Реконструкция социального портрета репрессированных на Алтае и в Ойротской АО в 1935-1937 гг.: опыт сравнительного статистического анализа

Мишина Екатерина Максимовна специалист по учебно-методической работе, Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова (МГУ) 119992, Россия, г. Москва, Ломоносовский проспект, 27, корп. 4 Mishina Ekaterina Specialist of Educational Work, Department of Historical informatics, Faculty of History, Lomonosov Moscow State University Lomonosovsky prospekt 27-4, Faculty of History – MSU, Moscow 119192 Russia zyu@inbox.ru Другие публикации этого автора

Тема изучения истории политических репрессий в СССР до сих пор вызывает вокруг себя оживленные дискуссии. Анализируются различные вопросы, такие как причины террора, количество жертв, ход репрессивных кампаний. Проблемы, связанные с ответами на эти вопросы, традиционно исследуются на общесоюзном уровне. Однако в последние годы растет число работ, посвященных региональным особенностям репрессивных операций. Значительная их часть рассматривает причины, ход и последствие операций периода Большого террора (1937-1938 гг.) как самого трагичного и масштабного периода в истории репрессий в СССР. При этом те процессы, которые предшествовали его началу в разных регионах сравнительно мало изучены.

Целью нашей работы является подробный анализ репрессий предыдущего Большому террору периода – с убийства С.М. Кирова 1 декабря 1934 г. до издания оперативного приказа 00447 30 июля 1937 г. В это время маховик террора, пришедший в относительное спокойствие после окончания активной фазы раскулачивания, начал раскачиваться снова. При проведении репрессий в этот период центральная власть не выдавала четких указаний, как было прописано в оперативных приказах периода Большого террора, кто именно должен был стать жертвой репрессий – к примеру, кулаки, немцы или поляки. В этот период в инструкциях и приказах указания давались относительно размыто: репрессировать зиновьевцев, троцкистов или «вредителей на производстве». Под это определение теоретически мог попасть каждый, кто так или иначе был подозрителен или «неудобен» местным управлениям НКВД. В литературе существует мнение о том, что жертвами репрессий в этот период (как и, частично, в последующий) в основной массе становились «старые» партийцы, интеллигенция, руководящие кадры; широкие слои населения террор коснулся не раньше середины 1937 года ^{[23, pp. 137-163; 19, с. 28]}. Наш тезис состоит в том, что бОльшую часть репрессированных в период до Большого террора составляли обычные советские граждане: крестьяне, рабочие, рядовые сотрудники учреждений. Для подтверждения этого тезиса в региональном разрезе мы реконструируем социальный портрет репрессированного на материалах Алтайского края.

Данный регион выбран нами неслучайно. В рассматриваемый нами период 55 районов Алтая входили в состав Западно-Сибирского края. В сентябре 1937 г. вместе с десятью районами Ойротской Автономной области (современная Республика Алтай) они образовали единый Алтайский край. Указанные регионы интересны по своей специфике: там проживало много ссыльных, спецпереселенцев, немцев, сконцентрированных в Немецком национальном районе, что накладывало отпечаток на характер репрессивных операций, проводимых здесь в годы Большого террора. Ойротская АО сама являлась национальным районом, даже в середине 1930-х гг. еще находившимся в стадии начала строительства социализма: коренное население только начало переход к оседлому образу жизни, невысоким был процент коллективизированных хозяйств, в зачаточном состоянии находилось развитие промышленности. Различия более советизированных районов Алтая от Ойротской АО ставит вопрос о характере репрессивных кампаний в этих регионах - насколько схожи в них социальные портреты репрессированных в период до начала Большого террора? Для ответа на поставленный вопрос нами будет проведен анализ различных социальных характеристик жертв репрессий.

Отметим, что репрессии в Алтайском крае (без районов Ойротской АО) в 1937-1938 гг. описаны достаточно подробно в работах Г.Д. Ждановой ^[7], В.Н. Разгона ^[16] и Л.А. Лягушкиной ^[6]. Ход репрессивных кампаний предыдущего периода кратко освещен в сборнике «Политические репрессии в Алтайском крае. 1919-1965» ^[14]. Изучение истории политических репрессий в Республике Алтай пока находится на начальной стадии. Существует несколько работ, дающих общее представление о 1930-х гг. в Ойротской АО ^{[4, 20, 21]}. Источники для изучения истории репрессий перечислены в работе М.С. Каташева. Он разделяет их на опубликованные (источники личного происхождения, в основном – воспоминания о репрессированных ^[1]) и неопубликованные (архивные материалы фондов областных комитетов ВКП(б) (Алтайского и Ойротского), Ойротского областного исполкома, материалы областного суда и прокуратуры). Автор отмечает, что до сих пор большая часть документов закрыта для исследователей; режим секретности продлен и на самый важный источник – материалы архивно-следственных дел ^{[4, с. 394-395]}. В данной ситуации наиболее целостное представление о репрессиях в Ойротской АО в 1930-х гг. дают сопроводительные материалы к третьему тому «книги памяти» Республики Алтай. В них содержится не только информация о конкретных репрессивных акциях, но и основная статистика репрессий – количество жертв террора по районам, их социальное положение, приговор ^[5].

