Гуманитарное присутствие России в Тихоокеанской Азии: формы, масштабы, перспективы

Громогласова Елизавета Сергеевна кандидат политических наук ведущий научный сотрудник, Национальный исследовательский институт мировой экономики и международных отношений им. Е.М. Примакова, Российская академия наук 117997, Россия, г. Москва, ул. Профсоюзная, 23 Gromoglasova Elizaveta Sergeevna PhD in Politics Leading Research Fellow at Primakov National Research Institute of World Economy and International Relations, Russian Academy of Sciences 117997, Russia, Moscow, ul. Profsoyuznaya, 23 e_gromoglasova@imemo.ru Другие публикации этого автора

Гуманитарное присутствие и «ответственное лидерство» России в Тихоокеанской Азии

Гуманитарные направления внешнеполитической деятельности России привлекают все большее внимание исследователей ^{[1, 2, 3, 4]}. При этом определение гуманитарной политики в отношении зарубежных стран и их граждан, а также ее формы очерчиваются весьма по-разному либо вовсе не фиксируются, исходя из того, что существует пусть и интуитивное, но разделяемое всеми представление о гуманитарной деятельности. Если обратиться к толковым словарям, то в них «гуманитарный» определяется как «обращенный к человеческой личности, к правам и интересам человека» ^{[5, с.149]}. Из этого определения рождается понимание гуманитарной деятельности как направленной на достижение общечеловеческих целей и удовлетворение интересов и потребностей, общих для всех людей.

С подобной точки зрения гуманитарная составляющая во внешней политике может охватывать всю дипломатическую деятельность, которая по самой своей сути нацелена на поддержание мирных отношений и предотвращение войн между народами. Не является исключением и дипломатия России на азиатско-тихоокеанском направлении. Она, как и в других регионах мира, стремится к достижению равной и неделимой безопасности для всех стран Азиатско-тихоокеанского региона (АТР), при безусловном уважении их суверенитета ^[6]. Именно в данной сфере «высокой политики» вырабатываются подходы к купированию наиболее значимых угроз для мирного развития этого региона.

Одной из основных таких угроз и одновременно вызовом гуманитарного плана является возможность нарастания в Тихоокеанской Азии как субрегионе АТР «неконтролируемой гонки вооружений, в том числе ядерных, а также распространения ядерного оружия»^{[7, с.6]}. Эпицентр этой угрозы сконцентрирован в корейском ядерном кризисе. Именно по данной причине вопросы обеспечения гуманитарной безопасности и снижения напряженности в Тихоокеанской Азии приобретают первостепенное значение. Гуманитарная составляющая международных отношений в этом регионе из сферы второстепенной становится все более значимой для перспектив мирного и гармоничного развития Тихоокеанской Азии и АТР в целом. Это происходит и в силу того, что уже в настоящий момент в нем проживают около 60 % населения Земного шара. В условиях динамичного глобализированного мира народонаселение государств АТР из пассивного объекта международных процессов способно в лице своей наиболее активной части — гражданского общества — стать их более заметным участником, учет мнения которого повышает легитимность соответствующих политических шагов.

Кроме того, по мнению ряда исследователей ^[8], центр тяжести мировой политики в XXI в. сместится именно в Азиатско-тихоокеанский регион. Ожидаемое перераспределение мощи от Евроатлантики к тихоокеанскому пространству неизбежно повлечет за собой обострение конкуренции за лидерство и влияние между ведущими акторами МО: США, Россией и Китаем. Уже в настоящий момент наблюдается «новая активность» мировых держав и стран «средней  силы» в этом регионе ^{[9, c.10]}. Так, США все больше внимания уделяют Тихоокеанской Азии, при этом ужесточая линию на сдерживание Китая ^{[7, с.20]}. Все более четко очерчивается поворот российской внешней политики на Восток ^[10], в то время как Китай активизировал поиск новых форм лидерства в мировых и региональных процессах ^{[7, c.23]}. Наконец, «страны АСЕАН продолжают линию на интеграцию и превращение в фактор поддержания регионального баланса сил» ^{[9, c.10]}.

