«Решительным образом бороться за ликвидацию в кратчайший срок всех последствий контрреволюционных извращений на теоретическом правовом фронте…»: 1937 год в Свердловском юридическом институте

В этом году исполняется восемьдесят лет со времени исторического 1937 года. В 1937 году произошла не только смена коммунистического правящего класса, но и развернулась политическая кампания «ликвидации последствий контрреволюционных извращений и вредительства на теоретическом правовом фронте». Рассмотрим этот процесс на примере Свердловского юридического института на основе неопубликованных, хранящихся в архивах, и опубликованных документальных материалов.

После Октябрьской революции 1917 года марксистская доктрина стала официальной идеологией и возникла потребность в создании марксистской правовой теории. До середины 1930-х годов советское правоведение развивалось в полемике между несколькими направлениями в рамках марксизма ^{[16, с. 113-283]}. Большевики считали право продуктом классового общества, пережитком капитализма и уступкой ему, видели в праве отживающий институт, лишь на время и в силу печальной необходимости заимствованный у эксплуататорского буржуазного общества. Советское право в 1920-е годы рассматривалось как в целом буржуазное право по форме, полностью связанное с капиталистическими товарными отношениями, не имеющее перспектив развития (ведь социализм – это бестоварное производство), а потому по мере развития социализма обречённое на ограничение и отмирание. Считалось, что небуржуазное право (например, социалистическое право) невозможно в принципе. Лишь некоторые марксистские теоретики как Пётр Иванович (Петерис Янович) Стучка (1865-1932) выдвигали идеи о пролетарском праве как особом типе права. В середине 1930-х годов Евгений Брониславович Пашуканис (1891-1937) выдвинул концепцию «социалистического права», поддержанную его сторонником Михаилом Николаевичем Доценко (1903-1937).

В 1936 г. в партийной и юридической печати началась официальная кампания по разгрому «врагов» на «правовом фронте» [20-22, 10-11, 6-9]. «Виднейший представитель марксистско-ленинской теории права» ^{[18, с. 141]}, заместитель народного комиссара юстиции СССР, директор Института советского строительства и права, главный редактор журнала «Советское государство» Е. Б. Пашуканис в установочной, передовой статье руководящего юридического журнала «Советское государство» неожиданно стал квалифицироваться как «предатель», «прямой враг марксизма-ленинизма», «защитник троцкистских и бухаринских идей» и т.д. ^{[10, с. 44-46]}. «Пользуясь этим [недостаточным изучением, неправильным пониманием марксизма – Р.Н.], – возмущался советский юрист М. А. Аржанов, – пашуканисовская банда вплоть до последнего времени, пока её не разоблачили и не обезвредили органы НКВД и большевистская печать, беспрепятственно творила своё вражье дело, нагло извращая марксо-ленинское учение о государстве и праве и клевеща на наше советское государство и право» ^{[5, с. 40]}.

Вдруг выяснилось: «Как ни печально, но приходится сказать, – признавал официальный сталинский философ П. Ф. Юдин, – что почти всю специальную правовую литературу надо создавать заново. Слишком глубоко укоренились в этой литературе враждебные и вообще антинаучные, антимарксистские теории, слишком она примитивна и скудна для того, чтобы претендовать на учебную и научную литературу» ^{[20, с. 43]}.

