Перспективы инновационного развития российского государства: культурные детерминации

Воденко Константин Викторович доктор философских наук профессор, кафедра православной культуры и теологии, Донской государственный технический университет 344000, Россия, Ростовская область, г. Ростов-На-Дону, пл. Гагарина, 1 Vodenko Konstantin Viktorovich Doctor of Philosophy Professor, the department of Orthodox Сulture and Theology, Don State Technical University 344000, Russia, Rostovskaya oblast', g. Rostov-Na-Donu, pl. Gagarina, 1 vodenkok@mail.ru Другие публикации этого автора

Черных Сергей Сергеевич кандидат философских наук доцент, Южно-Российский государственный политехнический университет (НПИ) им. М.И. Платова 346428, Россия, Ростовская область, г. Новочеркасск, ул. Просвещения, 132 Chernykh Sergei Sergeevich PhD in Philosophy Docent, the department of Sociology and Psychology, South-Russian State Polytechnic University named after M. I. Platov 346428, Russia, Novocherkassk, Prosvesheniya Street 132 s.s.chernykh@mail.ru

Статья выполнена в рамках гранта Президента Российской Федерации для
государственной поддержки молодых российских ученых - докторов наук на тему
«Культурно-мировоззренческие основания формирования национальное модели
регулирования социально-экономической и научно-инновационной деятельности» (МД -
651.2017.6).

В настоящее время интерес к отечественной культуре как целостной символической системе, функционирующей на основе специфических мировоззренческих паттернов, во многом подогревается с нескольких сторон: как кризисными явлениями в экономической сфере, так и проблемами модернизации ведущих политических институтов. Справедливо замечает М. К. Горшков, что «культура в её широком понимании буквально “пронизывает” все – как материальные, так и духовные – сферы общества. Именно она формирует человека и человеческий потенциал социума, определяет смысл, горизонты, уровень и интенсивность его развития. Вследствие этого культура, несомненно, является фундаментальным детерминирующим базисом процессов совершенствования человека и общества, источником и важнейшим фактором прогресса человечества» ^{[4, с. 287-288]}. Россия в данной связи не является исключением, кроме того, отечественная культура обладает рядом уникальных специфических черт и представляет собой дольно дифференцированную систему, формировавшуюся в условиях многовекторных восточных и западных влияний/

В структурно-функциональном анализе Т. Парсонса культуре, понимаемой в качестве упорядоченной символической системы, отводится ключевая роль в организации социального действия. «Общая символическая система есть система “способов ориентирования” совместно с теми “внешними символами”, которые контролирует эти способы ориентирования. Эта система настолько сцеплена и с системой действия эго, и с системой действия “другого”, что внешние символы порождают у обоих один и тот же или взаимодополнительный образец ориентации. Такая система с взаимностью нормативной ориентации является логически наиболее элементарной формой культуры» ^{[11, с. 437]}. Таким образом, именно культура, которая может существенным образом дифференцироваться в зависимости от страны и региона, обеспечивает тот или иной тип социального действия, помогая актору, действующим в связи с другими alter ego, определится с его смыслом.

Вполне очевидно, что под воздействием институтов культуры в общественном сознании вырабатываются специфические доменные предпосылки, которые на протяжении длительного периода времени выступают в качестве ориентиров социального действия индивидов. Мировоззренческие установки сознания, детерминированные исторической памятью народа, оказывают влияние на их экономическое поведение и политические практики. Таким образом, речь здесь идёт об агрегатах культурно-исторической памяти, продолжающих присутствовать в настоящем и влиять на поведение субъектов, но в тоже время подвергающейся постоянной переинтерпретации в угоду политическим интересам правящих элит или оппозиционных группировок.

Анализ отечественной культурной матрицы, понимаемой как особая целостность и структурированный набор устоявшихся поведенческих архетипов и практических норм, в дискурсе интеллектуалов всё сильнее политизируется, в нём всё большее значение играют идеологические коннотации и превалируют схемы дихотомического характера (наиболее распространенные: «западники/почвенники», «модернисты/консерваторы», «либералы/государственники» и т.д.). С другой стороны, важной становится интеллектуальная тенденция, направленная на рационализацию российской культуры, восходящая к подходу М. Вебера ^[2], по-прежнему ориентированному на «расколдовывание» мира на основе продолжающейся экспансии техники и экономического расчёта. Вместе с тем интеллектуалы консервативной ориентации, например А. Г. Дугин ^[5], пытаются опереться на наследие М. Хайдеггера путем интерпретации онтологических положений последнего как наиболее когерентных и аутентичных для понимания именно русской духовной традиции.

