Историко-типологический метод в изучении раннесоветской семьи

Мазур Людмила Николаевна доктор исторических наук профессор, кафедра документоведения, архивоведения и истории государственного управления, Уральский федеральный университет имени первого Президента России Б.Н. Ельцина 620000, Россия, Свердловская область, г. Екатеринбург, ул. Тургенева, 4, оф. 482 Mazur Liudmila Nikolaevna Doctor of History Professor, Document Studies, Archival Studies and State Administration History Department, Ural Federal University after the First Russian President B.N. Eltsin  of. 482, 4, ul. Turgeneva, g. Ekaterinburg, Sverdlovskaya oblast', Russia, 620000 lmaz@mail.ru Другие публикации этого автора

Бродская Лариса Игоревна старший преподаватель, кафедра Департамент математики, механики и компьютерных наук, Уральский федеральный университет имени первого президента России Б. Н. Ельцина 620000, Россия, Свердловская область, г. Екатеринбург, ул. Ленина, 51 Brodskaya Larisa Igorevna Senior lecturer, department of mathematics, mechanics and computer sciences, Ural Federal University after the First Russian President B.N. Eltsin 51, ul. Lenina, g. Ekaterinburg, Sverdlovskaya oblast', Russia, 620000 Larisa.Brodskaya@urfu.ru

Тема поддержана грантом РФФИ 15-06-05611 «Типология раннесоветской семьи по материалам Партийных переписей 1920-х гг.»

Историческая типология как метод

Актуальной теоретической проблемой любого исторического исследования выступает разработка типологии, которая реализует не только функции систематизации и обобщения исторического материала, но и аналитического осмысления сущностных характеристик исторических явлений и процессов. Типология, как аналитическая процедура, тесно связана с абстрагированием. Эта связь находит выражение в системе критериев и характеристике типов, которые неизбежно приобретают идеализированные, условные черты. Таким образом, типология представляет собой инструмент, с помощью которого строится теоретическая модель изучаемого объекта ^{[1, с. 405–418]}.

В научном исследовании типология используется в двух основных режимах: во-первых, для диагностики; и во-вторых, для теоретического обобщения массового эмпирического материала. Задача диагностики реализуется в том случае, когда возникает необходимость соотнесения изучаемого объекта с идеальными типами, уже разработанными и научно обоснованными. Так, например, исследуя семейную структуру раннесоветского общества, необходимо охарактеризовать реальные семейные коллективы в категориях типологии, уже апробированной в научной литературе.

Вторая задача предполагает разработку авторской схемы типологии с целью систематизации, обобщения и теоретического осмысления первичной информации об изучаемых объектах или явлениях. В основе авторской типологии лежит процедура деления совокупности объектов или явлений на качественно однородные группы (типы) с учетом присущих им значимых признаков ^{[2, c. 176]}.

Авторская типология разрабатывается в случаях, если имеющиеся в науке типологические схемы не «работают», т.е. не раскрывают историко-временную и локальную специфику объекта исследования, а также если возникает потребность взглянуть по-новому на анализируемое историческое явление, выделить в нем аспекты, ранее не изучавшиеся и не учтенные имеющимися типологиями.

Типология, помимо своей фундаментальной задачи, может иметь прикладное значение. Отражая разнообразие качественно разнородных явлений, она может быть использована для изучения выборочных совокупностей с целью экстраполяции результатов исследования на генеральную совокупность. Причем, даже если выборка носит целевой характер и нерепрезентативна по отношению к генеральной совокупности, типологический анализ позволяет констатировать наличие определенных типов и их ранжировать по частоте. Такая схема была реализована при исследовании раннесоветской семьи, которое опиралось на первичные материалы Всероссийской партий переписи 1922 года. Историко-типологический метод позволил вывить на выборочном массиве типы семей и с определенными корректировками распространить эту информацию на население Уральского региона.

***

Введение в научный оборот термина «типология» связывают с именем французского зоолога Анри Бленвиля ^[3], который, опираясь на сравнительно-анатомические принципы, выделил ряд классов и типов животных. Теоретико-методологическое осмысление типологии содержится в работах М. Вебера, Г. Беккера, В. Дильтея и др. По мнению М. Вебера, в основе понятия «тип» лежит представление об идеальном типе – мысленной конструкции, абстракции, в которой в генерализированном (понятийном) виде, отражено научное знание об изучаемом явлении ^{[4, с. 195, 605–606]}. Типологизация в этом случае опирается на дедуктивный метод, т.е. конструируется путем теоретического осмысления изучаемого явления. Такой подход возможен при условии хорошего знания объекта исследования, уровень которого соответствует его концептуальному восприятию. Недостатком теоретической типологии является высокий уровень абстрагирования, стремящийся к возможно более широкому охвату сущностей, что неизбежно связано с упрощением изучаемого явления и опасностью утраты качественно значимой вариативности.

Другие подходы к определению «типа» использовал Говард Пол Беккер, предложивший понятие «конструированный тип» применительно к изучению социальных объектов ^{[5, p. 47]}. Отличие идеального типа от конструированного состоит в методе моделирования. Конструируемая типология опирается на массовые эмпирические данные (индуктивный принцип), которые систематизируются и агрегируются, как правило, с использованием математических методов. Такая типология учитывает специфику изучаемой совокупности, но не выходит за ее пределы, т.е. не обладает свойством всеобщности.

Таким образом, типология проводится по выбранному и концептуально обоснованному критерию (критериям) или по эмпирически обнаруженному и теоретически интерпретированному основанию (основаниям), что позволяет подразделять их по способу построения, соответственно, на идеальную/теоретическую и конструируемую/эмпирическую.

Идеальная/теоретическая типология нацелена на создание идеальной модели объекта, обобщенное выражение признаков, фиксацию принципов таксономического описания множества изучаемых объектов (таких, например, как гомологическое сходство или принцип симметрии). Теоретическая типология опирается на понимание объекта как системы, что предполагает вычленение системообразующих связей и построение модели объекта. Такая типология служит одним из главных средств объяснения изучаемого объекта и создания его теории. Главная трудность описания идеального типа – не выделение типа (в этом случае его черты теоретически заданы), а в нахождении характерных свойств, в совокупности определяющих специфику данного объекта как такового (эмпирическое обоснование). В этом случае реализуется метод дедукции (восхождения от абстрактного к конкретному), связанный с конкретизацией представлений об идеальных объектах.

В основе эмпирической/конструируемой типологии лежит количественная обработка и обобщение первичных данных, фиксация на основе индукции устойчивых признаков сходства и различия, систематизация и интерпретация полученного результата. Использование метода в этом случае связано с ситуацией неопределенности, которая является следствием неполного знания об изучаемом объекте или процессе. Соответственно, при разработке конструируемой типологии острее стоит проблема выбора основания для типологии, так как сущностный анализ явлений еще не завершен. Поэтому для нее характерны такие черты, как гипотетичность и экспериментальный характер.

При проведении типологического анализа может быть использован смешанный подход (дедуктивно-индуктивный). На основе теоретического анализа задаются идеальные типы, а их количественные характеристики уточняются в ходе систематизации эмпирического материала. В результате теоретическая типология корректируется эмпирической. Это оптимальный вариант практической типологии, умножающий достоинства дедуктивного и индуктивного методов и смягчающий их недостатки – неполноту и упрощение. Смешанный подход может дать новый результат при углубленном изучении уже описанных явлений.

В качестве стандартной процедуры при реализации смешанного подхода выступает применение математических методов для разработки новой типологии или уточнения имеющейся. Это может быть кластерный анализ, метод группировки или корреляция, т.е. методы, позволяющие оценить силу связи между отдельными признаками или совокупностью признаков изучаемых объектов. Математический эксперимент позволяет по-новому взглянуть на изучаемые явления и процессы, провести их анализ по тем критериям и параметрам, которые стали результатом «независимой» оценки, освобожденной от давления стереотипов и авторитетов.

