Полицейское государство – государство «всеобщего благоденствия и всеобщего счастья»

«Долой полицейское государство!» – это, пожалуй, единственный лозунг, касающийся полицейского государства, который находит употребление в политической риторике XXI в. О полицейском государстве в современном мире активно начинают говорить в условиях роста роли государства в общественной жизни, призывая к борьбе с государством, монополизировавшим многочисленные функции управления, совсем не подозревая о парадоксе: возникновение полицейского государства было связано со стремлением добиться всеобщего благоденствия и всеобщего счастья.

Проведенный в 2014 г. опрос российских граждан показал, что представления россиян о полицейском государстве сводятся прежде всего к тому, что полицейское государство – это форма современной диктатуры тоталитарного типа, это политический антипод правового государства, это репрессивное государство, применяющее насилие в отношении политических оппонентов и широко использующее произвол полиции. В характеристике правовой культуры населения такие представления новыми не являются. Они стали отличительной чертой общественного сознания еще в 1930-е годы, когда в историческом календаре Европы начали фиксироваться политические события и процессы, связанные с установлением диктатур (фашистской – в Италии, нацистской – в Германии, коммунистической – в СССР) ^{[1, c. 10]}, и когда понятие «полицейское государство» получило широкое распространение в описаниях существовавшего в Германии государства национал-социалистов с целью придания ему негативных коннотаций. Понятия «полицейское государство» и «полиция» в XX в. утратили свое изначальное значение, лишились, если не всего своего прежнего нормативного значения, то, как минимум, его важной части, отражавшей сущность полиции и полицейского государства на протяжении нескольких предшествующих столетий. Понятие «полицейское государство» стало обозначать репрессивное государство, контролирующее все сферы общественной жизни, применяющее насилие и характеризующееся произволом со стороны полиции, прежде всего тайной, подменяющей собой органы нормального управления и правосудия ^{[1, c. 11]}.

Термин politia – латинизированная форма семантического ряда πόλις – πολιτεία – πολιτική, оформившегося в греческом языке еще в Античной истории, проник в европейские языки со значением «общее управление городской жизнью», «обеспечение благополучия граждан полиса». В XIV в. понятия police, policité впервые появились во франкоязычной среде, в законодательстве Карла VI («pour le bien et utilite de la chose publique et de la policite de la dicte ville» (1399 г.); «pour garder le bien publique… en tres bonne police» (1415 г.)) ^[2]. А с XV в. понятия Policey, Polizey, Policzey в значении «благое управление» нашли употребление и в немецкоязычной среде (самое раннее упоминание слова Policzey зафиксировано в распоряжении епископа Вюрцбурга 1476 г.). Тогда в Германии оформилось учение о ius politiae: государь каждого княжества не только имел право, но был обязан заботиться о «добром порядке» («gute Ordnung») в своих владениях. Именно в этом смысле, считает К. Мелхер, выражение «gute Policey» использовалось для характеристики хорошего управления как такового. И Нюрнбергское предписание 1492 г., начинавшееся словами «Для поддержания доброго порядка (gute Polizey)…», и имперская резолюция (Reichsabschied) Аугсбургского рейхстага «Römischer kayserlicher Majestät Ordnung und Reformation guter Polizey im Heiligen Römischen Reich» (1530 г.) использовали понятие «полиция» в значении «состояние благополучия и спокойствия, являвшееся целью и результатом правильного управления» ^{[3, S. 41]}.

В русский язык понятие «полиция» вошло в XVIII в. в ходе административных реформ Петра I в значении «состояние доброго порядка». Понятием «полиция» стали обозначать государственную деятельность, направленную на достижение и сохранение состояния «доброй полиции». Именно в этом значении в Регламенте главного магистрата 1721 г. охарактеризована полиция, которая «особливое свое состояние имеет … есть душа гражданства и всех добрых порядков и фундаментальный подпор человеческой безопасности и удобности» ^{[1, c. 10]}. В России, как и в Европе, регулируемые полицейскими регламентами предметы стали называться «делами полиции», а отдельные органы и чиновники – «полицейскими» ^{[5, S. 166]}. С расширительным толкованием понятия «полиция» как государственного управления и представлениями о функциях полиции максимально возможного в абсолютных монархиях объема было связано появление терминов «полицейское государство» и «полицейское право».

