Стоическое в диалектике Аврелия Августина: Contra Academicos, 3.13.29

Крапеницкий Александр Александрович aспирант, кафедра философии, Кубанский государственный университет. 350040, Россия, Краснодарский край, г. Краснодар, ул. Ставропольская, 149, ауд. 227 Krapenitckii Aleksandr Post-graduate student, the department of Philosophy, Kuban State University 350040, Russia, Krasnodarskii krai, g. Krasnodar, ul. Stavropol'skaya, 149, aud. 227 krapenitskiy@gmail.com

У философской мысли есть цель и ее осуществление. С одной стороны, мысль устремлена к абсолютному знанию, а с другой, стремление не равно осуществлению, так как возможны серьезные препятствия на пути обретения всеобщего. Самым опасным препятствием является сомнение в самой возможности познания истины человеком. Как методически разработанное, такое сомнение впервые возникает в Древней Греции, и носит название “скептицизм”. Его устранение через критику является необходимым условием проникновения в определенность спекулятивного мышления, то есть достижения абсолютного знания. При всей важности этой задачи, в античности мы находим лишь один трактат, который специально направлен на ее решение – «Против академиков» Аврелия Августина. В данном трактате нам важно выявить стоическую определенность (проблематику) логики, так как именно в ней Августином зафиксирован момент формального тождества самосознания, который не может быть опровергнут академиками, и, напротив, является их отправной точкой для критики определенности мышления. Более того, в будущем этот принцип – необходимая предпосылка спекулятивного мышления в неоплатонизме.

Мы начинаем с описания общего отношения скептиков к стоическому учению. Далее, мы даем краткую характеристику стоической логики: 1) общая структура стоической философии, 2) место логики в ней. А затем, вооружившись пониманием стоической диалектики, мы сконцентрируем внимание на том разделе Contra Academicos, где обнаруживаются общие и расходящиеся со стоицизмом нюансы августиновской мысли.

Стоики утверждали, что «только диалектик является мудрецом, ибо все предметы определяются именно через логическое рассмотрение» ^{[2, 267]}. Августин соглашался с таким определением мудреца и полагал, что наука диалектики есть сама истина ^{[1, 895, 896, 898, 900]}. Как таковая, диалектика выступила впервые в определенности всеобщей науки (пусть и с формальной точки зрения) в учении стоиков. Кроме формальной логики в ее содержание входило также и то, что мы бы сегодня назвали эпистемологией. Задача последней состояла в подготовке интеллекта к постижению природы, что способствовало, в свою очередь, построению добродетельной жизни, где добродетель – не что иное, «как жизнь, соответствующая природе» ^{[2, с. 268]}. Очевидно, что реализация этой задачи порождала связь стоической диалектики с физикой и этикой.

Инновациями стоической эпистемологии были: воздержание от согласия с представлениями; и выдвижения критерия истины в виде каталептического представления. Оно должно было отвечать следующим условиям: исходить от существующего объекта; точно представлять этот объект; быть отпечатанным и запечатленным на органах чувств; являться таковым, что не может быть ложным; быть такого вида, что не может происходить от несуществующего.

Эта эпистемология и послужила главным предметом критики стоицизма академическими скептиками, которые всерьез приняли критерий стоиков и требование воздержания от согласия с ложным. Последовательно отрицая каждое из условий каталептического представления, они показывали, что оно не может быть найдено, или, иначе, не существует таких знаков, с помощью которых истинное представление могло бы быть отличено от ложного. Согласно же понятию мудреца, он не должен давать согласие с ложным, следовательно, ему остается только воздержание от согласия (ἐποχή). Таким образом, в глазах скептиков эпистемология стоиков оказалась противоречивой; академики полагали, что достоверное знание невозможно, а логические отношения – это всего лишь наши субъективные формы, а не отношения вещей.

И действительно, как отмечает Гегель, логика стоиков, как и всякая формальная логика, ограничена тавтологиями или формально правильными высказываниями, “реальное” же наполнение у нее отсутствует. Иными словами, понятие «как отделяющая себя от многообразия вещей абстракция, не обладает содержанием в самом себе, а лишь некоторым данным извне» ^{[5, s. 158]}. Тот же формализм, что и логический, мы обнаруживаем и в стоической этике, то есть в практическом аспекте – стремлении мудреца к свободе. С одной стороны, свобода достигается уходом мышления в себя, отказом последнего от ограниченности, конечности, определенности (формальная свобода). С другой стороны, свобода является результатом полагания своего собственного содержания (истинная свобода самоопределяющегося мышления). Стоикам была присуща только формальная свобода, которая оказывалась ограниченной, как только они обращались к внешнему содержанию. Их заслуга состоит в открытии того, что свобода находится в мысли ^{[4, p. 388]}, но поскольку такая свобода еще формальна, то, отвечая на вопрос о критерии истины и природе истины, они ограничивались лишь тавтологическими (аналитически истинными) суждениями ^{[4, p. 388]}.