Смешанный подход был использован при изучении раннесоветской семьи, которая неоднократно становилась объектом исследования и рассматривалась в контексте двух основных концепций – эволюционной и феноменологической. В первом случае семейные структуры в советской России 1918–1930-х гг. анализировались в рамках изучения общей динамики народонаселения и эволюции семейных форм в контексте модернизации [см.: 6–9]. Во втором упор делался на исследовании реформы семьи в 1920-е гг. и тех объективных и субъективных последствий, которые принесли с собой секуляризация и демократизация брачно-семейных отношений, а также эксперименты в области создания новых форм «советской» семьи [см.: 10–16]. В результате и в том, и в другом случае складываются очень обобщенные или, напротив, идеализированные и порядком искаженные представления о семье, уточнить которые позволяет изучение массовых данных о ее составе.

Типологии семьи: вариативность подходов

Начнем с характеристики типологий семьи, используемых в исторических исследованиях. Следует подчеркнуть, что семья представляет собой сложный междисциплинарный объект, находящийся в центре внимания разных наук – демографии, социологии, психологии, права, истории, антропологии, этнографии и статистики. Каждая научная дисциплина формирует свои методологические подходы к изучению семьи, в том числе уточняет предметную область. В этой ситуации возникает проблема множественности определений самого понятия семьи, а также ее классификаций.

Так, например, в социологии семья рассматривается как «группа людей, связанных прямыми родственными отношениями, взрослые члены которой принимают на себя обязательства по уходу за детьми» ^{[17, гл.12]}. В теории семейного права семья – это круг лиц, соединенных личными неимущественными и имущественными правами и обязанностями, вытекающими из брака, родства, усыновления или иной формы принятия детей семьей [см.: 18]. В демографической науке семья характеризуется как объединение людей, основанное на браке или кровном родстве, связанных общим бытом и взаимной ответственностью [см.: 19]. Большинство используемых в науке определений ставит акцент на общности людей по признаку брака или родства, проживающих вместе и реализующих совместно определенные функции, в том числе связанные с воспитанием детей, взаимной поддержкой и организацией быта.

Не менее разнообразны подходы к определению типологии семьи. Мы остановимся подробнее на тех из них, которые оказались полезными в понимании особенностей раннесоветской семьи, поскольку она функционировала в специфических условиях демографического перехода и, одновременно, стала ареной борьбы за утверждение новых коммунистических форм быта, т.е. ее развитие было детерминировано как объективными (модернизационными), так и субъективными (идеологическими) факторами.

Имеющиеся типологии семьи можно условно подразделить на социологические и демографические. В первом случае на передний план выходят социальные параметры функционирования семьи – форма брака, внутрисемейные отношения и функции. Во втором – приоритет получают демографические процессы рождаемости и брачности, которые влияют на размер и демографическую структуру семьи.

Социологический подход реализуется в социально-культурной типологии, раскрываемой через идеальные типы «традиционной» и «современной» семьи. Эти понятия непосредственно связаны с концепцией модернизации и были конкретизированы в рамках теорий второго уровня –демографической революции и демографического перехода.

Концепция демографической революции была предложена А. Ландри в 1930-е гг., и ориентирована на объяснение тех изменений, которые происходили в обществе и его семейных институтах в условиях модернизации [см.: 20–22]. Позднее термин «демографическая революция» был заменен понятием «демографический переход», его использовал в 1945 г. Ф. Ноутстайн [см.: 23]. Развернутый обзор теории демографического перехода можно найти в трудах Дж. Шене ^[21]. В российской историографии данной проблемой занимались А. Г. Вишневский, С. Капица, Ж. Зайончковская и др. [см.: 22, 24–27].

Вопросы истории советской семьи, эволюции ее структуры, функций, внутрисемейных ролей стали активно изучаться в России в 1960–1990-е гг. [см.: 28–36]. Полученные результаты исследований послужили основой для уточнения понятий «традиционная» и «современная» семья, которые стали базовыми концептами для обозначения закономерностей развития российской семьи в XX веке ^{[8, 37–43]}. Отметим, что в зарубежной социологии деление на традиционную и современную семью (modern family) используется, но не как основное [см.: 44–47]. В историко-демографических исследованиях чаще применяется типология семей по критерию доминирования, главенства или лидерства ^[48].

В целом в научной литературе понятия «традиционная» и «современная семья» разработаны пока слабо и соотносятся, во-первых, с определенными этапами развития общества, каждому из которых соответствует свой тип семейно-брачных отношений, определяющий культурно-этические основы функционирования семьи; во-вторых, с вариантами брака, основанного на религиозных/светских принципах; в-третьих, с авторитарной/демократической моделью власти, которая определяет функционально-ролевую структуру семьи, освященную традицией и обычным правом или регламентируемую гражданским законодательством. Их сравнительная характеристика по базовым признакам представлена в статье Б. Н. Миронова и позволяет конкретизировать идеальный тип традиционной и современной семьи ^{[49, с. 1008–1009]}.

В демографическом плане традиционная семья отличается высоким уровнем рождаемости и детской смертности, многопоколенной структурой и внутрисемейным распределением обязанностей с учетом гендерного и возрастного факторов. Семейные отношения строятся на нормах, известных с «Домостроя», и в первую очередь их определяет подчиненность главе семьи всех остальных ее членов ^{[50, с. 48–49]}. В отличие от традиционной, современная семья (modern family) характеризуется не только демократической формой власти, т.е. отношениями членов семьи, основанными на равноправии и взаимном договоре (в ряде случаев юридически оформленном). Демократизация внутрисемейных отношений влияет на перераспределение функций и ролей между членами семьи. Кардинально меняется положение женщины, которая выступает не только в роли матери и жены – хозяйки дома, но получает экономическую независимость и право на самореализацию вне семьи. Правовые аспекты семейных отношений имеют приоритет перед религиозными нормами или традиционными представлениями. А сама семья из экономической ячейки общества преобразуется в «естественную малую группу», основная задача которой состоит в удовлетворении социально-психологических потребностей человека в любви, привязанности, заботе и уважении ^[51]. Этот психологический контекст семейных отношений выходит на первый план, ориентируя на восприятие семьи как очень сложного механизма включения, адаптации человека в общественные системы более высокого уровня и, одновременно, буфера между обществом и личностью. Так, например, английский социолог Э. Гидденс определяет семью как ячейку общества, состоящую из людей, поддерживающих друг друга одним или несколькими способами (социально, экономически или психологически), либо чьи члены отождествляются друг с другом как поддерживающая ячейка [цит. по: 52, с. 162].

На обыденном уровне психологический потрет современной семьи (ее идеального типа) характеризуется как союз единомышленников, основанный на любви и уважении. Этот образ был очень популярным в пропагандистском дискурсе большевиков в 1920-е гг., и ассоциировался непосредственно с построением нового коммунистического общества.

Помимо особых социально-правовых параметров, существует также отличие в демографических характеристиках традиционной и современной семьи. Так, в демографическом плане традиционная семья может быть представлена различными вариантами (полная/неполная, малая нуклеарная/расширенная), однако многочисленная и многопоколенная семья выступает в качестве идеальной модели, имеющей, помимо религиозной, еще и экономическую опору. В современной семейной структуре в качестве идеальной модели выступает малая нуклеарная семья с тенденцией к раздельному проживанию поколений и родственников, относящихся к боковым линиям родства.

Необходимо подчеркнуть еще один момент, отличающий семейную структуру традиционного и современного общества. Традиционная семья более однородна и тесно связана с сословной структурой. Она обычно подразделяется на крестьянскую, дворянскую, купеческую, мещанскую и проч., отличие между которыми большей степени количественное, а не качественное, т.е. определяется уровнем жизни, но не демографическим поведением. Качественные характеристики семьи (внутрисемейные отношения власти, функции и проч.) остаются сходными, независимо от сословной принадлежности. Напротив, современная семья порождает множество классов и подклассов, отличающихся не только структурой ядра, но и социальными аспектами – поведением, характером внутрисемейных отношений, т.е. тем, что определяет основы организации семейного коллектива и его деятельности.

Многообразие форм и видов современной семьи нашло отражение в научной литературе, где предлагается множество вариантов классификаций. Так, например, И. В. Гребенников выделяет три типа современной семьи с учетом распределения семейных ролей: централистический (или авторитарный, с оттенками патриархальности), когда во главе стоит один из супругов, нередко жена, которому принадлежит верховная власть в решении основных вопросов семейной жизни; автономный – муж и жена распределяют роли и не вмешиваются в сферу влияния другого; демократический – управление семьей лежит на плечах обоих супругов примерно в равной мере ^[53]. По критерию семейной власти современные семьи подразделяются на: патриархальные, где главой является отец/мужчина; матриархальные, где наивысшим авторитетом и влиянием пользуется мать/женщина; эгалитарные семьи, в которых нет четко выраженных семейных глав и где преобладает ситуативное распределение власти между отцом и матерью ^[38].