В данной связи актуальной остаётся тема корреляции между развитием в России институтов гражданского общества, инновационной науки и властной вертикали. При этом своего исследования требует постсоветский управленческий класс, аккумулировавший и синтезировавший в себе культурные черты советской бюрократии и партийной номенклатуры. По-прежнему в управленческие процессы страны активно, причём часто в ущерб рационализации, вторгается «идеология», ставящая во главу угла лояльность и преданность конкретным властным кланам, что всячески препятствует объективной оценке деятельности высших государственных чиновников, способности общества поставить их под гражданский контроль.

В целом фиксируемый в стране синкретизм власти, собственности и управления, при сильной политизации последнего в значительной степени тормозит внедрение и активное использование результатов научно-технического прогресса, особенно в социальной сфере ^{[13, 14]}. Исключение, пожалуй, составляет только военно-промышленный комплекс (ВПК), который продолжает оставаться главным и единственным триггером научно-инновационного развития России.

Этап фундаментального реформирования России, обусловленный переходом от коммунизма к системе государственного капитализма, когда одновременно с демонтажем прежних правовых и политических институтов происходило активное внедрение в общественное сознание ценностей общества потребления, уже миновал. Однако в последние годы, то есть особенно в период существования страны в условиях экономических и политических санкций со стороны ведущих стран Запада, на интерпретацию широкого спектра культурно-мировоззренческих проблем значительное влияние стали оказывать факторы геополитики (связанные, в первую очередь, с противостоянием США и государствами Евросоюза). В целом геополитический дискурс стал превалировать не только в интерпретации культурных особенностей страны и перспектив её дальнейшего развития, но и стал играть значительную роль в патриотическом воспитании, то есть во многом принял черты идеологии.

В условиях экономического кризиса и сокращении покупательной способности населения резко выросла потребность в индивидуальном аскетизме и поиске символических способов удовлетворения многих потребностей на основе «постматериалистических» ценностей. В данной связи также имеет место активное идеологическое воздействие на массы со стороны государства и подконтрольных власти СМИ, при этом акцентируется внимание на приоритете так называемых традиционных (патриотических) ценностей и необходимости сознательного ограничения практик консюмеризма. Однако, как показывают исследования, посвященные развитию «общества потребления» в России, оно никогда не достигало в полной мере западных стандартов и только начинало посредством консюмеристских практик конструировать «средний класс», причём данный процесс был грубо приостановлен после введения и начала воздействия западных санкций.

Вместе с тем отсутствие или, по крайней мере, дефицит в сфере стратегического планирования и конструирования полноценного и привлекательного для россиян образа будущего компенсируется ритуализированным акцентированием внимания населения на историческое прошлое. В настоящее время культурная индустрия в России, прежде всего кинематограф, прибегая к ресурсам бюджетного финансирования, следует трендам власти, инвестирующей, главным образом, в героизацию прошлого страны. Сложившаяся ситуация однако демонстрирует диспропорции восприятия действительности, когда граждан ориентируют в большей степени жить великим, героическим прошлым, вместо того, чтобы мобилизировать общественные интересы в сторону достижения инновационных целей развития. Поэтому можно сделать вывод о том, что в целом образ России как инновационной страны в самом широком смысле оставляет желать лучшего. В сознании значительно числа думающих россиян образ страны ассоциируется с государственной системой, ориентированной, в первую очередь, на экспорт углеводородов, средства, от продажи которых утекают в зарубежные оффшоры.

На этом фоне как эксплицитно, так и имплицитно доминирует так называемый цивилизационный подход, где роль России в макросоциологическом контексте определяется «традиционной русской духовностью», рассматриваемой с опорой на комплекс идей, представляющих историческое наследие православия и самодержавия ^[12]. В тоже время предпринимаются разнообразные попытки верстки формационного подхода (К. Маркса, Ф. Энгельса) и мир-системного анализа (И. Валлерштайна) под схемы почвеннической идеологии, порой с вкраплением явных конспирологических элементов.

При этом большинство теоретиков сталкивается с проблемой интерпретации культурно-цивилизационного отставания (запаздывания) и диспропорционального развития России, что даже по умолчанию признается большинством исследователей. Так, например, М. К. Горшков обратил внимание, что «“зависание” на пути развития процессов социокультурной модернизации связано с доминированием в сознании россиян особой модели взаимоотношения личности и государства, в качестве отправной точки в которой выступает общность, а не личность. Такая модель, с точки зрения оценки её через призму социокультурной модернизации, относится к числу архаичных» ^{[4, с. 298]}. Эта важная культурная детерминанта, уходящая корнями в опыт исторического прошлого и глубоко укорененная в сознании россиян, способствует признанию примата коллективных ценностей над индивидуальными интересами, которая во многом противостоит утилитаризму и экспансии рыночных стратегий.