Так или иначе, формальная всеобщность составляет момент истины, что видит Августин, но не замечают скептики. Формальные аналитические суждения дают правильные формы, к которым может быть сведен научный дискурс. Логика помогает на начальном этапе исключить ложные суждения, показать ошибки в выводах. Поэтому Августин в своем споре со скептицизмом защищает диалектику стоиков, обнаруживая в ней примеры истинных формальных суждений, очевидных до всякого реального познания.

Дадим краткую характеристику логики стоиков, так как при анализе текста нам необходимо сделать наглядным соответствие августиновских примеров истинных суждений с положениями логики стоиков.

Суждения являются ключевыми составляющими в логике стоиков (или, возможно точнее, утверждения) (αξιώματα), отношение между которыми в предложениях является основой вывода. Суждения подразделяются на простые и непростые, каждое из которых, в свою очередь, будет истинным или ложным. Непростое суждение состоит из более, чем одного суждения. Хрисипп выделял три вида непростых суждений: импликацию, конъюнкцию и исчерпывающую дизъюнкцию. Поздние стоики добавили также другие. Простые же суждения состоят из утвердительных (предикативные, или средние; категорические, или определенные; неопределенные) и отрицательных (негативные с частицей «не», отрицающей высказывания; отрицательные, где частица «не» являлась частью составного субъекта, лишения, характерного для слов с отрицательной приставкой, например, «апатия»).

Аргументы, согласно стоическому учению, – это структура, состоящая из посылок и умозаключения. Наибольшим значением обладают истинные аргументы – силлогизмы. Ранние стоики выделяли пять истинных через самих себя, не требующих доказательства форм (ἀναποδείκτοι):

1) если p, то q; p; следовательно, q (modus ponens);

2) если p, то q; не: q; следовательно, не: p (modus tollens);

3) не: p и q; p; следовательно, не: q;

4) или p или q; p; следовательно, не: q;

5) или p или q; не: p; следовательно, q (дизъюнктивная элиминация) ^[7].

Этого описания ключевых составляющих логики стоиков нам будет достаточно для того, что проанализировать текст Августина.

Главным образом, Августин рассматривает непреходящее в логике стоиков в разделе 3. 13. 29 ContraAcademicos, анализируя который мы приходим к выводу, что в нем он бегло анализирует условия первой и пятой форм стоиков, а также приводит различные примеры истинных положений, которые мы попробуем подвести под соответствующие им типы.

Первым делом мы находим семь примеров формальных истин, которые, как утверждает Августин, он знает благодаря диалектике:

1. если в мире четыре стихии, то значит не пять (si quatuor in mundo elementa sunt, non sunt quinque);

2. если солнце одно, то их не два (si sol unus est, non sunt duo);

3. душа не может быть смертной и бессмертной (non potest una anima et mori et esse immortalis);

4. человек не может быть одновременно счастливым и несчастным (non potest homo simul et beatus, et miser esse);

5. нет такого, чтобы Солнце светило и была ночь (non hic et sol lucet, et nox est);

6. мы сейчас или спим, или бодрствуем (aut vigilamus nunc, aut dormimus);

7. то, что я, по видимости, вижу, или тело или не тело (aut corpus est, quod mihi videre videor, aut non est corpus).

С формально-логической точки зрения августиновские силлогизмы можно отнести к энтимемам, то есть к силлогизмам с неявной посылкой или заключением.

