Тургеневские места в мемуарах и прозе писателей русской эмиграции первой волны

Тишина Ирина Николаевна журналист, ГБУК г. Москвы "Дом русского зарубежья имени Александра Солженицына" 109240, Россия, г. Москва, ул. Нижняя Радищевская, 2 Tishina Irina journalist at House of Russian Emigre Community named after Alexander Solzhenitsyn 109240, Russia, Moscow Oblast, Moscow, str/ Nizhnyaya Radishchevskaya, 2 tishina70@mail.ru

По мнению большинства русских писателей-эмигрантов первой волны, основной их задачей, а шире – миссией, было осуществление культурного посольства дореволюционной России в странах их проживания, то есть сохранения и популяризации культурного наследия своего Отечества за его пределами. Определение сути русского беженства - «Мы не в изгнании, мы – в послании», высказанное впервые Н. Н. Берберовой и поддержанное И. А. Буниным, З. Н. Гиппиус, Д. С. Мережковским, Б. К. Зайцевым и другими деятелями Русского зарубежья, - стало смыслообразующим в процессе поиска своего места в инокультурном окружении для основной части русских гуманитариев. «Культурные границы» современного мира таким образом приняли ту не совпадающую с политическими границами конфигурацию ^{[7, с. 236]}, которая и по сей день не теряет своей актуальности и сохраняет своеобразие.

Воплощением подобного «культурного посольства» России в Европе для писателей русской эмиграции первой волны стал Иван Сергеевич Тургенев, чей многолетний опыт межкультурной коммуникации, способность эффективно творить на чужбине и само творчество ^{[2, с. 230]}, обращенное к России и ее чаяниям, могли служить ориентиром и для его соотечественников спустя более трех десятилетий после смерти писателя. Актуальность тургеневского опыта и тургеневского творческого наследия – неотъемлемой части общенационального культурного наследия - для русских поэтов и прозаиков за рубежами России подчеркивали Б. К. Зайцев и П. Н. Милюков, К. Б. Бальмонт и З. Н. Гиппиус.

Отметим, что данный вопрос сегодня имеет не только сугубо историко-культурное значение – роль «Русского зарубежья» в современной межкультурной коммуникации (даже с учетом ее глобализационного контекста ^{[10, с. 16]}) трудно переоценить: те ценности и смыслы, которые развивает сегодня Европа, тесно связаны с «миграцией смыслов», создающих, помимо прочего, пространство диалога ^{[6, с. 6-34]} различных культур.

Особое значение в данной связи приобретает символизация пространственных локусов, позволяющая фокусировать взгляд контрагента диалога на значимых для его собеседника культурных акцентах ^[11]. Так называемые тургеневские места – место действия «Записок охотника» и других произведений писателя, окрестности родовых имений «Спасское –Лутовиново» и «Тургенево» в Тульской и Орловской губерниях - невозможно было увезти с собой в изгнание подобно любимым томикам «Дворянского гнезда» или «Отцов и детей» и сохранить вне родины как национальное достояние. Однако с течением времени в сознании, а затем и в творчестве писателей русской эмиграции первой волны из осязаемой, материальной плоскости тургеневские места «переместились» в иную – духовную – сферу и стали неотъемлемой частью общенационального духовно-культурного пространства. Воспоминания о тургеневских местах вызывали у писателей-эмигрантов целый ряд ассоциаций с Отечеством и отечественной культурой и литературой, с чем-то исконно русским, «почвенным», несмотря на известный тургеневский европеизм. Тургеневские места стали играть совершенно особую роль и в процессах сбережения национального самосознания и культурной самоидентификации русских в изгнании, что нашло свое отражение в мемуарной и художественной литературе русской эмиграции.

Первые «обозначения» тургеневских мест на литературной карте Русского зарубежья, сделанные на чужбине, принадлежат Борису Константиновичу Зайцеву. Интерес Б. Зайцева к тургеневской тематике не случаен, поскольку Борис Константинович - «писатель-орловец», земляк И. С. Тургенева, до эмиграции - владелец имений в Орловской, Тульской и Калужской губерниях. В двух романах из знаменитой зайцевской трилогии так называемых литературных биографий – в романах «Жуковский» и «Жизнь Тургенева» - писатель очерчивает границы уникального топоса в Центральной России, где родилось большинство русских писателей и поэтов первого ряда. В «Жуковском» в первых же строках повествования о родине поэта в селе Мишенском под тульским Белевом он отмечает: «В необъятной России как бы область известной гармонии – те места Подмосковья, орловско-тульско-калужские, откуда чуть не вся русская литература и вышла». ^{[3, с. 19]}

В романе «Жизнь Тургенева» первые строки – описание родины И. С. Тургенева – Орловской губернии, заканчиваются словами: «Это предчерноземье. Место встречи северно-средней Руси с южною. Москвы со степью. К Западу заходя в Калужскую, к северу в Московскую, области Тулы и Орла являются как бы Тосканою русской. Богатство земли, тучность и многообразие самого языка давали людей искусства. Святые появлялись в лесах севера. Тургеневы, Толстые, Достоевские порождены этими щедрыми краями» ^{[4, с. 185]}.