В совокупности, одновременное нарастание разнонаправленной внешнеполитической динамики в регионе может обострять ряд дисбалансов и противоречий, которые характерны для тихоокеанского политического пространства ^{[9, c.12-14]}. Среди них наиболее опасный для безопасности региона выражен в несоответствии «между нарастанием остроты проблем и развитием механизмов их купирования» ^{[9, c.21]}. Наиболее ярко этот дисбаланс проявляется в усугублении корейской ядерной проблемы и развертывании тихоокеанского сегмента американской системы ПРО в том числе и в Республике Корея, что подрывает стратегическую стабильность в регионе. Кроме того, он выражается и в обострившихся территориальных спорах в Южно-Китайском и Восточно-Китайском морях, а также в отсутствии общего подхода к реагированию на нетрадиционные угрозы безопасности (энергетические, продовольственные и другие) и сложные гуманитарные кризисы, сочетающие в себе природно-стихийный, техногенный и «рукотворный» (вооруженная конфликтность) компоненты.

В связи с этим растет запрос на «ответственное лидерство» ^[10] в регионе Тихоокеанской Азии и шире — в АТР в целом. Под «ответственным лидерством» можно понимать внешнеполитическую стратегию, которая, с одной стороны, направлена на укрепление доверия между государствами АТР, а с другой — на формирование устойчивого положительного образа страны среди широких масс населения этого региона. Действительно, обе задачи имеют равновеликое значение для реализации роли «ответственного лидера». Ведь дефицит межгосударственного доверия является одним из основных препятствий на пути к созданию новой системы транстихоокеанской безопасности ^{[7, с.8]}. Между тем, в области мягкосиловых, ориентированных на широкие слои населения, подходов растет запрос на более прямые формы действия и участия в судьбе тех, кто оказался по тем или иным причинам в бедственном положении. Достаточно вспомнить, что регион Тихоокеанской Азии является одним из самых уязвимых в мире перед лицом природных катаклизмов. Залогом долгосрочного влияния «на сердца и умы» в нем может стать протянутая без промедления рука помощи, оказывающая содействие не только в связи с долгосрочными нуждами развития, но и в ответ на экстренные гуманитарные проблемы.

Иными словами, усиление российской внешней политики в Тихоокеанской Азии в контексте ее разворота на Восток может происходить за счет использования подходов, основанных на «мягкой» и «умной» силе. Одно из наиболее перспективных направлений активизации роли России в качестве «ответственного лидера» — гуманитарное. Эта область дипломатической деятельности, традиционно относимая к сфере второстепенной («low») политики, теперь может стать источником нестандартных, инновационных подходов к укреплению доверия и снижению конфликтности в АТР. Прежде всего, она может позволить расширить «институциональные каналы коммуникации между ключевыми субъектами политики», развить сотрудничество в «функциональных» сферах и в конечном итоге — диверсифицировать «возможности взаимодействия между наиболее влиятельными региональными игроками в наименее конфликтных и одновременно таких сферах, значимость которых не вызывает сомнений ни у одного его участника» ^{[9, c.34]}. Наконец, усиление гуманитарной составляющей политики России в Тихоокеанской Азии является ключом к формированию устойчивого, долговременного позитивного образа страны у широких слоев населения региона.

Гуманитарная дипломатия России в государствах Тихоокеанской Азии

Россия отводит гуманитарному направлению существенную роль в двухсторонних отношениях со всеми государствами Тихоокеанской Азии. В регионе Северо-Восточной Азии укрепляются гуманитарные связи с Южной Кореей и Японией. Важный импульс развитию российско-южнокорейского гуманитарного сотрудничества был придан благодаря подписанию межправительственных соглашений об учреждении культурных центров и о взаимной отмене визовых требований по краткосрочным поездкам ^[11]. С Японией уже налажено взаимодействие в области культурных и гуманитарных обменов ^[12]. В этих государствах работают представители Россотрудничества в составе посольств в Сеуле и Токио. Их деятельность прежде всего направлена на формирование «объективного представления о современной России» ^[13].