Начало перечню трудов, относящихся к полицейскому праву, положил четырехтомный трактат о полиции Н. Деламара ^[6]. В нем Деламар обратил внимание на то, что предназначение государства – это содействие каждому человеку в его естественном стремлении к счастью, основанном на душевных, телесных и имущественных благах. Эти блага государство должно обеспечивать каждому человеку. В возможности государства это сделать Н. Деламар не сомневался. Главным ведомством, приближенным к народу и обязанным заботиться о его безопасности и благополучии в публичных местах и в условиях домашнего проживания, Деламар считал полицию. Опираясь на подход Ш. Луазо ^[7], определившего полицию как «право, регулирующее службу в интересах общего блага», задачами полицейских органов Н. Деламар считал доставление человеку счастья и обеспечение гарантий физических, духовных и экономических благ.

Убежденность в том, что цель государства – общественное благосостояние и безопасность демонстрировал X. фон Вольф ^{[8; 9; 10; 11, с. 3–35]}. Он считал, что для облагодетельствования граждан правительству должно быть предоставлено право «усовершенствовать» их даже насильно.

Х. Томазий ^[12] и Х. фон Вольф в своих трактатах акцентировавшие внимание на том, что цель государства состоит в осуществлении народного благоденствия, народного счастья, способствовали развитию философии эвдемонизма и превращению ее в идейную основу системы управления в период Просвещенного абсолютизма ^{[13, с. 236–242]} . Критериев народного счастья и определения понятия «народное счастье» Х. Томазий и Х. фон Вольф не давали, но полагали, что первоочередным шагом к его достижению является имущественное благополучие и достаток абсолютно во всем.

Содержание, увеличение и разумное использование общего для всех имущества видел средством достижения цели государства – общего для всех граждан благополучия И. Г. Г. фон Юсти ^[14]. Сохранение и увеличение государственного имущества по отношению к другим государствам, по Юсти, – предмет государственного искусства, а сохранение и преумножение государственного имущества посредством эффективного внутреннего управления – предмет полицейской деятельности.

Счастье, счастливое состояние, по Юсти, – вот конечная цель государства. Взяв на вооружение утверждение Аристотеля, что люди объединяются в политические сообщества не просто ради жизни, но для благой жизни ^[15], И. Г. фон Юсти благо трактовал как счастье, а счастье – как удовольствие. Поддержанный современниками И. Г. фон Юсти такой подход к пониманию сущности государства позволил называть полицейское государство гедонистическим ^{[16, с. 330]}.

Учением о средствах охраны и увеличения государственного имущества и способах достижения общего постоянно увеличивающегося благополучия, считал Юсти, должна стать наука полиции ^{[17, с. 69; 18, с. 7]}. Ее главной задачей является поиск такого способа внутреннего управления страной, при котором благополучие отдельных семейств находилось бы в состоянии гармонии с благополучием всех ^{[17, с. 69–70]}. И. Г. Г. фон Юсти, впервые употребивший термин «наука полиции» ^{[19, с. 5]}, определивший понятие, предмет, цели, задачи, содержание и систему науки полицейского права, выявивший ее место среди других наук, по праву считается отцом науки полицейского права как самостоятельной отрасли знания. По словам И. Е. Андреевского, сочинения И. Г. Г. фон Юсти положили начало «литературе о науке полицейского права» ^{[17, с. 72–73]}, в которой важное место отводилось обоснованию главной задачи полицейского государства – достижения народного благоденствия и народного счастья.