Возможно, сравнение тульско-орловской земли с итальянской Тосканой навеяны Зайцеву книгой его друга П. Муратова «Образы Италии». Сравнение центральной России с итальянской провинцией – несомненно, специфический взгляд русского писателя в эмиграции, пользующегося, в том числе, и европейской «оптикой».

Зайцев понимал, что читателями романов будут не только представители старшего поколение русских беженцев, но и их дети и внуки, никогда не жившие в России или увезенные из нее в раннем возрасте. Отсюда – и «общеевропейские» сравнения, и стремление сохранить, запечатлеть в деталях, в оттенках «русскость» навсегда ушедшего помещичьего быта через описание тургеневского имения в Спасском-Лутовинове. Сама тургеневская усадьба – микрокосм, маленькое государство, средоточие всего, что формировало духовный мир и будущую творческую лабораторию И. С. Тургенева.

Вначале Б. Зайцев дает конкретные координаты имения, а затем воспроизводит масштаб его, обозначая во времени: «…Огромное барское поместье, в березовой роще, с усадьбой в виде подковы, с церковью насупротив… В начале прошлого века это как бы столица маленького царства, с правительством, чиновниками, подданными. Даже колонии были: разные подчиненные имения и села, всякие Любовши, Топки, Холодовы…» ^{[4, с. 185]}.

Затем автор романа воспроизводит удивительный мир живой природы, населяющий Спасское, особенно – мир птиц, к которым маленького Ивана тянуло с раннего детства: «Мало ли всяких иволг, кукушек, горлинок, малиновок, дроздов, удодов, соловьев, коноплянок жило в спасском приволье? В дуплистых липах гнездились скворцы… Вокруг дома – реющая сеть ласточек…» И, конечно же, мир пчелиный: «Зной – тишина, белая зеркальность вод, цветенье лип, пчелы, смутный, неумолчный гул в парке полутемном…» ^{[4, с. 185]}.

Автор романа, принадлежа к тому же классу помещичьего сословия, что и Тургеневы, тем не менее, далек от идеализации дворянского быта, дворянской культуры в целом: писатель «не забыл» упомянуть о положении дворовых и крепостных крестьян имения, о деспотических наклонностях и сложном характере Варвары Петровны Тургеневой, не смягчая их нравственную оценку. Мир дворянской усадьбы – миф, воспоминание, символ потерянной России, — явлен писателем-эмигрантом всесторонне и объективно для того, чтобы сохранить всю полноту его бытия и понять истоки мировоззрения и творческого начала И. С. Тургенева, ставшего символом России за ее рубежами.

Особую смысловую нагрузку тургеневские места и упоминания о И. С. Тургеневе несут в произведении И. С. Шмелева «Пути небесные». Книга Шмелева «балансирует» между художественным произведением и документальным повествованием, поскольку писатель изобразил черты личности и нюансы биографии реальных людей: главный герой романа – дядя супруги писателя Виктор Алексеевич Вейденгаммер. Из биографии И. С. Тургенева мы знаем, что оба брата – Иван и Николай Тургеневы – учились в Москве в частном пансионе Вейденгаммера, и в романе Шмелева на первых же страницах автор указывает на происхождение своего героя из семьи основателя «благородного пансиона» для дворянских детей.

