Как это было (первый год в АИК)

Предисловие.

Продолжая ностальгические воспоминания о периоде становления исторической информатики в России ^[1], рискну предложить читателям журнала «Историческая информатика» свои заметки о первых годах работы Ассоциации «История и компьютер» (далее – АИК). Текст этот был впервые опубликован в Информационном бюллетене АИК в 2000 г. ^[2] и отражает, скорее, впечатления автора по поводу описываемых событий, нежели анализ или даже первоначальное осмысление. Жанр заметок я бы определил, как квазимемуары, учитывая достаточно небольшой объем текста и явно чересчур скромный возраст автора. Но именно непосредственными впечатлениями интересен этот текст, который публикуется здесь с очень небольшими и несущественными сокращениями.

Так как же это все-таки было?

Когда смотришь назад сквозь дымку прожитых лет, иногда еще острее, чем это было в действительности, ощущаешь аромат неповторимой атмосферы, которая окружала тот или иной период жизни. Именно так думается о первых годах существования АИК, когда закладывались основы принципиально нового для нашей страны научного сообщества, когда подвижничество и энтузиазм были подчас важнее и продуктивнее научного анализа и строгости, когда десятки незнакомых прежде людей становились единомышленниками не только по свойствам своей натуры, но и по одержимости общей идеей…

Когда все это начиналось, я абсолютно не представлял себе, с чем мне придется столкнуться в ближайшие годы. Я не знал ни людей, ни хитросплетения их отношений – человеческих и академических, которые в Москве играют значительно большую роль, чем в провинции. Многое из того, о чем я был наслышан, на деле оказалось совершенно несостоятельным, в то же время для меня открывались такие вещи, о которых я раньше не мог даже и подумать. Мои провинциальные открытость и наивность обусловили довольно значительное число синяков и шишек, полученных в эти годы, но зато обеспечили, как мне кажется, довольно ясный и неискаженный взгляд на те процессы, свидетелем и участником которых мне посчастливилось быть.

Я не застал самое начало объединения, которое датируется 1992 г. В январе 1993 г. я впервые предстал перед Л.И. Бородкиным и, кажется, прямо тогда же написал заявление о вступлении в АИК. За моими плечами не было практически ничего, кроме интереса к компьютингу в истории и небольшого опыта преподавания курса количественных методов. Впрочем, в актив можно было занести еще участие в знаменитом ФПК 1985 г. в МГУ, который неоднократно упоминался в работах Л.И. Бородкина. Я полностью согласен с его оценками этого мероприятия самого начала перестройки.

Мне с ходу было предложено написать заметку в Информационный бюллетень АИК о состоянии дел в Барнауле с применением количественных методов и компьютера в истории. Писать пришлось, что называется, «с листа», не отходя от компьютера. Через пару месяцев заметка уже была опубликована, что меня очень поразило. Чуть позже я привык к иным темпам донесения результатов исследований до научной общественности, обусловленным быстротой «старения» актуальности информации в нашей сфере. И сейчас лишний раз понимаешь, какой огромный путь мы прошли в весьма «спрессованном» темпе за столь короткое время.

Практически сразу мне удалось договориться с Л.И. Бородкиным о стажировке, которая проходила в феврале-марте того же, 1993 г. Я постепенно знакомился с обитателями Лаборатории исторической информатики, порядками, царившими в ней, постигал тот удивительный культ работы, который всегда там царил. Хорошо помню, что почти каждый день в той или иной степени обсуждались проблемы АИК, хотя сама она была еще в то время сравнительно немногочисленна и находилась в преддверии своей первой (по многим параметрам учредительной) конференции.

