Аргументативный дискурс в коммуникативном пространстве современной культуры: проблемы теории

Крючкова Светлана Евгеньевна доктор философских наук профессор, Школа философии, Национальный исследовательский университет Высшая школа экономики 101000, Россия, г. Москва, ул. Мясницкая, 20 Kryuchkova Svetlana Evgen'evna Doctor of Philosophy Professor, the School of Philosophy, National Research University “Higher School of Economics” 101000, Russia, Moscow, Myasnitskaya Street 20 Skryuchkova@hse.ru

Храпов Сергей Александрович доктор философских наук профессор, Астраханский государственный университет 414040, Россия, г. Астрахань, ул. Пестеля, 21 Khrapov Sergei Aleksandrovich Doctor of Philosophy Doctor of philosophical sciences, full professor of the Department of Philosophy at Astrakhan State University 414040, Russia, Astrakhanskaya oblast', g. Astrakhan', ul. Pestelya, 21 kv 1 khrapov.s.a.aspu@gmail.com Другие публикации этого автора

Постановка проблемы

В коммуникативном пространстве культуры, которая всегда есть «форма одновременного бытия и общения людей» ^{[1, С. 290]}, с середины прошлого столетия активно ведутся споры о предмете, основаниях и статусе такой предметной области научных исследований как теория аргументации (ТА). Напряженность дискуссионного поля, в котором сегодня рассматривается аргументативный дискурс, как форма вербального убеждения в ходе диалоговых взаимодействий, обусловлена, в первую очередь, изменениями в социально-культурном контексте: прогрессом информационных технологий, появлением новых медийных практик (медиатекстов) ^[27]. В данном контексте, аргументация часто ориентирована «не на поиск некой объективной истины, а на подтверждение позиции автора, которую он считает истинной» ^{[25, С. 47]}, либо вообще рекламоподобна. Повсеместная интенсификация культурного и делового обмена также порождает прагматическую потребность в новых стандартах полемической коммуникации в ситуации плюрализма различных культур.

Поиски универсальной нормативности стимулируются и практикой образования, так как учебный курс «Теория и практика аргументации» предусмотрен государственным образовательным стандартом РФ для выпускников вузов, чья профессиональная деятельность предполагает наличие навыков эффективного ведения диалога в публичном коммуникативном пространстве. Совокупность таких навыков входит в «аргументативную компетенцию» выпускника, включающую «знание схем аргументации, системы приемов, уловок, манипулятивных техник и способов их нейтрализации и представляет собой величину, поддающуюся измерению» ^{[22, С. 5]}. Все это актуализирует задачу теоретической рефлексии над феноменом аргументации с помощью современного методологического инструментария.

Исследование аргументативного дискурса давно ведется в диалогической традиции, берущей начало в древнегреческой практике агона, в религиозно-философских диспутах Древней Индии и «спорах-конференциях» по политическим и судебным вопросам в Древнем Китае. С разной степенью интенсивности эта работа продолжается и в современной интеллектуальной культуре. Вместе с тем, несмотря на многовековую историю изучения, ТА как интеллектуальное направление, «поддерживающее традиции античной диалектики, риторики и логики, несмотря на мощный дух традиции, все же является дисциплиной становящейся, проблематика которой продолжает еще формироваться» ^{[8, С. 80]}.

На сегодня нет общей ТА, а существуют разные концепции, берущие в качестве основы одну из составляющих аргументативного дискурса – логическую, коммуникативную, риторическую. Нет единства во мнениях не только по вопросу о том, на каких основаниях должна быть построена ТА, чтобы она была способна адекватно описывать и выявлять алгоритмы эффективной аргументации, встречающейся в социально-культурных практиках, но и по вопросу о принципиальной возможности создания такой дескриптивно-нормативной теории. Ведь от нее требуется органично соединить такие разнородные, но неразрывно бытийствующие в аргументации процедуры, как обоснование (доказательство истинности, правильности, справедливости, приемлемости или целесообразности какой-либо точки зрения) и убеждение (коммуникативно-субъективную деятельность) ^{[13, С. 15]}.