В такой же мракобесной и агрессивной манере вынуждены были писать и выдающиеся дореволюционные цивилисты Иван Борисович Новицкий (1880-1958) и Лазарь Адольфович Лунц (1892-1979) в курсе советского гражданского права 1950 г.: «Вместе с тем, в конце двадцатых – первой половине тридцатых годов в советском гражданском праве (как и во многих других отраслях наук) имело место немало извращений сущности советского права и даже прямого вредительства… Другие (Пашуканис) проводили ту точку зрения, что советское гражданское право есть отмирающее буржуазное право, как право рыночных отношений. В этом опять выражается та же мысль, что план убивает право. Но вредитель Пашуканис ставил свой антисоветский вывод и шире и глубже: по его «учению» регулирование даёт результат тем больше, чем слабее роль закона и вообще правовой надстройки. Эти вредительские идеи привели к “учению” о двухсекторности гражданского права, различающему сектор социалистический и (отмирающий) частный сектор. В связи с отмиранием частного сектора решили гражданское право ликвидировать и заменить «хозяйственным правом». Эти антисоветские положения нашли своё полное выражение в двухтомном “Курсе хозяйственного права”, под редакцией Пашуканиса, Гинцбурга и Доценко [1935 г. – Р.Н.]… Отношения в социалистическом секторе характеризовались некоторыми, как организационно-технические, а не правовые. Отдельные авторы восприняли эту же вредительскую установку в виде “учения”, что планирование ограничивается отношениями хозрасчётных организаций, составляющих социалистический сектор (это – отношения «регулируемые»); на отношения граждан, на частный сектор, с этой точки зрения, плановое руководство со стороны пролетарского государства не распространяется (это – отношения “автономные”). По поводу этой последней теории А. Я. Вышинский в своё время повествовал: “Подмена гражданского права так называемым “хозяйственным правом” – ценная услуга врагам коммунизма, клеветникам, рассказывающим небылицы о коммунизме, якобы подавляющем личность и не признающем никаких иных категорий, кроме как: общество, хозяйство, производство”» ^[17].

В советской тоталитарной системе единственно правильное марксистское учение, мудрая правящая партия, гениальный вождь, великий учёный Сталин не могут ошибаться. Неправильные, антимарксистские взгляды – это результат умышленного извращения великого учения Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина, замутнения чистого источника великой, подлинно научной марксистской мысли «троцкистско-бухаринской бандой» во главе с Пашуканисом с целью ослабить диктатуру пролетариата «особенно перед лицом вооружённых до зубов империалистических хищников и их подлых агентов из числа троцкистско-бухаринских изменников» ^{[9, с. 25]}, результат вредительства «врагов народа», «троцкистов», «бухаринцев», «агентов», «предателей» на «правовом фронте» социализма.

В действительности, по справедливому мнению академика В. С. Нерсесянца, «эти и другие обвинения в адрес Пашуканиса и других советских юристов (в “антимарксистской” и “антиленинской” трактовке проблем государства и права, как буржуазного, так и советского) представляли собой грубую фальсификацию реального содержания и характера всего предшествующего периода становления и развития советской марксистско-ленинской юридической науки, действительного смысла эволюции взглядов её создателей вместе с эволюцией, кстати говоря, самой “генеральной линии” правящей партии, её политико-идеологических установок и представлений о “подлинном” для данного момента марксизме-ленинизме. Пашуканис и другие теоретики предшествующего периода по сути дела обвинялись в том, что официальный “марксизм-ленинизм” (и соответствующее марксистско-ленинское учение о государстве и праве) 20-х и начала 30-х годов был иным, чем тот, который понадобился тоталитарной системе в условиях массовых репрессий второй половины 30-х годов» ^{[16, с. 286]}. Советским учёным приходилось колебаться с непредсказуемыми колебаниями генеральной линии партии.

Марксистские идеологи называли марксизм наукой. Как верно заметил ещё в 1922 г. виднейший либеральный мыслитель Людвиг фон Мизес (1881-1973) «в соответствии с марксистской концепцией общественное бытие определяет сознание. Классовая принадлежность автора определяет выражаемые им взгляды. Он не способен выйти за рамки своего класса или освободить своё мышление от давления классовых интересов. Так была отвергнута сама возможность существования всеобщего научного знания, имеющего силу для всех людей независимо то их классового происхождения… Истинной может быть только пролетарская наука… Так марксизм оградил себя от любой нежелательной критики. Не нужно опровергать врага: достаточно разоблачить его как агента буржуазии. Марксизм критикует всех инакомыслящих, представляя их в виде продажных слуг буржуазии. Маркс и Энгельс никогда не пытались противопоставить оппонентам какие-либо аргументы. Они оскорбляли, высмеивали, оплёвывали, клеветали и порочили их. Последователи марксизма не менее умело пользуются всеми этими методами. Их полемика никогда не направлена на аргументы оппонента, но всегда – на его личность. Немногие смогли выдержать такой стиль полемики» ^{[14, с. 24-26]}. Только марксизм является наукой, которая содержит не относительные классово ограниченные идеи, но абсолютную истину чистой науки. Марксистская наука есть толкование «Священных Писаний», слов Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. В качестве доказательства служат цитаты и изложения, интерпретации их высказываний, сопровождаемые обвинениями в их незнании, недостаточном изучении, неправильном понимании, применении и извращении ^{[14, с. 310-313]}.