В данной связи С. Г. Кирдина также справедливо отмечает, что «в России также ключевой идеей в понятии общества является идея единства, которое объемлет входящих в него членов, общество строится как бы “сверху”, с приоритета целого над его элементами» ^{[7, с. 192-193]}. С ней вполне можно согласить в том, что выявленная установка общественного сознания в свою очередь способствует жесткой иерархизации социума и особому чинопочитанию перед начальством всех уровней.

Вместе с тем российские представители экономического институционализма Р. М. Нуреев, Ю. В. Латов ^[10] считают, например, что именно обрядоверие как характерная ритуальная черта, присущая отечественной культуре, возникшая на почве православного цезарепапизма, всячески препятствовало и подавляло развитие индивидуализма и склонности к инновационному поиску.

Таким образом, исследователи проблем российской модернизации, несмотря на частую маскировку и отвлекающие маневры в сторону «патриотизма», «самобытного пути» и «особой духовной миссии», солидарны в том, что религиозные институты (традиционное православие) и самодержавие (шире тип «восточного деспотизма»), в целом на протяжении многих веков выступали тормозами научно-инновационного развития страны. Однако при таком анализе только косвенно учитывается историческая роль других традиционных конфессий в развитии России, например. ислама, который имеет довольно широкое и даже преобладающее распространение в ряде регионов страны.

При изучении мировоззренческих детерминант и степени их влияния на научно-инновационное развитие в России, необходимо учитывать обилие этнокультур и высокую степень политизации разнообразных этнических меньшинств, владеющих собственной территорией (республики в составе Российской Федерации). Это создаёт дополнительные нагрузки для целостности страны, продуцируя, особенно в условиях экономического кризиса и научно-инновационного застоя, вполне определенные сепаратистские тенденции. В данной связи Р. Коллинз отмечает, что этническое сознание «неустойчиво как раз потому, что геополитика подвержена резким переменам. Оно может изменяться в сторону как усиления, так и ослабления мобилизации конкретного этнического сообщества. Геополитически сильное государство блокирует внутри себя дробление этнических идентичностей, тогда как за возвышение и популярность сепаратистов как приверженцев такого дробления ответственны именно геополитические неудачи» ^{[8, с. 159]}. Несомненно, что регионы России, обладающие собственной политической субъектностью, которая в настоящее время всё же в значительной степени блокируется властной вертикалью, отличаются сильной социокультурной дифференциацией. В ряде из них наблюдаются довольно стремительные процессы архаизации духовной культуры, что существенно тормозит социальную ориентацию на инновационное развитие в сфере науки.

Исторический анализ российской политической культуры эксплицирует, что в течение всех волн вестернизации/модернизации в стране сохранялась определенная институциональная отсталость, связанная зависимостью с восточным деспотизмом самодержавия и специфической для запада системой сословной стратификации. На этом фоне несомненно, что исторический процесс институционализации науки в России является неотъемлемым фактором её модернизации и инновационного развития, толчок которому дали преобразования Петра Великого. Не только и не столько стандартизация культуры российских элит (дворян) по западным образцам, а скорее внедрение науки европейского модерна заложили перспективы дальнейшего эгалитарного общественного развития. Интересно, что социально-политический застой России в середине XIX века (в период Крымской войны1853-1856 годов, или Восточной войны) совпал с резким технологическим отставанием страны, что, на наш взгляд, демонстрирует необходимость эгалитаризации общества путем создания полноценного классового общества в целях интенсификации его научно-инновационного развития.

Вполне доказанным социальным фактом является реальное единство естественнонаучной картины мира, которая, как справедливо считал немецкий физик В. Гейзенберг, способна стать действенным средством взаимопонимания и позитивного общения между народами ^[3]. Несомненно, что инновационное развитие науки обеспечивает создание новых идентичностей и в большинстве случаев способствует формированию значительно более открытого и терпимого общества, в котором граждане способны генерировать толерантное отношение к представителям других этнических или конфессиональных культур.

Высокий уровень научно-технического развития действительно препятствует развитию партикулярных идеологий, часто эксплуатирующих архаические мифы, религиозный фанатизм и разжигающих ненависть к другим народам. Следовательно, четыре императива этоса современной науки, выделенные Р. Мертоном в качестве его сущностных определений, такие как универсализм, коммунизм, бескорыстность и организованный скептицизм, по-прежнему являются важными средствами профилактики партикулярных и агрессивных форм общественного сознания ^[9]. Таким образом, развитая наука как важный социокультурный институт способна играть существенную роль в процессе интеграции в общество значительного числа новых мигрантов.