Источником нашей работы является база историко-просветительского общества «Мемориал», которая содержит краткие биографические справки о более чем 2,5 миллионов жертв политических репрессий за весь период существования СССР. Она основана на материалах региональных «книг памяти», в которых агрегирована основная биографическая информация из следственных дел репрессированных. База данных создана в формате MySQL. Для удобства работы с ней путем последовательных запросов на выборку из нее были извлечены данные о репрессированных на Алтае (по материалам 2-го, 3-го и 7-го томов «книг памяти» Алтайского края) и в Ойротской АО (три тома) на временном промежутке с 1.12.1934 г. по 30.06.1937 г. – 1741 и 427 человек соответственно. Отметим, что июль 1937 г. не рассматривается нами, так как процессы, происходившие тогда, носят принципиально отличный от указанного периода характер. К примеру, на Алтае только за 30 дней июля было арестовано и затем приговорено более 3000 человек – в два раза больше, чем за предыдущие 2,5 года. Такой масштаб репрессий больше соответствует периоду Большого террора, который, по мнению некоторых исследователей ^[13], мог начаться на Алтае чуть раньше других регионов – 28 июля (первоначально установку на эту дату как начало «кулацкой» операции мог дать нарком внутренних дел Николай Ежов на совещании 16 июля 1937 г. в Москве). Частично такой размах репрессий в июле объясняется проведением «ровсовской» операции, которая началась в Западно-Сибирском крае с конца июня ^{[17, с. 256]}.

Можно говорить о высокой степени репрезентативности информации БД «Мемориала» по Алтаю: согласно ей, в 1935 г. было репрессировано 544 чел., в 1936 г. – 440 чел., в первой половине 1937 г. 706 чел. Данные историографии содержат следующие цифры: 1935 г. – 557 чел., 1936 г. – 406 чел., первая половина 1937 г. – 647 чел. ^{[14, с. 380.]} Оценить полноту сведений по Ойротской АО сложнее: в сопроводительных материалах к «книге памяти» авторы приводят статистику с разбивкой на периоды 1929-1935 гг. и 1936-1938 гг. – всего 6571 человек. На этот временной период база данных «Мемориала» содержит информацию о 5458 персоналиях – 83% от учтенных в историографии. Это достаточно высокий процент, что позволяет нам доверять сведениям базы данных «Мемориала» при реконструкции социального портрета репрессированного периода до Большого террора.

Для удобства работы полученные из базы «Мемориала» сведения были конвертированы в две базы данных и впоследствии обрабатывались через программу Microsoft Access. Указанные базы имеют сходную структуру: они состоят из главной таблицы persons и 39 подчиненных таблиц (рис. 1). Работа с ними производилась путем последовательных запросов на выборку.

Рисунок 1.

Схема данных базы данных, полученная по результатам выборки сведений по Алтаю из базы данных «Мемориала»

Записи о репрессированных в «книгах памяти» по Алтаю и Ойротской АО имеют разный набор сведений. К примеру, в Ойротии отсутствует информация о дате приговора, однако зафиксирован уровень образования репрессированных, отсутствующий в биографических карточках по Алтаю. В этом случае недостающие сведения компенсировались по 10% выборке архивно-следственных дел по Алтаю, хранящихся в отделе спецдокументации управления архивного дела Алтайского края (ОСД УАДАК, Ф. Р-2, Оп. 7). В нее вошли материалы на 102 репрессированных из более чем 100 следственных дел. Материалы выборки объединены в базу данных (архивная БД), состоящую из главной и пяти подчиненных таблиц ^{[8, с. 6]}. В главную таблицу вошла основная биографическая информация из анкеты репрессированного (возраст, место проживания, социальное положение и происхождение, дата ареста и т.д.), в подчиненные таблицы - дополнительные сведения (прим., служба в армии, предыдущие судимости). В отдельную таблицу для проведения источниковедческого исследования вынесены различия, выявленные в материалах архивно-следственных дел и базы данных «Мемориала». Выборка является репрезентативной: нами были проведены расчеты доверительных интервалов для доли в генеральной совокупности по различным показателям при P=95%. В таблице 1 представлены результаты расчетов:

Таблица 1

Доверительные интервалы для выборки из архивно-следственных дел по социальным и демографическим показателям репрессированных

*учитываются все работники сельского хозяйства вместе с единоличниками (163 чел.)

Данные табл. 1 подтверждают репрезентативность выборки. По всем показателям, учтенным в базе «Мемориала», мы располагаем значением доли признака в генеральной совокупности. Основываясь на этих показателях, можно сделать вывод о репрезентативности признаков, информация о которых содержится только в следственных делах – уровень образования и социальное происхождение.

Охарактеризовав источники данных, мы можем перейти непосредственно к реконструкции социального портрета репрессированных.