Каждый из примеров рассматривается их автором как знание истин в самих себе, независимых от состояния органов восприятия (haec et alia multa, quae commemorare longissimum est, per istam didici vera esse, quoquo modo sese habeant sensus nostri, in se ipsa vera) ^{[1, c. 949]}. Можно было бы предположить, что имеются в виду «ἀναποδείκτοι» – формы, которые, в своем отвлечении от натуральных языков и строгой формализации, будут одинаково применимы к любым суждениям в независимости от контекста, то есть истинны для всех разумных существ в независимости от того, какими органами восприятия они обладают. Но фраза «эти и многие другие, перечисление которых заняло бы много времени» (haec et alia multa, quae commemorare longissimum est) недвусмысленно говорит об истинности одной из альтернатив в приведенных аргументах, так как подразумевается, что есть еще другие истины. Тем не менее, если в шестом примере сон или бодрствование понять как возможные свойства субстрата или субъекта предикации (в данном случае человека), то это вполне может отражать характер эпистемологии и логики стоиков. Дело в том, что стоическая теория истинного и ложного состояла из отношения трех элементов: 1) того, что обозначает (письменная или устная речь); 2) того, что обозначено, то есть состояние дел; и 3) субъекта предикации (подлежащего субстрата). Средний элемент – πρᾶγμα (то, что обозначено), бестелесна и является срединной абстрактной структурой между языком и физическим миром ^{[3, p. 447]}. Термин «бестелесное» весьма проблематичен (к бестелесному, стоики, относили высказывания, пустоту, пространство и время), так как учение стоиков сложно понять без взаимодействия между телесным и бестелесным. Но скорее всего эта проблема может быть решена через способность интеллекта умозаключать или абстрагироваться ^{[3, p. 432]}. Отсюда, возможность с достоверностью знать, что человек не способен одновременно и спать, и бодрствовать, следует отнести к абстрактной структуре πρᾶγμα, которая абстрагирована интеллектом от субстрата и сформулирована так, чтобы два взаимоисключающих состояния не наблюдались в одно время у одного и того же субстрата. Такая структура более не зависит от опыта, а предваряет всякий опыт. Тем не менее, само по себе осознание необходимости такой структуры не позволяет определить, какая из альтернатив истинна в данный момент, поэтому необходимо обратиться к опыту, выйти за пределы мысли, что показывает несвободу формального мышления и его зависимость от существующего, так как оно лишь «неполная негация иного» (unvollendete Negation des Andersseins) ^{[5, s. 158]}. Поэтому, как нам кажется, Августин, имея в виду знание состояния субстрата в данный момент, на самом деле говорит о непостижимости (для мышления) двух противоположных состояний в одно и то же время. По сути, достоверными в примерах Августина становятся закон исключенного третьего, на который опиралась логика стоиков.

Интересно то, что сам Августин рассматривает свои примеры в качестве примеров форм 1 или 5, то есть условного силлогизма или дизъюнктивной элиминации ^{[1, c. 949]}. Но если к пятой форме можно свести шестой и седьмой примеры, а также первый и второй, слегка изменив их формулировку, то к первой прямо не относится, на наш взгляд, ни один из примеров, а косвенно может быть сведен лишь пятый, который похож на популярный стоический силлогизм «если сейчас день, сейчас светло; сейчас день; следовательно, сейчас светло». Причина несоответствия примеров Августина условному силлогизму в том, что условное суждение у стоиков, по всей вероятности, было призвано дать понимание следования одного состояния из другого, то есть понять динамическую Вселенную, ход событий в ней, чтобы стоик мог привести свои действия в соответствии с этим ходом ^{[3, p. 423]}. Но примеры с элементами и солнцем предлагают лишь альтернативы, где только одна альтернатива может быть истинной в эксклюзивно-исчерпывающей дизъюнкции (единственный вид дизъюнкции в логике стоиков, который мог включать более двух альтернатив). Предлог «если» (si) сам по себе не может сделать утверждение условным; нужно использовать пример причинно-следственной связи между событиями, где «если» играло бы роль логической связки. Чтобы пятый пример стал условным, его нужно переформулировать следующим образом: «если светит Солнце, то не: есть ночь». И далее подвести его под первую форму: «если p (светит Солнце), то не: q (есть ночь); p (светит Солнце); следовательно, не: q (не: есть ночь)». «Не: q» в данном случае – пример использования негативного суждения в силлогизме, где «не» – не связка, а отрицание суждения ^{[6, pp. 90–91]}.

Дизъюнктивная элиминация (пятый силлогизм) объясняется Августином как несовместимость или дизъюнкция, в которой при удалении одной или нескольких частей остается то, что подтверждено через их удаление. Как мы уже упоминали, под этот вид силлогизма подходят примеры 6 и 7:

– или p (мы сейчас спим) или q (мы сейчас бодрствуем); не: p (не: мы сейчас спим); следовательно, q (мы сейчас бодрствуем).

