Становление Польской Православной церкви и проблема обновленчества

Пашков Никодим Олегович соискатель, Белорусский государственный университет 220047, Беларусь, г. Минск, ул. Байкальская, 45, оф. 72 Pashkov Nikodim Olegovich External Doctoral Candidate, the department of Ancient and Medieval History, Belarusian State University 220047, Belarus, Minsk, Baykalskaya Street45, office #72 analytics-np3@mail.ru Другие публикации этого автора

В начале ХХ века на канонической территории РПЦ сформировался ряд автокефальных церквей. Если в Беларуси этот процесс оказался тесно связанным с противостоянием обновленческому расколу, то в других регионах бывшей Российской империи процесс образования автокефалий имел свою специфику. Так, например, после Первой Мировой войны государственную независимость обрели Польша, Финляндия, государства Прибалтики, что не могло не способствовать процессам образования на их территории автокефальных православных церквей, независимых от РПЦ.

При изучении проблемы православия в Польше следует начать прежде всего с того, что изменения внутри этой конфессии и ее структур теснейшим образом коррелировали с политическими изменениями той эпохи. В 1918 г. Польша восстановилась как независимое государство, и это не могло не повлиять на положение православной церкви.

В годы Первой мировой войны 1914–1918 гг. большая часть православного населения страны была эвакуирована вглубь Российской империи. По окончании войны жители Польши православного исповедания вернулись на свои места проживания. Возвратились также и представители православного духовенства: в Вильнюс вернулся временно управляющий Литовской епархией епископ Ковенский Елевферий (Богоявленский), а в Гродно – епископ Белостокский Владимир (Тихоницкий). Были восстановлены приходы, епархиальные управления, а в Варшаве был создан Церковный Совет. При этом в качестве высшей церковной власти рассматривался Московский патриарх.

Однако после распада Российской империи и восстановления польской независимости положение православия сильно изменилось: из государственной религии оно стало исповеданием меньшинства. Это меняло и форму, и содержание церковно-государственных отношений, требовало по-новому выстраивать отношения между духовенством и верующими.

Восстановление независимого Польского государства сопровождалось попытками уничтожения «русского наследия», которое выразилось в политике «ревиндикации». Это предполагало изъятие имущества православной церкви в пользу католической. По сути, речь шла о возвращении той её части, которая когда-то принадлежала латинским и греко-католическим общинам, но на практике часто у православных отбирали и те храмы, которые всегда принадлежали им. Частыми были случаи уничтожения православных храмов и отъема жилых помещений у представителей православного духовенства ^{[6, с. 93-95]}. В результате политики «ревиндикации» православная церковь в Польше оказалась сильно ослабленной.

Польское правительство не могло не игнорировать наличия православного населения и необходимости решения вопроса о его статусе. Власти, желая получить независимость от России в церковном вопросе, начали проводить собственную политику с целью создания в Польше автокефальной православной церкви.

Получение независимости Польским государством стало безусловной победой идей польского национально-освободительного движения, стимулировало рост национального самосознания поляков, а также усилило влияние в обществе радикальных, националистических тенденций. Польское правительство в рамках общей политики государственного строительства в церковном вопросе пошло по пути реализации лозунга «национальному государству – национальная церковь». Если отношения с католической церковью были уже выстроены либо исторически (католическая церковь как хранительница традиций польского народа), либо юридически через систему конкордата (католическая церковь как партнер Польского государства), то православие рассматривалось польскими властями, да и польским обществом в целом, в качестве символа российского политического господства. Но игнорировать мнение части своего народа польские власти не могли. При этом логичным для польского правительства было формирование отношений с православной церковью по аналогичной схеме, учитывая отсутствие в православии единого административного центра и традицию организации церковного управления по этническому или по территориальному принципу. Таким образом, Польское правительство вполне могло использовать исторически сложившуюся административную практику, характерную для православной церкви, и поставить перед собой цель создать Польскую православную церковь.