Пессимистическому видению перспективы решения данной проблемы способствует и отсутствие должного концептуального аппарата ТА. Он, в отличие от давно устоявшегося проблемного поля, до сих пор четко не определен, терминология страдает многозначностью. На сегодня не достигнуты конвенции относительно дефиниций таких, казалось бы, интуитивно ясных понятий, как «аргументация», «обоснование», «доказательство», «убеждение», которые за длительную историю использования «обросли» массой коннотаций и побочных смыслов. По сути дела нет общего определения термина «аргументация», охватывающего все его релевантные употребления. В современном дискурсе им обозначают: и форму мышления в виде процедуры обоснования в формально-логическом смысле, и убеждающее общение, и дискуссию, и спор, и вид публичной деятельности, и совокупность аргументов, и технику речи, направленную на убеждение аудитории ^{[9, С. 7]}. Часто не различаются убеждение как процесс, и убеждение как часть мысленного поля человека. Отсутствует и единое понимание предмета ТА. Дискуссионными являются проблема способов моделирования, типологии видов аргументации, а также обозначения ошибок и уловок, занимающих важное место во всех моделях ТА.

Если до этого аргументативный дискурс был объектом изучения риторики, логики и философии, то сегодня ТА – исследовательское направление, в развитие которого вносят вклад специалисты в области герменевтики, феноменологии, философии языка, коммуникативной лингвистики, когнитивной психологии, методологии науки, эпистемологии, юриспруденции, теории принятия решений, конфликтологии. Проблема аргументативного дискурса звучит особенно актуально в контексте вопросов когнитивной безопасности и онтологизации искусственного интеллекта^[28,29]. Результаты, накопленные в этих дисциплинах, позволяют расширить представление о природе и составляющих аргументативного дискурса, о механизмах и способах взаимосвязи в нем когнитивных и коммуникативных структур.

Таким образом, возрастающая потребность в теоретическом осмыслении естественной социальной практики аргументации, как объективного феномена, и появление новых методологических средств создают новые перспективные возможности для того, чтобы поставить задачу создания общей ТА «заново», используя при этом не только теоретические, но и прагматические критерии (эффективность, успешность), выработанные в ходе диалоговых социально-культурных практик, «выстраивающих мосты рационально-прагматического консенсуса» (К.-О. Апель).

Решение этой задачи предполагает в качестве предварительного условия исследование методологических возможностей существующих подходов, а также рассмотрение ряда эпистемологических проблем, среди которых ключевое место занимает вопрос о субъекте аргументативного дискурса.

Теория аргументации: основные подходы

С середины 20 века, благодаря исследованиям Х. Перельмана, считавшего, что «идея рациональной аргументации не может быть определена in abstracto, поскольку она зависит от конкретно-исторического понимания универсальной аудитории» ^{[32, С. 14]}, и работам Ст. Тулмина, выявившего зависимость критериев оценки состоятельности аргументации от области, к которой относится предмет обсуждения, произошел настоящий всплеск интереса к изучению аргументации.

В результате появился целый ряд дисциплинарно автономных подходов и альтернативных моделей. Многообразие моделей ТА, оправданное множественностью областей культуры и когнитивных практик, где востребована аргументация, заключено между полюсами формально-логического доказательства, с одной стороны, и риторического убеждения в ходе диалога, с другой. В этой связи не случайно самые значимые проекты, предложенные такими влиятельными течениями как неформальная логика (Р. Джонсон, Э. Блейер, Дж. Вудс) и прагмадиалектика (Ф.Х. ван Еемерен, Р. Гроотендорст, С. Хенкеманс), воплощают в своих ключевых идеях противостояние логического и риторического подходов. В неформальной логике, фокусирующейся на практическом аспекте логики, эффективность аргументации приравнивается к ее корректности. Логика по-прежнему остается идеалом рассуждений, но уже в более мягкой версии с такими критериями как релевантность, достаточность, приемлемость, позволяющими осуществлять оценку рассуждений с учетом неявных предпосылок и следствий.