Рассматривая полицию как «совокупность тех государственных учреждений и действий, которые имеют целью удалить посредством применения государственной силы внешние, не заключающиеся в правонарушениях, препятствия, которые заграждают путь всестороннему разумному развитию человеческих сил и которые не в состоянии удалить ни отдельное лицо, ни дозволенный союз отдельных лиц» ^{[20, S. 6]}, Р. фон Моль считал, что она должна реализовывать интересы общества и каждой личности, давать «возможность как отдельному члену, так и фактически существующим второстепенным жизненным кружкам развивать свои силы и преследовать свои разумные цели» ^{[20, S. 4]}.

В «удобстве и спокойствии» видели смысл полиции авторы «Энциклопедии, или толкового словаря наук, искусств и ремёсел», подготовленной под редакцией Д. Дидро ^[21] и отражавшей идеологию эпохи Просвещения.

Справедливым будет отметить, что мысли о создании государства всеобщего благоденствия присутствовали еще в Античном мире. Подчеркивая, что Платон разработал два проекта идеального государства, один из которых «напоминает не просто полицейское государство, а по сути полицейское общество» ^{[22, с. 260]}, современный исследователь А. В. Корнев «создателем полицейского государства» называет античного мыслителя – Платона ^{[22, с. 258]}. В государстве, по Платону, «никто не должен обладать никакой частной собственностью, если в том нет крайней необходимости … ни у кого не должно быть такого жилища или кладовой, куда не имел бы доступа всякий желающий» ^{[23, IV, 416 а]}. Перераспределение доходов (в том числе и насильственными способами) Платон считал возможным средством для предотвращения классовых антоганизмов.

Так же отчетливо и ярко, как в философии Платона, отразилось государство Древней Эллады, так «полицейское государство отражается в философии эвдемонизма», подчеркнул видный российский ученый В. М. Гессен ^{[24, с. 1]}. Попытки определить практические шаги по созданию государством счастья подданным привели к дозволению всесторонней, ни перед чем не останавливающейся регламентации народной жизни. Идея регламентации мельчайших подробностей жизни общества привела сторонников полицейского государства к мысли о том, что для счастья народа было необходимо, чтобы подданные пользовались «удобствами жизни». Поэтому государство было обязано заботиться о народных развлечениях и празднествах, угощать народ в торжественные дни обедами, заботиться о том, чтобы каждый имел достаточно средств к жизни, был набожен, добродетелен и соблюдал установленные государством порядки ^{[25, с. 5]}.

В своем стремлении облагодетельствовать народ монарх обретал взгляд на своих подданных как несовершеннолетних лиц, которые не могут понимать, в чем состоит их собственное счастье ^{[26, S. 257–284]}. Уверенность монарха в том, что народом необходимо руководить на каждом шагу, нашла выражение в заявлении короля Пруссии, основоположника прусско-германской государственности Фридриха Великого: «Народу, как больному ребенку, надо указывать, что он должен есть и пить» ^{[27, с. 4]}. Поэтому полицейские регламенты подробно определяли, что есть обывателю, в какой одежде показаться на улице, сколько лошадей запрягать в упряжку, какими обладать добродетелями, о чем мечтать и с кем общаться. Такое положение стало господствующим в Европе, а в России обрело достаточную оформленность при Петре I ^{[28, с. 22; 29, с. 59]}.

Регулирующее действие государства в области «политики благосостояния» должно было проникать во все сферы общественной жизни. Неслучайно Регламент главного магистрата 1721 г. утверждал, что полиция «… споспешествует в правах и в правосудии, рождает добрые порядки и нравоучения, всем безопасность подает от разбойников, воров, насильников и обманщиков и сим подобных, непорядочное и непотребное житие отгоняет и принуждает каждого к трудам и к честному промыслу, чинит добрых досмотрителей, тщательных и добрых служителей, города и в них улицы регулярно починяет, препятствует дороговизне и приносит довольство во всем потребном к жизни человеческой, предостерегает все приключившиеся болезни, производит чистоту по улицам и в домах, запрещает излишество в домовых расходах и все явные погрешения, призирает нищих, бедных, больных, увечных и прочих неимущих, защищает вдовиц, сирых и чужестранных, по заповедям Божиим, воспитывает юных в целомудренной чистоте и честных науках…» ^{[4, с. 195]}.