Установка о разгроме вредителей на «правовом фронте» была принята к неукоснительному исполнению и Свердловским юридическим институтом в 1937 г. В конце 1930-х гг. это был небольшой юный вуз (основан в 1918 г., в Свердловске – с 1934 г.) с домашней атмосферой, в котором насчитывалось лишь двадцать девять преподавателей, в том числе три профессора и пятнадцать доцентов. И всего триста двадцать пять студентов на всех четырёх курсах ^{[19, с. 10]}.

На внеочередном и расширенном заседании кафедр советского гражданского права и процесса 19 мая 1937 г. на вопрос студента «Какие меры приняты дирекцией для очищения правового теоретического фронта»? директор института Ю. М. Позан ответил: «1. Пересмотрены учебные программы. 2. Снят с работы доцент Гордеев за извращения в преподавании. 3. Пересмотрена учебная литература. 4. Заслушан ^{[16, 19 марта 1937 г. – Р. Н.]} доклад [заместителя директора института по научной и учебной части, доцента Г. И. Баева – Р. Н.] о положении на теоретическом правовом фронте» ^{[3, л. 77]}.

Пересмотр учебной литературы выразился в изъятии из институтской библиотеки всех трудов репрессированных авторов. Старейший уральский историк, доцент Галина Александровна Кулагина (1914–2008) вспоминала: «Библиотека [Свердловского государственного педагогического института] получила, как это обычно в те времена делалось, “закрытые” списки о снятии с полок всех трудов репрессированных учёных. Становилось опасным держать их в личном пользовании, приходилось вымарывать фамилии, уничтожать титульные листы, теряя при этом уважение к самому себе… В один из дней в исторический кабинет пришла бледная и перепуганная заведующая библиотекой Милица Иннокентьевна Тяжелкова (её предшественницу незадолго перед тем сняли с должности, как жену врага народа) и потребовала срочно сдать хрестоматии по новой истории. Оказалось, что фамилии редактора и составителей (Лукина и Далина) вымараны так, что при желании вполне прочитываются. – “Знаешь, Костя, – предупредила она по секрету Попова, – сообщено, куда следует, что старший лаборант выдаёт студентам книги врагов народа”. Вечером дома, когда муж [К. Попов] рассказал мне об этом, я со злостью вырвала и уничтожила титульный лист из известной книги Джона Рида “Десять дней, которые потрясли мир”. Долгое время потом казнила себя за малодушие» ^{[13, с. 103-104]}.

Ортодоксальный коммунист, заместитель директора института по научной и учебной части Григорий Иванович Баев (1904-1956) ^{[15, с. 144-159]} получил от партийной организации предупреждение за то, что при проведении теоретической конференции в марте 1937 г. разрешил заведующему библиотекой выдать для справки профессору кафедры хозяйственного права Г. М. Колоножникову том 2 курса советского хозяйственного права 1935 года издания, которая в то время ещё не была изъята, «и находилась на пользовании библиотеки, но поскольку её редактировал М. Н. Доценко, оказавшийся «врагом народа», я не должен был её выдавать» ^{[1, л. 31]}.

В характеристике Г. И. Баева 1938 г. отмечалось: «Во время пребывания в партийной организации Юридического института проявил себя идеологически выдержанным коммунистом, принимает активное участие в общественной политической жизни парторганизации и борьбе с классовыми врагами. Все даваемые поручения парторганизацией выполняет добросовестно и аккуратно. Используется парторганизацией пропагандистом по первоисточникам классиков Марксизма. На последних выборах избран членом парткома. Тов. Баеву Г. И. по партийной линии вынесено предупреждение за дачу распоряжения Заведующему библиотекой Юридического института о выдаче учебника по Советскому хозяйственному праву под редакцией врага народа “Доценко” профессору Колоножникову, которая в дальнейшем была изъята» ^{[1, л. 30]}. В автобиографии от 14 ноября 1937 г. Г. И. Баев признавал: «За время пребывания в партии ни в каких оппозиционных группировках не участвовал, а наоборот, всё время вёл активную борьбу против всяких извращений генеральной линии партии. Сестра моя как член партии с 1931 г. также не имела никаких взысканий и ни в каких оппозициях не участвовала. Ближайших родственников, связанных в какой-либо степени с врагами народа не имею. В ноябре м-це 1937 г. парторганизация Юридического института вынесла мне предупреждение за то, что я в марте 1937 г., при проведении теоретической конференции, разрешил взять для справки книгу одному из профессоров, которая тогда и не была в то время изъята, и находилась на пользовании библиотеки, но поскольку её редактировал Доценко, оказавшийся врагом народа, я не должен был её выдавать» ^{[1, л.31]}.

