Идея вечного возвращения Ф. Ницше: между философией и поэзией

Фаритов Вячеслав Тависович доктор философских наук профессор, Ульяновский государственный технический университет 432027, Россия, г. Ульяновск, ул. Северный Венец, 32 Faritov Vyacheslav Tavisovich Doctor of Philosophy professor of the Department of Philosophy at Ulyanovsk State Technical University 432027, Russia, Ul'yanovskaya oblast', g. Ul'yanovsk, ul. Severnyi Venets, 32 vfar@mail.ru Другие публикации этого автора

Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ научного проекта №15-34-11045

Ницше придавал чрезвычайную значимость идее вечного возвращения. Однако если посмотреть, какой объем изложение данной идеи занимает в опубликованных самим философом текстах, то можно обнаружить парадоксальную вещь. Идея вечного возвращения заявлена в одном (только в одном!) фрагменте из «Веселой науки» и представлена на нескольких страницах «Так говорил Заратустра». И больше нигде. Мысль, с помощь которой Ницше рассчитывал изменить судьбу человечества, разработана самим философом в катастрофически малом объеме (так что дошедшие до нас фрагменты сочинений Гераклита в совокупности превосходят то, что было самим Ницше опубликовано по проблеме вечного возвращения). На этом фоне разительный контраст составляет количество исследований по данной теме, принадлежащих перу наиболее авторитетных мыслителей ХХ столетия, таких как М. Хайдеггер ^[1], К. Ясперс ^[2], Ж. Делез ^[3], А. Данто ^[4], Ф. Юнгер ^[5], К. Левит ^[6]. К идее вечного возвращения обращались Х.Л. Борхес ^[7] и М. Серрано ^[8], в отечественной философии ей посвящены исследования В.М. Бакусева ^[9] и С. Жигалкина ^[10]. Такой объем исследований и интерпретаций не может базироваться на тех нескольких страницах, которые Ницше выделил под данную идею в своих основных сочинениях. Настоящим источником рецепции учения о вечном возвращении служат материалы чернового наследия философа. Здесь этой идее посвящено большое количество фрагментов разных лет. Именно в черновиках Ницше обстоятельно разрабатывает онтологический, аксиологический, этический и эстетический аспекты названного учения.

1. Философские аспекты идеи вечного возвращения

Основная особенность идеи вечного возвращения состоит в ее амбивалентном, внутренне противоречивом характере. Эта идея содержит противоположные и взаимоисключающие установки. Причем соединение этих антонимичных аспектов не носит диалектического характера: снятия и синтеза противоречий не происходит. Для стиля философствования Ницше характерно сознательное утверждение неразрешенных противоречий. В учении о вечном возвращении эта специфическая черта ницшевского мышления проявилась в полной мере.

1) Космологический и антропологический аспекты учения

Идея вечного возвращения одновременно является попыткой осмыслить бытие мира во времени и поиском новых ориентиров существования человека в мире. Как таковое ницшевское учение относится сразу к области онтологии и этики, космологии и антропологии. Данный момент был выявлен К. Левитом: «притчу о вечном возвращении можно уподобить чему-то двойственному: с одной стороны, некоему «этическому центру тяжести», благодаря которому ставшее бесцельным человеческое существование снова получает цель за своими собственными пределами, а с другой – естественнонаучному «факту» в бесцельной самодостаточности мира сил» ^{[6, С. 98]}.

В одном случае речь идет о выявлении фундаментальных законов мироздания: в бесконечном времени в этом мире все повторяется бесконечное число раз. В другом случае акценты смещаются с онтологии и космологии на человеческую экзистенцию: Ницше дает человеку новый императив, который будет определять не знание о бытии мира как такового, но его способ существования в мире. К. Левит показал, что в каждом из этих аспектов учение о вечном возвращении приобретает противоположный смысл. Космологический аспект утверждает фундаментальную бессмысленность существования: если в конечном итоге все повторяется и не происходит никаких изменений, то бытие не имеет смысла. В существовании ничего не достигается, ничего не искупается, в вечности времени все остается так, как есть. Напротив, антропологический аспект дает человеческой экзистенции «новый центр тяжести», получающий свое выражение в императиве: поступай каждый раз так, чтобы ты мог желать бесконечного повторения каждого момента своей жизни. Если в первом случае постулируется абсолютная бессмысленность бытия, то здесь, наоборот, существование наделяется новым всеобъемлющим смыслом.