В рамках теоретических конструкций полицейское государство представало не только царством опеки и репрессий, но и государством социальной помощи, социальным государством. При этом в условиях жизненных реалий власть, заняв по отношению к населению положение опекуна, о действительных проблемах народа не беспокоилась. Полицейская опека, подчеркивал А. И. Елистратов, проникала «во все углы и подробности» народной жизни ^{[30, с. 12–13]}. Стремясь «осчастливить» своих подданных, монархи использовали разнообразные средства, в число которых признание свободы личности и разрешение ее инициативы не входили. Под предлогом обеспечения общего блага всякое вторжение в сферу индивидуальных прав рассматривалось правомерным, а народ из числа субъектов, определяющих параметры и содержание блага, исключался. Понятие народного благоденствия было широко и неопределенно настолько, что ссылкой на него могло быть оправдано любое посягательство на важнейшие и высшие блага индивидуальной жизни ^{[31, с. 176]}.

Отношения в сфере «государство – личность» признавались публично-правовыми, но фактически личность рассматривалась как принадлежность государства. Государство становилось «на место народа, рассматривало себя как самоцель и превращало народ в подчиненное средство. Государство, признавая себя не только самоцелью, но и единственно возможной целью в общественном сознании людей, стремилось превратить народные массы в послушное орудие для осуществления своих задач» ^{[32, с. 481]}. Отдельный индивид представлялся ничтожной величиной: государство есть все, а отдельный человек – ничто. Полицейское государство, подчеркивал Б. А. Кистяковский, игнорировало личность и отрицало за ней какие-либо права в той области, куда оно распространяло или желало распространить свое властвование ^{[32, с. 481–482]}.

Мысль о том, что власть должна охранять граждан даже от их собственных действий, ибо сам Бог вручил ей охрану частных и общих интересов, по словам В. М. Гессена, послужила детерминантой «омнипотенции государственной власти, при которой всякая граница между сферой индивидуальной свободы и государственного вмешательства стирается, важному для государства приносится в жертву необходимое для индивида» ^{[33, с. 6]}.

Вся полнота власти в полицейском государстве сосредотачивалась в руках монарха. Правительство отождествлялось с монархом. Абсолютная власть монарха являлась юридически свободной и неограниченной действующим правом. Издание общей нормы, которая каким-либо образом стесняла деятельность правительства, приводило к тому, что монарх мог заменить ее индивидуальным распоряжением, изданным ad hoc ^{[34, с. 5]}.

В своем стремлении к контролю за всеми сферами общественной жизни и господству над всеми слоями населения, монарх не мог опереться ни на одно из них. Такое положение предопределило создание особого класса людей, стоящих вне сословного строя и несущих государственную службу. Только такие люди, оторванные от общества и чуждые ему, обязанные своим положением и властью исключительно монарху, могли составить сплоченный класс – бюрократию и явиться послушным орудием в руках монарха. Лица, ответственные за безопасность сообщества, – чиновники, находящиеся в распоряжении публичной власти и наделенные полномочиями блюстителей правовых предписаний должны были вмешиваться в происходящее в случае нарушения правовых установлений ^{[1, с. 16]}. Однако при этом, подчеркивал Н. Н. Лазаревский, самодержавие монарха превращалось в фикцию, так как в действительности неограниченной властью монарха располагали те лица, которые являлись докладчиками монарха, или те, которые имели право объявлять его волю. На деле власть монарха сводилась к власти чиновничества (бюрократии) ^{[35, с. 75–76]}.