Первой жертвой борьбы с извращениями на «правовом фронте» в институте стал Павел Андреевич Гордеев (1906–1938) – выпускник судебно-прокурорского отделения факультета советского права Московского государственного университета (1930), аспирант Института советского права (1930–1933), заместитель директора по учебной части Иркутского института советского права (с 1933 г.), прокурор Ленинского района Свердловска, доцент Свердловского юридического института (сентябрь 1936-февраль 1937) ^{[2, л. 2-3]}. В личном деле П. П. Гордеева имеется распоряжение прокурора СССР А. Я. Вышинского прокурору Свердловской области Густаву Ивановичу Лейману (расстрелян в 1938 г.) от 4 августа 1936 г.: «НКЮ [Наркомат юстиции] РСФСР возбудил передо мной ходатайство об откомандировании прокурора Ленинского района гор. Свердловска тов. Гордеева П. А. в распоряжение Свердловского Правового Института для использования его как научного работника – преподавателя по общей теории государства и права. Рассмотрев это ходатайство, я нахожу его подлежащим удовлетворению. Тов. Гордеев окончил аспирантуру в Московском Правовом Институте, был направлен НКЮ РСФСР для преподавательской и учебно-административной работы в Иркутском Правовом Институте и с переводом последнего в Свердловск перешёл в Свердловск на ту же работу. Предлагаю тов. Гордеева освободить от обязанностей прокурора Ленинского р-на гор. Свердловска и передать его в распоряжение Свердловского Правового Института. Сделайте это сейчас же, чтобы к 1-му сентября (началу учебного года) тов. Гордеев целиком был на учебной работе. Об исполнении мне сообщите. А Вышинский» ^{[2, л. 9]}.

Доцент П. А. Гордеев – новый советский интеллигент вполне ортодоксальных сталинистских взглядов. На свою беду он преподавал советское государственное право – одну из самых идеологизированных дисциплин и стал жертвой очередного непредсказуемого изменения генеральной линии партии, был уволен из института в феврале 1937 г. «за извращения в преподавании». Арестован 23 марта 1938 г., приговорён к расстрелу и расстрелян 9 августа 1938 г.

В Свердловском юридическом институте 16, 19 марта 1937 г. состоялось собрание преподавателей и студентов института, слушателей правовой школы и юридических курсов, работников суда и прокуратуры. Атмосферу собрания передаёт итоговая резолюция, в которой, в частности отмечалось: «Правовая теоретическая мысль оказалась совершенно не на высоте этих важнейших политических задач. Это находит своё объяснение в том, что разработка вопросов государства и права испытала на себе большое и самое вредное влияние контрреволюционных троцкистов – врагов народа – Пашуканиса, Доценко и др., долгое время стоявших во главе научно-исследовательской работы в области государства и права. Эта группа создала свою контрреволюционную касту, отгородившуюся от массы научных работников и тонко маскировалась, подделываясь под марксизм и протаскивая повсюду свои контрреволюционные теории. Такое положение на теоретическом правовом фронте не могло не отразиться вредно также и на состоянии преподавания в Правовых Институтах. Как учебные программы, так и учебная литература во многих случаях оказались засорёнными троцкистскими извращениями марксизма. В них встречались отголоски меновой концепции права, ничего общего не имеющей с марксизмом, недооценка личной собственности и значения гражданского права, отрицание советского социалистического права, грубые извращения в вопросе об отмирании государства и т.д. Эти антимарксистские извращения на правовом фронте не могли не отразиться и на педагогически-преподавательской работе нашего Института. До последнего времени курс “Государственное право СССР” читался Гордеевым, исключённым из рядов партии и снятым с работы. Также имели место грубые политические извращения у других преподавателей, не раскритикованных своевременно на кафедрах и общих собраниях».

