Границы контакта Я и не-Я как пространство трансформаций диспозиций личности

Шаповал Ирина Анатольевна ORCID: 0000-0003-4285-2810 доктор педагогических наук профессор, ФГБОУ ВО "Воронежский государственный педагогический университет" 394043, Россия, Воронежская область, г. Воронеж, ул. Ленина, 86 Shapoval Irina Doctor of Pedagogy Professor, Voronezh State Pedagogical University 394043, Russia, Voronezhskaya oblast', g. Voronezh, ul. Lenina, 86 irinashapoval@yandex.ru Другие публикации этого автора

Введение. Актуальность постановки проблемы связи границ Я и не-Я с диспозициями личности определяется глубоким системным кризисом современного мира. Сознание размытости, разорванности, нестабильности границ делает жизнь человека проблематичной и требует от него постоянной смены диспозиций относительно меняющихся социокультурных норм и ценностей. Свобода выбирать или конструировать свой способ бытия в мире, искать и исследовать альтернативные миры, освобождающие от манипулирования извне, – достижение постиндустриального общества – для многих видится личным бременем. Адаптивные компромиссы ^[24] могут реализовываться в личностно-индуцированным изменении норм в условиях компромисс-селекции социальных институтов, организаций, групп и выбора из них человеком доминирующих, субкультурных или маргинальных опций. Другой вариант – использование «лазеек» в нормах и правилах, переходящее в тенденцию, кумулируемое и изменяющее казавшиеся вечными нормы и ценности.

Деформации самоотношения, саморегуляции, ценностных ориентаций современников в условиях недоверия к обществу, государству и друг другу становятся основой субъективной девальвации и отрицания социальных ожиданий и развития иммунитета против социально-психологического давления в виде черствости, дефицита ментализации, виктимности, социальной эксклюзии, девиаций межличностных отношений. Институализация конфликтности, насилия, проституции, этнической и межличностной нетерпимости, инфляции нравственности определяет декультурацию личности (Е. В. Руденский): распад ее связей с культурой, социальными группами и значимыми лицами; утрату социоадаптивной, смысловой и экзистенциальной регуляции поведения. Неэффективные формы адаптации индивида в больном обществе квалифицируются как социальные болезни личности (Э. Фромм).

Контакт Я и не-Я – это, прежде всего, осознавание и поведение, направленное на принятие приемлемого нового и отвержение неприемлемого ^[11]. В этом плане внутренняя диспозиция личности представляет собой ком­плекс мотивационных, аффективных и когнитивных компонентов, а многочисленные формы ее выражения выступают ее индикаторами ^[24]. Благодаря тому, что на границе контакта Я и не-Я опасность отвергается, помехи преодолеваются, отбирается и усваивается что-то новое, личность изменяется и развивается.

Исследовательскую проблему нашей работы и ее научную новизну представляет вопрос характеристик пространства, в котором происходят трансформации диспозиций личности и в качестве которого мы видим границы контакта Я и не-Я.

Предмет исследования: границы контакта Я и не-Я – пространство «между», в котором формируются и трансформируются диспозиции личности в широком контексте взаимодействий Я и не-Я. Проблемный аксиоматический анализ не имеющей единого подхода проблемы исследования, включая ее постановку и интерпретацию, выступают методами исследования.

Общее содержание работы.

Изучение дефиниций диспозиций личности и границ контакта позволяет обнаружить специфику их взаимосвязи.

Трактовки понятия диспозиций личности разделяются относительно их базового концепта:

· Диспозиции как личностный феномен выражают: направленность, внутреннюю позицию личности по отношению к социальному миру; внеситуативные смысловые структуры (смысловые диспозиции), консервирующие инвариантный жизненный смысл объектов и явлений в латентном, инактивном виде; жизнестойкость как совокупность установок во взаимодействии людей с миром; систему индивидуальных, избирательных сознательных связей личности с различными сторонами действительности (Л. И. Божович; Д. А. Леонтьев; С. Мадди; В. Н. Мясищев).

· Диспозиции как некая готовность, или потенциал поведения отражают: психонервную готовность, сложившуюся на основе опыта, направляющую и влияющую на динамику реакций индивида на объекты или ситуации; настройку субъекта, готовность к появлению в нем психических или моторных актов адекватного ситуации созерцательного или действенного отражения; предрасположенность субъекта к оценке и определенному способу поведения, выражающую взаимоотношение потребностей и условий деятельности; потенциал поведения, связанный с достижением внутренней психологи­ческой организации, адаптированной к внешнему окру­жению (Г. Олпорт; Д. Н. Узнадзе; В. А. Ядов; R. A.LeVine).