Представители школы прагмадиалектики (а также ряда других диалектических концепций, например, Д. Уолтон), рассматривают ТА в первую очередь как теорию убеждения, фактически заменяя категорию истинности на требование релевантности и прагматической эффективности. Прагмадиалектики, сосредоточившиеся на исследовании коммуникативно-прагматической составляющей аргументативного дискурса, цель которого - изменить мнение аудитории ^{[12, С. 112]}, предложили модель рациональной критической дискуссии, выступающей не только средством устранения разногласия во мнениях, но и «эвристическим элементом в процессе аналитической реконструкции и оценочным инструментом в процессе критической оценки» ^{[26, С. 39]}. Однако их методологические установки были рассчитаны скорее на искусство диалога, и, в конечном счете, не позволили построить общую ТА, свидетельством чему является постепенный дрейф в сторону поиска более твердой нормативности, что видно на примере попытки сформулировать процедурные правила дискуссии и кодекса рационального поведения ее участников.

Кроме вышеназванных, весьма значимым является такой подход как формальная диалектика (Э. Барт, Э. Краббе, Н. Решер), представляющая аргументацию как диалогическую игру между пропонентом и оппонентом по вопросу о приемлемости какой-либо точки зрения, для успешного осуществления которой нужны твердые правила, которые должны соответствовать существующим конвенциям, т.е. быть приемлемыми для большинства людей ^{[30, С. 1-22]}. Также ряд продуктивных идей развивали представители радикального аргументативизма (О. Дюкро, Ж.-К. Анскомбр) – модели дескриптивного типа, созданной в рамках лингвистического подхода, и новых моделей синтетического типа (логико-когнитивная, прагма-лингвистическая, психо-лингвистическая и др.), пытающиеся преодолеть центрированность на одном из аспектов аргументативного дискурса.

Самая значительная попытка в этом направлении была предпринята в системной модели ТА, в основание которой был положен анализ взаимодействия трех подсистем аргументации – логической, риторической и когнитивной, которые в каждом конкретном случае выстраиваются в такую конфигурацию, когда приоритетную роль играет одна из них ^{[5, С. 11-17]}. Такой подход открыл новые возможности в исследовании аргументативного дискурса, существующего в разных системах интеллектуальной культуры, и поставил задачу рассмотрения его как способа обоснования в ситуации убеждения. Это привело исследователей к осознанию необходимости междисциплинарного подхода в качестве методологической основы для поиска единого фундамента для общей ТА. Междисциплинарность в данном случае - поле для взаимодействия различных дисциплин, на «стыке» которых за счет взаимной диффузии методов, концептуальных аппаратов и схем объяснения возможен «прорыв» в решении проблемы.

Надо признать, что хотя идея междисциплинарности, как парадигмального условия для создания общей ТА, очевидна, большинство из дисциплин, исследующих отдельные составляющие аргументативного дискурса, не обращают внимания на теоретические основания своих подходов и тем более не стремиться ставить вопрос о нормативной базе для правил построения убеждающих рассуждений, которые одновременно должны быть и общезначимы, и учитывать специфику конкретной области приложения. Как следствие, не наблюдается признаков процесса сближения концептуальных аппаратов разных дисциплин, которое в перспективе могло бы привести к созданию универсального категориального аппарата ТА.

Ведущиеся сегодня исследования аргументации междисциплинарны, но – разновекторны. В этом смысле весьма продуктивными для придания им устойчивого направления, способного вывести на некоторый (не единственный) путь, представляются возможности такой бурно развивающейся отрасли научных исследований, как когнитология, в центре внимания которой находится «когнитивный субъект», под которым понимают «такой субъект, у которого внутренней мотивацией трансформации (трансценденции) выступает способность познания, необходимость познания и воля к познанию», а «исключительным (присущим только ему) результатом деятельности является создание смыслов» ^{[20, С. 70]}.

Когнитивный подход фокусируется на содержательной стороне аргументативного дискурса, выступающего не только способом рассуждения и видом специфической практической деятельности, но и формой мышления, проявлением когнитивного, вследствие чего субъекты аргументации предстают не в отношении лишь противостояния, но и в единстве, как компоненты когнитивной целостности, «непрерывно трансформирующие друг друга в каждом акте сознания» ^{[24, С. 150]}. Он позволяет учитывать особенности субъектов: когнитивные способности, структуру убеждений, логическую компетентность и т.п.^{[17, С. 220]}.