Резолюция призывала «развернуть Сталинскую большевистскую самокритику, усилить революционную большевистскую бдительность, преодолев застой и рутину в среде научных работников, повлекшую за собой гнилой либерализм и оппортунистическое отношение к контрреволюционным троцкистам Пашуканису и др. (п. 1)», «пересмотреть все программы и учебные материалы Института в целях решительного искоренения в них всяких отголосков контрреволюционной троцкистской мерзости и всякого рода антимарксистских извращений (п. 4)», «усилить борьбу в преподавательской работе за чистоту марксистско-ленинского учения в области государства и права, произведя на заседаниях кафедр проработку всех вновь выходящих учебников и пособий, усилить контроль кафедр и учебной части за читаемыми лекциями и проводимыми занятиями, подвергая своевременному обсуждению на кафедрах и производственных совещаниях отчёты о ходе преподавания, а также увязывая в преподавательской работе общетеоретические вопросы с сегодняшней практикой социалистического строительства (п. 5)», «в связи с выступлением тт. Калинина и Мартысевича, которые указывали на имевшие место извращения в преподавании Антропова, Колоножникова и Кечекьяна, учебной части необходимо проверить все стенограммы и поставить вопрос на обсуждение кафедр (п. 7)».

Резолюция заканчивалась призывом: «Больше самокритики и большевистской заострённости на нашем правовом научном фронте, полное овладение марксистско-ленинской теорией, беспощадная борьба с враждебными контрреволюционными теориями, увязывание нашей теории с решениями партии и правительства и с повседневной практикой грандиозного строительства победившего социализма – вот что нам необходимо теперь, чтобы наша теоретическая мысль по настоящему, по большевистски забила ключом» ^{[4, л. 23-24]}.

Профессор института С. Ф. Кечекьян 15 мая 1937 г. написал на эту резолюцию собрания особое мнение директору института, подлежащее публикации. Степан Фёдорович Кечекьян (1890-1967) относится к числу тех замечательных представителей дореволюционной российской юриспруденции (выпускник юридического факультета Московского университета, ученик профессора энциклопедии истории философии права, видного русского философа, одного из основателей кадетской партии и партии мирного обновления Евгения Николаевича Трубецкого (1863-1920), приват-доцент юридического факультета Московского университета (1915-1918)), которые в трудных послереволюционных условиях всемерно содействовали сохранению и развитию юридической науки и юридического образования в стране, создавали первые научные программы и учебники по историко-юридическим дисциплинам. С сентября 1936 по сентябрь 1937 г. он читал курсы всеобщей истории государства и права и государственного устройства буржуазных стран в Свердловском юридическом институте, исполнял обязанности заведующего вновь созданной кафедры государства и права (так тогда называлась кафедра теории государства и права – Р. Н.) ^{[12, с. 174-179]}.

В своём особом мнении С. Ф. Кечекьян писал: «В собрании 19 марта для редактирования резолюции была избрана “тройка” в составе тт. Калинина [секретарь парткома института – Р. Н.], Баева [заместитель директора института по научной и учебной части – Р. Н.] и Кечекьяна. В соответствии с этим я принял непосредственное участие в разработке текста резолюции, при чём до моего отъезда в Москву в конце марта текст резолюции был написан полностью от начала до конца [Приписка чернилами С. Ф. Кечекьяна: “Следует объяснить, что резолюция на собрании не читалась и не голосовалась”]. По возращении из Москвы и по ознакомлении с текстом резолюции я обнаружил в ней несколько дополнений (вставок), несогласованных со мной, с которыми я не согласен и за которые не могу при этих условиях нести ответственность в качестве члена “тройки”. Я имею в виду, главным образом, дополнение, внесённое в пункт 7-й резолюции (ссылка на выступление тт. Калинина и Мартысевича), с которым я не согласен по следующим основаниям. Резолюция во вводной части, характеризуя влияния “школы” Пашуканиса на педагогическую работу и касаясь в связи с этим положения в нашем Институте, говорит “о грубых политических ошибках у преподавателей, не раскритикованных своевременно на кафедрах и на общих собраниях”. Ничьих имён в этой части резолюция не называет. В дальнейшей же части резолюции, при перечислении предполагаемых собранием мероприятий в пункте 7-ом упомянуты имена трёх преподавателей Института – Антропова, Колоножникова, Кечекьяна. Этим создаётся впечатление, что эти лица и являлись в нашем Институте главными или даже единственными проводниками троцкистских извращений “школы” Пашуканиса в то время, как в действительности имело место самое широкое и всестороннее влияние этой “школы” на советскую науку и преподавание, следовательно, и на учебный процесс в нашем Институте… Менее всего она могла отражаться на преподавании истории права, поскольку “школа” Пашуканиса разработкой вопросов истории права не занималась, а наоборот всемерно игнорировала и тормозила разработку исторических проблем в области права, что правильно было отмечено в выступлении доцента Мартысевича… Поэтому я считаю, что в резолюции либо следовало совсем не упоминать имён отдельных преподавателей, ограничившись общей характеристикой положения в нашем институте, либо дать развёрнутую картину всех извращений, которые отразились в нашем преподавании по целому ряду дисциплин. Кроме того, я не согласен с огульным использованием слова “извращение” в п. 7-м резолюции. Это тем более неправильно, что в выступлении Мартысевича, на которое ссылается п. 7-й резолюции, и которое затрагивало мою преподавательскую работу, речь шла не об извращениях в области теоретических вопросов, а, главным образом, об ошибочном, по его мнению, освещении отдельных исторических проблем. Это было единственное выступление на собрании, в котором затрагивалась моя преподавательская работа, и при том против этого выступления я решительно возражал на собрании» ^{[4, л. 26]}.