***

Обратимся к динамике арестов рассматриваемого периода. Она приведена на рис. 2:

Рисунок 2

Динамика арестов на Алтае и в Ойротской АО (1.12.1934-30.06.1937)

Источник: Жертвы политического террора в СССР [Электронный ресурс]. 4-е изд. М., 2007.

Рисунок 2 показывает, что в общем и целом аресты в двух регионах на протяжении всего рассматриваемого периода проходили примерно одинаково – особенно явно единообразие репрессивной политики проявляется с начала 1937 г. Тем не менее, на протяжении всего периода в определенные месяцы две динамики существенно расходятся между собой, как, например, в августе 1935 г., апреле и сентябре 1936 г. Для более подробного рассмотрения сходств и различий необходимо обратиться к динамике арестов по трем основным социальным группам: работники сельского хозяйства (работники с/х), рабочие промышленности (рабочие) и служащие.

Динамики арестов работников с/х в наибольшей степени отличаются друг от друга в 1935 г. В то время, как в Ойротии не было арестовано ни одного человека в период с июня по октябрь, на Алтае в августе арестовали 87 чел., из которых 70 составляли работники с/х. Вероятно, это было связано с кампанией районного масштаба. В наибольшей степени она затронула соседние Тюменцовский, Каменский и Хабарский районы (на севере края) – в сумме в них было арестовано 35 чел. В Ойротии аресты снова начинаются в ноябре 1935 г. – там раскрывают «контрреволюционную националистическую группу» ^{[5, с. 15]} (это – основное обвинение на протяжении всего рассматриваемого периода, вероятно, типичное для национальных районов). Видимо, в эту группу помимо работников с/х входили и служащие – с июня по сентябрь также не было арестовано ни одного представителя этой социальной группы, но в ноябре число арестов растет до шести.

В первой половине 1936 г. количество арестов работников /х и на Алтае, и в Ойротской АО постепенно уменьшается. Относительно высокие изначальные показатели могли быть связаны с двумя причинами. Первая - докладная записка Барнаульского сектора НКВД «О засоренности колхозов кулацкими и другими соцчуждыми элементами по Барнаульскому району», датированная декабрем 1935 г. ^{[14, с. 99]}. Аресты, последующие за изданием данной записки вокруг будущего административного центра Алтайского края г. Барнаула, могли отразиться и на других районах области и быть регламентированными местными распоряжениями. Второй вероятной причиной большого числа арестов в апреле 1936 г. по всем социальным группам является проведение кампании, направленной на ликвидацию колоний ссыльных, в основном троцкистов и зиновьевцев. НКВД проводил кампанию арестов и оформления «контрреволюционных заговоров» ^{[12, с. 165]}. В Ойротии 16 марта 1936 г. было издано секретное письмо за подписью секретаря обкома партии Хабарова о срочном выселении «300 семей кулацко-байского и бандитского элемента» в целях борьбы с «контрреволюционными националистическими элементами» ^{[5, с. 17]}. На Алтае под действие этой кампании попали ссыльные грузины (31 человек), в основном мелкие служащие по социальному положению ^{[9, л. 3, 5, 15, 24, 37, 41, 49, 50, 75, 91, 104, 116]}.

В июле 1936 г. аресты представителей всех трех социальных групп практически прекращаются. В этом месяце местные органы НКВД заняты другими делами: летом 1936 г. происходила пересылка ранее заключенных и ссыльных в лагеря Дальстроя ^{[12, с. 166]}. В это время также происходила перестановка в составе краевого УНКВД, связанная с разработкой видного троцкистского деятеля Н. Муралова и «старого» большевика В. Вегмана, известного сибирского публициста и историка. Прежнее руководство не могло добиться «верных» показаний: по этой причине прежний начальник УНКВД В.А. Каруцкий был заменен на майора ГБ В.М. Курского ^{[12, с. 169-170]}.

С августа 1936 г. ход динамик арестов среди работников с/х и служащих по Алтаю и Ойротии становится практически идентичным друг другу (в Ойротской АО практически ни одного ареста рабочего вплоть до января 1937 г.). В этой динамике есть две пиковые точки (сентябрь и ноябрь), в октябре и декабре наблюдается спад. Такая волнообразная динамика, вероятно, вызвана реакцией процесс над Каменевым и Зиновьевым в конце августа 1936 г., а также на Кемеровский процесс. После взрыва в Кузбассе на шахте «Центральная» 23 сентября 1936 г. вектор последующих репрессивных кампаний сильно поменялся не только в региональном разрезе, но и в масштабах всей страны. Среди арестованных по делу о взрыве был немецкий инженер Штиклинг. Именно его присутствие формировало вторую линию обвинения: не только «вредители», но и «фашисты-шпионы». Несмотря на то, что Штиклинг был арестован только 3 ноября, когда было решено готовить открытый судебный процесс ^{[12, с. 175]} (те, кого после него оставили в живых, свидетельствовали против Радека и Пятакова на Втором московском процессе), уже 29 сентября, на следующий день после завершения «расследования» по делу, была издана директива за подписью Сталина. В ней сообщалось. что «до последнего времени ЦК ВКП(б) рассматривал троцкистско-зиновьевских мерзавцев как передовой политический и организационный отряд международной буржуазии. Последние факты говорят, что эти господа скатились еще больше вниз и их приходится теперь рассматривать как разведчиков, шпионов, диверсантов и вредителей фашистской буржуазии в Европе» ^[15]. Таким образом, были установлены новые, более широкие рамки для репрессий. Аресты сентября могли быть реакцией на обсуждение 3 августа письма ЦК ВКП(б) о деятельности «троцкистско-зиновьевкого контрреволюционного блока». Борьба с остатками оппозиции продолжалась в течение сентября и октября. При этом в октябре готовилось проведение показательного процесса над «вредителями» в Кузбассе, который состоялся в ноябре. Влияние всех этих факторов могло отразиться на динамике ареста в соседнем регионе.