Помимо универсальных типологий предпринимаются попытки создания ее частных вариантов, т.е. типологических схем, отражающих локально-временное своеобразие. Так, например, при изучении позднесоветского общества Т. М. Трапезникова предлагает выделить патриархально-модернизированный, детоцентрический, супружеский, материнский и неполный типы семьи ^[54]. Среди них супружеский тип оценивается как наиболее гармоничный, основанный на взаимной поддержке и заинтересованности всех членов семьи в судьбе каждого, на развитии горизонтальных, а не вертикальных отношений, создании оптимальных условий для развития каждого члена семьи и гармонизации отношений.

Неразрешенная до сих пор проблема классификации современной семьи отражает прежде всего динамичный, незавершенный характер процессов ее трансформации, высокий уровень вариативности, обусловленный не только демографическими, но и социально-экономическими факторами, в том числе идеологическими.

Демографический подход к типологии семей нашел отражение в схемах, используемых преимущественно в историко-демографических исследованиях, где основной упор сделан на анализ внутрисемейных структур и демографических показателей брачности и рождаемости.

В этой связи большой интерес представляет типология семьи, основанная на выделении ее «западной» и «восточной» моделей ^[55]. Данная разработка принадлежит Дж. Хайналу ^{[56, pp. 101-143]}, который сравнил демографическую статистику разных европейских стран за период со второй половины XVIII до начала ХХ в. и выделил две большие группы стран, имеющих не только сходные демографические показатели, но и географическую привязку. Они располагались по разные стороны от линии Санкт-Петербург – Триест: к востоку господствовала ориентация на раннюю и всеобщую брачность и, в конечном счете, на неразделенную семью, что было обусловлено условиями хозяйствования и освящено традицией. В западной части Европы возраст вступления в первый брак был гораздо выше, не было установки на всеобщую брачность и преобладал разделенный тип семей. Дж. Хайнал отмечал, что восточноевропейская модель была свойственна также и другим регионам мира, в то время как западная модель была уникальным явлением и за пределами Европы наблюдается только в тех странах, которые были населены выходцами из нее – США, Канаде и Австралии.

Идеи Дж. Хайнала получили развитие в трудах Кембриджской группы по истории народонаселения и социальной структуры (Cambridge Group for the History of Population and Social Structure), руководителем которой был П. Леслетт (Peter Laslett). Им была предложена типология семей, ставшая эталонной для многих поколений историков-демографов. На основе изучения поименных списков хозяйств П. Леслетт выделил некоторые типичные семейные структуры, отражающие характер внутрисемейных связей, оперируя при этом понятием домохозяйства ^{[57, с. 132–138]}. Домохозяйство он определил, как группу индивидов, объединенных по следующим критериям: 1) они обычно спят под одной крышей; 2) их связывает совместная деятельность; 3) для них характерны родственные связи ^{[57, с. 132]}. К членам домохозяйства он отнес мужа, жену, детей, близких родственников по крови или через супружество, проживающих с ними, и, наконец, домашних слуг.

Всего П. Леслетт выделил шесть типов домохозяйств, в том числе одиноких; домохозяйства без семейной структуры (родственники, проживающие вместе, сожители, индивиды без явных связей); простые семейные хозяйства; расширенные семейные домохозяйства; сложные семейные домохозяйства; домохозяйства с неопределенной структурой (братства, корневые семьи – совместное проживание супружеской четы и их женатого сына, а также неженатых и незамужних братьев и сестер и т.д.).

По типологии П. Леслетта, простое домохозяйство – это то, что в современной демографии принято назвать нуклеарной или биологической семьей. Такая семья состоит из супружеской пары с детьми, или же вдовца/ вдовы с потомством. Это наиболее распространенный тип, в основе которого имеется одно семейное ядро, представленное, как правило, супружеской парой. Расширенное семейное домохозяйство включает супружескую семью вместе с родственниками по прямой линии, т.е. сестрами, братьями, бабушками, внуками и т.д. В том случае, если дополнительный член домохозяйства – представитель старшего поколения (например, дед), то семья обозначается «восходящей». Если речь идет о внуке, племяннике или племяннице, то семья квалифицируется как «нисходящая». Если констатируется наличие брата, сестры или кузины главы семьи, то расширение идет по боковой линии. В том случае, если в семье объединены несколько супружеских пар, домохозяйство квалифицируется как сложное. Его основной признак – наличие внутри домохозяйства еще одного ядра, которое не включает главу семьи. Эта так называемая вторичная ячейка может объединять родителей главы семьи (восходящее вторичное ядро), его женатых сыновей или замужних дочерей (нисходящее вторичное ядро) и т.д. Выделяются также несемейные группы – это могут быть члены институциональных общин или проживающие совместно пансионеры, временные жильцы, т. е. лица, не находящиеся в постоянной связи с домохозяйством.

Схема семей Леслетта представляет собой пример синтезирующей/эмпирической типологии, разработанной на массовом материале. Для выделения типов домохозяйств Леслетт использовал графический метод. Историко-сравнительный анализ семейной структуры различных стран позволил ему прийти к выводам, что нуклеарная семья с супружеским ядром везде преобладает, за исключением Японии; сложные хозяйства всегда, за исключением Японии, составляют меньшинство.

В целом, типология Леслетта ориентирована на изучение традиционной семьи–домохозяйства. Выделение домохозяйств с неопределенной структурой, а также вывод о влиянии индустриализации на усложнение структуры семей-хозяйств, свидетельствуют о процессах модернизации семьи, которые были диагностированы Леслеттом, но не классифицированы. Возможно, это произошло потому, что процесс модернизации семьи в изучаемый им период находился на ранней стадии и удельный вес нетипичных домохозяйств был незначительным.

В советской демографической науке была разработана своя типология семьи, учитывающая характер родственных связей. Она описана в работах И.А. Герасимовой и включает семь основных типов ^{[29, с. 59]}:

полные семьи - «супружеская пара без детей»; «супружеская пара с детьми»; «супружеская пара с детьми и родителями»; «супружеская пара с родителями без детей»;

неполные семьи – «мать (отец) с детьми»; «мать (отец) с детьми и родителями»; «одинокие».

Данная типология широко применялась для изучения семейной структуры советского общества и вполне сопоставима с типологией Леслетта. Ее достоинством является инструментальность и удобство использования для систематизации первичных данных, недостатком – низкий уровень аналитизма. Данная типология, основанная на фиксации внутрисемейной структуры без учета возраста главы семьи, не дает полной картины и не достаточна для понимания особенностей демографических и социальных процессов.

Методика построения типологии раннесоветской семьи

Раннесоветский период (1917–1936 гг.) является временем, когда первая волна индустриализации в России уже завершилась, общество продвинулось по пути модернизации, но это движение было приостановлено Первой мировой войной. С 1917 г. процесс модернизации приобрел ускоренный и гипертрофированный характер, поскольку во многом определялся большевистской идеологической доктриной. Российское общество 1920-х гг. по своей социальной структуре кардинально отличалось от дореволюционного: классы и сословные группы, попадавшие в категорию «эксплуататоров», перестали существовать и, напротив «эксплуатируемые» классы – пролетариат и крестьянство – изменили свой социальный статус. Реформирование правовой базы семьи способствовало демократизации брачно-семейных отношений, под влиянием индустриализации постепенно разрушались патриархальность, стремительно менялся характер процессов рождаемости, брачности и разводимости. Общество находилось в стадии активной трансформации, что отражалось на его институтах, в том числе на семье. На смену традиционной модели приходили новые формы семейной организации, которые нашли отражение в исторических источниках, в частности в материалах Всероссийской партийной переписи 1922 г.