Писатель добавляет к тому же, что в семье хранилось воспоминание, «как старик Вейденгаммер заставил раз юного Тургенева ходить в талом снегу по саду, чтобы расходить навалившееся “весеннее онемение”…» И такому же «воспитанию», обращает внимание автор, подвергался и сам Виктор Алексеевич, и – «не без пользы». ^{[9, с. 82]}

Параллели с И.С.Тургеневым и героями тургеневских произведений — Базаровым и Лизой Калитиной — возникают в тексте и далее. К примеру, Вейденгаммер вспоминает о поре своего идеологического взросления: «Сороковые годы ознаменовались у нас увлечением немецкой философией, шестидесятые – естественными науками. В итоге последнего увлечения – крушение идеализма, освобождение пленной мысли, бунтарство, нигилизм…» ^{[9, с. 83]} Главная героиня романа – Даринька, как и упоминаемая в тексте произведения Лиза Калитина из тургеневского «Дворянского гнезда», по-настоящему религиозна, но, в отличие от Лизы, в монастырь не уходит, а выходит из него, дабы нести свой крест в миру…

В «Дворянском гнезде», по мнению автора предисловия «Опыт духовного романа» к книге Шмелева А. М. Любомудрова, человек и мир осмыслены в рамках секулярного сознания, а в «Путях небесных» - православного мировоззрения. ^{[9, с. 41]} В контексте православного мировосприятия герои Шмелева, восприняв назначение в неблизкий от Москвы и Санкт-Петербурга Мценск как веление свыше, отправляются в заповедные места «между Тулой и Орлом», где совсем недалеко от их нового имения располагается один из духовных центров России – легендарная Оптина Пустынь…

«В Уютове, под Мценском, - подчеркивает автор романа, - прошла самая важная часть жизни Дарьи Ивановны и Виктора Алексеевича». ^{[9, с. 507]} «Тихим июльским вечером» - любимым временем тургеневской прозы – они впервые увидели пасхальный Мценск, где «пахло свежими огурцами, земляникой, сеном с покошенных откосов, с берегов недалекой Зуши. Золотой купол белостенного собора открылся им на горе, и донесло разливный звон мценских колоколен…» ^{[9, с. 510]}

В семи верстах от Уютова, как оказалось, располагалось и тургеневское Спасское - Лутовиново. «Соседи, может быть, и знаменитого писателя увидят, познакомятся», - думает Виктор Алексеевич, слушая рассказы ямщика по дороге в новое имение. ^{[9, с. 519]} Отметим, что время завершения повествования второго тома – 1877 г., — третий том, вероятно, рассматривал бы события 1878 г., в котором И. С. Тургенев приезжал в Спасское за несколько месяцев до кончины брата Николая Сергеевича в селе Тургеневе, что располагается в 18 верстах. Из писем Шмелева И. Ильину следует, что в третьем томе «Путей небесных» писатель планировал «познакомить» своих героев с Тургеневым. ^{[5, с. 377]}

И. С. Шмелев вводит в роман еще одно «тургеневское лицо»— бывшую дворовую Варвары Петровны Тургеневой Аграфену Матвеевну. «Мудрая, богомольная» Аграфена перешла из Спасского в Ютово и «ютовских ребят выходила», пользуясь непререкаемым авторитетом. Аграфену уважают жители Ютова, любят воспитанные ею барчуки. Ей доверяет местная юродивая Настенька, и новые господа, конечно же, поняли и приняли простой и в то же время независимый ее характер. «…Из-под деспотички, какой была ее барыня, — рассуждает В. А. Вейденгаммер, — остаться такой, без единой черточки рабы!..» ^{[9, с. 528]}

Близость двух имений и контакты спасских и ютовских жителей подчеркиваются Шмелевым в описании празднования дня рождения Аграфены Матвеевны в Ютове: «В просторной, чистой людской сидели гости: ямщик Арефа, попадья с дочкой Надей, бывший бурмистр из Спасского и ребята Ютовы…» ^{[9, с. 530]} Присутствовал здесь и старший сын Ютовых – «в красной рубахе, с дубинкой», с нарочитой грубостью обращавшийся с новыми хозяевами имения, за что получил и смутивший его вопрос от Вейденгаммера: «Под Базарова запущаете или под Марка Волохова?..» ^{[9, с. 530]}

Старший Ютов «раскрылся», заведя разговор о покойной матери, а затем и о своей няне Аграфене Матвеевне: «Узнаете ее – оцените. Много повидала, много знает… Тургенев, как приедет из-за границы, посылает за ней повидаться. Много у него в рассказах от Матвеевны. Прочтешь «словечко» — Матвеевна наша!..» ^{[9, с. 534]}

Аграфена, по словам Ютова, хорошо знала Лукерью – «с хутора Алексеевки, помните – «Живые мощи»? ^{[9, с. 534]} Искренне удивившись, что новые хозяева не читали знаменитого тургеневского рассказа «Живые мощи» из легендарных «Записок охотника», Ютов воскликнул: «Это ведь здешнее, вся округа знает, из стариков. Там-то и есть это… “Красота Господня”». Спасский бурмистр Тихоныч, по словам Ютова, поведал ему о том, что муж Аграфены Василий Поляков – бывший возлюбленный Лукерьи,— «крепко друг друга полюбили, а кончилось “мощами”». «Матвеевна за святую почитает эту Лукерью», — добавил старший Ютов смущенному в свою очередь Виктору Алексеевичу, которому из рассказа только «помнилось что-то смутное…кто-то болел в сарае?...»