Онтологический аспект идеи вечного возвращения, в свою очередь, распадается на два антонимичных момента. Ницше стремится избежать спекулятивного, метафизического истолкования данной идеи. Он пытается представить свое учение в качестве естественнонаучного факта, апеллирует к достижениям современной ему физики и математики, хочет научно доказать положение о вечном возврате то же самого. Но доказать подобное учение методами физики и математики невозможно – и Ницше в конце концов это осознавал. Физика терпит поражение, и идея вечного возвращения вновь оказывается в сфере спекулятивной метафизики.

Не трудно увидеть в этих аспектах ницшевского учения основную дилемму кантовской философии. Невозможность научного разрешения метафизических вопросов приводит к переводу онтологии в этику: «Критика чистого разума» разрешается «Критикой практического разума». Мысль Ницше проходит аналогичный путь: физика и метафизика растворяются в этике. Вместе с тем, космологический аспект ницшевской идеи не нейтрализуется полностью, но сохраняет свою значимость наряду с антропологическим. Учение о вечном возвращении существует в напряжении, образуемом этими двумя противоположными полюсами.

2) Метафизический и постметафический характер учения

Споры о преодолении в философии Ницше метафизики не утихают до сих пор. М. Хайдеггер определяет учение Ницше в качестве метафизического: как завершение европейской метафизики ^[1]. Вместе с тем, следует признать, что, несмотря на все колоссальные усилия, направленные на преодоление метафизики, Хайдеггер все же остается в рамках метафизического способа философствования. По-другому не могло и быть, поскольку в своей фундаментальной онтологии он исходит из возобновления древнего вопроса о бытии. Экзистенциальную аналитику Хайдеггер разрабатывает только в качестве вспомогательного раздела ввиду получения доступа к бытию как таковому. Бытие как таковое, бытие как «простое многообразного» всегда будет оставаться сугубо метафизическим концептом – даже при условии осуществленного Хайдеггером «понимания» бытия из горизонта временности Dasein. Само Dasein является метафизическим концептом, поскольку представляет собой способ «разомкнутости» Sein (бытия). Действительный выход за пределы метафизики возможен при условии радикальной деонтологизации Dasein и «бытия как такового». Пути подлинного преодоления метафизического способа философствования намечены Ф. Ницше, в учении которого осуществляется попытка вывода философии за пределы метафизического по существу круга вопросов о бытии как таковом.

Тем не менее, проблема отношения философии Ницше к метафизике не имеет однозначного решения. И идея вечного возвращения является одновременно метафизической и постметафизической. С одной стороны, Ницше ставит вопрос о бытии сущего в целом, он говорит о таких вещах, которые заведомо превосходят возможности человеческого опыта (в кантовском смысле данного термина). В этом отношении следует признать, по крайней мере, частичную справедливость позиции Хайдеггера и его многочисленных последователей. Но, с другой стороны, именно в идее вечного возвращения трансцендентное (как исконная и неотъемлемая сфера метафизики) терпит радикальное поражение. Именно в этом учении Ницше осуществляет перенос онтологического и экзистенциального «центра тяжести» с потустороннего и сверхчувственного на имманентное. При этом имманентное не остается в прежнем своем статусе негатива трансцендентного. В учении о вечном возвращении имманентное преобразуется, оно перестает мыслиться как сфера лишь конечного, ограниченного и кажущегося, неистинного бытия. Вечность начинает раскрываться в самом имманентном, которое при этом не утрачивает и своего конечного, временного характера. Поэтому в корне неверно трактовать учение Ницше как «перевернутый платонизм». У Ницше стираются границы между конечным и бесконечным, временным и вневременным, имманентным и трансцендентным.

Таким образом, выдвигая идею вечного возвращения, Ницше одновременно и остается в рамках метафизического способа постановки вопросов, и совершает прорыв к постметафизической философии, открывая принципиально новые горизонты философской мысли. По этой причине философия Ницше в ХХ столетии могла привлекать сразу и остающегося верным метафизике и трансценденции К. Ясперса, и бескомпромиссного борца со всякой метафизикой Ж. Делеза.

3) Тождество и различие как двойной горизонт учения

На одном уровне идея вечного возвращения актуализирует тождество, на другом – полагает различие.