Сведения о семье раннесоветского периода представлены в переписных материалах или в первичных бланках других видов статистических исследований, например, бюджетных. Наиболее информативным источником по истории семьи является Всесоюзная перепись 1926 г., но проблема состоит в том, что индивидуальные переписные бланки и семейные карты практически не сохранились. Так, например, в Государственном архиве Свердловской области сохранились поселенные бланки переписи народов Севера, которая проводилась в рамках переписи 1926 г. и позволяет реконструировать их семейную структуру [см.: 58]. В распоряжении исследователей чаще всего имеются только опубликованные итоги переписи, содержащие агрегированные данные об уровне брачности и детности населения.

Помимо Всеобщей переписи населения, в 1920-е гг. проводилось множество дополнительных переписей по отдельным социальным группам (Всероссийская сельскохозяйственная и поземельная перепись 1917 г.; перепись населения Москвы и Петрограда 1918 г.; городская перепись 1923 г.; Всесоюзная городская перепись 1931 г.). Большой интерес с точки зрения изучения семейных процессов представляют партийные (1922–1924 гг.), профсоюзные (1929 и 1931–1932 гг.) и профессиональные (1918 г.) переписи [59–60].

К числу малоисследованных источников, где встречается описание семьи, относятся первичные материалы Всероссийской переписи членов РКП(б) 1922 г. [см.: 61–62]. Индивидуальный переписной бланк (форма А) включает 59 вопросов о личности члена партии, в том числе о его возрасте, образовании, социальном происхождении и положении, профессиональной деятельности, партийном стаже, культурных потребностях и проч. Описание семьи члена партии представлено двумя вопросами: о количестве работников и иждивенцев в семье. Сведения скудные, однако, если их соотнести с другой информацией (социальное происхождение, возраст, национальность, род занятий и проч.), то появляется возможность изучить социальные типы семей, а также проанализировать субъективное восприятие семьи участниками переписи. Речь идет о тех ментальных моделях, которые формируются в сознании коммунистов к началу 1920-х гг. под влиянием всего комплекса факторов – традиционных представлений о месте и роли семьи в жизни человека, идеологических и пропагандистских штампов, эмансипации и модернизационных процессов. Кроме того, в бланках переписи эпизодически, в форме дополнений и замечаний, встречается более подробная характеристика состава семьи (около 10 % от всей совокупности), что позволяет выйти на решение задачи построения демографической типологии семьи по Герасимовой и Леслетту.

Таким образом, сохранившиеся в архиве бланки переписи с персональными/номинативными данными позволяют выделить типичные и нетипичные модели раннесоветской семьи, а также проверить на уровне математического эксперимента гипотезу о характере влияния идеологических факторов на естественно-демографические процессы.

Особенностью рассматриваемого массива (переписные бланки членов партии) является его нерепрезентативность по отношению к генеральной совокупности – населению страны/региона. Половозрастная и социальная структура РКП(б) на общероссийском и региональном уровнях отличалась от структуры всего населения. В этой ситуации метод типологии, примененный для анализа первичных данных, позволяет сгладить статистическую несопоставимость сравниваемых массивов, получить такую информацию о типах партийных семей, которая будет полезна для понимания общероссийских процессов и провести корректную экстраполяцию результатов анализа партийной переписи на все население региона/страны.

Типологического анализ партийной семьи опирался на смешанный дедуктивно-индуктивный принцип: для диагностики и сравнительно-исторического анализа первичного материала привлекались разработанные в историко-демографической науке типологические схемы, позволяющие провести ситуативную оценку качественных параметров семейной структуры коммунистов. Одновременно был проведен математический эксперимент, нацеленный на формальную типологизацию первичных данных партийной переписи 1922 г. для уточнения теоретических схем. Результатом эксперимента стала авторская типология раннесоветской семьи, которая не претендует на универсальность, но имеет значение для понимания особенностей эволюции семьи в изучаемую эпоху.

Процедура типологизации партийной семьи по материалам партийной переписи 1922 года включала 4 этапа:

1 – Создание просопографической базы данных «Екатеринбургская губернская организация РКП(б). 1922 год» на основе бланков «А» партийной переписи [см. : 63–64].

2 – Систематизация номинативных данных с использованием методов структурной и факторной группировки по количеству членов семьи, количеству работников и иждивенцев, полу и возрасту главы семьи, социальной принадлежности членов партии, месту жительства и демографическому типу.

3 – Сгруппированные данные послужили основой для проведения математического эксперимента с использованием методов многомерной статистики (корреляционные коэффициенты, кластерный анализ, индексный метод), цель которого состояла в разработке и верификации типологической схемы, отражающей локально-временное своеобразие объекта исследования – Екатеринбургской губернской организации РКП(б).

4 – Дана характеристика социальных типов семей и проведена экстраполяция результатов типологизации на генеральную совокупность – население Екатеринбургской губернии.

Таким образом, процедура типологизации семьи опиралась на использование математических методов. Среди них особая нагрузка падала на методы многомерного анализа, задачей которых была верификация эмпирической классификации с включением в область анализа всей совокупности признаков. Остановимся подробнее на их характеристике.

***

Методы многомерного анализа представляют собой эффективный инструмент исследования массовых явлений, описываемых большим количеством признаков. К таким методам относятся корреляционный анализ, кластерный анализ, а также индексный метод.

Корреляционный анализ позволяет оценить силу связей между признаками и выявить их факторные нагрузки. Данный метод может быть использован и для изучения однородности объектов. Если группы однородные, между ними отсутствует связь. В нашем случае, когда мы имеем в качестве основы сгруппированные данные, можно использовать таблицы сопряженности и коэффициент Фишера-Пирсона χ2, а также различные меры связи признаков (коэффициенты сопряженности, Юла, Крамера и др.).

Рассмотрим алгоритм решения: составляется таблица сопряженности (см. табл. 1), в которой представлены частоты встречаемости категорий двух признаков.

Таблица 1.

Таблица сопряженности

Определяется сумма (1)

(1)

По заданному αиз таблиц критических значений для распределения где l=(k-1)(r-1) находится критическое значение εα.

Если , то H0 (независимость) отвергается.

В статистических пакетах, если p-value < 0,05, он фиксируется как статистически значимая разница и отсутствие однородности признаков.

Для сравнения тесноты связи был использован коэффициент сопряженности. Он вычисляется по формуле (2)

(2)

Чем больше коэффициент, тем теснее связь. Но, поскольку n всегда велико, этот коэффициент всегда меньше единицы.

Кластерный анализ наиболее приспособлен для решения задач типологизации, он представляется собой совокупность методов, позволяющих классифицировать многомерные наблюдения, каждое из которых описывается набором исходных переменных . Целью кластерного анализа является образование групп схожих между собой объектов, которые принято называть кластерами. Используется такой подход, когда все группировочные признаки учитываются при отнесении наблюдения в ту или иную группу. При этом, как правило, не указаны четкие границы каждой группы и неизвестно заранее, сколько групп целесообразно выделить в исследуемой совокупности.

Таким образом, методы кластерного анализа позволяют решить следующие задачи:

1. провести классификацию объектов с учетом признаков, отражающих сущность, природу объектов;

2. проверить выдвигаемые предположения о наличии некоторой структуры в изучаемой совокупности объектов, т. е. поиск существующей структуры;

3. построить новые классификации для слабоизученных явлений, когда необходимо установить наличие связей внутри совокупности и попытаться привести в нее структуру.

В кластерном анализе для количественной оценки сходства вводится понятие метрики (3, 4, 5):

1. евклидово расстояние (3)

2. взвешенное евклидово расстояние (4)

3. расстояние city-block (5)

Расстояния между кластерами можно определить разными способами (6, 7, 8).

Пусть й кластер (группа объектов).

1. Расстояние по принципу «ближайшего соседа» (6)

2. Расстояние по принципу «дальнего соседа» (7)

3. Метод Уорда. На первом шаге – 1 кластер. Рассчитываем среднее значение каждого признака и считаем сумму отклонений

(8)

Здесь - номер кластера, - номер признака, - количество признаков, характеризующих каждый объект, - количество объектов в -м кластере.

Метод Уорда приводит к образованию кластеров приблизительно равных размеров с минимальной внутрикластерной дисперсией. Существуют и другие способы нахождения расстояния между кластерами.