С января 1937 г. динамика арестов по трем основным социальным группам становится абсолютно идентичной – становятся видны те «организованные» тенденции, которые в наибольшей мере проявятся в годы Большого террора. Главным событием первого полугодия 1937 г. является проведение февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б), который задал курс на переход к массовым операциям. Обсуждение его итогов отразилось на динамике арестов апреля: 241 чел. на Алтае и 26 – в Ойротской АО. По определению С.А. Папкова, с этого времени начинается настоящая «борьба с вредителями», носящая внеклассовый характер: до этого «врагом народа» не часто мог стать рабочий или член партии. С апреля 1937 г. начались шаги по «очистке» страны – в мае по местным управлениям НКВД был разослан текст особого решения ЦК об очистке страны от «японо-германо-троцкистско-бухаринских элементов» ^{[12, с. 193, 216]}. Это было явным шагом к будущим национальным операциям. Создание первой тройки нового образца завершило подготовительную фазу Большого террора.

Таким образом, подробно рассмотрев динамику арестов на Алтае и в Ойротской АО, мы приходим к следующим основным выводам. На протяжении всего рассматриваемого периода две динамики имеют во многом идентичный характер. Основные различия выявлены в начале 1935 г. Вероятно, что в проведении репрессивных кампаний руководство Ойротской АО следовало за указаниями из Барнаула; при этом кампании, проводимые там, всегда носили национальный оттенок. Данные историографии свидетельствуют об особенностях репрессивных действий в Ойротской АО. Там применялся ускоренный механизм следствия: краткие сроки само следствия и судебного рассмотрения дела, чему способствовали трудности в организации арестов и последующей транспортировке арестованных в г. Ойрот-Тура (горная местность, неразвитый транспорт, отсутствие мест для размещения). Большинство репрессированных было малограмотными крестьянами – из них легко было «выбить правильные» показания и сфабриковать дело. «Местный буржуазный национализм» обычно приписывали интеллигенции ^{[5, с. 11]}.

Имея больше самостоятельности, отделения НКВД в районах Алтая могли устраивать небольшие местные кампании, как, к примеру, в августе 1935 г. При этом можно сделать предположение, что кампании, проводимые в районах Алтая, в той или иной степени в меньшем масштабе повторялись в Ойротской АО, что говорит об относительно единой репрессивной политике двух регионов, четко следующей инструкциям и установкам центральной власти.

Рассмотрев динамику арестов, мы переходим к реконструкции социального портрета репрессированных.

Гендерный состав репрессированных практически одинаков: на Алтае было репрессировано 1684 мужчины и 57 женщин – 96,7% и 3,3% от всех репрессированных соответственно. В Ойротской АО эти показатели составляют 417 мужчин (97,2%) и 10 женщин (2,3%). Среди женщин на Алтае две основные группы по социальному положению составили нетрудящиеся (домохозяйки, ссыльные) и работницы с/х (члены колхозов, единоличницы), два наиболее часто встречаемых приговора – высшая мера наказания (ВМН, 23% от всех приговоров женщинам) и прекращение дела (35%). В Ойротии репрессированные женщины разделены на две группы по социальному положению – работницы с/х и служащие, 3 и 7 человек соответственно, приговорены к различным срокам заключения и только одно дело прекращено за недоказанностью обвинения.

Возрастной состав репрессированных отражен на рисунок 3:

Рисунок 3.

Возрастной состав репрессированных Алтая и Ойротской АО (1.12.1934-30.06.1937)

Источник: Жертвы политического террора в СССР [Электронный ресурс]. 4-е изд. М., 2007.

Как следует из рисунка 3, наибольшее количество репрессированных в обоих регионах было в возрасте от 31 года до 50 лет. При этом в Ойротской АО чуть выше, чем на Алтае, доля людей преклонного возраста – в сумме 13% от всех репрессированных (на Алтае суммарный процент 8,6). Вероятно, это связано с характером развития районов Ойротии: население тяжело воспринимало перемены, связанные со строительством советского государства, и, по мнению властей, наибольшее «недовольство» могли выказывать именно люди, наиболее тесно связанные со старыми порядками. Наоборот, в более развитых районах Алтая выше процент репрессированной молодежи в возрасте от 21 года до 30 лет.