Одним из самых сильных впечатлений от стажировки оказалась востребуемость Л.И. Бородкина со всех сторон. Я никогда до этого не встречал столь нужного всем человека. Практически нельзя было вести с ним какой-либо серьезный разговор дольше 2-3 минут, потому что по истечении этого срока либо приходил кто-то со стороны, кому именно на это время была заранее назначена встреча, либо раздавался телефонный звонок, либо приезжали люди из Владивостока и Калининграда, Мурманска и Алма-Аты с единственной целью – увидеть Л.И. Бородкина. По телефону звонили со всего мира, а уж если какой-то иностранец появлялся в Лаборатории, его оттуда потом клещами было не выдрать, поскольку здесь все говорили по-английски, всегда кипел чайник, и работала электронная почта (последнее тогда было если не экзотикой, то редкостью).

Коллектив Лаборатории, который составляли тогда помимо Л.И. Бородкина И.М. Гарскова, Т.Ф. Изместьева, Е.Б. Белова, В.В. Лазарев и А.И. Тихонов, остался в моей памяти как принципиально новая для меня модель научно-педагогического коллектива, где во главу угла ставилась только работа, она была единственным знаменем и единственным критерием в оценке всего происходящего. После каждого «погружения» в ту или иную дискуссию, я получал такой «пучок» свежих идей, подходов, мыслей, которого хватало надолго. Я учился мыслить структурированно, что впоследствии отразилось и на моей научной и педагогической деятельности. Постепенно я стал замечать, что новое отношение к науке и смежным с ней проблемам парадоксальным образом влияет на мое отношение к жизни и людям, многое непонятное становится понятным, а то, что казалось понятным, видится под совершенно иным углом зрения.

Я наблюдал, как принимались решения, обращал внимание на то, что выбирался пусть не очевидный, но практически всегда правильный путь. Я никогда впрямую не спрашивал Л.И. Бородкина о «ходе его мыслей» в каждом конкретном случае, но интуитивно делал для себя соответствующие «засечки» в собственном мышлении. И, надо сказать, это принесло мне впоследствии очень много пользы.

Когда я позже думал о том, почему коллектив Лаборатории претерпел вскоре существенные изменения, мне пришло в голову, что одной из причин мог быть некоторый разрыв в традициях между более молодой и более «пожилой» частью коллектива. Может быть, не хватило людей «промежуточного» типа… Не знаю… Но до сих пор очень жаль…

Тогда же я познакомился с двумя научными семинарами. Первый представлял собой широко известный семинар по количественным методам в истории, сыгравший весьма существенную роль в становлении нашего научного направления. Слушался доклад Питера Доорна (которого я увидел впервые, хорошо помню, что про него говорили, как про будущую европейскую знаменитость) об архивах машиночитаемых данных. Я тогда все это слышал впервые, все было необычно и очень интересно. Чуть смутила, правда, несколько излишняя, на мой взгляд, парадность этого мероприятия.

Второй – это традиционный семинар лаборатории исторической информатики, куда менее парадный, зато более неформальный, представлявший каждый раз мозговой штурм той или иной проблемы. Как правило, план его работы был довольно гибким, менявшимся в зависимости от того, кто приезжал или приходил в Лабораторию. Очень понравились две вещи – демократичность и внимание к словам каждого выступающего вне зависимости от его рангов. В то же время всегда сохранялся высокий уровень требовательности.

Довелось за время стажировки побывать и на заседании Совета по защитам диссертаций. Защищал докторскую диссертацию по источниковедению наш днепропетровский коллега В.В. Подгаецкий, все прошло успешно. Тогда впервые удалось посмотреть «в деле» целый ряд известных мне лишь по книгам людей.

Таким образом, стажировка оказалась весьма насыщенной, и, уезжая из Москвы, я чувствовал, что приобрел новых друзей и единомышленников, что начинается новый период в моей жизни, пока еще загадочный и таинственный, но ужасно интересный и многообещающий…

Предчувствия меня не обманули…

В начале апреля я снова приехал в Москву, чтобы принять участие в I ежегодной конференции АИК. Было порядка 50 человек, но кто-то все время приезжал, уезжал, поэтому в зале заседаний находилось человек 30-35. Как таковых больших докладов на конференции не было, как не было и секций, вернее сказать, они сменяли друг друга при одном и том же составе участников. Слушая своих коллег, я понимал, что историческая информатика только-только начинает развиваться, разумеется, есть уже несколько центров, определяющих ее развитие на сегодняшний день, но общий уровень был в целом стартовым. На этом фоне сообщения наших зарубежных коллег В. Левермана и П. Доорна выглядели гроссмейстерскими.