Опасения профессора Кечекьяна были небезосновательны. Профессор Г. М. Колоножников подвергся коллективному разоблачению и осуждению за «грубые политические извращения в виде антисоветских формулировок» на заседании кафедры гражданского и хозяйственного права 7 марта 1937 г. и был в конце марта 1937 г. уволен из института. Профессор И. А. Антропов подвергся разоблачению как «вражеский глашатай на научной кафедре» в заметке областной газеты «Уральский рабочий» 8 мая 1937 г. и коллективному разоблачению и осуждению за мнимые «грубые политические антимарксистские извращения» в преподавании на внеочередном на расширенном заседании кафедры гражданского и хозяйственного права 19 мая 1937 г. по обсуждению заметки в областной газете «Уральский рабочий» от 8 мая 1937 г. На этом заседании 19 мая 1937 г. присутствовал и профессор С. Ф. Кечекьян. Никто за Антропова не вступился. Он был уволен из института 2 июля 1937 г., арестован 19 марта 1938 г. и расстрелян 8 августа 1938 г.

Таким образом, начальный этап централизованной политической кампании по «ликвидации последствий контрреволюционных извращений на теоретическом правовом фронте» в СССР и Свердловском юридическом институте в марте 1937 г. характеризовался изъятием из институтской библиотеки трудов репрессированных авторов, в увольнении преподавателя советского государственного права П. А. Гордеева «за извращения в преподавании», в проведении 16, 19 марта 1937 г. собрания преподавателей и студентов института, слушателей правовой школы и юридических курсов, работников суда и прокуратуры с обсуждением положения «на теоретическом правовом фронте».

К статье прилагаются два приложения из ранее не публиковавшихся документов из Государственного архива Свердловской области (ГАСО), подготовленные к печати автором статьи.

Приложение № 1

Резолюция общего собрания научных работников Юридического Института при участии слушателей Правовой школы и Юридических курсов, а также работников суда и прокуратуры 16 и 19 марта 1937 г. ^{[4, л. 23-24]}

За последнее время в жизни нашей страны произошли громадной важности политические события – целый ряд решений: VII съезда Советов СССР, февральского пленума ЦК ВКП(б) 1935 г. и величайшее историческое решение чрезвычайного VIII съезда Советов СССР, утвердившего Сталинскую Конституцию победившего социализма, определила собой поворот в политической жизни страны, как на это указывает в своём решении Февральский Пленум ЦК ВКП(б) 1937 г.

Эта конституция записала, что основой нашего социалистического строя является социалистическая собственность, безраздельно господствующая во всей системе нашего хозяйства. Она провозгласила самую широкую социалистическую демократию на основе всеобщего, прямого и равного избирательного права при тайном голосовании. Сталинская Конституция предоставила гражданам СССР такие права, которых не имеют ни в какой другой стране трудящиеся массы.