В июне 1921 г. министр исповеданий Ратай вызвал в Варшаву епископа Кременецкого Дионисия (Валединского) и предложил ему подготовить проект организации Высшего Управления православной церкви в Польше. Вскоре в польскую столицу прибывает из Италии архиепископ Георгий (Ярошевский), а также назначенный патриархом Тихоном на Пинскую и Новогрудскую епархию епископ Пантелеймон (Рожновский). Все они были приглашены в министерство, где им было от имени польского правительства официально заявлено о том, что православная церковь в Польше может управляться только на принципах автокефалии. Епископы дали согласие на это при условии оказания помощи со стороны польского правительства в деле получения признания автокефалии Польской Православной церкви другими поместными православными церквями. Архиепископ Георгий как старейший среди епископов был признан кандидатом на пост главы Польской Православной церкви и остался в Варшаве, другие епископы отбыли в свои епархии. Польское правительство через своего посланника в Москве Филипповича обратилось к патриарху Тихону с просьбой решить вопрос о статусе православной церкви в Польше.

В ответ патриархом был подписан указ №1424 от 15(28) сентября 1921 г., согласно которому временным заместителем Варшавского архиепископа и патриаршим экзархом православной церкви в Польше назначался епископ Георгий ^{[6, с. 99]}. Это было вызвано тем, что назначенный ещё в сентябре 1918 г. на Варшавскую кафедру патриархом Тихоном епископ Серафим (Чичагов) не смог приехать в Польшу ^{[8, с. 314]}. Однако после того, как выяснилось, что архиепископ Серафим не сможет прибыть в польскую столицу и поэтому подает прошение об увольнении с Варшавской кафедры, правительство Польши стало ходатайствовать перед патриархом о назначении архиепископа Георгия митрополитом Варшавским. Патриарх Тихон указом №58 от 17(30) января 1922 г. дал свое согласие, но это означало, что властные полномочия архиепископа Георгия ограничивались Варшавской архиепископией. Кроме того, патриархом тем же указом утвердил и проект Положения об управления Польской Православной церкви, что создавало условия для канонического перехода к автокефалии ^{[6, с. 100]}.

Ещё до получения патриаршего указа Георгий (Ярошевский) созвал 24 января в Варшаве Собор епископов в составе самого митрополита и епископов Дионисия (Валединского) и Пантелеймона (Рожновский), а также представителей польских властей с целью прояснить сложившуюся ситуацию, однако Собор не смог полностью решить все вопросы, касающиеся статуса православной церкви в Польше, и принял только «Временные правила об отношении церкви к государству» ^{[6, с. 103-104]}. На факт ареста патриарха Тихона отреагировал уже следующий Собор епископов, прошедший в мае 1922 г. в Почаевской лавре, где было заявлено, что «до возобновления деятельности Высшего Церковного Управления в Москве во главе со Святейшим патриархом все дела, требуемые обстоятельствами, решать на месте и не принимать никаких распоряжений от незаконного образовавшегося в Москве Церковного комитета» ^{[6, с. 104]}. Против такого решения выступил архиепископ Виленский Елевферий (Богоявленский) и управляющий Гродненской епархией епископ Владимир (Тихоницкий), посчитавшие Собор некомпетентным в решении такого рода вопросов ^{[7, с. 161]}. Польское правительство и митрополит Георгий, понимая, что для утверждения автокефалии требуется согласие всего епископата, пошли на организацию третьего Собора епископов в июне 1922 г., но цели добиться так и не смогли.

Несмотря на то обстоятельство, что собрание епископов было недостаточно компетентным, чтобы решать вопросы, касающиеся всего православного населения, а также в одностороннем порядке заявлять о фактической самоуправляемости Польской Православной церкви, позиция польских епископов казалась вполне обоснованной, т.к., будучи людьми дореволюционного образования, рукоположения, они не могли признать власть нового церковного управления с непонятным каноническим статусом. Им, возможно, даже не нужно было вникать в идеи обновленческого движения, потому что их носители, с точки зрения польских епископов, не могли представлять православную церковь и даже её часть. Кроме того, реализация обновленческих идей (женатые священники и епископы, отказ от монашества, упрощение церковных обрядов и т.д.) могла бы привести не просто к расколу, а скорее к переходу значительного числа православных в католичество греческого обряда (униатство). С точки зрения польского правительства, обновленчество означало сильное влияние Советской России, коммунистических идей, «экспорт революции» в религиозной упаковке. Следовательно, в церковно-каноническом и в политическом плане обновленчество было для Польши неприемлемым.