При когнитивном подходе ключевым моментом порождения набора аргументов является «представление адресата в уме субъекта»^{[6, С. 14]}, а диалог «предстает как смена позиций «аргументирующего» (или субъекта аргументации) и «аргументируемого» (или адресата аргументации)» ^{[4, С. 135]}. Фактически в определенном смысле он «реабилитирует» монологизм с его принципиальной нерелевантностью адресата, взятой в качестве установки. Такое понимание позволяет представить аргументацию в виде завершенного, упорядоченного, рационального рассуждения и, как следствие, позволяет строить нормативные модели. Однако в данном случае за нормативность придется расплачиваться слишком высокой ценой – фактическим отказом от рассмотрения процесса убеждения адресата, т.е. от того, что является главной целью аргументации в процессе коммуникации.

Данное обстоятельство требует уточнения когнитивного подхода, что вполне возможно в условиях появления новых результатов в изучении аргументативного дискурса, например, «перформативного» подхода к доказательству и т.д. Вариантом такой конкретизации, осуществленной И. Микиртумовым, выступает «контент-динамический подход», ориентированный как на семантику, так и на прагматику. Он увязывает содержание выдвигаемых пропозиций с особенностями постоянно изменяющегося мысленного поля адресата, в рамках которого «становится возможным погрузить аргументацию в логику, следствием чего станет обнаружение той совокупности взаимосвязанных понятий, которые необходимы для анализа и репрезентации аргументативного взаимодействия субъектов» ^{[21, С. 356-357]}. Учет реактивного характера диалогового взаимодействия делает аппарат когнитивного моделирования более гибким и позволяющим учитывать контекст осуществления акта убеждающего воздействия. Однако такая контекстуальная зависимость имеет свою оборотную сторону в виде слишком усложненных моделей, которые не могут выполнить нормативную функцию ^{[10, С. 5]}.

Достаточно парадоксальным является тот факт, что когнитивный подход, особенно в виде контент-динамической его модификации, в определенной мере «возвращается» к логической нормативности. Используя название известной книги представителей формальной диалектики Э. Барта и Э. Краббе «От аксиомы к диалогу», для характеристики этой тенденции можно было бы добавить: «и обратно». Однако это возврат к уже современной логике, той, которая сделала «аргументативный поворот», раздвинув границы логического (логика оценок, норм, действий, иллокуций и др.). Не случайно, несмотря на междисциплинарный характер ведущихся исследований аргументации, логическая составляющая в них остается весомой: рассматривается вопрос о природе прагматического логического следования (Д. Вандервекен), строятся типологии неклассических аргументаций (А.Л. Васюков), исследуется практическая логика (И.Н. Грифцова), более того, сама логика начинает трактоваться как дисциплина когнитивного цикла – наука о знании (Е.Г. Драгалина-Черная).

Помимо новых логических концепций в целях уточнения контент-динамического подхода возможно использование концептуального аппарата теории речевых актов, что позволит продолжить начатую в неориторике конкретную работу по исследованию квазилогических схем и рассуждений по аналогии, обладающих высоким убеждающим эффектом (в той или иной конкретной аудитории) в силу единства в них прагматической и когерентной истинности, т.е. тогда, когда содержание аргументов «вписывается» в рамки мысленного поля адресата и аудитории.

Также контент-динамический подход при анализе механизмов представления мысленного поля адресата должен использовать эвристический потенциал когнитивной психологии и феноменологии, т.к. в качестве предварительного условия при построении ТА должно быть проведено исследовании эпистемологической проблемы субъекта аргументации.

Субъект аргументации: феноменологический подход

Обращение к субъекту – основной тренд в современных исследованиях по ТА. Это связано с восстановлением статуса прагматики, т.к. предмет анализа - естественно-языковые рассуждения в реальных контекстах, где автор является неустранимой инстанцией. Как следствие кардинально новыми «оказываются теории, в которых агент (субъект - С.К.) не встраивается в уже существующую систему, а выступает в качестве основания (или центра), вокруг которого эта система выстраивается. Теории в таком случае получают качественно иное обоснование: в центре оказывается не акт рассуждения, а агент (agent-based instead of act-based)» ^{[3, С. 15]}. Это означает, что субъект в аспекте своих знаний и мнений, фундирующих его позицию, не просто привносится в традиционные модели структуры аргументации в качестве когнитивного компонента, позволяющего учитывать при оценке рассуждений субъективные установки участников аргументативного взаимодействия, но и становится центром «композиции». Его презумпции могут выступать в нормативной функции, например, проводить границы между различными подходами к аргументации – обоснованием, убеждением и практическим рассуждением ^{[19, С. 13-21]}. Такой подход меняет традиционное понимание предмета аргументации, особенно в ситуации, когда мнение о том, что аргументация – это и познавательная деятельность (а не только речевая, интеллектуальная и социальная) разделяют не все исследователи.