Все эти огромной важности политические события ставили перед правовым теоретическим фронтом огромную задачу всестороннего и самого боевого участия в разработке вопросов государства и права. Правовая теоретическая мысль оказалась совершенно не на высоте этих важнейших политических задач. Это находит своё объяснение в том, что разработка вопросов государства и права испытала на себе большое и самое вредное влияние контрреволюционных троцкистов – врагов народа – Пашуканиса, Доценко и др., долгое время стоявших во главе научно-исследовательской работы в области государства и права. Эта группа создала свою контрреволюционную касту, отгородившуюся от массы научных работников и тонко маскировалась, подделываясь под марксизм и протаскивая повсюду свои контрреволюционные теории. Такое положение на теоретическом правовом фронте не могло не отразиться вредно также и на состоянии преподавания в Правовых Институтах. Как учебные программы, так и учебная литература во многих случаях оказались засорёнными троцкистскими извращениями марксизма. В них встречались отголоски меновой концепции права, ничего общего не имеющей с марксизмом, недооценка личной собственности и значения гражданского права, отрицание советского социалистического права, грубые извращения в вопросе об отмирании государства и т.д.

Эти антимарксистские извращения на правовом фронте не могли не отразиться и на педагогически-преподавательской работе нашего Института. До последнего времени курс «Государственное право СССР» читался Гордеевым, исключённым из рядов партии и снятым с работы. Также имели место грубые политические извращения у других преподавателей, не раскритикованных своевременно на кафедрах и общих собраниях. Учебная часть и кафедры до сих пор недостаточно контролировали преподавательскую работу, результатом чего имело место снижение качества читаемых лекций. Всё это явилось прямым результатом недостаточной бдительности и недостаточного развёртывания самокритики в рядах научных работников и студенчества нашего Института.

Исходя из сказанного выше и отмечая необходимость самым решительным образом бороться за ликвидацию в кратчайший срок всех последствий контрреволюционных извращений на теоретическом правовом фронте, собрание считает необходимым:

1. Развернуть Сталинскую большевистскую самокритику, усилить революционную большевистскую бдительность, преодолев застой и рутину в среде научных работников, повлекшую за собой гнилой либерализм и оппортунистическое отношение к контрреволюционным троцкистам Пашуканису и др.

2. Создать необходимые условия для воспитания молодых кадров научных работников и смелее выдвигать их на научную и педагогическую работу.

3. Шире развернуть научно–исследовательскую работу в Институте, для чего установить более действительный контроль за ходом научно–исследовательской работы профессорско–преподавательского состава и кафедр, производить более широкое обсуждение научных проблем на научных конференциях Института, а также возбудить вопрос перед соответствующими органами о создании особого теоретического органа /журнал или учёные записи/ для печатания научных трудов работников Института.

4. Пересмотреть все программы и учебные материалы Института в целях решительного искоренения в них всяких отголосков контрреволюционной троцкистской мерзости и всякого рода антимарксистских извращений.

5. Усилить борьбу в преподавательской работе за чистоту марксистско–ленинского учения в области государства и права, произведя на заседаниях кафедр проработку всех вновь выходящих учебников и пособий, усилить контроль кафедр и учебной части за читаемыми лекциями и проводимыми занятиями, подвергая своевременному обсуждению на кафедрах и производственных совещаниях отчёты о ходе преподавания, а также увязывая в преподавательской работе общетеоретические вопросы с сегодняшней практикой социалистического строительства.

Общее собрание предлагает всем кафедрам обсудить данное решение с тем, чтобы наметить практические мероприятия, как в области преподавания, так и научно–исследовательской работы, для окончательного искоренения контрреволюционной троцкистской контрабанды и действительного проведения Марксистско–Ленинского учения о государстве и праве.

6. Оживить работу студенческих научных кружков, создав новые кружки, проведя большую специализацию при создании кружков и всемерно активизируя их работу.

7. В связи с выступлением тт. Калинина и Мартысевича, которые указывали на имевшие место извращения в преподавании Антропова, Колоножникова и Кечекьяна, учебной части необходимо проверить все стенограммы и поставить вопрос на обсуждение кафедр.