· Диспозиции как аттитюд или социальная установка объясняются в качестве функции структуры межличностных отношений, аттитюдной системы основных реакций человека на социальный объект, установочных отношений личности и т.д. (Дж. Э. Дэвис, W. J. McGuire, Н. И.Сарджвеладзе). Диспозиционная регуляция социального поведения личности описывается формулой: ситуация (= условия деятельности) → диспозиции → поведение (= деятельность) ^[18]. Сложность и неоднородность диспозиций раскрывается в их иерархии: неосознаваемые фиксированные и социальные установки, доминирующая направленность интересов и ценностные ориентации. «Работа» той или иной диспозиции зависит от цели субъекта в актуальной ситуации: адаптации к среде, приведения в соответствие ситуации и социальной потребности, значимой деятельности, «жизненного плана». В то же время ситуативность и относительная автономия социальных установок от иерархически более высоких ценностных ориентаций рождает частые противоречия между нашими намерениями и реальным поведением.

Мы рассматриваем диспозиции личности в широком контексте взаимодействий Я и не-Я, а социальные диспозиции – как частный случай.

Согласно психодинамической «гуманструктурной модели» G. Ammon ^[19], личность – синергически связанные друг с другом Я-функции – образуется и развивается в рамках «процесса обмена», интерперсональных отношений. Само Я опосредуется оценками группы, и, в зависимости от ее социоэнергетического поля, Я-функции могут развиваться конструктивно, деструктивно или дефицитарно. Формирование границы Я и реа­лизуемое благодаря этому различение Я и не-Я – реша­ющая фаза развития Я и личности. На разных этапах своего развития личность располагает неким неопределенным множеством диспозиций, индивидуально иерархизированных, конструктивных и деструктивных в отношении самой себя и социума, эго-синтонных и эго-дистонных ее Я.

В свою очередь содержание Я многозначно. Какфундаментальная категория философских концепций личности «Я» – рефлексивно осознан­ная самотождественность человека. В философии постмодерна сознавание Я через стремление к Другому и самовыстраи­вание в контексте оппозиционных отношений с не-Я – главная атрибутивная и фундамен­тально конституирующая характерис­тика Я: бытие Я по своей сути – со-бытие с Другим (М. Бубер); го­ворящий «Я» направляется к дру­гому человеку (Э. Левинас).

Психология разграничивает уровни Я в соответствии с их функциональной локализацией ^{[3, с. 179]}:

· Я экзистенциальное, действующее, активное регулирует уровень социальной самостоятельности, инициативы, способность субъекта выдерживать социальное давление и т.п.

· Я категориальное, рефлексивное, феноменальное – представления индивида о самом себе, образ Я – существует в самосознании;

· Я переживаемое, чувство Я складывается на основе самоощущений и не укладывается в строгие понятийные и языковые формы.

Экзистенциально-персоналистский подход (А. Адлер, В. Дильтей, экзистенци­ализм) фокусируется в содержании Я на внутреннем, духовном мире человека – «фундаментальном про­екте» индивидуального существова­ния (Ж.-П. Сартр). Функция Я – внимательно всматриваться, рассматривать и оценивать все то, что человек считает собственным: его намерения, желания, чувства, поведение ^[6].

Конструктивистская парадигма (Дж. Келли, Дж. Мид, А. Шюц, П. Бергер и Т. Лукман и др.) акцентирует качественную нестабильность явлений, их зависимость от различных условий и ситуаций. Конструктивный альтернативизм полагает существующими множество способов концептуализации событий и, соответственно, множество локальных, сконструированных в сознании человека реальностей. Тип отношения к жизни человека организуется соединением а) «сети типизаций» людей, паттернов их действия, их мотивов и целей и т.д., сформированных в культуре как средства адаптации, и б) самотипизаций своей ситуации в социальном мире и отношений с другими людьми и культурными объектами ^{[16, с. 621]}.