Вместе с тем все это создавало не ощущение потерянности, а желание догонять. И среди нас были люди, которые не только хотели этого, а еще и знали, как это надо делать. Речь идет прежде всего о избранном тогда же председателем Совета АИК Л.И. Бородкине, авторитет которого все эти годы остается таким же непререкаемым, каким был и тогда. Мне тоже довелось быть избранным в Совет, я понимал, что это не признание каких-то заслуг (их не было), а щедрый аванс. Правда, и желание отработать его было очень большим.

На конференции произошла встреча с моим старым знакомым Сергеем Григорьевичем Кащенко из Санкт-Петербурга, которая здорово меня подбодрила. Да и число новых знакомых стало расти буквально в геометрической прогрессии. Мне кажется, что тогда всех нас (или по крайней мере большинство) связывала мысль, что мы присутствуем при чем-то совершенно новом, что мы причастны к созданию научного сообщества, которому предназначено жить в XXI столетии. И ради этого не жалко было никаких усилий.

Я хорошо помню, как Л.И. Бородкин постоянно подчеркивал мысль о необходимости именно горизонтальных связей в Ассоциации в противовес господствовавшим в то время научным сообществам, основанным на вертикальных связях. И он не просто говорил об этом, а внедрял этот принцип в жизнь. Может быть именно поэтому в АИК на первых порах демократичность была абсолютной, люди ценились не только (и не столько) по их званиям, степеням и прежним заслугам, сколько по вкладу в общее дело. И это казалось вполне естественным, так же как вполне естественным стало постепенное возвращение к обычным шкалам измерения после того, как АИК стала сложившимся научным организмом.

В том же году, когда конкретно – уже не помню, поскольку это происходило поэтапно, мне впервые довелось познакомиться с написанными в Лаборатории программами обработки данных, я имею в виду программы QDC и FUZZYCLASS. «Нечеткая» классификация объектов, допускающая их вхождение в несколько классов одновременно, заставила по-новому посмотреть на уже известные материалы, прежде всего археологические. Для меня это было началом довольно объемной работы, завершившейся впоследствии написанием небольшой монографии.

В 1993 г. еще можно было свободно ездить в командировки, поэтому мне повезло тогда бывать в Москве чуть ли не каждый месяц. Это давало возможность видеть постепенное становление нашей Ассоциации, укрепление ее «корневой системы» и отдельных «ветвей». Второе было крайне важным, поскольку развиваемая модель научного сообщества должна была опираться именно на сильные региональные отделения. К тому же разные города и университеты оказались в разных стартовых условиях, а, как показывает практика, это обстоятельство серьезно мешает развитию, так что необходимо было обеспечить определенное выравнивание.

В мае я впервые отметил свой день рождения в Лаборатории (впоследствии это приходилось делать не раз) и окончательно почувствовал, что наше сообщество – это не просто союз единомышленников, но еще и круг друзей и товарищей, в котором можно решать не только производственные вопросы.

Летом мне посчастливилось быть участником первой делегации АИК на ежегодных конференциях Международной Ассоциации «History & Computing» в австрийском городе Граце. От этой конференции у меня осталось два основных впечатления. Первое из них связано с ощущением постоянного праздника. Это была моя первая поездка за границу вообще. Поэтому сама атмосфера конференции, общение с коллегами, обстановка – все было впервые и вновь, все было захватывающе интересно и необычно. Второе впечатление – это постоянное напряжение, связанное со вполне естественным волнением от дебюта на столь представительном форуме, языковой средой, чувством ответственности. И все же сейчас вспоминается прежде всего праздник. Тем более, что наша делегация, как представляется, выполнила поставленные перед ней задачи.