Вопрос о субъекте аргументации является предметом интереса разных дисциплин, которые исследуют проблему «чужих сознаний» и отношение Я и другого Я (Другого) как подобных и равноправных субъектов. Проблема Другого (в роли которого может выступать не только адресат, но и аргументатор) предстает в нашем контексте как проблема «видения» (представления) субъектом аргументации внутреннего мира адресата с целью выработки эффективной стратегии убеждения, понимаемого как процесс «изменения ментальных состояний личности, как правило, предшествующий изменению в поведении» ^{[31, С. 32]}. Она имеет ключевое значение для ТА и обращение к ней – это некий «угол зрения», под которым можно по-новому посмотреть на место субъекта в пространстве аргументации.

Аргументатор, произносящий речь с целью изменения позиции адресата, должен иметь представление о его личности. Механизм эпистемологической процедуры, с помощью которой создается модель сознания адресата, исследуется в гуссерлевской концепции Другого, методологический инструментарий которой способен прояснить способы проективной деятельности субъекта в ходе аргументативного дискурса, понимаемого как форма трансляции личностных смыслов. Результаты, полученные Э. Гуссерлем в поисках ответа на вопрос «как я могу конституировать в себе другое Я» ^{[11, С. 162]}, также как идеи интерсубъективности и смысла, могут быть использованы в ходе дальнейшей разработки контент-динамического подхода к построению ТА.

Для Гуссерля Другой - трансцендентальная предметность особого рода, начало пути к которой - очищение от первичной «естественной установки» обыденного мышления, позволяющее освободить сознание от объективистских иллюзий. И только после этого можно приступать к процедуре феноменологического конструирования смысла Другого, что и делает Э. Гуссерль с помощью метода аппрезентативно-апперцептивного переноса, т.е. по сути дела аналогии, т.к. Другой – это проекция меня самого, но не как копия, а как другое Я.

Осуществляя «перенос достоверности» с собственного монадического сознания, которое является априорно интерсубъективным, на Другого, можно понять, как его сознание конструирует смыслы, т.е. проникнуть в Другое Я. Способом такого проникновения как раз и выступает экстериоризация собственных ментальных состояний, «овнешнение», в ходе которого «человек, образно говоря, «выворачивает себя наизнанку», вынося свой внутренний мир наружу и делая его, таким образом, доступным для контакта с другим человеком, позволяя соприкоснуться «внутренними поверхностями», сопоставить ментальные состояния» ^{[18, С. 21]}.А следовательно, узнать с помощью «вчувствования» стали ли его смыслы понятны Другому, приняты ли они во внимание, т.е. получить ответ об успешности/неуспешности аргументации. Именно понятие смысла, как интерсубъективности, погруженной в субъективность, позволяет с помощью феноменологического метода Э. Гуссерля иначе взглянуть на некоторые «догмы» неориторических моделей ТА, связанных с такой характеристикой аргументативной речи, как ее адресность, основанной на требовании максимального учете личностных характеристик Другого, в данном случае адресата.

Вместе с тем, в ходе гуссерлевской феноменологической редукции возникла опасность «очищения» не только внутреннего опыта субъекта, но и вынесения «за скобки» окружающего мира (природы, культуры, социума), а также эмпирического Я. Из-за такого подхода трансцендентальный субъект оказывается «слишком абстрактным, безличным, лишенным каких бы то ни было особенностей; он представляется не более чем точкой, из которой исходят интенциональные акты» ^{[23, С. 315]}. Лишенность Другого каких бы то ни было личностных характеристик в результате такого «очищения», доведенного до логического конца, может привести к исчезновению у Я потребности в каком-либо диалоге с ним ^{[16, С. 115]}.