В объективистски-социальном подходе (Ч. Кули, Дж. Мид, А. Бандура и др.) Я – эле­мент со­циальной системы и комбинация ее объективных параметров. Понимание Я исходит из признания социальной природы самопредставлений, а само оно задается и осознается в контексте какого-либо отношения. Быстро меняющиеся «неподлинные» ролевые маски всегда обозначают реальное поведение, действия, отношения с другими людьми, и в этом смысле всегда подлинны; в то же время «истинное» Я может быть лишь продуктом воображения человека ^[3].

Разнонаправленность представлений о содержании Я объясняется отнюдь не «разбродом и шатанием» или корпоративными интересами разных научных школ, а множественностью / мультисубъектностью и, очевидно, системным характером Я.

Мультисубъектность Я проявляет себя, по мнению В. А. Петровского ^[11] в способности каждого эго-состояния строить образ себя, ставить и воплощать цели, брать верх над другими, включать их в свои интересы и т. д. Здесь-и-сейчас Я имеет черты одного из эго-состояний, сохраняя дистанцию и «выбиваясь» из-под диктата других. Множественность Я, постоянная децентрация «самости» и вероятностность проявления представлений о себе формирует у современника новые социогенные потребности: повышенную потребность в самоидентичности и стремление к самотождественности ^[1].

Границы Я и не-Я подразумевают не их противопоставление, но выделение Я из бытийного фона индивидуальной «окружающей» среды. Но сама эта среда условна: именно субъект решает, что поместить «внутрь» своей личности, а что оставить вовне ^[10]. Качество этого решения (активность, осознанность, аффективность, эгоцентричность и т.д.) определяет характеристики границ личности и определяется ими.

Концептуальное многообразие интерпретаций Я раскрывает, в свою очередь, разные аспекты личности ^{[7, с. 167]}: Я (Эго) как часть личностии ее психологическая организация, как целостность личности, самоидентичность, модификационно-манифестационный слой личности, самость (связующая, поляризующая, центрирующая). И поскольку личность существует в пространстве «между» Я-центрированностью и Другой-центрированностью, постольку дифференциация репрезентаций Я и Другого и становление связанности бытия между Я и Другим, не-Я представляют собой междуличностное существование и межличностное связывание.

Очевидно, что разные «рабочие» и «возможные» Я (Х. Маркус) должны иметь разные диспозиции: что позволено Я-Ребенку, то недопустимо для Я-Родителя и наоборот. Но так же очевидно, что какие-то центральные, базовые диспозиции должны быть абсолютно ценными для всех Я, интегрированных в образе Я или Я-концепции:

· По мнению С. Мадди ^{[8, 93]}, уже в раннем возрасте формируется жизненный стиль, или периферия личности, включающая три «В», три взаимосвязанных и взаимодополняющих установки во взаимодействии людей с миром: вовлеченность, влияние и вызов. Полюсами предстают экзистенциальный (аутентичность, индивидуализм) и конформный стили.

· Ф. Риман выделяет четыре базальные тенденции жизни человека с соответствующими им диспозициями поведения ^[14]. Тенденция к самосохранению рождает диспозиции само-отграничивания от окружающих и самореализации отдельно от них. Тенденции к самоотречению, самоотдаче, слиянию соответствуют диспозиции к близким контактам, реализующим страстное желание любить и быть любимым. Тенденция к неизменности и порядку предполагает планирование своего будущего, а к изменению существующего порядка – диспозиции преодоления и отказа от уже изведанного со стремлением к свободе, всему новому и рискованному.

· Близкие диспозиции Д. А. Леонтьев представляет как биполярные факторы самодетерминации личности и преодоления ею обстоятельств и своей заданной «внешними» и «внутренними» условиями развития структуры индивидуальности ^[5]: преодоление себя – инертность; стремление к разнообразию – удовлетворенность имеющимся; ценность изменений – стремление к стабильности; внутренний локус стабильности – «плыть по течению»; мужество – страх перемен.

Разные «рабочие» и «возможные» Я имеют собственные не только диспозиции, но и свои не-Я. Их существование – условие бытия Я, но самосознание нуждается в качестве своего условия не в абстрактном не-Я, а другом Я – Ты (Л. Фейербах). Бимодальность, раздвоенность человека на субъект и объект определяет разъединенность и столкновения сознания и бессознательного. К. Юнг называет сознание лишь предварительным условием бытия, замкнутым пространством представлений, носителем которого является индивид, формируемый психикой ^{[17, 356]}. «Но человек еще и себя благополучно не видит, не видит собственных актов, что он делает на самом деле. Он как бы говорит себе: то, что я делаю и говорю, – это не настоящий я, у меня есть еще какая-то другая, глубокая суть, по сравнению с которой все это не имеет значения, и это все «они», я лишь вместе с ними, вместе с окружающими – среди людей ведь живу! …За многозначительностью подобных рассуждений и уловок «я» лежит обычно самая заурядная пустота», – констатирует М. К. Мамардашвили ^{[9, с. 126-127]}.