И. С. Шмелев как бы «дописывает» образ и биографию жены Василия Полякова в рамках другого художественно-документального произведения, другого места, но — в непосредственной близости к Спасскому, по сути помещая Ютово-Уютово в тургеневский культурный ареал, где герои литературных произведений существуют вместе с реальными людьми из окружения И. С.Тургенева, а тургеневские реминисценции придают этому ареалу еще больший объем. Не случайно появление в духовном романе Шмелева самого «христианского» рассказа Тургенева и его героев в свете одной из основных задач, стоящих перед автором: показать путь обретения веры неверующим интеллигентом.

Конечно же, в художественное пространство романа попали и толстовские места, находящиеся, как и Мценск, на линии соединения Тулы и Орла, в ареале «русской Тосканы». «Много надо прочесть, вырешить главное», — ставит перед собой новые цели на новом месте Виктор Алексеевич, — В Ясной Поляне побывать…» ^{[9, с. 523]}.«Здесь можно работать, думать, — утверждается в своих ощущениях главный герой романа. — Вздор, будто провинциальная глушь засасывает. Вся Россия живет в глуши и творит. Только тут можно уйти в себя, понять жизнь. Жить от земли, с народом, с его правдой… да, Толстой прав…» ^{[9, с. 522]}.

Поселяя своих героев в счастливое Уютово, Шмелев почти замыкает единое духовно-культурное пространство «Путей небесных», в которое, наравне с православными русскими святынями – Троице-Сергиевской лаврой, Страстным монастырем, Богоявленским собором в Елохове, московскими храмами Святителя Николая и мценскими храмами и монастырями, – «вписаны» заповедные места России, связанные с именами великих национальных писателей. Тургеневские места в этом пространстве и «тургеневском» времени образуют уникальный «тургеневский хронотоп», позволяющий понять авторский замысел романа и атмосферу, в которой предстояло «узнать счастье» и «очиститься» его главным героям…

Почему же места «русской Тосканы», где жили и творили титаны отечественной литературы, писатели русской эмиграции продолжали, как и на родине, называть преимущественно «тургеневскими»? Ответ на этот вопрос мы найдем в мемуарах «Прошлое» Николая Александровича Цурикова, литератора, видного общественного и политического деятеля Русского зарубежья, составленных из отдельных очерков, опубликованных в разные годы изгнания. Николай Александрович родился в Чернском уезде Тульской губернии, где неподалеку от имения его отца «Огничный хутор» находились имения сыновей Л. Н.Толстого – С. Л. и И. Л.Толстых, владения баронов Дельвигов и село Тургенево – родовая усадьба И. С. Тургенева по отцу.

«…Мы назвали свои места “тургеневскими” потому, — объяснял Н. А. Цуриков, — …что ряд увековеченных им и общеизвестных теперь мест суть подлинно существовавшие… Бежин луг, никому дотоле не известная Красивая Мечь, прославленная Касьяном, маленькая, незаметная у оврага Колотовка, где Яков Турок зачаровывал своей “Не одна во поле дороженька”…, — все они, не выдуманные, а существовавшие в наше время, находятся неподалеку от Спасского-Лутовинова… У Лескова наш быт, у Тютчева, Толстого, Фета наша природа, у Бунина вся наша и убогая, и прекрасная деревня… Тургенев сделал для нас больше: он, так сказать, воспел наши места, назвав их по имени, вот почему мы – провинциалы – с гордостью и называли их “тургеневскими”…» ^{[8, c. 208-209]}.

Для Н. А. Цурикова тургеневские места – малая родина, вспоминания о которой неотделимы от имени И. С. Тургенева. Очевидно, какой болью отзывались эти воспоминания в сердце мемуариста, однако долг свидетельствования призывал сохранить образы этих мест как общенациональное достояние — для тех, кто будет постигать свое Отечество только по книгам и рассказам родителей…

Таким образом, тургеневские места в художественной литературе и воспоминаниях писателей русской эмиграции первой волны стали определенным символом, семантическим знаком, вписанным в единое русское духовно-культурное пространство и несущим смыслы родины, «русскости», «почвенности» и, в то же время, через образ самого И.С.Тургенева входящим и в общеевропейский культурный контекст.