В дополнение к рассмотренным выше методам классификации был использован также индексный метод, нацеленный на универсализацию критерия разнообразия для разных категорий семей. Индекс – это статистический показатель, характеризующий соотношение явлений во времени (динамический индекс), в пространстве (территориальный индекс) или совокупности (структурный индекс). С помощью индексов можно выявить основные влияющие факторы.

По степени охвата элементов явления индексы делятся на индивидуальные, групповые и общие (сводные). В зависимости от способа изучения общие индексы могут быть построены или как агрегатные или как средневзвешенные индексы.

В нашем случае было использовано два индекса: групповой семейный индекс (7) и общий (8).

Простой групповой индекс () для категорий семей по количеству членов как отношение количества соответствующих семей () к общему количеству семей данной социальной группы .

(9)

Для каждой категории семей были определены их коэффициенты, учитывающие средний состав семьи (середина интервала):

одинокие (нет семьи) – коэффициент 1

малая семья (от двух до четырех человек) – коэффициент «3»;

средняя семья (от пяти до восьми человек) – коэффициент «6,5»;

большая (от девяти человек и выше) – коэффициент «10,5».

Общий семейный индекс для определенной социальной группы рассчитывался как средневзвешенный и вычислялся по формуле:

(10),

где индекс одиноких, индекс малой семья, индекс средней семьи и индекс большой семьи.

Индексный метод позволил верифицировать и уточнить типологическую схему раннесоветской семьи с учетом ее количественно-качественных характеристик.

Семейная структура Екатеринбургской губернии в 1922 г.: от классификации к типологии

Исходный массив записей/данных в БД для разработки типологии семьи формировался в несколько этапов:

1 – анализ структуры Екатеринбургской организации РКП(б). Екатеринбургская партийная организация по материалам партийной переписи 1922 г. включала 874 партийные ячейки с общим числом членов и кандидатов партии – 14 662 чел. (0,7 % от численности населения губернии). В переписи приняли участие 12 038 человека, т. е. 94,2 % [ЦДООСО. Ф. 76. Оп. 1. Д. 645а. Л. 3об–4]. Весь массив анкет сохранился в Центре документации общественных организаций Свердловской области (ЦДООСО) и стал основой для создания базы данных [ЦДООСО. Ф. 76. Оп. 1. Д. 557–574]. В связи с трудоемкостью процедуры ввода информации в БД, включающую более 100 полей, ее формирование пока не завершено, на 01.04.2017 года в БД было введено 5121 запись, что составило 42,5 % от общего числа анкет.

2 – параллельно с формированием БД для отработки методики типологизации методом случайного отбора был сформирован массив записей объемом 517 анкет (3,5 % от всей совокупности). Случайная выборка была использования для изучения семейной структуры членов партии по численности, а также по количеству работников и иждивенцев.

3 – путем целенаправленного отбора анкет, содержащих в форме записей дополнительную информацию о составе семьи, была проведена целевая выборка (254 анкеты), которая стала основой демографической типологии семьи (по Леслетту) и анализа уровня брачности членов партии. В силу своей нерепрезентативности она была использована в качестве дополнительного материала для иллюстрации общих тенденций развития семьи в раннесоветском обществе.

4 – результаты типологизации, полученные на основе малой случайной выборки (517 анкет), были проверены и уточнены итогами обработки БД с 5120 записями (большой выборки), что помогло оценить надежность малой выборки и уточнить ее.

5 – результаты изучения семейной структуры РКП(б) были экстраполированы на население региона.

Систематизация сведений о партийных семьях с помощью метода группировки позволила выделить наиболее интересные и перспективные варианты распределения для обоснования итоговой типологии. Среди них представляет особый интерес группировка семей по демографическому типу, которая проводилась на целевой выборке (254 анкеты) с использованием типологических схем Герасимовой и Леслетта. Она была необходима для формирования общей демографической картины семейной организации членов партии. Демографический тип учитывает состав семьи, в том числе состояние в браке главы семьи (полные/неполные семьи), а также ее поколенную структуру (нуклеарная/сложная).

Демографическая структура семей членов партии Екатеринбургской губернии характеризуется следующими показателями: полные семьи составляли 80,31 %, из них почти 2/3 (71,8 %) были простыми (нуклеарными), а 28,2 % можно охарактеризовать как расширенные и сложные. Обратная картина наблюдается среди неполных семей, удельный вес которых в выборке составил 19,68 %. В этой группе простые семьи составили всего 18,0 %, остальные относятся к категории расширенных и сложных (см. табл. 2).

Особенностью дополнительной целевой выборки было то, что в нее не включались одинокие, а только семьи из 2-х и более человек, которые по малой случайной выборке составили 86,14 %. С учетом одиноких доли категорий семей корректируются в сторону понижения (см. табл. 2).

Следует учесть еще один момент: приведенное в табл. 2 распределение нерепрезентативно по отношению к генеральной совокупности – населению губернии, поскольку имеются смещения, определяемые особенностями половозрастной структуры партийной организации. Но в целом таблица отражает некоторые общие тенденции и поэтому заслуживает внимания.

В партийной среде преобладали полные семьи, причем более половины из них (68,3 %) относились к малым (2–4 человека), это преимущественно семьи молодых членов партии (до 34 лет) – рабочих и служащих, проживающих в городах и заводских поселках. Многочисленные полные семьи (5–8 человек), встречаются у разных категорий населения (рабочих, крестьян, служащих). Их объединяет то, что глава семьи относится к средней возрастной группе (35–44 года), половина из них – это многодетные семьи (нуклеарные), другая половина – многопоколенные, неразделенные.

Таблица 2.

Распределение семей членов РКП(б) по демографическим типам

Каждая пятая семья (19,68 %) в изучаемой совокупности была неполной и представлена в основном вдовами/вдовцами, на содержании которых имелись дети и/или родители. Среди неполных семей две трети (78,0 %) составили малые семейные коллективы (2–4 человека) и 22,0 % – семьи из 5 и более человек. Многочисленные семьи встречаются преимущественно в крестьянской среде [ЦДООСО. Ф. 76. Оп. 1. Д. 560. Л. 6, 8.]. Две трети неполных семей (73,5%) возглавлялись мужчинами и только 1/3 – женщинами.

Такое распределение нетипично и детерминировано гендерными особенностями состава партии. По сведениям Н. И. Воробьева, изучавшего семью в г. Нерехте в 1923 г., удельный вес неполных семей в структуре населения города был существенно выше и достигал 30,5 %, а в 9 из 10 неполных семей роль главы семьи выполняла женщина ^[65].

В целом представленная выше типология соотносится с классификационной схемой П. Леслетта, где акцент сделан на поколенной структуре семьи: простые семьи по целевой выборке составили больше половины – 61,1 %; сложные семейные коллективы – 38,9 % (это семьи, включавшие, помимо родительского ядра, бабушек/дедушек, братьев/сестер и пр., т.е. ближайших родственников, нуждающихся в материальной поддержке и находящихся на содержании у члена партии). В материалах переписи можно найти многочисленные примеры неразделенных семей, в том числе семей, где глава проживал отдельно – в городе, а его жена, дети, родители – в деревне [ЦДООСО. Ф. 76. Оп. 1. Д. 571. Л. 123-124]. Причиной такого раздельного проживания могло быть отходничество [ЦДООСО. Ф. 76. Оп. 1. Д. 567. Л. 266.] либо военная служба [ЦДООСО. Ф. 76. Оп. 1. Д. 564. Л. 8; Д. 561. Л. 62-63.].

Эти факты подтверждают выводы Дж. Хайнала о распространении в России неразделенной семьи ^[56]. В 1920-е гг. они встречаются достаточно часто. Всего по целевой выборке около трети семей (38,97 %) – это домохозяйства, включающие родителей, бабушек/дедушек, братьев/сестер и пр., т.е. ближайших родственников, нуждающихся в материальной поддержке и находящихся на содержании у члена партии. Ситуация нередкая для кризисных периодов истории, характеризующихся высоким уровнем смертности. С потерей кормильца молодые мужчины брали на себя заботу о близких [ЦДООСО. Ф. 76. Оп. 1. Д. 564. Л. 227-228; Д.566. Л. 125]. Ценность неразделенной семьи и ее высокий удельный вес в семейной структуре раннесоветского общества опирались не только на культурные, но и социально-экономические аспекты образа жизни советского человека, в том числе жилищные условия, осложнявшие раздел семей.