Первый уровень может быть назван экзотерическим. Большинству читателей и интерпретаторов идея ницшевская вечного возвращения известна именно как утверждение бесконечного повторения того же самого. В значительной части высказываний самого Ницше на эту тему (особенно в «Веселой науке» и «Заратустре») говорится именно о возвращении того же самого.

Однако в черновых заметках мы встречаемся и с принципиально иным понимаем учения: «Нужно хотеть исчезнуть, чтобы снова возникнуть – перейти из одного дня в другой. Превращение через тысячи душ – вот что должно быть твоей жизнью, твоей судьбой. И в конце концов – снова пожелать пройти все это» ^{[11, С. 181]}. Перевод последнего предложения не точен. В оригинале: «Man muß vergehen wollen, um wieder entstehen zu können – von einem Tage zum anderen. Verwandlung durch hundert Seelen – das sei dein Leben, dein Schicksal. Und dann zuletzt: diese ganze Reihe noch einmal wollen!» ^[12]). У Ницше написано не «все это», но «diese ganze Reihe» – весь этот ряд. Ряд образуется превращением через тысячи душ (Verwandlung durch hundert Seelen), представляет собой процесс саморазличения, утраты собственной идентичности, отказа от тождества и утверждения различия. Вечному возобновлению подлежит именно ряд, образованный различием, а вовсе не тождество собственной личности и породивших ее обстоятельств. Данный аспект учения о вечном возвращении является наиболее сложным и малоизвестным. Эта эзотерическая сторона учения получит позднее разработку в книге Ж. Делеза «Различие и повторение» ^[13].

Идея прохождения сквозь тысячи душ неоднократно высказывалась Ницше и в опубликованных им работах. Однако ее связь с учением о вечном возвращении не всегда была представлена эксплицитно. Так, в «Веселой науке» говорится о тех, «чья душа жаждет пережить во всем объеме прежние ценности и устремления и обогнуть все берега этого идеального «средиземноморья», кто ищет из приключений сокровеннейшего опыта узнать, каково на душе у завоевателя и первопроходца идеала, равным образом у художника, у святого, у законодателя, у мудреца, у ученого, у благочестивого, у предсказателя, у пустынножителя старого стиля» ^{[14, с. 581]}. Поиск и желание всего этого, стремление к утверждению ряда различных состояний и есть воля к вечному возвращению. Такая воля далека от упрямого хотения во что бы то ни стало сохранить свою ограниченную личность, которая является лишь искусственным и фиктивным образованием. Позиция Ницше ближе к евангельскому высказыванию: «Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную» (Иоанн 12:25). Ницше говорит: «Man muß vergehen wollen». Тем не менее, повторение того же самого также присутствует в учении о вечном возвращении и составляет, по крайней мере, его поверхностный момент.

4) Возобновление античного учения и новое слово Ницше

Истоки ницшевского учения о вечном возвращении, как правило, находят в античности. На этом основании оригинальность высказываемых Ницше идей может быть подвергнута сомнению или полному отрицанию. Философ не сказал ничего нового, но лишь повторил и возобновил то, что было известно за несколько столетий и тысячелетий до него. Существует и прямо противоположный взгляд на проблему, согласно которому идея вечного возвращения для античного мировоззрения в принципе не характерна. Грекам и римлянам была близка идея циклического устройства времени и истории, но это совсем не аналог ницшевского учения о повторении того же самого. В циклической модели времени имеется в виду повторение некоего универсального порядка бытия сущего, принципов его организации. У Ницше же говорит о повторении не сущности, но именно сущего. Сам термин «вечное возвращение того же» принадлежит Ницше ^{[9, С. 302]}.

Как и в рассмотренных выше случаях, данный вопрос не имеет однозначного решения. Представления о повторяемости, цикличности времени и истории, безусловно, носят архетипический характер ^[15]. Как филолог-классик Ницше был знаком со многими античными источниками, дух греческой культуры был им глубоко прочувствован и осмыслен. Опыт античности сыграл значимую роль в формировании учения Ницше. Вместе с тем не следует забывать, что для философа не менее значимым был и опыт христианского мировосприятия. Идея вечного возвращения не является в данном случае простой антитезой к христианскому эсхатологическому и линейному пониманию времени: если бы все ограничивалось только этим, Ницше действительно не сказал бы ничего нового. Но в ницшевском учении есть достаточно сильный евангельский элемент: мотив волевого принятия судьбы, утверждение существования во всех его проявлениях, отказ от осуждения и возмездия. Подобное понимание «благой вести» было изложено Ницше в его «Антихристе», направленном, главным образом, против истолкования христианского учения Павлом.