В свою очередь, это создавало некую общую идеологическую платформу для польских властей и православного епископата. Власти республики не вмешивались в вопросы церковного устройства, религиозных обрядов, традиций. Проблема у них возникла только одна: кому будут подчиняться епископы Польской Православной церкви? Однако, несмотря на желание избавиться от влияния Москвы, где церковную власть взяли в свои руки люди с непонятным каноническим статусом, польские власти и православный епископат не хотели идти по пути создания неканонической церковной власти на польской территории. Если добиться достижения автокефалии Польской Православной церкви на абсолютно канонических принципах в условиях политической нестабильности 1920-х гг. было довольно затруднительно, то и польское правительство, и польский епископат были согласны получить её хотя бы формально, без учёта всех требований. При этом польские власти могли оказывать давление на Польскую Православную церковь, используя разнообразные административные ресурсы.

Ввиду того, что после ареста патриарха Тихона польское правительство усилило своё давление на православный епископат с целью скорейшего провозглашения автокефалии, против этого выступил архиепископ Елевферий (Богоявленский), отметивший, что данный вопрос относится к компетенции общецерковного собора, включающего участие не просто всего духовенства, но и мирян. Тем не менее, Собор епископов проигнорировал это мнение и постановил, что «вследствие церковной смуты и разрухи в России ничего не имеет против автокефалии православной церкви в Польше и готов работать в Польше на началах автокефалии, уверенный в добром сотрудничестве с польским правительством на основах конституции, однако с тем, что польское правительство получит на автокефалию благословения Константинопольского и других патриархов, а равно глав автокефальных церквей – Греческой, Болгарской и Румынской, а также патриарха Московского, если последний возвратится к власти и если патриархат в России не будет упразднён» ^{[6, с. 108]}. Некоторые епископы выступили против решения Собора, и в результате совместных действий польского правительства и митрополита Георгия они были удалены с кафедр и лишены всякой возможности влиять на церковные события.

Между сторонниками и противниками автокефалии возник конфликт, апогеем которого стало убийство 8 февраля 1923 г. митрополита Георгия. Вскоре после этого трагического события Собор епископов избрал главой Польской Православной церкви с титулом митрополита Варшавского и Волынского архиепископа Кременецкого Дионисия (Валединского) ^{[6, с. 126]}. 13 марта 1923 г. Вселенский патриарх Мелетий IV утвердил его в этом статусе ^{[7, с. 163]}. 23 апреля того же года в Кременце прошла интронизация нового главы Польской православной церкви.

В ноябре 1923 г. митрополит Дионисий обратился к патриарху Тихону с просьбой признать самостоятельность Польской церкви. Московский патриарх ответил отказом и отметил незаконность совершённого действия ^{[3, с. 320-321]}.

Польским церковным вопросом также интересовалась и Антирелигиозная комиссия. Она инициировала появление патриаршего послания, осудившего гонения на православное население в Польше, что в целом соответствовало действительности ^{[4, с. 112]}. В тексте данного постановления от 19 декабря 1923 г. утверждалось, что «ни от Тихона, ни от Синода архиереев в Польшу посылать не следует», также «провести через Синод и Тихона осуждение польскому правительству за гонения на православную церковь» ^{[4, с. 112]}. 21 марта 1924 г. Антирелигиозная комиссия приняла решение добиться увольнения митрополита Дионисия и замены его на Владимира (Тихоницкого) ^{[4, с. 121]}.

Кроме того, в тексте этого постановления отмечалось следующее: «взятую Тихоном линию поведения насаждения в Польше своих епископов вопреки желанию польского правительства считать целесообразной» ^{[4, с. 121]}. Хотя патриархом Тихоном не было выполнено требование по увольнению Дионисия, оно повлияло на содержание его послания Варшавскому митрополиту от 5 июня 1924 г., где Московский патриарх осудил как действия митрополита Дионисия, так и патриарха Мелетия IV ^{[3, с. 322-325]}. В связи с отказом Московского патриарха признать автокефалию Польской церкви в церковные дела вмешались польские власти: 14 октября архиепископ Владимир (Тихоницкий) был выслан из Польши в Чехословакию ^{[6, с. 121]}.