****

Использование метода факторной группировки позволило выделить социальные признаки, наиболее значимые для типологии семей. К ним относятся два: тип поселения (город/село) и вид деятельности, определяющий в конечном счете социальный статус члена партии.

Результаты распределения в зависимости от места жительства (город или сельская местность) представлены в табл. 3 и свидетельствуют о его дифференцирующем потенциале. При общем преобладании малой семьи, в сельской местности более трети составляли средние по численности семьи, и в два раза больше, чем в городе, было крупных семей. На размер семьи оказывали влияние два основных показателя – количество детей и поколенная структура семьи. В сельской местности ранний брак и неразделенная многочисленная семья встречались чаще. В городах возраст вступления в брак был выше и фиксируется меньшее число детей в семье. В городах также отмечено в 2,2 раза больше одиноких.

Таблица 3

Распределение партийных семей по численности в зависимости от места проживания, %*

*Рассчитано на основе обработки материалов малой (517) и большой (4997) выборки анкет Всероссийской партийной переписи 1922 г. Сопоставление результатов малой и большой выборки не фиксирует статистически значимых отклонений и свидетельствует о репрезентативности малой выборки по отношению к общей численности Екатеринбургской партийной организации.

Всего по результатам большой выборки 39,4 % были горожанами, из них одинокие составили 23,4 %. Наиболее типичной была малая семья – 51,1 %. Около половины городских семей (50,02 %) относились к семьям служащих, партийных, советских и профсоюзных чиновников, преимущественно молодых (до 35 лет) и имеющих начальное образование. Средний возраст мужчины – главы городской семьи – 29,4 года, модальный – 25,6 лет. Характерной чертой городской семьи члена партии является то, что глава семьи вырос в рабочей (42,5 %) или крестьянской (32,2 %) среде, и только в 12,6 % случаев отец члена партии был служащим. Это непосредственно влияло на структуру семьи и характер внутрисемейных отношений.

В целом в 1920-е гг. маргинальность населения города заметно усиливается, он наполняется выходцами из крестьянской и заводской среды. Получив партийные билеты, они становятся базисом советской и партийной номенклатуры, определяя социальный облик средних слоев города. Преимущественно низкий уровень образования и традиции родительской семьи в значительной степени способствовали сохранению патриархального характера внутрисемейных отношений.

Сельская партийная семья заметно отличалась от городской семьи по своим количественным характеристикам и социальной структуре. Одинокие встречаются в 10,5 % случаев, т.е. в два раза реже, чем в городе. Доля малых и средних семей в структуре семей сельских коммунистов примерно одинакова и составила, соответственно, 44,6 и 40,2 %, что согласуется с их возрастной структурой. Наконец, крупных семей на селе почти в 3 раза больше, чем в городе. По социальному происхождению преобладали крестьянские и рабочие семьи, проживавшие преимущественно в заводских поселках. Средний возраст сельского коммуниста составил 34,4 года, что заметно выше городского, модальный – 31 года.

Таким образом, группировка отражает существенное отличие городской и сельской семьи по числу членов, что можно интерпретировать как вполне объективное закономерное явление – следствие урбанизации и демографического перехода, в результате которых городское население выступает носителем модернизационных тенденций, отражающих переход от традиции к модерну, и в первую очередь испытывает на себе их влияние.

***

Корреляционный анализ, проведенный на основе сгруппированных данных, также подтверждает значимость признака «тип поселения» для типологизации. Исследование массива с помощью критерия Пирсона позволяет сделать вывод, что город и сельская местность (завод, село) статистически значимо различаются, причем коэффициент сопряженности для семей, проживающих в городе и заводском поселении, выше (0,184), чем в городе и селе (0,122).

Аналогичный результат получаем с помощью метода Уорда, где были учтены следующие переменные: «образование», «пол», «тип поселения», «возраст», «род занятий», «количество членов семьи»^[1].

Для исследования текстовые данные были формализованы и переведены в количественную форму:

пол: женщины – 0, мужчины – 1;

тип поселения: город – 1, завод – 2; село – 3;

возраст: 15–19 лет – 1, 20–24 – 2, 25–29 – 3; 30–34 – 4; 35–39 – 5; 40–44 – 6; 45–49 – 7; 50–54 – 8; 55 и более – 9;

образование: нет данных – 0, неграмотный – 1; самоучка/малограмотный – 2, начальное – 3; среднее – 4; высшее – 5;

количество членов семьи: «одинокие» – 1, «малая семья» (2–4 чел.) – 2, «средняя семья» (5–8 чел.) – 3, «большая семья» (9 и более чел.) – 4;

род занятий: силовые структуры –1; служащие – 2; советские работники – 3, рабочие – 4, крестьяне – 5, партийные работники – 6, прочие – 7.

При разбиении на 3 кластера имеем следующие результаты:

Cluster Summary

Centroids

В первом кластере (192 чел.) оказались только мужчины – горожане в молодом и среднем возрасте, в основном с начальным образованием, входящие в состав малой или средней семьи. Сюда вошли в основном служащие и силовые структуры.

Во втором кластере (273 чел.) представлены также мужчины, среди них только одна женщина. Они проживают преимущественно в сельской местности (завод и село), имеют более низкий уровень образования и старше по возрасту, чем в первом кластере. По социальному положению это в основном крестьяне и рабочие. Семейный статус второго кластера существенно выше, чем в первом кластере, т.е. преобладают средние и крупные семьи.

В третьем кластере представлены только женщины, преимущественно молодого возраста (20–35 лет) с начальным образованием. Они имеют самый низкий семейный статус среди всех кластеров.

При распределении совокупности на 4 кластера общая картина сохраняется:

Cluster Summary

Centroids

Первый кластер сохранился. Второй разделился на две подгруппы с учетом возраста, образования и типа поселения. Так, второй кластер представлен мужчинами более старшего возраста, чем третий, и среди них преобладают крестьяне – самоучки и неграмотные, проживающие в основном, в заводских поселках. Третий кластер – это мужчины, крестьяне или рабочие, деревенские жители (переменная tipPos близка к 3) среднего возраста. Эта группа имеет самый высокий семейный статус, т.е. преобладают большие семьи. Женщины снова выделяются в отдельный четвертый кластер. «Женский кластер» сохраняется и при делении на пять групп.

Cluster Summary

Centroids

При делении на пять кластеров третий кластер разделился на две подгруппы (92 и 111 чел.), различающиеся по роду деятельности, возрасту и типу поселения. В 3-м кластере больше половины крестьян среднего возраста, проживающих в деревнях, в 4-м – крестьян, служащих и советских работников – жителей в основном, сельских поселений. Четвертый кластер старше по возрасту и характеризуется самым высоким семейным статусом.

Таким образом, кластерный анализ показывает значимость для типологизации семей признака «тип поселения» (город/село), а также дифференцирующее влияние гендерных характеристик, что позволяет говорить о серьезных отличиях семейно-брачного поведения мужчин и женщин.

Традиционно женщины в своих семейных стратегиях ориентированы на семью и детей. У партийных женщин ценность семьи ниже, о чем свидетельствует переменная «количество членов семьи», которая является самой низкой среди всех кластеров (2,69). Социальный облик этой группы в значительной степени определяет ситуация безбрачия, которая могла быть следствием овдовения или отложенного брака как результата военной демографической катастрофы, нарушившей равновесие полов. В 1920-е гг. безбрачие молодых коммунисток нередко становится сознательным выбором, связанным с убеждением в необходимости «свободы» от семьи. В последнем случае очевидно влияние идеологии, поскольку одним из лозунгов большевиков была борьба за «освобождение женщин от семейного рабства». В любом случае, для партийных женщин характерен определенный уровень общественной активности, препятствующий реализации в традиционных семейных ролях.

***

Перспективной, с точки зрения типологии, выглядит группировка партийных семей в зависимости от социальной принадлежности члена партии – крестьянство, рабочие, служащие, партийно-советские работники, военнослужащие (см. табл. 4).

Таблица 4.

Распределение семей в зависимости от социальной принадлежности членов партии, %*

*Рассчитано на основе обработки материалов выборки Всероссийской партийной переписи 1922 г. В числителе результаты расчета по малой выборке в знаменателе – по большой.