«Чужой» внутри Я – подавленные и вытесненные содержания, Суперэго (З. Фрейд), Тень, «скелеты в шкафу» (К. Юнг), неосознаваемые чувства, отношения, инстинктивные побуждения, потребности, ложная идентичность (G. Ammon), интроекты (Ф. Перлз) – угрожают личности некогруэнтностью, диссоциацией, деиндивидуацией.

Универсальное, всегда одинаковое или безразличное объектом контакта Я и не-Я не становится, подчеркивает Ф. Перлз ^[11]. Границы между личным и неличным «полями» появляются и обнаруживаются там и тогда, где и когда Я встречает «Чужого», полагает А. Шюц. Какой смысл Чужой придает своей деятельности? Что имеет в виду говорящий со мной, обращаясь ко мне, вообще заговаривая со мной сейчас, здесь, так? Чего ради он делает это (мотив-для) и что побуждает его к этому (подлинный мотив-потому-что)? Что означают его слова? – Понима­ние чужого смысла даже при оптимальной интерпретации остается пороговым понятием, поскольку основано на актах самоистолкования, отожде­ствления переживаний ego и alter ego и их слияния в едином Мы ^{[16, с. 813, 824]}.

На границе взаимодействия через контакт и изоляцию Я и не-Я становятся друг для друга яснее: разделение сохраняется, а возникшее объединение не нарушает цельность личности. При этом контакт – и ощущение самого себя, и чувство посягательства на границу своего Я: вступая в контакт, я ставлю на карту свою независимость, но только через контакт я узнаю ее настоящую цену ^[13]. Умение вычленять себя из мира и соединять себя с ним преобразуется в опыт выбора, формирующий и трансформирующий диспозиции личности. Тем самым Я и не-Я выступают как единый личностно и диспозиционно образующий феномен.

Главное условие рождения Я как «места непрерывного психического переживания» (G. Ammon), «чувства Я» (P. Federn), идентичности и личности человека – становление «передвигаемой» границы Я, разделяющей и соединяющей Я и не-Я. Обеспечивая взаимодействие частей «единого» и их соизменений, границы обнажают и демонстрируют различия Я и не-Я, их несводимость друг к другу благодаря функциям границ (табл.).

Функции границ в зависимости от места и цели контакта Я и не-Я

Представленные в таблице мнения свидетельствуют: связь контакта Я и не-Я с диспозициями личности опосредуется функциями границ Я. Отчетливо эту связь отражает классификация границ Т. С. Леви ^[4]:

· активно не впускающие вредные внешние воздействия – позволяющие Я слиться с миром, полностью проницаемые границы;

· активно вбирающие границы – отдающие в плане внутренних прав на удовлетворение потребностей или выражение себя;

· активно сдерживающие внутреннюю энергию – спокойно-нейтральные, согласно состоянию Мира, границы.

Мы со своей стороны выделяем совокупность функций границ Я, необходимую для опосредования диспозиций личности контактами Я и не-Я ^[25]: отделение Я от внешнего мира, самоидентификация, тестирование реальности, определение отношения к социуму, выражение состояния Я, определение пределов личной ответственности, обеспечение контакта и равноправного взаимодействия.

Сводя результаты проведенного анализа к «единому знаменателю», можно констатировать: Я, границы Я и диспозиции как личностные феномены в их множественностях и взаимосвязях могут быть «рабочими» и латентными, потенциальными. Одни из них актуализируются чаще, другие реже, и тем самым вопрос вероятности появления конкретных диспозиций, Я и функционирования границ в частном контакте Я и не-Я – это вопрос их стабильности или трансформаций.

Процессы и механизмы формирования и трансформаций диспозиций трактуются в теориях научения как механизмы ассоциаций, подражания, наблюдения и подкрепления; в мотивационных теориях – умозаключения относительно выгоды формирования того или иного отношения к объекту; в когнитивистских – поддержание соответствия между когнитивными элементами, а также когнициями и аффектами; в интеракционизме – структурное влияние межличностных отношений.