Зависимость приговора от возраста репрессированных по двум регионам представлена в табл. 2.

Таблица 2.
Зависимость приговора от возраста репрессированных в процентном соотношении на Алтае и в Ойротской АО (1.12.1934 – 30.06.1937)*

Источник: Жертвы политического террора в СССР [Электронный ресурс]. 4-е изд. М., 2007.

* опущены сведения о высланных и графа «нет сведений»

Из таблицы 2 видно, что в двух основных возрастных группах – от 31 года до 40 лет и от 41 года до 50 лет – приговоры распределялись примерно одинаково, однако в Ойротии репрессивная политика была чуть жестче: это выражается в более высоких процентах по всем приговорам, в особенности - к 10 годам ИТЛ и к ВМН (за исключением группы от 31 года до 40 лет – в ней на Алтае приговоренным к 10 годам заключения было почти на 2% больше). Более суровой в Ойротской АО была и репрессивная политика против молодежи – от 21 года до 30 лет: здесь выше процент осужденных к длительным срокам заключения (от 6 лет и больше). На Алтае молодых людей чаще приговаривали к относительно «мягким» срокам заключения (19,1% на срок до трех лет и 21,7% на срок до пяти лет). При этом прямо противоположным было отношение к пожилым людям, как правило, непригодным к тяжелому физическому труду в ИТЛ: процент смертных приговоров людям старше 61 года на Алтае значительно выше (46,2% против 27,3% в Ойротии в группе «61-70 лет» и 41,7% против 36,4% в группе «71-80 лет»). Здесь к расстрелу также был приговорен В. Овсянников, священник, родившийся в 1858 г. ^{[10, Л. 85]}

Значительным различием в репрессивной политике двух регионов является показатель количества прекращенных дел. На Алтае за весь рассматриваемый период было прекращено по разным причинам (недоказанность обвинения, отсутствие состава преступления, смерть арестованного) 349 дел, что составляет 20% от всех вынесенных приговоров. В Ойротской АО эти показатели равны 6 и 1,4% соответственно. Вероятно, одной из причин этого мог стать фактор, упомянутый нами выше – в Ойротии вследствие преобладания среди арестованных неграмотного крестьянства (95% от всех арестованных в годы сталинских репрессий составляли крестьяне) ^{[5, с. 11]} фабриковать дела было проще. Наибольший процент прекращенных дел по возрастным группам в Ойротии у людей в возрасте от 71 года до 80 лет, что контрастирует с Алтаем. Их больше приговаривали к различным срокам заключения (в основном 4-5 лет и 6-9 лет – по 18,2% от всех приговоров в группе).

Еще одним демографическим показателем, рассматриваемым нами, является национальная принадлежность. На Алтае было репрессированы представители 28 разных национальностей, в Ойротской АО – 18 национальностей. Для каждого региона мы выбрали по три с наибольшей частотой встречаемости. На Алтае в их число вошли русские (1211 чел., 69,6% от всех репрессированных – по переписи 1937 г. ^{[2, с. 90]} 84% от всего населения Алтая в 1937 г.), украинцы (136 чел., 7,8% от всех репрессированных, 8,2% по переписи ^{[2, с. 90]}) и немцы (120 чел., 6,9% от всех репрессированных, 1,3% по переписи 1939 г. ^{[3, с. 59]}). В Ойротской АО больше всего было репрессировано русских (179 чел., 41,7% от всех репрессированных), алтайцев (163 чел., 38%) и теленгитов (как и алтайцы, коренной народ Южной Сибири, 47 чел., 11%). Рассмотрим по регионам зависимости приговора от национальности по указанным национальным группам (рис. 4):

Рисунок 4

Зависимость приговора от национальности репрессированных в процентном соотношении на Алтае (1.12.1934-30.06.1937)

Источник: Жертвы политического террора в СССР [Электронный ресурс]. 4-е изд. М., 2007.

Как показывает рис. 4, несмотря на то, что русские являлись доминирующей национальной группой в населении Алтая и в количественном отношении значительно пострадали от репрессий, приговоры им были существенно «мягче», чем «инонациональности» - немцам. Суммарный процент приговоров русских к срокам заключения до 5 лет – 31%; кроме того, дела 21,2% арестованных были прекращены. Украинцы были второй по численности национальной группой в населении Алтая. По переписи 1937 года их доля в населении составила 8,2% (203303 чел.) ^{[2, с. 90]}. Процент различных приговоров, вынесенных украинцам, соотносим с приговорами, вынесенных русским: их чуть реже приговаривали к 6-9 годам лагерей (8,1%) и немного чаще, чем русских, к 10 годам ИТЛ и расстрелу (13,2% и 25% у украинцев соответственно, 12,3% и 22,8% у русских).