– или p (я, по видимости, вижу тело) или не: q (не: я, по видимости, вижу тело); не: p (не: я, по видимости, вижу тело); следовательно, не: q (не: я, по видимости, вижу тело) [Вторая альтернатива может быть выражена также в форме отрицательного суждения «я по видимости вижу не тело», так как «aut non est corpus» отрицает телесный атрибут, а не утверждение целиком].

Конечно же, можно было бы легко свести вышеуказанные суждения к четвертой форме силлогизма – эксклюзивно-исчерпывающей дизъюнкции. Отметим также, что шестой пример является образцом аргумента, меняющего истинность в зависимости от времени.

По своей формулировке первый и второй примеры Августина с явно выраженной первой половиной большей посылки и выводом подходят под четвертый силлогизм больше, чем под пятый, так как очевидно, что античная философия склонялась к учению о четырех стихиях, а из опыта было известно, что Солнце одно (ни один из примеров, конечно же, не мог быть истинным через простое знание силлогизмов), а поэтому несложно предположить какая из альтернатив могла быть истинной в глазах Августина (напомним, что при формализации данных примеров мы отвлекаемся от латинского предлога «si», так как это – не логическая связка, в независимости от того, хотел Августин или нет видеть в ней таковую):

– или p (в мире четыре стихии) или q (в мире пять стихий); p (в мире четыре стихии); следовательно, не: q (не: в мире пять стихий).

– или p (существует одно Солнце) или q (существует два Солнца); p (существует одно Солнце); следовательно, не: q (не: существует два Солнца).

Так как истинность содержания посылок может в вышеуказанных примерах быть определена только через физику, то ничего не мешает подвести эти примеры Августина под пятый силлогизм с элиминацией одной (в нашем случае первой) из альтернатив.

Оставшиеся примеры – 3, 4 и 5 (трансформированные нами ранее) следует подвести под третий силлогизм. Хотя эти три примера могли бы сойти и за дизъюнктивные, но все же латинский союз «et» более похож на логическую связку «и»:

– не: p (душа смертна) и q (душа бессмертна); p (душа смертна); следовательно, не: q (не: душа бессмертна).

– не: p (этот человек счастливый) и q (этот человек несчастливый); p (этот человек счастливый); следовательно, не: q (не: этот человек несчастливый).

– не: p (Солнце сейчас светит) и q (сейчас ночь); p (Солнце сейчас светит); следовательно, не: q (не: сейчас ночь).

Примеры 3 и 4 с их акцентом на состояния субстрата особенно наглядны для третьего силлогизма, с его очевидной опорой на законы тождества и исключенного третьего.

Исходя из анализа раздела 3.13.29 трактата «Против Академиков», мы видим, что Августин отдает должное логике стоиков, но в то же время не придает ей большего значения, чем это требуется. Августин в основном ограничивается попутными примерами, а не анализом силлогизмов. Там же, где он это делает (с первой и пятой), его анализ слишком короток, чтобы вполне исчерпать силлогистические формы. Некоторые же его примеры, которые он рассматривает как условный силлогизм или импликацию, таковыми вовсе не являются. Тем не менее, при всей беглости и краткости обращения Августина к формальным истинам, к проблематике логического, такое обращение было необходимо. С одной стороны, его примеры ясно дают понять формальность логики стоиков, которая обретает жизнь лишь наполняясь внешним содержанием. Но с другой, именно потому, что формы суждений стоиков производны от анализа представлений, становится очевидным, что они являются формами самого внешнего содержания. В тоже время, в этом блуждании от формы к содержанию, и обратно, начинает проглядывать активность самосознания, которое само различает свои действия как направленные на предмет и знание о нем. Именно в самосознании обретается достоверность истины, и становясь на эту новую ступень сознания возможно полноценное снятие как формализма стоиков, так и скептицизма академиков.

В данной работе мы через рассмотрение эпистемологии стоиков и ее критики скептиками, а затем через выявление непреходящих моментов в логике стоиков, вышли на анализ раздела 3.13.29 в Contra Academicos, где имеется интересующая нас проблематика стоической логики.

Именно в третьей части нашего исследования мы сфокусировали внимание на том разделе трактата, где августиновская диалектика преломляет стоическую, сохраняя и воспроизводя это завоевание античности, которое в дальнейшем осуществилось в более развитой спекулятивной форме неоплатонического мышления, присущей также и Августину.

Мы проделали эти шаги, чтобы удостовериться в том, что в своем трактате, направленном против скептической мысли, Августин на самом деле прибегает к формальному тождеству самосознания логики стоиков, которое не могли преодолеть скептики.