В определенной мере Э. Гуссерль нивелирует такую опасность, вводя понятие «жизненного мира», включающего убеждения (как знания интеллектуального агента), его интересы, привычки, семью и т.д., из которого вырастает мир культуры. Интерсубъективность связывается им с языком, носителем которого является «со-человечество», как «сообщество общающихся друг с другом людей». Мир культуры выступает интерсубъективной средой, «структурированным миром интерсубъективных значений» (Н.М. Смирнова), в котором конституируются разные личностные и социальные смыслы, стимулирующие убеждающее общение. Возникающие в интерсубъективном поле аргументации смыслы не приходят извне в готовом виде, а создаются и актуализируются в реальных когнитивных актах, когда один личностный смысл «встречается» с иным смыслом, а объективные языковые значения субъективируются в виде личностных смыслов, формируя при этом желательные мотивации. Аргументативный дискурс в этом смысле является средством «взаимопроникновения друг в друга» в ходе «взаимоактуализации смыслов», способом «воссоздания» друг друга в диалоге ^{[7, С. 19]}, который каждый раз рождается заново. В связи с этим «концепция смысла, как когнитивно обусловленного, и связанное с ней понятие двустороннего смысла, его «противоречивость», вызвавшая к жизни проблему логического и психологического в мышлении, является важной при построении теории аргументации и требует своего дальнейшего развития» ^{[15, С. 71]}.

Однако такой изощренный феноменологический анализ все же не может обеспечить доскональную диагностику личности Другого. И даже если она была бы возможна в полной мере, могли бы мы иметь гарантии успеха в деле изменения его позиции? К такому сомнению подталкивает наличие парадоксальных в нашем случае примеров, когда на практике некоторые «безадресные» и «анонимные» аргументации, оказываются весьма эффективными и успешными, например, художественные тексты («над вымыслом слезами обольюсь») или выступления знаменитых ораторов. Почему же «безадресные» аргументационные речи бывают неожиданно более успешны, чем даже те, которые императив адресности соблюдают?

Используя гуссерлевскую идею о механизме смыслообразования, данному эффекту «резонанса в целое» (Т. де Шарден) можно дать объяснение с позиции феноменологического подхода. Последний вполне успешно, как показали Д.В. Зайцев и Н.В. Зайцева, может быть применен как средство анализа и интерпретации эффекта встраивания смысла в концептуальную систему субъекта в ходе аргументации. Осуществив феноменологическую интерпретацию эффекта анонимности аргументации, они показали, что именно за счет безадресности сообщения, «адресату оказывается проще встроить транслируемый смысл в свою концептуальную систему, преобразовать интерсубъективный, объективный смысл сообщения в личный, субъективный смысл» ^{[14, С. 117]}. Этот же механизм присутствует в аргументации, когда в ходе полемики каждому из субъектов приходится оценивать информацию с позиции своего личного опыта.

Таким образом, понятие интерсубъективности смысла, связанное с идентичностью сонаправленных интенциональных актов субъектов, взятое в качестве принципа, объясняет, процесс понимания (с помощью метода вчувствования) смысла (и культуры) Другого. Именно это обеспечивает успех аргументации, так как адресат воспринимает интерсубъективные смыслы не как внешние и навязанные, а как свои собственные, т.е. согласующиеся и соответствующие его индивидуальному опыту. Интерсубъективизм, тем самым, выступает презумпцией успешной аргументации. В связи с этим, вопрос о передаче смысла превращается в вопрос об условиях понимания, интерпретации опредмеченных смыслов, содержащихся в культуре.

У исследователей аргументации нет единства во взглядах и по вопросу о том, какова степень и формы влияния культуры на аргументативный дискурс. Однако вряд ли можно отрицать, что выбор, например, той или иной стратегии аргументации происходит под влиянием культурной традиции. Более того, приверженность или принадлежность к определенной культурной парадигме часто является главенствующим фактором. Примером может служить различие в подходах к мистическому знанию в восточной и западной традициях. Как показала А.И. Бескова, европейский мистик-учитель, хотя и осознает, что «в полной мере божественная реальность не может быть выражена средствами обычного языка и осмыслена «в стратегиях обычного мышления» [2. С. 336], тем не менее, пытается убедить ученика путем расширения его опыта, адаптируя новую информацию к когнитивным возможностям ученика, используя при этом общепринятые стратегии аргументации. Восточный же учитель, напротив, избирает «шоковый путь», он стремится потрясти и дезориентировать мировосприятие ученика, используя представляющиеся логически невозможными формы убеждения. Его цель расчистить место за счет полного отказа от прежних представлений, чтобы затем утвердить на месте разрушенной системы новую ^{[2, С. 336]}. Однако, насколько глубоко влияние культурной традиции на аргументацию, каков его механизм, как изменения в культуре меняют представления о том, какой должна быть структура аргументации, и какие методы должны использоваться в ходе убеждения адресата, принадлежащего к другой культуре, это – вопросы, которые еще предстоит исследовать.