В русле современного психоанализа и когнитивной психологии и психотерапии в понимании контакта Я и не-Я центральное место занимают процессы ментализации ^[23] – умения человека представлять и интерпретировать внутреннее состояние (настроение, мотивы, желания, цели, потребности) другого человека, объясняющие и определяющие его поступки, и реагировать на них. С другой стороны, это и умение видеть себя глазами другого:ментализация делает меня более ясным для себя самого и для Другого, стабилизирует мою саморепрезентацию, сохраняет неопределенность в понимании Другого, достаточную для ограничения собственных проекций как единственного ориентира в его внутреннем мире, обеспечивает признание необходимости Другого как субъекта Я-Ты отношений и мета-потребности, которую невозможно удовлетворить до конца.

Дефицит ментализации начинается с отсутствия границ между фантазиями и реальностью у ребенка и заканчивается слишком жесткими границами между фантазиями партнеров по диалогу, жестко отделяющими внутренний мир каждого от проникновений извне. В контакте с Другим дефицит ментализации становится способом оборвать пугающий диалог и формой побега из отношений, слишком опасных в плане сохранения собственных границ. Человек как бы помещает себя в домик эмоциональной недоступности для Другого (или наоборот), изолируя контакт от аффекта и исключая себя из пространства диалога иобмена репрезентациями.

По мнению И. и М. Польстер ^[13], стиль жизнь человека определяют именно специфические способы прерывания контакта, или сопротивления ему: интроекция (пассивное принятие всегопредлагаемого извне и отказ от усилий по определению собственныхпотребностей и желаний), проекция (приписывание своих качеств среде), ретрофлексия (отказ от любых попытоквлиять на внешнюю среду и суровое ограничивание связи с ней), дифлексия (хаотичные контакты), конфлюэнция (слияние, жизнь «по течению» ).

Внимание к детству как к решающей фазе формирования диспозиций равно значимо в отношении как нормативного развития личности, так и ее расстройств. В ментальных репрезентациях ранних взаимодействий с наиболее близкими к ребенку лицами структурируются «внутренние рабочие модели» себя и других людей, включающие ожидания, убеждения, эмоциональные оценки, правила обработки информации, направленность выбора ^[2].

Подавление ментализации развивает у человека дезорганизованную модель «прилипания» и психоло­гическое фракционирование, фиксацию на отдельных аффектах без их интеграции ^[23]. Появление внутри Я «мучаю­щего другого», витальная созависимость, компульсивное дезадаптационное поведение, ответные негативные реакции у окружаю­щих и подавление уже у них процесса ментализации формируют взаимные инверсивные диспозиции и циклы отношений с взаимоусиливающимися паттернами деструктивного поведения.

В детстве начинается формирование и «драматических» личностных расстройств (антисоциального, пограничного, нарциссического, гистрионического): для достижения чувства безопасности, контроля, идентичности эти дети ведут себя так, что вызывают у окружающих отрицательные эмоции, то есть достигают обратного желаемому результата. Формирующиеся у них диспозиции отражают сочетания чувства всевластия с беспомощностью, сверхчувствительности и реак­тивности к состояниям других людей с выраженным эгоцентризмом и пренебрежением их чувствами, склонность к вне­запным изменениям отношения, деструктив­ности, манипуляциям ^[26].

Трансформации диспозиций можно считать индикаторами трансформаций личности в целом – ее сужения или расширения, развития ее потенции или преодоления задержки. Будь то естественные (травмотрансформация, индукционная, нормативная, потенциирующая, возрождающая и др.) или искусственные, происходящие под влиянием специально организованного внутреннего или внешнего воздействия, метаморфозы личности, в любой из них каждое новое состояние личности уже подготовлено «историей системы» и обогащается новыми связями и содержаниями. Но «принцип связывания» включает и «принцип развязывания» – деонтизации, элиминации, отчуждения: старое «борется» за свою жизнь, и лишь в специальной работе личности – работе развязывания нечто преобразовывается в ничто. В итоге трансформированная личность контактирует с миром своего наличного бытия между двумя экзистенциальными полюсами: жизневосхождением и жизнепадением^{[7, с. 104-110]}.