Наиболее жесткая репрессивная политика проводилась по отношению к немецкому населению. Здесь видна строгая зависимость: количество приговоренных увеличивалось с ростом жестокости приговора. Немецкое население чаще, чем другие национальности, получало приговор к 10 годам ИТЛ или расстрелу (20,8% и 38,3% соответственно). Дела на них прекращались довольно редко – в 8,3% случаев. Среди всего населения Алтая по переписи 1939 г. (более ранними данными мы не располагаем) немцев было 33203 чел. (1,3%) ^{[3, с. 59]}. Перепись была проведена после Большого террора, когда на Алтае (по данным базы данных «Мемориала») было репрессировано 2783 немца. Очевидно, до начала массовых операций 1937-1938 гг. доля немцев, проживающих на Алтае, была чуть выше, однако можно утверждать, что даже в годы, предшествующие Большому террору, немцев было репрессировано непропорционально много. В особенности это отразилось на Немецком национальном районе. «Чистки» в нем начались с осени 1934 г. с арестов подозреваемых в получении «гитлеровской помощи» из Германии и тех, кто по мнению руководства района укрывал хлеб и срывал план хлебопоставок ^{[18, с. 128, 132]}. В октябре 1934 г. было раскручено дело «тридцати трех» - о «вскрытой и ликвидированной кулацкой группе вредителей в колхозе «Рот Фронт», в которую в частности, «входил» даже секретарь районного комитета ВКП (б) И. Вильгаук ^{[18, с. 142]}. С мая 1935 г. до конца 1936 г. накал репрессий по Немецкому району был значительно ослаблен, однако с начала 1937 г. репрессии начались с новой силой после обсуждения итогов февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) в районных управлениях НКВД.

Рассмотрим приговора представителям разных национальностей в Ойротской АО (рис. 5):

Рисунок 5

Зависимость приговора от национальности репрессированных в процентном соотношении в Ойротской АО (1.12.1934-30.06.1937)

Источник: Жертвы политического террора в СССР [Электронный ресурс]. 4-е изд. М., 2007.

Из рис. 5 видно, что в Ойротии выделить четкую зависимость, подобную наблюдаемой у немцев на Алтае, сложнее. Для этого района «инонациональностью» можно считать русских как некоренное население. Их чаще, чем представителей других национальностей, приговаривали к ВМН (30,7% от всех приговоров) и относительно часто к 10 годам ИТЛ (16,8%). Очевидно, что наиболее жесткая политика проводилась по отношению к коренному населению: у алтайцев и теленгитов примерно равный процент смертных приговоров (20,9% и 21,3%). Суммарно в 60% случаев алтайцев приговаривали к срокам заключения больше четырех лет, при этом реже всего – к маленьким срокам (до трех лет). Напротив, теленгитов чаще приговаривали к 1-3 или 4-5 годам лагерей (27,7% и 29,8% соответственно). Такая политика, прежде всего, объясняется преобладанием «национальных» элементов в обвинении: один из главных его пунктов в большей части дел – буржуазный национализм.

Отметим, что в репрессивной политике по отношению к национальных элементам в обоих регионах можно выделить схожую тенденцию: по отношению к «инонациональностям» она была наиболее жесткой. В группе «прочих» национальностей (корейцы, казахи, грузины, мордва и т.д.) на Алтае 38% (77 из 203 чел. в группе «прочие») и 49% (18 из 37 чел.) в Ойротии были приговорены к расстрелу. При этом отличие Ойротской АО от Алтая состоит в том, что такая же жесткая политика проводилась и по отношению к коренному населению – алтайцам и теленгитам.

***

Рассмотрев демографические характеристики репрессированных, мы переходим к социальным. Обратимся к анализу социального положения репрессированных. Распределение репрессированных по общественным группам на Алтае и в Ойротской АО в рассматриваемый период представлено в табл. 3:

Таблица 3.
Распределение занятий репрессированных Алтая и Ойротской АО по общественным группам

Источник: Жертвы политического террора в СССР [Электронный ресурс]. 4-е изд. М., 2007

В табл. 3 распределение занятий репрессированных указано по укрупненным группам: в состав группы «сельскохозяйственные занятия» были включены репрессированные, занятые в колхозе, единоличники, а также указанные как «крестьянин» (один случай по Алтаю и пять – в Ойротской АО), для которого точно указать общественную группу не представляется возможным, так как он мог быть и колхозником, и единоличником. Вместе с группой «рабочие» указана численность кооперированных и некооперированных кустарей (численность только рабочих на Алтае 385 человек, в Ойротской АО – 42 человека). В группу «нетрудящихся» отнесены упомянутые выше пенсионеры, инвалиды, домохозяйки и учащиеся, а также деклассированные элементы.

Распределение по основным общественным группам в общем отражает структуру занятости. Наибольшее количество человек в обоих регионах было занято в сельском хозяйстве, эта же группа составляет наибольший процент репрессированных (33,4% на Алтае и 54,1% в Ойротской АО). Это объясняется также и преимущественно аграрным характером регионов, в особенности Ойротии: в 1935 г. там активно проводились мероприятия по переводу населения с кочевого на оседлый образ жизни. По данным статистики, количество промышленных предприятий на весь регион в 1936 г. составило 12: восемь в Ойрот-Турском (ныне – Майминском) районе и по два в Онгудайском и Элекмонарском (ныне – Чемальском) районах . Зачаточным состоянием промышленности объясняется и относительно небольшая доля репрессированных в Ойротии рабочих (11,2%). В обоих регионах высок процент репрессированных служащих – 30,5% на Алтае и 32,8% в Ойротской АО, в основной массе это мелкие служащие.