В общем и целом, можно сказать, что в ницшевском учении о вечном возвращении мы имеем достаточно сложное переплетение древних мифических, христианских, философских и научных воззрений. Сам Ницше в своих черновиках разрабатывает различные, не редко взаимоисключающие аспекты идеи вечного возвращения. Отсюда следует, что нет возможности ни редуцировать эту идею к античным источникам, ни осуществить ее полное десантирование от древней мысли, не допустив при этом существенных искажений.

5) Мифический и философский аспект учения

В учении о вечном возвращении Ницше выступает одновременно и как философ и как творец мифов. В «Так говорил Заратустра» вечное возвращение – это миф, который должен изменить сознание и экзистенцию тех, кто найдет в себе силы и решимость положить данный миф в основу своего существования. Онтология и гносеология здесь не имеют решающего значения: вопросам бытия и познания Заратустра не уделяет особого внимания. Он не доказывает, он создает новые ценности. Однако утверждение, что идея вечного возвращения есть только миф, будет в корне ошибочным. В черновых заметках Ницше выступает именно как философ, учение о вечном возвращении он связывает с сугубо философскими проблемами бытия и становления, ценности и морали. Например, в заметках 1883-1884 годов мы читаем: «обе великие (найденные немцами) философские точки зрения

становления, развития

ценности бытия (однако нужно сначала преодолеть жалкую форму немецкого пессимизма!)

соединены мной решающим образом

все становится и вечно возвращается

– ускользнуть невозможно!» ^{[11, С. 549]}.

Из приведенного фрагмента видно, что Ницше мыслит идею вечного возвращения в контексте проблематики и развития немецкой философии. Попытки резко противопоставить Ницше Канту и Гегелю и рассматривать его исключительно в качестве создателя мифов, являются следствием плохого знания текстов наследия философа и отсутствия навыков внимательного чтения. Более адекватным будет положение, что в учении о вечном возвращении миф и философия переплетаются самым тесным образом.

6) Новая надежда и «величайшая тяжесть»

Идея вечного возвращения является одновременно благословением и проклятием, радостной вестью и смертоносным учением. Эта идея является высшим утверждением существования, величайшим «Да» жизни; и одновременно она содержит в себе нигилистический аспект, лишающий существование всякого смысла. Только поверхностные умы и чуждые рефлексии гедонисты могут не задумываясь «принять» идею вечного возвращения. Для них эта идея будет обеспечивать возможность предаваться своим мелким и пошлым развлечениям с чистой совестью. Но Ницше предупреждал подобные искажения своей философии: «однако я хочу огородить свои мысли и даже свои слова, чтобы не вторглись в мои сады свиньи и гуляки!» ^{[16, С. 194]}. Вечное возвращение означает волю к утверждению всех моментов существования: возобновлению подлежат и радость и страдание, и счастье и боль: «Говорили вы Да какой-нибудь радости? О друзья мои, тогда вы говорили Да всякой скорби. Все сцеплено, нанизано, все влюблено одно в другое» ^{[16, С. 326]}. Но не это больше всего страшит Заратустру в вечном возвращении. «Вечно возвращается человек, маленький человек, от которого устал ты» – так зевала моя печаль, и волочила ноги, и не могла заснуть» ^{[16, С. 223]}. Возвращается все, в том числе и ничтожество последнего человека. По этой причине учение о вечном возвращении способно вызвать не только радость, но и величайшее отвращение к жизни. Вечное возвращение отрицает телеологический характер существования и утверждает игру случая.

Таким образом, идея вечного возвращения внутренне амбивалентна: она содержит и жизнеутверждающий и отрицающий, нигилистический аспект. Отделить одно от другого нет возможности: только тот, кто пережил весь ужас этой «бездонной мысли», тот, кто смог преодолеть отвращение, ей вызываемое, может достичь высочайшего утверждения жизни.