В социальной психологии личности трансформации ее диспозиций, аттитюдов актуализируются как проблема социального или институционального влияния ^[24]: 1) изменений в содержании нормативных требо­ваний к выполнению роли или их усиления в ближайшем окружении человека, 2) изменений в структуре возможностей (про- и асоциальных) субъективного удовлетворения, 3) расширения или взаимодействий социальных групп и изменений объема и сложности се­лективного окружения личности. Эти изменения избирательно влияют на входящие в структуру аттитюда когниции, аффекты, интенции и поведение, и, в силу их системности, изменение одного из элементов системы влияет на другие, изменяя их и аттитюды в целом ^[1].

Общей моделью изменений в культуре и личности выступает «ревитализация», начинающаяся с «поломки», дезинтеграции и слома социальных требований, направлявших по­ведение человека и придававших смысл его жизни. Неспособность социо­культурной системы от­вечать потребностям ее участников, включая и предписанные ею самой, ведет к неудовлетво­ренности людей. Согласно теории «кристаллизации недовольства» R. Baumeister, именно субъективная оценка человеком происходящих в его жизни событий – причина изменений личности и ее диспозиций ^[20]. Ассоциируя субъективное восприятие проблем, затрат и негативных результатов, человек истолковывает проблемы как комплексную и неизбежную последовательность, «кристаллизует недовольство», трансформирует свои диспозиции и уже в их контексте интерпретирует происходящее. Другим источником трансформаций диспозиций может быть когнитивный диссонанс (Л. Фестингер), стремление избавиться от которого или хотя бы уменьшить его можно лишь приведя поведение в соответствие с диспозицией: изменить либо поведение, либо диссонирующую ему диспозицию.

Возвращаясь к определению контакта Я и не-Я, подчеркнем: именно границы обеспечивают опознание нового и его отличий от старого, приемлемого и неприемлемого и принятие или отвержение того или другого. Сталкиваясь с новой ситуацией, мы видим изменения не-Я и должны адаптироваться или ассимилироваться, изменяя свои границы Я и свои прежние диспозиции путем их связывания с новым содержанием и элиминации старого. Конструктивность или деструктивность потенциала изменений границ – их выстраивания и достраивания, разрушения и восстановления, расширения и сужения, компенсации и согласования – зависит, как мы полагаем, от индивидуальных характеристик границ:

· их «передвигаемости» в коммуникации с окружающим внешним или с неосознаваемым внутренним миром ^[19];

· слабости/силы их способности устанавливать и удерживать психологическую дистанцию ^[21];

· ригидности/селективности и гибкости/жесткостив отношении контроля над границами и устойчивости к эмоциональному заражению, манипуляциям, эксплуатации ^[22];

· регуляции, осознанности и способов защиты ^[10];

· подвижности, проницаемости и гибкости ^[25];

· дискретности-континуальности ^[15].

Итак, психологический анализ характеристик пространства границ контакта Я и не-Я, в котором происходят трансформации диспозиций личности, во взаимосвязи входящих в него аспектов приводит к следующим выводам:

1. Личность обладает неким неопределенным множеством диспозиций, индивидуально иерархизированных, позитивных и негативных в отношении самой себя и социума, эго-синтонных и эго-дистонных ее Я. Сознание неопределенности границ в условиях системного кризиса современности требует от человека постоянной смены диспозиций в контактах с миром и самим собой, осознавания и принятия или отвержения нового.

2. Границы контакта Я и не-Я, внешнего и внутреннего «Чужого», выступают личностно и диспозиционально образующими феноменами, создавая пространство «между», где и разворачиваются формирование и трансформации диспозиций. Столкновение Я с новым или изменившимся не-Я детерминирует изменения границ, и, тем самым, трансформации диспозиций.

3. Индивидуальные характеристики границ определяют саму возможность и конструктивность или деструктивность потенциала их изменений в контакте Я и не-Я, опосредующих связь этогоконтакта с трансформациями диспозиций личности.

Научная новизна представленного исследования заключается в доказательстве наличия внутренних причинно-следственных связей между характеристиками и изменениями границ контакта Я и не-Я и трансформациями диспозиций. Проведенная работа не претендует на законченность: открытыми остаются вопросы зависимости и автономии изменений границ от внутрен­них потребностей и давления извне, конфликтов диспозиций личности в процессах ее интеграции и дезинтеграции, характеристик ментализации в ее соотнесенности с изменениями границ контакта и трансформациями диспозиций.