. Субстанцией мировой универсальной сети является бесконечное число возможных отношений между её элементами. Их «природа», качественные характеристики не имеют значения. Если этим элементом является человек, то он лишается присущего ему облика, особенностей возраста, пола, национальности, физического поведения, т.е. идентичности. Он присутствует в ней без тела, мыслями, как концепт, через стиль и «ник», от его «экзистенции» остаются графические обозначения, «смайлики». Присутствует безвещно и бестелесно. Никакой чувственной, субстратной эмпирии. В оболочке коммуникативной рациональности возник коммуникативный виртуализм. Виртуальное (анти)бытие. (Ввести понятия: абытие, забытие, трансбытие?).

Агент виртуального бытия может быть не обязательно живым и не обязательно человеком. Для коммуницирования в Internet of Everything это неважно. Главное, чтобы были идентифицированные или неидентифицированные узелки, складки, складки складок и прочие «сингулярности» в потоках информации. Если этот агент будет маркироваться все-таки как человек, то, возможно, его назовут «человеческий фактор», «персона-ж». А если он (по старой памяти) интеллигент или (по оперативным воспоминаниям) интеллектуал, то теперь его правильнее называть интеллагентом. Вместо субъекта деятельности и общения – (интелл)агент коммуникации. Никакой, на которую надеялся еще Гуссерль, интерсубъект(ив)ности в коммуникационном мире не просматривается, не будет, а возникшая, с авторитетной подачи Ю. Хабермаса, мода на нее, толки о ней это та же попытка примирить, за(с)мазать противоположности бытия и небытия, реального и виртуального, действительного и возможного. В пользу второго. («Раскручивание» в нашей литературе этого заимствованного гибрида, сочиняя какого-то «овцеинтерволка» см.: [Интерсубъективность в науке и философии. 2014]). Справедливости ради надо сказать, что прозвучала и критика интерсубъективной программы – у А.Н. Павленко, в том же сборнике и в отдельной его монографии [Павленко 2012]. Но это один-окий гла(з)с человека, блуждающего в теоретических джунглях, причина невостребованности которого в том, что другие их обитатели всецело заняты пережевыванием добычи, утащенной с соседних, (при, по, за)граничных участков. Вместе они подвержены характерному для большинства подобных академических исследований пороку: зацикленности на теоретизме. Замыкаются на себя, занят(н)ые научным самоудовлетворением (на высшем уровне философичности в форме слияния трансцендентальной феноменологии с отказом от «я» в пользу «не-я» в религиозных практиках буддизма). Декларируя, признавая социальную природу познания, в собственной деятельности избегают объяснения проектно-исследовательских процессов характером реальной жизни, социума, технической практики. Выявляя причину распространения интерсубъект(ив)ности как «субстанции» коммуникационизма, готовы говорить даже о влиянии «соборности», кто позитивном, кто негативном, главное, чтобы не видеть главного, оче-видного: человеческой трагедии, обусловленной универсальной суперинформатизацией мира, экспансией компьютерных технологий, превращающих все сущее в под-данные элементы World Wide Greed. И критиковать это. Бороться с самоубийственной для человека, родового и целостного, тенденцией. Искать альтернативы, отклонения, звать к вечному, к философии жизни, к Ницше-Леонтьеву-Хайдеггеру, идя/плывя против течения своего времени! Субъект(ность)а невозможно сохранить без сохранения его Lebenswelt, рациональной вещно-бытийной деятельности и экзистенциального телесно-духовного общения. Живых людей, личностей.

Таков, по-видимому, может быть ответ на вопрос: «Кто приходит после субъекта?», сильно занимающий в последнее время переживающую «экстаз коммуникации» (Ж.Бодрийяр) современную философию. Должно бы быть уже ясно кто: субъектом становится Сеть! Средства (в т.ч. МИ) диктуют наши цели и предлагают свои решения. Но: «должно бы», а реально это будет «репрессивная» ясность, которой боятся, избегают, поэтому «третья линия» коммуникативной рациональности Ю.Хабермаса – бессознательная попытка скрыть от себя и человечества постчеловеческий характер эпохи пост(транс)модерна, в которую вступило человечество. Таков исторический смысл будто бы спасающих субъекта попыток скрестить ужа и ежа в теориях интерсубъект(ив)ности.[*] Субъект в них размывается, рассеивается. Это теоретическая ступень, пред-шествующая его превращению в агента, в узел при пересечении информационных потоков. Если человек-субъект все-таки «останется», то это будет ирреальный=виртуальный субъект. Когда его нет. «Гении филистерства» – так, скорее всего, сказал бы Маркс, а может быть и Хоркхаймер-Адорно, о новейших «неомарксистах», наследниках, но не последователях радикальной критики Просвещения, живи он(и) сейчас. Все это нежелание смотреть прямо в лицо процессам эрозии нашего вещно-бытийного (макро) мира, которая стала определяющей тенденцией развития современной цивилизации. Sic transit gloria mundi –– так проходит мирская слава человека, когда и насколько он становится пользователем, коммуникантом, ком-мутантом информационных потоков, т.е. мухой в виртуальной паутине, которую, в бытность субъектом-пауком, сам сплел. Светлая ему/ей память!