Больше самокритики и большевистской заострённости на нашем правовом научном фронте, полное овладение марксистско–ленинской теорией, беспощадная борьба с враждебными контрреволюционными теориями, увязывание нашей теории с решениями партии и правительства и с повседневной практикой грандиозного строительства победившего социализма – вот что нам необходимо теперь, чтобы наша теоретическая мысль по настоящему, по большевистски забила ключом».

Приложение № 2

Особое мнение члена Президиума Общего Собрания научных работников и студентов Свердловского Юридического Института от 16–19 марта с.г., избранного собранием для редактирования резолюции – проф. С. Ф. Кечекьяна ^{[4, л. 26]}

В собрании 19 марта для редактирования резолюции была избрана «тройка» в составе тт. Калинина, Баева и Кечекьяна. В соответствии с этим я принял непосредственное участие в разработке текста резолюции, при чём до моего отъезда в Москву в конце марта текст резолюции был написании полностью от начала до конца [Приписка чернилами С. Ф. Кечекьяна: «Следует объяснить, что резолюция на собрании не читалась и не голосовалась»].

По возращении из Москвы и по ознакомлении с текстом резолюции я обнаружил в ней несколько дополнений /вставок/, несогласованных со мной, с которыми я не согласен и за которые не могу при этих условиях нести ответственность в качестве члена «тройки». Я имею в виду, главным образом, дополнение, внесённое в пункт 7-й резолюции /ссылка на выступление тт. Калинина и Мартысевича/, с которым я не согласен по следующим основаниям.

Резолюция во вводной части, характеризуя влияния «школы» Пашуканиса на педагогическую работу и касаясь в связи с этим положения в нашем Институте, говорит «о грубых политических ошибках у преподавателей, нераскритикованных своевременно на кафедрах и на общих собраниях». Ничьих имён в этой части резолюция не называет. В дальнейшей же части резолюции, при перечислении предполагаемых собранием мероприятий в пункте 7–ом упомянуты имена трёх преподавателей Института – Антропова, Колоножникова, Кечекьяна. Этим создаётся впечатление, что эти лица и являлись в нашем Институте главными или даже единственными проводниками троцкистских извращений «школы» Пашуканиса в то время, как в действительности имело место самое широкое и всестороннее влияние этой «школы» на советскую науку и преподавание, следовательно, и на учебный процесс в нашем Институте.

Я считаю, что, ограничиваясь упоминанием трёх отдельных лиц из преподавательского состава, т.е., касаясь только нескольких дисциплин и не касаясь преподавания по ряду других дисциплин, резолюция невольно смазывает всесторонний характер влияния вредительской «теории» Пашуканиса на преподавание, затушёвывает несколько тот несомненный факт, что эта «теория» отражалась не только в преподавании финансового и транспортного права, но, несомненно, и в преподавании других, ведущих и основных предметов институтского курса. Менее всего она могла отражаться на преподавании истории права, поскольку «школа» Пашуканиса разработкой вопросов истории права не занималась, а наоборот всемерно игнорировала и тормозила разработку исторических проблем в области права, что правильно было отмечено в выступлении доцента Мартысевича.

Я полагаю, что в таком виде резолюция может дезориентировать относительно действительного положения вещей в Институте, может внушать самоуспокоенность в отношении постановки и направления преподавания в целом, в отношении программ и учебного процесса по ряду основных курсов институтского преподавания.

Поэтому я считаю, что в резолюции либо следовало совсем не упоминать имён отдельных преподавателей, ограничившись общей характеристикой положения в нашем институте, либо дать развёрнутую картину всех извращений, которые отразились в нашем преподавании по целому ряду дисциплин. Кроме того, я не согласен с огульным использованием слова «извращение» в п. 7-м резолюции. Это тем более неправильно, что в выступлении Мартысевича, на которое ссылается п. 7-й резолюции, и которое затрагивало мою преподавательскую работу, речь шла не об извращениях в области теоретических вопросов, а, главным образом, об ошибочном, по его мнению, освещении отдельных исторических проблем. Это было единственное выступление на собрании, в котором затрагивалась моя преподавательская работа, и при том против этого выступления я решительно возражал на собрании.

В виду всего изложенного выше не могу считать себя ответственным за редакцию резолюции в расширительной формулировке, о чём и считаю необходимым заявить в настоящем особом мнении.

Член Президиума Собрания и член «тройки» по редактированию резолюции подпись проф. С. Ф. Кечекьяна. 15 мая 1937 г.