Рассмотрим распределение приговоров по основным социальным группам – работники сельского хозяйства, рабочие и служащие. Обратимся к табл. 4:

Таблица 4.
Зависимость приговора от социального положения репрессированных Алтая и Ойротской АО (1.12.1934 – 30.06.1937)*

Источник: Жертвы политического террора в СССР [Электронный ресурс]. 4-е изд. М., 2007

* опущены сведения о высланных и графа «нет сведений»

Зависимости, представленные в табл. 4, соотносятся с распределением репрессированных по общественным группам. В Ойротской АО в процентном отношении от репрессий больше пострадали работники сельского хозяйства (54,4%) и служащие (32,5%) – как показано в табл. 4, приговоры представителям этих двух групп были наиболее серьезными. При этом если разница процента приговоров к 10 годам ИТЛ и к расстрелу у работников сельского хозяйства не очень большая (менее 2%), у служащих она заметно различается – 18,8% и 40,6% соответственно. Вероятно, это связано с преобладанием среди репрессированных служащих из категорий высшего и среднего руководящего персонала (секретари райкомов, председателей и заместителей председателей колхозов, совхозов и т.д.) – их суммарный процент среди всех служащих составлял 34,5%. Несмотря на то, что рабочих было репрессировано относительно немного (48 чел., 11%), процент приговоров к 10 годам лагерей и к расстрелу незначительно отличается от показателя по Алтаю. Отметим, что рабочие позиционировались как основной опорный класс советской власти, искать «врагов» среди которого было бы нонсенсом, но проведенный анализ демонстрирует обратную тенденцию.

Последним рассмотренным нами показателем станет уровень образования. Логично предположить, что людям с минимальным уровнем грамотности было легче инкриминировать обвинения: их уровень политического сознания был значительно ниже, чем у образованных людей (что ставит вопрос о реальности предъявленных обвинений: например, для проведения осознанной антисоветской агитации необходим был минимальный уровень политической грамотности, чем, очевидно, не обладала основная часть крестьянской массы – скорее это были неосознанные высказывания, жалоба на тяжелую жизнь, которой сотрудники НКВД приписывали политический подтекст). Уровень грамотности также тесно связан с социальным положением репрессированных: логично предположить, что у служащих он был значительно выше, чем у крестьян.

Сравним уровень грамотности по Алтаю и Ойротской АО (см. рис. 6 и 7 ниже соответственно). Данные об уровне грамотности по Ойроту даны в записях «книг памяти» (данные по 417 персоналиям), для Алтая мы используем данные выборки из следственных дел (76 персоналий).

Рисунок 6

Уровень образования репрессированных на Алтае по социальным группам (1.12.1934-30.06.1937)

Источник: ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 1030, 10634, 10880, 11025, 11672, 12113, 12114, 12115, 12276, 12534, 12765/2, 13159, 13790, 1438, 15659, 16161, 20460, 20464, 20555, 20752, 20799, 20827, 22759, 23204, 23669/1, 23764, 23821, 23989, 24176, 24181, 24711, 29514, 4311, 4649, 5189/3, 5518, 6193, 633, 6454, 678, 687, 701, 749, 758, 762, 7818/4, 806, 827, 8351, 865, 866, 8722, 8896, 8995, 902, 964, 9820.

Рисунок 7

Уровень образования репрессированных в Ойротской АО по социальным группам (1.12.1934-30.06.1937)

Источник: Жертвы политического террора в СССР [Электронный ресурс]. 4-е изд. М., 2007

В следственных делах присутствуют различные формулировки в графе «образование». Исходя из источника, мы выделили пять больших групп, указанных на рис. 6 и 7. В группу «неграмотные» входили люди, не умеющие даже написать свою фамилию – в следственных делах под записью протокола допроса они ставили только отпечаток пальца. Малограмотные могли поставить подпись.

В Ойротских «книгах памяти» есть запись «грамотные», но нет позиции «низшее образование», в следственных делах по Алтаю присутствуют записи обоих видов. Мы можем сделать предположение о том, что такие записи по своей сути равны друг другу, поэтому в наших подсчетах использовалась единая группа «грамотные».

Графики, представленные на рис. 6 и 7, отражают сходство уровня грамотности населения в Ойротской АО и на Алтае в распределении его по трем основным социальным группам, что, вероятно, является свидетельством единой политики в сфере образования, в рассматриваемом периоде определенной распоряжениями, направляемыми из г. Новосибирска, центра Западно-Сибирского края. Основная масса населения была грамотной, при этом на Алтае значительно выше процент малограмотных по всем трем социальным группам. Немного выше проценты неграмотных по трем социальным группам в Ойротии, что не является удивительным при общем уровне социального развития региона.