Можно отчасти согласиться с немецким философом Ю. Хабермарсом в том, что современные «исследовательские процессы прочно связаны с техническим применением и экономической оценкой, а наука с производством и управлением в индустриально-общественной системе труда. Использование научных достижений в технике и обратное влияние технического прогресса на исследования превратились в субстанцию мира труда» ^{[16, с. 124-125]}. Ясно, что онаучивание культуры и общества привело к росту инструментальной рациональности на всех уровнях социальных подсистем. Однако, господство технократов или идеологов от науки нельзя абсолютизировать, поскольку научный этос, сопряженный с ценностями самовыражения и творческой самореализации, продолжает оказывать гуманизирующее воздействие на социальные практики и стили жизни по всему миру.

Конечно, учёный, особенно это касается представителей технических дисциплин, ориентирован на конкретный результат, который можно рассчитать, но в тоже время ему, как субъекту развития, важно получать радость от процесса открытий, наделяя свою деятельность особым символическим, этическим или даже эстетическим содержанием. Более того, нельзя исключать примеры, когда научно-инновационный рост порождал, в том числе, антигуманистические мифологемы и различного рода утопические проекты.

Мы считаем, что полноценный анализ сложившихся исторически обусловленных культурно-мировоззренческих детерминант научно-инновационного развития в России предполагает внедрение в исследовательский дискурс культурсоциологического подхода, получившего обоснование в теории Дж. Александера. В концепции американского исследователя акцентируется внимание на том, что современные люди, не в меньшей степени, чем обитатели традиционных и архаичных обществ минувших эпох, продолжают испытывать потребность в метафизическом осмыслении действительности, которая в его авторской интерпретации неизбежно связывается с желанием пережить чувство солидарности с различными объектами вне себя. Отсюда проистекает стремление сакрализировать значимые сферы социальной реальности, исходя из глубинных импульсов холистского типа.

Таким образом, во многом следуя социологической традиции, восходящей к школе Э. Дюркгейма, Дж. Александер, подчеркивает, что идейные комплексы, «влияющие даже на самые современные общества, не представляют собой когнитивные вместилища подтвержденных фактов; они суть символы, которые продолжают формироваться глубокими эмоциональными импульсами и определяться исполненными смысла ограничениями» ^{[1, с. 485]}. Пожалуй, что символическая реальность выступает важным источником катексических способов восприятия различных социальных объектов, связанных с психологической способностью акторов переживать эйфорические (или наоборот дисфорические) состояния в периоды как рутинных практик, так и активного творческого процесса.

Таким образом, инновационные объекты, как результаты научных достижений, вполне определенно могут выступать в качестве таких объектов, которые вызывают восторг и способствуют переживанию гордости за собственную страну. Это в свою очередь может существенным образом остановить отток представителей креативных классов за рубеж, а также изменить имидж России в мире, сделав его более позитивным и привлекательным для иммиграции учёных и высококвалифицированных специалистов.

Так, например, достижения научно-технического прогресса также могут быть интерпретированы в терминах сакральных объектов, порождать собой мифологии, в которых превалирует дискурс спасения. Это наводит на мысль о том, что инновационное развитие науки порождает также вполне позитивные мифы гуманистического свойства, способные на уровне переживания предвосхищать перспективы роста человеческих достижений в области покорения природы. В марксистской интерпретации речь идёт о пафосе раздвигания природных границ человеческого рода и овладении им титанической мощью и ещё большей властью над природой. На почве российской культуры подобное сакральное и мифопоэтическое отношение к научным инновациям получило наиболее яркое выражение в таких футуристических работах, как «Философия общего дела» Н. Ф. Фёдорова и «Космологии духа» Э. В. Ильенкова ^{[15; 6]}, причём оба философа, хоть каждый и по-своему, были инспирированы идеей безграничного стремления человека к саморазвитию, порождаемого антропогенным желанием преображения космоса на основе творческого синтеза инновационных практик спасения и техники.

Научно-инновационное развитие страны, также как её успехи и неудачи в сфере технического и экономического прогресса, на наш взгляд, находятся в зависимости, то есть во многом детерминированы культурно-мировозренческими установками, укорененными в общественном сознании и памяти активной части населения. Подобные установки, порождаемые культурой как целостной символической системой, могут быть как тормозами, так и драйверами инновационного развития.

Очевидно, что не только бережное отношение к святыням прошлого, переходящее в его некритическое восприятие, но также заскорузлость политической системы, неэффективность экономического перераспределения и геополитические вызовы способны создавать предпосылки для кризисных явлений в сфере научного мышления и инновационной активности. Архаизация культуры в угоду консервативным моделям политического господства, противостоящим институтам гражданского общества при сохранении исключительной эксплуатации природных богатств, может породить эффекты застоя в области создания высоких технологий, результаты которых могут быть нацелены на реальное внедрение и применение в повседневных практиках.