Между тем в июле 1923 г. Синод Польской Православной церкви обратился к польскому правительству с просьбой предоставить государственным служащим и военным православного исповедания освобождение от службы в дни православных праздников. В ответ правительство предложило перейти на григорианский календарь. За советом о переходе на новый стиль Синод Польской Православной церкви обратился к патриарху Константинопольскому Григорию VII. Вселенский патриарх одобрил эту реформу. 12 апреля 1924 Собором епископов переход на григорианский календарь был утверждён. Но это решение вызвало острый конфликт среди православного духовенства и мирян, в который в ряде случае вмешивалось государство, используя административные ресурсы и поддерживая введение нового стиля на основании рескрипта Министерства исповеданий и Министерства народного просвещения №3777 от 30 мая 1924 г. ^{[6, с. 129]}. С целью преодоления конфликта Синод Польской церкви решением от 16 августа 1924 г. позволил пользоваться старым стилем по мере необходимости, определяемой местными церковными властями ^{[6, с. 130]}.

13 ноября 1924 г. Вселенский патриарх Григорий VII подписал «Патриарший и синодально-канонический томос» о признании автокефалии Польской Православной церкви ^{[7, с. 164]}. В документе отмечалось следующее: «первое отделение от нашего престола Киевской митрополии и православных митрополий Литвы и Польши, зависящих от неё, а также присоединение их к святой Московской церкви произошло отнюдь не по предписанию канонических правил, а также не было соблюдено всего того, что было установлено относительно полной церковной автономии Киевского митрополита, носящего титул экзарха Вселенского престола» ^{[6, с. 132]}. Далее Вселенский патриарх в продолжение утверждает, что «строй церковных дел должен следовать политическим и общественным формам» ^{[6, с. 132]}. В конце концов, признав автокефалию Польской церкви, Григорий VII предписал главе Польской церкви, получившему от него титул «митрополит Варшавский и всея Польши», в церковных вопросах подчиняться непосредственно Константинополю ^{[6, с. 133]}. Официальное сообщение о предоставлении автокефалии Польской Православной церкви было сделано после смерти патриарха Григория VII, при его преемнике, патриархе Константине VI, 12 февраля 1925 г. Обнародовать факт получения автокефалии Синод Польской церкви счел возможным только 15 апреля 1925 г. На заседании было объявлено следующее: «о последовавшем в святой великой Константинопольской Христовой церкви признании и провозглашении православной церкви в Польше автокефальною и самостоятельною, независимою в своём управлении и устройстве – объявить через напечатание актов, поименованных в синодальных изданиях» ^{[6, с. 135]}. Однако для окончательного установления автокефалии Польской церкви требовалось посещение официальной делегации Вселенского патриархата. Но с этим возникли проблемы.

В конце января 1925 г. патриарх Константин VI был выслан турецкими властями из Константинополя, поэтому патриаршая кафедра оказалась вакантной. Только в июле 1925 г. митрополит Дионисий прислал телеграфное извещение об избрании и интронизации патриарха Василия III. В письме же от 20 августа того же года Вселенский патриарх сообщил о прибытии к середине следующего месяца официальной делегации с целью провозглашения автокефалии Польской Православной церкви.

15 сентября 1925 в Варшаву прибыла ожидаемая делегация в составе митрополита Халкидонского Иоакима, митрополита Сардийского Германа и представителя Румынской церкви митрополита Буковинского Нектария. В присутствии делегатов, духовенства Польской церкви и представителей властей Польши в Варшавском кафедральном соборе 17 сентября 1925 г. состоялось объявление «Патриаршего и синодально-канонического томоса» о даровании автокефалии Польской Православной церкви.

Данное обстоятельство, естественно, стало очередной причиной осложнения отношения между Русской церковью и Константинопольским патриархатом. Но в то же самое время отношения между Русской и Польской Православными церквами остались довольно ровными. Вполне можно говорить, что, хотя Русская церковь не признала автокефалию Польской юридически, она признала её фактически. Уже значительно позже, в августе 1948 г., польская автокефалия стала законной с точки зрения Московской патриархии ^{[5, с. 49]}.