В целом наблюдаемая зависимость уровня грамотности и социального положения подтверждает теоретическую тенденцию: в основной массе работники сельского хозяйства и рабочие обладали минимальным уровнем грамотности. На Алтае все неграмотные репрессированные были выходцами из рабочих и работников сельского хозяйства, среди малограмотных две этих группы составили 91%. В Ойротской АО эти проценты составили 96,7% и 94,3% соответственно. Неудивительно, что основную массу людей с высшим образованием составили служащие – 100% на Алтае и 91% в Ойротии.

Отметим, что сам по себе уровень образования не влиял непосредственно на проведение репрессии или на тяжесть выносимого приговора, однако он является косвенным фактором в ведении следствия: малограмотным легче было приписать несуществующие обвинения. В данном контексте интересно высказывание Д. Ширера о том, что посредством образования и культурного просвещения сибирские крестьяне, которых Каганович называл самыми необразованными и отсталыми, должны были, как и остальное население Сибири, стать лояльным к власти, а тот, кто не хотел становиться «советским человеком», должен был быть изолирован или уничтожен ^{[22, pp. 196, 209]}. Однако проблема неграмотности населения поднимает вопрос о возможности реальных сознательных контрреволюционных выступлений. Для проведения осмысленной антисоветской агитации был необходим хотя бы элементарный уровень понимания политических догм, которыми, очевидно, не могли обладать колхозники, зачастую не умеющие даже читать. «Реальность» обвинения состояла в том, что любое высказывание, будь то жалоба на высокие цены, на плохое оборудование или воспоминание о доколхозной жизни, считалось антисоветским или контрреволюционным. Добавим, что причин для высказывания недовольства было достаточно и у жителей городов. К примеру, в Барнауле, в будущей столице Алтайского края, в 1935 г. было всего два городских автобуса. Население (92 тыс. чел.) преимущественно находилось за чертой бедности. Не хватало электричества, чтобы освещать улицы. Не было чистой воды, люди жили во временных хижинах и мылись в р. Обь, в которую предприятия сливали свои отходы. Не было даже замощенных улиц ^{[22, p. 197]}. Таким образом, малограмотные или необразованные граждане, зачастую не осознающие «серьезность» собственных высказываний, выказывая свое естественное недовольство, становились «врагами народа».

***

Подведем итоги проведенного сравнительного анализа социальных портретов репрессированных на Алтае и в Ойротской АО в середине 1930-х гг. Динамики арестов в двух регионах дает основания считать единой репрессивную политику в них, при этом на Алтае могли проводиться кампании локального масштаба, которые затем отражались и на репрессиях в Ойротской АО.

В основной массе от репрессий пострадало мужское население регионов в возрасте от 31 до 50 лет. Приговор к высшей мере наказания наиболее часто получали пожилые люди старше 61 года, непригодные к тяжелому физическому труду. Различием в репрессивной политики двух регионов является показатель количества прекращенных дел: в Ойротской АО только шесть человек были освобождены по итогам следствия, в то время как на Алтае 20% арестованных из всех репрессированных было отпущено на свободу.

Репрессивная политика в Ойротии отличалась особой жестокостью в силу национального фактора: в национальном районе от репрессий пострадали представители многих национальностей, но, в особенности, коренное население – алтайцы и теленгиты. При этом у русских в Ойротской АО как у представителей «инонациональностей» наиболее высок процент приговоров к ВМН. На Алтае в значительной степени от репрессий пострадало немецкое население.

Основная масса репрессированных – представители трех социальных групп: работники сельского хозяйства, рабочие и служащие. В силу специфики развития регионов, зачаточного состояния промышленности в Ойротии, процент репрессированных рабочих там ниже, чем на Алтае, однако выше процент занятых в сельском хозяйстве. Суммарный процент репрессированных рабочих и занятых в колхозном строительстве от всех репрессированных составляет 46% на Алтае и 47% в Ойротии. Вместе с мелкими служащими (без трёх категорий руководящего персонала), которые являлись рядовыми работниками советских учреждений, этот процент составляет 67% и 69% для двух регионов соответственно. Отметим, что вопреки существующему в литературе мнению о репрессиях как форме «социальной чистки» среди «социально-опасных элементов» процент репрессированных представителей маргинальных групп населения относительно невелик: «деклассированные элементы» (без определенных занятий и места жительства), единоличники и служители культа составляют 16,1% и 17% в двух регионах соответственно. Основной прослеживаемой тенденцией является то, что среди занятых в сельском хозяйстве террор проходил в большей части на низовом уровне, среди рядовых колхозников (здесь к ним можно добавить и единоличников, также работающих на земле), в среде служащих затронул руководящие позиции (верхнего и среднего уровня), а также работников учёта и сферы культуры и просвещения. При этом основная масса занятых в сельском хозяйстве и рабочих продолжала оставаться безграмотными или малограмотными.

Таким образом, в общем и целом, мы можем говорить о схожести социального облика репрессированных на Алтае и в Ойротской автономной области в середине 1930-х гг.