Мы с-виде-тели, кто с глазами, при--шествия Иного.

* * *

Великие мысли слишком важны, чтобы быть новыми. Они бывают даже банальными. Одна из таких мыслей: Большое видится на расстоянии. Мы до сих пор не оцениваем по достоинству и в судьбоносной перспективе то, что произошло с человечеством в ХХ веке. Несомненно, более значимое, чем наступление две тысячи лет назад новой эры или даже неолита, не говоря уже о таких пустяках, как открытие Америки. События в ХХ веке можно сравнить только с возникновением самого человека. Потому что они знаменуют начало его конца. Люди открыли, вступают и создают микро и мега миры, реальность которых не соизмерима с их биосубстратом, телесностью, не воспринимается органами чувств, а потом и мыслями. Ни по физическим параметрам, ни по скорости процессов. Сфера деятельности людей превысила сферу жизни. Они стали действовать в средах, где как целостные, естественноисторические существа жить не (с)могут. Перед расщеплением атома, проникновением в космос, информационно-коммуникационными средами, искусственным интеллектом бледнеют все прежние (колесо, железо, пар) достижения. Те были соразмерны человеку. А создаваемые высокими (NBIC) технологиями постчеловеческие формы сущего, наступая и пронизывая все поры социума, делая его «прозрачным» (когда нет внутреннего, за(с)крытого, личного, только моего = некоммуникативного = «темного»), теснят, выхолащивают, поглощают антропоморфную вещно-бытийную реальность, Um(lebens)welt человека, делая их традицией. Это и есть «конец света» (нашего), на смену которому приходят виртуальные (транс, сверх, гипер) миры и(на)нобытия. Они то, что после, вне, без, против человека. З(с)ияющая пустотой Тьма. «Тот Свет».

О, счастлив тот, кому дана отрада –

Надежда выбраться из непроглядной тьмы!

Что нужно нам, того не знаем мы,

Что ж знаем мы, того для нас не надо!

И.-В. Гете «Фауст»

* * *

Таким образом, за прошедшие 70 лет после публикации знаменитой работы М. Хоркхаймера и Т. Адорно «Диалектика Просвещения», с определенностью можно заключить, что культура Просвещения, по(за)раженная синдромом суицида, перерастает в культуру Смерти. Оторвавшись от божественного света, чистый разум стал о(про)свещать мир икс-лучами Люцифера, Князя того Света (теперь можно написать: образуется Люцифросфера). Делает его «транспарентным». Безжизненным = бессмертным. Это глубинная причина возникновения в странах Запада неореакционных социально-политических движений типа: «Тьма Просвещения».

Испепелённые огнем (небесным)! Унесённые ветром (солнечным)! В Пре-исподнюю. (В)верх пре-вращает-ся (в)низ. Если бы Лев Толстой жил в наше время, то желая осудить сущий мир, он написал бы не «Власть тьмы», а «Власть света».

«Нет, ребята, все не так, Света – тьма, нет Бога! В чистом поле васильки, Дальняя дорога» (В. Высоцкий). Как развертывается данный роковой процесс (дорожная карта) отказа от антропоморфного жизненного (вещно-феноменологического) бытия и кто его носители? Каков физический смысл постчеловеческих форм ре(вирту)альности? Насколько далеко мы зашли туда и как при этом, бедные, недалекие, особенно когда ученые, ослепленные светом технонауки, продолжаем себя обманывать?

Примечания

[ [*] ] Статья Диалектика Света в двух частях: ч.1 Диалектика (конца) Света и ч.2 Диалектика (того) Света.

^[1] Попытку защитить Просвещение от критики Хоркхаймера и Адорно у нас предпринимал М.А. Лифшиц: «Все то зло, которое может проистечь из преувеличения принципа пользы и целесообразности, из развенчания старых кумиров, вытекает, собственно не из самого просвещения, а из лакейства. Не будьте Смердяковыми, господа! Не будьте Смердяковыми, господа Горкгаймер (Хоркхаймер - В.К.) и Адорно, даже разочарованными в просвещении и желающими сохранить лакейство как таковое» // М. Лифшиц. Проблема Достоевского. Разговор с чертом. М. 2015. С.53. При всем нашем искреннем уважении к М. Лифшицу с ним трудно согласиться. Не позволяет, прежде всего, дальнейшее развитие событий, подтверждающее правоту критиков, а не апологетов просвещения.

^[2] Обстоятельная, глубокая трактовка света ( и немного тьмы) в истории философии, даже шире, в истории человеческой культуры, дана в работе А. М. Шишкова «Метафизика света. Очерки истории». СПб., 2012. Но все-таки она классическая, «доинформационная», не рассматривает свет в свете современности, постметафизики, возникновения микро, вирту и мегамиров.

[*] Вспоминается аналогичная деятельность по спасению теории отражения в советской марксистcкой философии от ее поглощения творчеством (деятельностью). Был создан и долго эксплуатировался оксюморон «опережающее отражение». Потом стали говорить про «отражение и творчество», потом про «отражение как творчество». Наконец, полностью победило творчество, упоминать об отражении стало признаком догматизма и отсталости. Та же судьба постига(н)ет рациональность… и, как увидим далее, много, много других понятий классической философии.