Учение о вечном возвращении может быть адекватно воспринято только при условии удержания противоречивого сочетания различных аспектов. Изолирование и абсолютизация одного из моментов приводит к ошибке догматизации или релятивизации. Так, сведение учения к космологическому аспекту порождает догматическую онтологию, претендующую на вынесение окончательных суждений об устройстве мироздания. Вместе с тем, абсолютизация экзистенциального аспекта приводит к релятивизации учения. Идея вечного возвращения не высказывает ничего о мире, а все содержание учения сводится к проблеме поиска ориентиров в существовании человека. В этом случае нам пришлось бы выбросить все те многочисленные фрагменты, в которых философ разрабатывает онтологические и космологические аспекты идеи. Подобное избирательное прочтение наследия Ницше не является перспективным, как показал опыт с изданием «Воли к власти».

2. Идея вечного возвращения в художественной прозе

Как было показано выше, идея, которой Ницше придавал столь большое значение, является одновременно и старой и новой. Она архетипична – и в этом плане ее следы могут быть обнаружены не только в мифах, но и в литературе. Мы приведем несколько примеров присутствия идеи вечного возвращения в художественной прозе.

1) Генрих Гейне

В.В. Петров указывает на отрывок из Дополнений к «Путевым картинам» Г. Гейне как на один из источников идеи вечного возвращения Ницше: «Ибо время бесконечно, но вещи во времени, конкретные тела, – конечны. Они, в самом деле, могут распадаться на мельчайшие частицы, но число этих частиц, атомов, ограничено, как ограничено число комбинаций, которые сами собой из них образуются. Так что, сколь бы долгое время не минуло, согласно вечным законам, управляющим комбинациями этой вечной игры в повторение, все конфигурации уже существовавшие на этой земле должны будут снова встретить, привлечь, оттолкнуть, поцеловать и разложить друг друга… А потому настанет день, и снова родится мужчина точь-в-точь как я, и родится женщина точь-в-точь как Мария, – надеюсь, правда, что в голове у мужчины будет меньше глупостей, – они встретятся в лучшей стране и будут долго смотреть друг на друга, а женщина наконец подаст руку мужчине и нежно скажет: Так будем же добрыми друзьями» ^{[17, С. 789]}. В.В. Петров отмечает, что соответствующая книга находилась в библиотеке Ницше. Из данного отрывка видно, что, как минимум, космологический аспект идеи вечного возвращения был известен в немецкой литературе до Ницше.

2) Ф.М. Достоевский

Космологический аспект идеи вечного возвращения представлен также в знаменитой сцене беседы Ивана Карамазова с чертом: «Да ведь теперешняя земля, может сама-то биллион раз повторялась; ну, отживала, леденела, трескалась, рассыпалась, разлагалась на составные начала, опять вода, яже бе над твердию, потом опять комета, опять солнце, опять из солнца земля – ведь это развитие, может, уже бесконечно раз повторяется, и все в одном и том же виде, до черточки. Скучища неприличнейшая…» ^{[18, С. 661]}. Черт Ивана Карамазова утверждает, что повторение будет точь-в-точь «до черточки». Томас Манн даже высказывал предположение, что идея вечного возвращения у Ницше есть результат чтения им Достоевского ^{[19, С. 250]}. Однако здесь же немецкий писатель говорит о возможной ошибочности своего предположения и настаивает только на параллелизме идей двух авторов. Ницше познакомился с творчеством Достоевского лишь в 1887 году, причем «Братьев Карамазовых» философ, скорее всего, вообще не читал. Так что в данном случае, действительно, можно говорить только о «конгениальности братьев по духу», но не о прямом влиянии. Анализ идеи вечного возвращения у Достоевского и Ницше представлен в работе Д.И. Чижевского ^[21], к которой мы и отсылаем читателя.

3) Л.Н. Толстой

В «Войне и мире» идея вечного возвращения представлена уже в антропологическом, экзистенциальном аспекте: «Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, ещё раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинут из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе. – Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала» ^{[21, С. 170]}. (На связь данного фрагмента с ницшевской идей вечного возвращения указывает Н.А. Балаклеец ^{[22, С. 52]}). Пьер и Наташа здесь фактически отвечают на основной экзистенциальный вопрос, сформулированный Ницше: «willst du dies noch einmal und noch unzählige Male?» ^{[23, S. 237]}. Оба героя дают утвердительный ответ: они хотят пережить все еще раз, всю жизнь со всеми ее страданиями.