Стремление государства к народному благоденствию и народному счастью должно было обратить внимание на права самого народа. Но, констатировал В. М. Гессен, «никаких прав по отношению к правительственной власти у подданного нет и не может быть, так как правам последнего должны соответствовать обязанности власти» ^{[36, с. 19–20]}. У правительства, не ограниченного в своих действиях законом, по отношению к подданным нет обязанности, и подданный не имеет никаких прав по отношению к правительству. Поэтому полицейское государство, делал вывод В. М. Гессен, не знает отношений гражданства, а знает лишь отношения подданства ^{[36, с. 19–20]}. Индивид является объектом власти, но не субъектом прав, подданным, но не гражданином ^{[34, с. 13]}.

Система полицейского государства не могла составить прочного базиса для устойчивого государственного и общественного развития. Полиция в лучшем случае могла обеспечить несопротивление воле монарха со стороны обезвреженных мерами благочиния обывателей. В реальной жизни природа полицейского государства обусловила его неустойчивость.

Сущность полицейского государства, противоречия между декларируемыми целями и практикой реализации поставленных задач во второй половине XIX в. – начале XX в. подверглись осмыслению российских полицеистов, в числе которых И. Е. Андреевский, А. Я. Антонович, Н. Н. Белявский, Э. Н. Берендтс, Н. Х. Бунге, С. В. Ведров, В. М. Гессен, Н. А. Грифцов, В. Ф. Дерюжинский, А. И. Елистратов, В. В. Ивановский, В. Г. Иозефе, В. Н. Лешков, В. Ф. Левитский, А. Е. Назимов, Г. Ф. Симоненко, Я. С. Степанов, И. Т. Тарасов, А. А. Трифонов, А. И. Чупров, П. Н. Шеймин, М. М. Шпилевский, Н. Д. Яворский, И. И. Янжул. Российская полицеистика представляла многообразие подходов к рассмотрению проблем организации и функционирования полицейского права, плюрализм оценок полицейской практики и стремление четко определить пределы полицейского вмешательства государства в общественную жизнь. В качестве основных проблем ученые рассматривали определение предмета полицейского права, выяснение роли полиции в реализации государственной власти и места полицейской деятельности в реализации функций государства, характеристику полиции как государственного института, определение границ использования мер принуждения администрацией и полицией ^{[37, с. 764–786]}. Вырабатывался новый взгляд на цель государства, основы которого были сформулированы И. Кантом: целью государства должно являться не доставление подданным счастья, а обеспечение торжества идеи права; задачей государства должно стать правовое разграничение свободы граждан, безопасность и порядок, а не попечение об их благосостоянии.

Таким образом, основой полицейской теории и практики полицейского государства служила эвдемонистическая философия, в соответствии с которой цель государства должны составлять всеобщее благо и всеобщее счастье, а средством достижения цели должна являться неограниченная власть монарха.

Теоретическая конструкция полицейского государства предполагала провозглашение материального и духовного благополучия естественными правами личности и настолько высокий уровень социально-экономического развития страны, что неудовлетворенных материальных и духовных потребностей у личности быть не могло. Теория полицейского государства, основанная на философии эвдемонизма, обосновывала стремление к благоденствию граждан, устранению нищеты и невежества.

На практике цели полицейского государства достигались путем развития всеобъемлющей полицейской деятельности; всесторонней подробной регламентации народной жизни; тщательной опеки органов государственной власти над нуждами и интересами своих подданных. Полицейское государство подавляло личную и общественную инициативу, самостоятельность, отрицало гражданские права и свободы подданных, игнорировало права личности по отношению к органам государственной власти, низводя положение обывателя до состояния безличного объекта для правительственных мероприятий.

Полицейское государство как идея организации деятельности людей ради общего блага имеет свое прошлое, настоящее и будущее. Изучение истории полицейского государства как политико-правовой техники поддержания правопорядка может быть эвристически небесполезным для понимания практик господства в современных обществах. Современное государство, имеющее дело с дискурсивным и институциональным наследием эпохи полицейского государства в сфере организации и деятельности полиции, продолжает опираться на идею безопасности, разработанную предшественниками, и предпринимает попытки находить новые способы извлечения богатства для наилучшего распределения благ.