Весьма существенный вклад в более полное понимание картины межцерковных отношений вносит анализ переписки небольшой, но довольно древней, а следовательно, пользующейся авторитетом Кипрской церкви с другими церквами. Её автокефальное положение в каноническом смысле, её географическая обособленность, её расположение на территории британского владения (о. Кипр), её неучастие в турецких событиях, в частности в греко-турецкой войне, что влияло на позицию Константинополя, в своей совокупности делали её наименее политизированной, наиболее доступной для общения. Хотя, естественно, учитывая положение Кипра как британского владения, надо принимать во внимание и определенное влияние Лондона.

О данных фактах свидетельствуют документы, ныне хранящиеся в архиве Кипрской архиепископии и ранее не известные исторической науке, согласно одному из которых Митрополит Дионисий в письме от 15 января 1927 обратился к митрополиту Кипрскому Кириллу с вопросом о его отношении к возможности бракосочетания овдовевших после третьего брака в связи с тем, что четвертый брак неканоничен ^[1]. При этом митрополит отметил: «С другой стороны, в особых условиях существования православной церкви в Польше, где римо-католическая церковь пользуется всеми средствами для соблазнения сынов православной церкви, можно ожидать на этой почве случаев отпадения и вероотступничества» ^[1]. В связи с этим, как пишет митрополит, он обращается к главе Кипрской церкви с просьбой справедливо разрешить данный вопрос. Как представляется, упоминание о возможном католическом влиянии при нерешенности данного вопроса было попыткой психологического давления на митрополита Кирилла с целью вынудить его оказать поддержку главе Польской церкви. И сразу же, в следующем письме от 24 января 1927 г., митрополит Дионисий предоставляет ему довольно широкое и подробное описание структуры и состояния православной церкви в Польше. В частности, митрополит Дионисий пишет, что «прилагаемые сведения могут заинтересовать Ваше Высокопреосвященство и окажутся полезными для информирования иерархии, духовенства и верных Вашей Святой церкви» ^[2]. Как видно из переписки, глава Польской Православной церкви стремился заручиться поддержкой Кипрской церкви, сохраняя дипломатические отношения и предоставляя информацию о положении православия в Польше.

Таким образом, можно сделать определенные выводы о положении в тот период Польской Православной церкви в свете общих обновленческих процессов. В Польше православная церковь оказалась под давлением официальных властей, которые требовали провозглашения автокефалии. Их требования представляются вполне логичными с точки зрения установки «национальным государствам – национальные церкви». Однако польские власти при этом могли не учитывать нюансы церковного права и церковной политики. Местные церковные власти, фактически оказавшиеся перед выбором – сохранить немногочисленное православное население или потерять его – пошли по пути согласия с властями. Произведенные изменения были направлены на «национализацию церкви», что выразилось в переводе богослужения на национальный язык (польский), в переходе на григорианский стиль, в выдвижении на церковные должности прежде всего представителей местного населения. Ни устройство церкви, ни её вероучительная основа затронуты не были. Польская Православная церковь, по сути, ничем не отличалась от других поместных православных церквей. Единственная проблема, с которой она столкнулась, – это непризнание со стороны Русской церкви. Но и она впоследствии будет решена, когда автокефалия станет «упрямым фактом».

Сам же процесс «национализации» православной церкви в Польше завершится к середине 20-х гг., когда обновленчество только начинало набирать силу благодаря помощи советских властей. В силу культурной самобытности и политической автономии Польши в составе Российской империи православная церковь не могла оказаться под сильным идеологическим влиянием обновленчества. Когда же возник собственно обновленческий раскол, фактически самостоятельная православная церковь уже существовала на территории независимого польского государства, правительство которого занимало непримиримую антисоветскую позицию. В результате эти церкви оказались вне зоны влияния обновленчества. Кроме того, данный факт говорит о том, что обновленческий раскол носил не идейный религиозный характер, а практический и политический, поскольку без поддержки государственной власти он не мог осуществиться.

Из всего вышеизложенного можно заключить, что в ситуации территориальной и культурной обособленности Польши, наличия связей православного епископата с дореволюционными церковными традициями, единства польских властей и высшего духовенства в понимании необходимости выстраивания позитивных взаимоотношений были созданы условия, при которых обновленчество не могло проникнуть в Польшу, соответственно, получение Польской Православной церковью автокефалии полностью закрыли для обновленческого движения любые возможности закрепиться на польских землях.