Культурный контекст аргументации играет важную роль не только при выборе стратегии аргументативного воздействия, позиционировании субъектов и определении их статусов, но и в более глобальном аспекте. Аргументация как проявление межсубъектного речевого взаимодействия погружена в пространство культуры, поэтому культурный контекст во многом определяет то или иное понимание языковых феноменов. Тем самым культура задает нормативные схемы и структуры, обеспечивая ту конструкцию аргументационной речи, на которую «навешивается» все остальное. Наличие в ней ряда норм и принципов, «выкристаллизовавшихся» в ходе успешных аргументаций и теоретической рефлексии над ними, позволяет сохранить оптимистический взгляд на ситуацию с созданием ТА, которая пока не существует, но, по мнению ряда специалистов, в принципе возможна, т.е. оставить проблему открытой. Поиск средств все более точного описания и теоретического объяснения аргументации продолжается. Он составляет важную сторону развития гуманитарного знания.

Некоторые выводы

1. Обширная область научных исследований, которая носит общее название «теория аргументации», несмотря на долгую исследовательскую традицию, продолжает оставаться полем напряженных дискуссий о преимуществах и недостатках имеющихся моделей и о возможности создания общей ТА, что свидетельствует о необходимости дальнейших научных исследований, результаты которых в конечном итоге будут способствовать взаимообогащению методологических средств, выработанных различными дисциплинами, изучающими аргументативный дискурс.

2. Феноменологический подход, в силу наличия в нем интерсубъективного компонента, вполне может быть принят в качестве одной из методологических основ при построении ТА. Это возможно в силу того, он использует дескриптивные методы, подкрепленные эйдетическим анализом, вследствие чего «нормы и идеалы аргументации больше не привносятся извне, а обнаруживают себя в эмпирических коммуникативных актах живой реальной полемики» ^{[14, С. 121]}. Вместе с тем, нельзя не видеть, что данный подход не может быть основой в поисках универсальной нормативности для ТА в силу своей контекстной зависимости.

3. Проблема создания ТА - многогранная проблема и одним феноменологическим ответом на нее, конечно же, обойтись не удастся. Вместе с тем, феноменологический анализ, использованный для репрезентации аргументативного взаимодействия субъектов, возвращает нас к традиции когнитивного подхода в его самом широком смысле слова. Когнитивизм, как оптимистичная теоретическая модель междисциплинарного характера, задает новые перспективы в работе над созданием ТА.

4. Когнитивный подход должен быть уточнен в свете последних исследований, в качестве такой конкретизации может быть рассмотрен контент-динамический подход, фокусирующийся на исследовании структур сознания, внутренней репрезентации аргументатором не только мысленного поля адресата, но и оценки его когнитивных способностей и логической компетенции. Он позволяет поднять иной пласт проблем и по-новому взглянуть на проблему создания ТА, обращая внимание на необходимость разработки адекватных онтологических и эпистемологических основ. Представляется, что при детальной разработке, этот подход способен преодолеть традиционное для теоретического анализа противопоставление процедур обоснования и убеждения, а также выступить основой для интеграции таких соперничающих современных подходов к ТА, как неформальная логика и прагмадиалектика.

4. Влияние пространства культуры на характер пространства аргументативного дискурса, погруженного в него, является системным, повсеместным и постоянным. Любой аргументативный акт нацелен не только на понимание смысловой составляющей обосновываемой точки зрения, но и на вписывание ее в культуру, задающую не только личностные смыслы, но нормативные схемы, что позволяет сохранять оптимизм при обсуждении вопроса: «Как возможна (и возможна ли) общая теория аргументации?».