** К военнослужащим отнесены не только те, кто служил в действующей армии, но и сотрудники Чрезвычайных комиссий (ЧК), Частей особого назначения (ЧОН), милиции, следственных и судебных органов, т.е. сотрудники «силовых» структур.

*** В категорию «прочие» вошли учащиеся, домохозяйки, домашние работники, неработающие члены партии, а также те, у которых отсутствуют данные о месте работы.

По таблице видно, что семейная структура различных социальных групп существенно отличается. При общем преобладании малых семей, для крестьян характерен самый низкий удельный вес одиноких, и напротив, самая высокая доля крупных семей (свыше 9 чел.). Рабочие демонстрируют сходную структуру – низкий показатель числа одиноких и повышенную долю малых семей. В категории служащих и партийно-советских работников заметно возрастает число одиноких и отмечается преобладание малых семей.

Критерий независимости Пирсона (Neyman-Pearson criterion of independence) для качественных признаков позволяет оценить связь (расхождение/отталкивание) между социальными группами. В результате выделяются три типологические группы семей: 1 – семьи рабочих и крестьян; 2 – служащих и партийно-советских работников; 3 – военнослужащих (см. рис. 1).

Рис. 1. Корреляционная плеяда социальных категорий семей.

Первую типологическую группу составили семьи крестьян и рабочих, их совокупный удельный вес достигает в выборочной совокупности 33,6 %. Для данной группы семей характерна сходная картина распределения, в частности, по количеству одиноких. В целом они тяготеют к «традиционному» типу семьи, основанному на принципах патриархальности.

В Екатеринбургской губернии крестьянские семьи в партийной среде составляли 19,1 %. Из них в 85,7 % случаев глава семьи был потомственным крестьянином, в 10,5 % – выходцем из горнозаводской среды (отец указан рабочим), по 0,9 % – из ремесленников и служащих. Таким образом, социальная база крестьянской семьи осталась без изменений, маргинализация почти не коснулась этого слоя населения, что способствовало сохранению семейных традиций.

Крестьянские семьи имели, как правило, сложную структуру, включая детей, иногда приемных, родителей, бабушек и дедушек. Об этом свидетельствует распределение семей по количеству членов: одинокие составляли 8,3 %, семьи из 2–4 чел. – 44,0 %, 5–8 чел. – 40,9 %, более 8 чел. – 6,7 % (см. табл. 4). Средний состав семьи насчитывал 4,8 чел., модальный – 4,7 чел., что свидетельствует о нормальной структуре распределения, формирующейся под влиянием естественных факторов, прежде всего возраста. Возраст 15–24 года имели 7,6 %; 25–34 лет – 41,9 %; 35–44 – 33,3 %; 45 и более – 17,1 %, т.е. среди крестьян преобладали средние возрастные группы с 30 до 40 лет. Большинство из них вступили в партию в зрелом возрасте, уже имея семью и детей. В целом, крестьянская семья была меньше других затронута модернизационными изменениями и дольше сохраняла патриархальные черты.

К рабочей семье по результатам выборки можно отнести 12,8 % – это те коллективы, где глава семьи трудился на заводе, руднике, фабрике, на железной дороге. Среди них 53,2 % были потомственными рабочими, 31,6 % – выходцами из крестьян, 5,1 % – из ремесленной среды, 1,3 % – из служащих (мещан), в 8,9 % случаев нет сведений. По числу членов рабочие семьи распределялись следующим образом: из 1 человека – 9,2 %, из 2–4-х чел. – 48,2 %, 5–8 чел. – 39,4 %, более 8 чел. – 3,1 % (см. табл. 4). Средний состав рабочей семьи насчитывал 4,4 чел., т.е. был таким же как у крестьян; модальный размер семьи также составил 4,4 чел. В большинстве семей отмечен один работник и высокий уровень детности. По целевой выборке большинство рабочих семей относится к демографическим типам «брачная пара с детьми», а также «брачная пара с детьми и родителями». Отмечены также неполные семьи – это вдовцы с детьми и родителями. Таким образом, в этой группе также превалируют семьи традиционной ориентации, что типологически сближает ее с крестьянской семьей. Отличие городской рабочей семьи от крестьянской состояло в переходе на другую экономическую основу: основным источником средств существования была зарплата главы семьи (мужчины), задача которого была прокормить жену и детей.

Структура рабочей семьи быстро меняется в 1920-е гг. вместе с ростом занятости женщин, но все же сохраняет некоторые традиционные черты, в том числе патриархальный характер внутрисемейных отношений и неразделенность. В 1930-е гг. такая семья получает название «рабочая династия» и пропагандируется как идеальная модель советской семьи. Таким образом, рабочая семья как институт приобретает идеологические функции.

При конструировании идеологемы «рабочей династии» активно использовался устойчивый семейный образ – это большая, многопоколенная, неразделенная семья, возглавляемая потомственным рабочим и состоящая преимущественно из рабочих (жена, дети, внуки). Она рассматривалась властью как основа формирования нравственности молодых поколений. Следует отметить усилия власти по канонизации рабочей семьи – династии, формированию на ее основе нового архетипа, соответствующего идеологическим критериям и постепенно вытесняющего архетип крестьянской семьи.

В особую типологическую группу можно выделить семьи служащих и партийно-советских работников. Они в наибольшей степени попадали под влияние модернизационных факторов и стали носителями новых тенденций в семейных отношениях. Семьи служащих и партийно-советских работников составляли 39,2 % от всей совокупности, более половины из них проживали в городе (50,4 %), остальные – в сельской местности. Для данной категории семей были характерны высокий удельный вес одиноких (12,9 %) и преобладание малых семей, большинство из которых относились к нуклеарным. Практически совпадают удельные веса средней и большой семьи (34 % и 2,8 %, соответственно). Эти тенденции также прослеживаются в среднем размере семей: для служащих, как и для партийно-советских работников, он составляет 4,2 чел.

Особо следует остановиться на семьях партийных и советских работников, которые стали прототипом другого идеального типа «номенклатурной/партийной семьи», утвердившегося в 1930-е гг. Их удельный вес составил 18,99 % от всей совокупности. В этой категории более половины составили малые семьи из 2–4 человек – 49,3 %; из 5–8 чел. – 34,7 %; более 8 человек – 2,8 % (см. табл. 4). Модальный возраст членов партии в этой категории семей – 30–39 лет, они объединили половину (50,0 %) респондентов, относящихся к рассматриваемому типу. По социальному происхождению в 32,9 % случаев отец партийного работника был рабочим, в 54,3 % – крестьянином, в 12,9 % – служащим. В абсолютном большинстве семей партийных и советских функционеров отмечен один работник (73,1 %) и в каждой четвертой семье – 2 и более работников.

Первоначально членство супругов в партии не влияло на распределение внутрисемейных обязанностей. Женщины продолжали выполнять функции домохозяйки. Но с течением времени жены номенклатурных работников все активнее включались в партийную и советскую работу, поступали на службу в государственные учреждения. Семьи партийных и советских работников в наибольшей степени были подвержены идеологическим влияниям, что отражалось на их структуре. В годы нэпа важным фактором выбора семейных стратегий партийных работников был «революционный романтизм», проявлявшийся в том числе в безбрачии. В 1930-е гг. утверждается другой идеальный образ партийной семьи как «союза единомышленников», воспроизводивший некоторые традиционные черты, в частности «неприкосновенность» института брака, неразделенность, сословность.

В отдельную группу выделяются семьи военнослужащих. Она объединяет представителей всех силовых структур – военных срочной службы, милиционеров, сотрудников чрезвычайных комиссий и частей особого назначения, следователей, судей и проч. Удельный вес данной категории семей составил 15,8 %, т.е. выше чем количество семей рабочих (см. табл. 4). Прежде всего, здесь зафиксирован самый высокий показатель одиноких – 27,6 % и наиболее низкий удельный вес средних (22,0 %) и крупных семей (1,4 %). Такое семейное поведение определяется прежде всего возрастным фактором: 74,5% членов семей в данной группе имеют возраст до 29 лет. В 80,8 % случаев это семьи с одним работником, в остальных случаях фиксируются 2 и более работников. Средний состав семьи самый маленький – 3,3 человека. Очевидно, что здесь реализуется специфическая модель развития семьи, траектории которой зависят от особенностей службы респондента. В частности, среди милиционеров, больше половины которых проживает в сельской местности (55,9 %), наблюдается более высокий удельный вес средних семей (28,7 %), в том числе в сельской местности доля таких семей достигает 40 %. Высокий удельный вес средних семей демонстрируют также сельские чекисты – 32 %.