Примеры можно было бы умножить. Так, в «Книге джунглей» Каа говорит: «Что есть, уже было. Все, что будет, только возвращение забытого года» ^{[24, С. 264]}. Идея вечного возвращения в различных своих аспектах представлена в художественной литературе. Ницше, однако, не просто воспроизводит уже существующую мысль, но осуществляет философскую разработку данной идеи. Создание философии вечного возвращения, осмысление идеи на онтологическом, этическом и экзистенциальном уровне – заслуга Ницше, который с полным правом может быть назван философом вечного возвращения. Но Ницше не только философ, но еще и поэт. И идея вечного возвращения является не только философской и не только мифической, но также и поэтической.

3. Идея вечного возвращения в поэзии

В художественной прозе вечное возвращение представлено преимущественно в качестве темы, идеи, высказываемой персонажем или автором-повествователем. В поэзии вечное возвращение охватывает не только идейно-содержательный пласт, но распространяется на ритмический и фонический уровень организации поэтического текста. Более того: вечное возвращение составляет самый нерв поэтического. Представления о вечном возвращении первоначально возникают не в философских учениях, но в мифах. А лирическая поэзия, как отмечает Ю.М. Лотман, является «наиболее «мифологичным» из жанров современного словесного искусства» ^{[25, С. 230]}. Поэтому наряду с мифом поэзия является одним из источников философской рефлексии идеи вечного возвращения. Перед философией поэзия имеет то преимущество, что она не ориентирована на дискурсивное мышление, не направлена на высказывание суждений, отвечающих критериям логики. Хотя Ницше и в своих философских текстах преодолевает ограничения формальной логики, тем не менее, одновременное утверждение двух и более противоположных позиций неизбежно воспринимается как противоречие, как антиномия. Поэзия освобождена от проблемы истинности и непротиворечивости суждений. Она порождает синтетические, многомерные и подвижные образы, в которых коннотация преобладает над денотативным пластом высказывания.

Фридрих Юнгер, мыслитель и поэт, на которого ницшевская идея вечного возвращения оказала неизгладимое влияние ^[26], пишет: «Всякая периодичность, всякий ритм, всякий метр предполагают возвращение» ^{[27, С. 174]}. Он же указывает на закономерность и неизбежность возникновения идеи возвращения в философии Ницше: «Если утверждать волю без оговорок, ограничений и скидок, если она становится единственно действенным мировым процессом, то учение о вечном возвращении оказывается высшей формой утверждения, которую только можно придать становлению» ^{[27, С. 175]}. Утверждение становления, стремление придать становлению характер бытия, характер вечности – вот что составляет корень ницшевского учения. И этот же мотив составляет главную тайну поэзии. В духовном становлении человечества поэзия выступает в качестве среднего термина по отношению к мифическому сознанию и философской рефлексии. Она есть ступень в переходе от одного к другому, и она есть синкретическая форма, в которой оба феномена – миф и философия – еще не расчленены, еще не противопоставлены друг другу, но пребывают в единстве.

Осознание идеи вечного возвращения вызывает у Ницше всплеск поэтического творчества. Появляется «Так говорил Заратустра», книга, в которой поэзия и философия вновь оказываются в неразрывном единстве. Появляется венок из стихотворений, обрамляющих «Веселую науку». Утверждение становления как вечности и вечности как становления представлено в «Nach neuen Meeren»:

Dorthin – will ich; und ich traue

Mir fortan und meinem Griff.

Offen liegt das Meer, ins Blaue

Treibt mein Genueser Schiff.

Alles glänzt mir neu und neuer,

Mittag schläft auf Raum und Zeit –:

Nur dein Auge – ungeheuer

Blickt michs an, Unendlichkeit! ^{[23, S. 315]}.

Вдаль – хочу я: и отныне

Только выбор мой со мной.

Мчится в пагубные сини

Генуэзский парус мой.

Все блестит мне быстротечно,

Полдень спит в объятьях дня –

Только глаз твой, бесконечность,

Жутко смотрит на меня! ^{[14, С. 594]}.

В качестве философского учения идея вечного возвращения является одной из самых сложных. М. Хайдеггер и Ж. Делез приложили все усилия, чтобы сделать ее еще сложнее. Однако в качестве поэтического мотива эта идея проста – в том смысле, в каком простота является свойством хорошей поэзии. Квинтэссенция этой идеи представлена в стихотворении «Sils-Maria». Здесь говорится не о самом вечном возвращении, но о том состоянии, которое является одновременно и источником возникновения этой идеи и результатом ее осознания и принятия. Достигается круг: начало становится итогом, змея кусает свой собственный хвост. Вот этот текст:

Hier saß ich, wartend, wartend, – doch auf nichts,

Jenseits von Gut und Böse, bald des Lichts

Genießend, bald des Schattens, ganz nur Spiel,

Ganz See, ganz Mittag, ganz Zeit ohne Ziel.