Впереди были осень и международная школа по исторической информатике в Москве, однако, неожиданно пришлось поехать туда еще в сентябре. Где-то в начале этого месяца позвонил Л.И. Бородкин и сообщил, что в результате дружественной акции ряда британских университетов и других организаций собрана и передана в дар нашей Ассоциации компьютерная техника, которая уже прибыла в Москву. Суть этой акции подробно освещалась в свое время на страницах Информационного Бюллетеня. Конечно, все это было далеко не высшего качества и последних моделей, однако, в наших условиях, когда практически вообще не было ничего, значение такого подарка трудно переоценить.

Я прилетел в Москву вместе с двумя нашими компьютерщиками, с которыми мы пару дней обследовали технику, паковали ее и отправляли в Барнаул. Мы привезли в итоге несколько персональных компьютеров в полном комплекте, пару мониторов и принтеров. Все это сослужило свою добрую службу, а два «Амстрада» до сих пор (эти строки пишутся 1 марта 2000 г.) находятся в эксплуатации.

Ну, а упоминание о II Московской школе по исторической информатике должно пройти, что называется, отдельной строкой. Одним из ее символов стал для меня обгоревший «Белый Дом», который я мог видеть из окна своей комнаты в главном здании МГУ, другим – комендантский час. Вспоминается, как после небольшой вечеринки с тичерами в Лаборатории Манфред Таллер пригласил коллег посидеть к себе в гостиницу, а время уже шло к началу комендантского часа. Когда наутро я спросил у Л.И. Бородкина, как же он добирался домой, он грустно посмотрел на меня и тихо-тихо и очень серьезно ответил: «Огородами…».

О московских школах тоже написано очень много, и трудно не повториться. Праздничная обстановка «интеллектуального пиршества» не забудется никогда. Было что-то в этой школе, если все восемь тичеров нисколько не колебались – приезжать им или не приезжать. Были и смешные моменты. Когда во время неформального мероприятия мой барнаульский коллега Дмитрий Колдаков заиграл на гитаре «Yesterday», Л.И. Бородкин заметил, что мы слушаем сибирскую музыку, на что Кевин Шурер без тени улыбки заметил, что он всегда считал это английской музыкой…

А закончился для меня этот бурный и насыщенный год поездкой в Екатеринбург на совещание по Уральскому региональному банку данных. Конференция была весьма любопытной, но мне больше запомнился поход в гости к Татьяне Ивановне Славко, где за неторопливой и очень интересной беседой время пролетело настолько незаметно, что уезжать пришлось на каком-то случайном автобусе, поскольку рейсовые уже не ходили.

Когда я, находясь в очередном поезде, мысленно подводил итоги уходящего 1993 г., мне казалось, что началась совсем другая жизнь. В ней было много необычного и интересного, но главным стало обретение какого-то нового смысла жизни, новых друзей, новых идей… Этот запал сохранялся еще несколько лет, пока шел «романтический» период становления нового направления и нового научного сообщества. Впереди были ненаписанные еще статьи и книги, новые знакомства и встречи, неизведанные города и страны. Когда-нибудь вся эта романтика тоже должна была кончиться, но этого так не хотелось…

Небольшой комментарий.

Конечно, за 17 лет многое изменилось, включая и самого автора. Наверное, сегодня я написал бы о том же самом немного по-другому. К сожалению, не все упомянутые в заметках коллеги живут и здравствуют. В 2004 г. умер В.В. Подгаецкий. Совсем недавно, осенью 2017 г. ушел из жизни Д.В. Колдаков. Многие поменяли места работы, города проживания, тематику научной работы… Но, несмотря на все изменения, жив дух творчества и доброжелательности, который всегда был присущ нашему научному сообществу. Пусть так будет и дальше…