Напротив, военнослужащие срочной службы в 37 % случаев одинокие, больше половины их находились в возрасте 18–24 лет. Военнослужащие возрастной группы 25–44 лет в 57 % случаев являются членами малой семьи с составом 2–4 чел.; возрастая группа 45 и более лет в 43 % случаев входят в состав средней семьи (5–8 чел.). Таким образом, военнослужащие срочной службы характеризуются специфическими семейными стратегиями, ориентированными на создание малой семьи.

Дополнительным обоснованием типологии по признаку «социальная принадлежность», служит семейный индекс. Он позволяет оценить значимость семейных ценностей для различных социальных групп с учетом 3-х базовых типологических характеристик: «тип поселения» (город/село); «вид деятельности»; «размер семьи». С учетом семейного индекса выделяются следующие типологические группы: крестьяне; рабочие; партийно-советские работники; служащие; военнослужащие и прочие (см. табл. 5), которые легко агрегируются в предложенную выше социальную типологию, подтверждая и уточняя ее.

Таблица 5.

Семейный индекс для членов партии Екатеринбургской партийной организации в 1922 году.

* Категория «Прочие» включает журналистов, врачей, учителей, библиотекарей, заключенных, извозчиков, артистов, т.е. преимущественно образованную интеллигенцию или маргиналов.

Самый высокий семейный индекс имеют крестьяне и рабочие, они характеризуются наиболее высоким семейным статусом, тяготеющим к показателям традиционной семьи. Промежуточное положение занимают партийно-советские работники и служащие, индекс семейности которых близок к единице. Для них свойственна ситуация перехода от традиционной к современной семье, которая по-разному проявляется в профессиональных подгруппах. Так, наиболее высокий семейный индекс имеют советские работники, а комсомольские функционеры в силу более молодого возраста и ориентации на городской образ жизни отличаются самым низким индексом. Сельские комсомольцы, будучи включенными в крестьянское дворохозяйство, демонстрируют показатели, свойственные крестьянам.

Самый низкий общий семейный индекс характерен для военнослужащих и «прочих», в число которых входят преимущественно учащиеся и образованные специалисты – врачи, учителя, ветеринары, журналисты и т.д. Ориентация на одиночество или малосемейность определяется для каждой группы своими факторами – профессиональными или возрастными. Их можно отнести к активным или потенциальным носителям модернизационной тенденции в семейном поведении, характерными чертами которой является малодетность и одиночество.

Рис. 2. Семейные индексы для членов партии, проживающих в селе и городе.

Сопоставление семейных индексов горожан и сельских жителей также подтверждает дифференцирующее влияние признака «тип поселений» на семейную структуру (см. рис. 2). В городе только у рабочих и судебных работников он превышает «1,00», самый низкий индекс демонстрируют учащиеся, комсомольские работники (в силу возраста) и «прочие» – преимущественно образованная интеллигенция, которая раньше других включается в демографический переход. В сельской местности наиболее высокий семейный индекс имеют крестьяне-единоличники и безработные. В число последних часто попадали те же крестьяне или рабочие, потерявшие работу по инвалидности. Наиболее низкий индекс – ремесленники, чекисты и милиционеры. В целом, семейная структура в сельской местности тяготеет к традиционной семье.

Если подвести общий итог характеристике семейной структуры членов партии в 1922 г. в Екатеринбургской губернии, то следует отметить ее переходное состояние. При общем преобладании традиционных семейных структур шел постепенный процесс демократизации семейной жизни, подкрепленный законодательными мероприятиями. Однако этот переход остался незавершенным. Те же тенденции можно констатировать применительно к населению РСФСР в целом.

Выводы

Таким образом, использование разных математико-статистических методов (группировок, корреляционного и кластерного анализа, индексов) для систематизации и обобщения первичных данных о структуре и социальных параметрах партийной семьи свидетельствует о статистически значимой факторной нагрузке двух основных признаков, влияющих на структуру и типологию раннесоветской семьи – это «место жительства» (город/село) и «вид деятельности», определявший социальный статус респондента. Первый фактор тесно связан с процессами урбанизации и свидетельствует об активных модернизационных трансформациях, переживаемых раннесоветским обществом. Второй указывает на влияние традиционных моделей семейного поведения, что определяется, во-первых начальной стадией демографического перехода, и во-вторых, дополнительной архаизацией общественных практик и отношений, которые стали следствием военных и революционных потрясений. Кроме того, процессы трансформации раннесоветской семьи в значительной степени корректируются идеологическим фактором.

Влияние коммунистической идеи на семью можно проследить в нескольких направлениях: 1 – в конструировании идеальных типов в качестве эталонов семейной организации, а также, 2 – в ускорении/замедлении модернизационной динамики института семьи. Если в 1917–1920-е гг. семейная политика большевиков способствовала неоправданному ускорению процессов перестройки семьи, то в 1930-е гг. наблюдается другая картина – поворот к традиционализму и консервация патриархальных черт во внутрисемейных отношениях, т. е. торможение процессов социальной модернизации семьи [см.: 41, с. 107–119]. Демографическую модернизацию, которая находится под влиянием макрофакторов, идеология принципиально остановить не может.

Сохранение на протяжении 1920-х–1940-х гг. преимущественно традиционного формата семьи, и в дальнейшем включение его в число символов социалистического общества (как это произошло с «рабочей династией») было связано с незавершенностью модернизации, поддерживалось действием возвратных механизмов, способствовавших усилению традиционализма в сталинскую эпоху. В этом смысле для характеристики России первой половины XX в. вполне применим термин полусовременное общество («halbmoderne Gesellschaft»), предложенный У. Беком ^{[66, с. 234]}, который иллюстрирует сложный, извилистый путь модернизации российского общества.

Этот вывод находит подтверждение в предложенной выше типологии. Рассмотренные социальные типы семей соотносятся с представлениями о «традиционной» и «современной» семье. Если семьи рабочих и крестьян, проживавших преимущественно в сельской местности (село, завод) по своим демографическим характеристикам тяготели к «традиционному» типу, то семьи служащих и советско-партийных работников, особенно горожан, активно модернизировались и эволюционировали в направлении современной семьи, преимущественно нуклеарной.

Вместе с тем, высокая факторная нагрузка признака «вид деятельности» при проведении типологии также является отголоском традиционного общества, в котором сословность была основой для типологии семьи. По мере модернизации общества влияние этого признака должно снижаться, т. к. происходит унификация семейной организации, демографические показатели которой зависят не от социальной принадлежности членов семьи, а от других факторов, связанных с образом жизни, а также с конструируемыми властью и обществом институциональными эталонами.

В традиционном обществе функцию конструирования семейного эталона берет на себя религия. В советском обществе эта задача реализуется идеологией. Одним из наиболее ранних вариантов преобразования семьи, пропагандируемым коммунистической идеологией, но нежизнеспособным, была семья-коммуна, примеры которой встречаются в начале 1920–х гг. не только в крестьянской среде, но и среди горожан (преимущественно, учащейся и творческой молодежи). В дальнейшем для каждого социального семейного типа власть конструировала свой идеальный образ, воспроизводивший в целом традиционные ценности: для первого типа – это была модель «рабочей династии», второго – «партийной семьи». Идеальный тип «семьи военного» включал черты первых двух типов (династичность, сословность) с дополнительными гендерными ограничениями: положение женщины в военной семье была полностью подчинено траектории военной карьеры мужа и определялось ею.

Таким образом, в 1920-е гг. реформирование семьи сопровождалось ее активным конструированием с учетом идеальных представлений о задачах и функциях семьи в коммунистическом обществе, что деформировало процессы модернизации института семьи, с одной стороны способствуя консервации некоторых ее традиционных черт, с другой – формируя ложные ориентиры для развития.

^[1] Изучалась малая случайная выборка - 517 анкет.