Da, plötzlich, Freundin! wurde eins zu zwei –

– Und Zarathustra ging an mir vorbei… ^{[23, S. 315-316]}.

Я сидел в ожидании, и я не ждал ничего.

Я не думал ни о добре, ни о зле, но я радовался

Игре света и тени; я сидел под обаянием

Дня, озера, яркого солнца, жизни без цели.

И в этот миг внезапно нас стало двое –

Мимо меня прошел Заратустра ^{[28, С. 206]}.

4. Идея вечного возвращения в русской поэзии

В русской поэзии вечного возвращения представлена в двух вариантах. Во-первых, в качестве универсального и сквозного мотива, связанного с феноменами памяти и воспоминания, времени и становления. В данном случае идея вечного возвращения может быть раскрыта в творчестве А.С. Пушкина и других поэтов XIX столетия. Философские разработки Ницше здесь могут быть использованы в качестве концептуального горизонта, необходимого для экспликации в русской лирике идеи вечного возвращения как таковой. Учение Ницше позволяет посредством философской рефлексии проникнуть внутрь «стихов российских механизма», углубить понимание ряда основных мотивов отечественной поэзии.

Во-вторых, вечное возвращение представлено в качестве непосредственной отсылки к наследию Ницше – в стихах тех поэтов, которые знали произведения немецкого философа и испытали мощное влияние его идей. Речь идет о поэзии «серебряного века», прежде всего, о русском символизме. (О влиянии Ницше на поэзию «серебряного века» и атмосферу русской культуры данного периода см., например: ^{[29; 30; 31]}).

Так, следующее стихотворение М. Волошина демонстрирует глубокий и нетривиальный уровень понимания и переживания ницшевской идеи вечного возвращения:

Сквозь сеть алмазную зазеленел восток.

Вдаль по земле таинственной и строгой

Лучатся тысячи тропинок и дорог.

О, если б нам пройти чрез мир одной дорогой!

Всё видеть, всё понять, всё знать, всё пережить,

Все формы, все цвета вобрать в себя глазами,

Пройти по всей земле горящими ступнями,

Всё воспринять и снова воплотить.

Данное стихотворение поразительно точно передает суть императива Ницше, утверждающего волю к вечному возвращению: «Превращение через тысячи душ – вот что должно быть твоей жизнью, твоей судьбой. И в конце концов – снова пожелать пройти все это» ^{[11, С. 181]}. «Verwandlung durch hundert Seelen – das sei dein Leben, dein Schicksal. Und dann zuletzt: diese ganze Reihe noch einmal wollen!» ^[12].

Однако такой уровень проникновения в учение о вечном возвращении у символистов имеет место далеко не всегда. М. Волошин представляет скорее исключение, чем правило. В целом же можно указать на следующую особенность. В большинстве случаев поэты, знавшие тексты Ницше, в своих стихах реализуют только отдельные аспекты идеи вечного возвращения. Например, у А. Блока будет преобладать космологический и нигилистический аспект, связанный с мотивами декадентства: достаточно вспомнить хрестоматийное «Ночь, улица, фонарь, аптека». Утверждающий аспект данной идеи у Блока сильно приглушен и редуцирован. В симфонии А. Белого «Возврат» также доминируют декадентские мотивы. Парадоксально, но наиболее полное, всестороннее выражение идея вечного возвращения получает не у ницшеанцев-символистов, но у Пушкина. Именно поэтический гений великого русского поэта был способен воплотить эту идею за несколько десятилетий до ее провозглашения немецким философом.

Подступы к вечному возвращению в пушкинской лирике содержать в поэтической разработке мотивов памяти и времени ^[32]. Сама идея вечного возвращения представлена у Пушкина в сквозном мотиве возобновления того, что однажды было пережито. Поэт утверждает волю к вечному возвращению ^[33]. Ключевым словом здесь является наречие «вновь»:

Поклонник муз, поклонник мира,

Забыв и славу и любовь,

О, скоро ль вас увижу вновь,

Брега веселые Салгира!

Приду на склон приморских гор,

Воспоминаний тайных полный,

И вновь таврические волны

Обрадуют мой жадный взор!

Поэзия есть воля к вечному возвращению.