Что касается КНДР, то на северокорейском направлении Россия действует в русле концепции «умной силы». Поддержав в ответ на ядерные испытания КНДР, последнее из которых было произведено 9 сентября 2016 г., резолюцию Совбеза ООН 2321 от 30 ноября 2016 г., Россия одновременно стремится минимизировать возможные негативные последствия санкций для простых северокорейских граждан. Поэтому продолжает оказываться российское гуманитарное содействие этой стране. В КНДР поставляются витаминизированная пшеничная мука, комплекты медицинского оборудования и лекарства. Россия не медлит и в случае стихийных бедствий. В ответ на тайфун «Лайонрок» 15 ноября 2016 г. в КНДР поступила российская гуманитарная помощь ^[14].

В сравнении с российским гуманитарным присутствием в государствах Северо-Восточной Азии более разветвленную структуру имеет российская гуманитарная дипломатия в Китае. Российско-китайские отношения в принципе характеризуются высокой динамикой развития, прочной правовой базой и активными связями на всех уровнях ^[15]. Под руководством вице-премьеров действует межправительственная комиссия по гуманитарному сотрудничеству. Осуществляются широкие обмены по неправительственной линии. 27 сентября 2010 г. открылся Российский культурный центр (РКЦ) в Пекине. Наряду с традиционными для загранпредставительств Россотрудничества направлениями деятельности, работа РКЦ затрагивает и другие аспекты гуманитарной проблематики. Так, его представители активно участвуют в обсуждении подходов к решению долгосрочных гуманитарных проблем (борьба с бедностью, отставанием в темпах социально-экономического развития), традиционно относимых к повестке развития. 17 октября 2016 г. в Международной день борьбы с бедностью сотрудники Российского культурного центра приняли участие в семинаре, организованном Программой развития ООН (ПРООН) в Китае. На семинаре был представлен анализ состояния бедности и прогноз ее сокращения в Китае ^[16]. А 9 ноября 2016 г. в штаб-квартире ПРООН в Пекине представители РКЦ обсудили перспективы сотрудничества по линии «Юг-Юг» в сфере устойчивого развития в рамках семинара, собравшего участников глобальной сети «мозговых центров» Юга ^[17].

И в двусторонних отношениях с государствами-членами АСЕАН весомую роль играет гуманитарная составляющая. Между тем, уровень развития гуманитарных связей зависит от общего характера двусторонних отношений. Из всех государств АСЕАН Вьетнам добился наибольшего прогресса на российском направлении, установив и поддерживая всеобъемлющие партнерские отношения с РФ. Договорно-правовая база российско-вьетнамских отношений насчитывает более восьмидесяти межгосударственных договоров и межправительственных соглашений ^[18]. Традиционно тесным является взаимодействие в области образования. Центральную роль в данной сфере играет Российский центр науки и культуры (РЦНК) в Ханое. Его деятельность направлена на продвижение русского языка, курсы которого ориентированы на широкую аудиторию, а также на популяризацию российского образования. Такое внимание к российско-вьетнамским образовательным обменам обусловлено значимой ролью советских/российских выпускников в становлении и развитии экономики и гуманитарной сферы Вьетнама. Кроме того, РЦНК вовлечен и в другие формы публичной дипломатии: он активно участвует в мероприятиях, организуемых вьетнамскими коллегами. Так, 10 ноября 2016 г. в Ханое состоялась конференция, посвященная анализу «кросс-национального» опыта социальной работы с женщинами и детьми. По ее итогам было предложено провести на площадке РЦНК в 2017 г. Международный Азиатско-тихоокеанский форум по проблемам социальной защиты населения ^[19].

И в таких странах, как Камбоджа, Малайзия, Индонезия, российское гуманитарное присутствие имеет длительную историю. Российский центр науки и культуры в Пномпене был открыт в 1980 г. На протяжении многих лет в нем проводятся вечера российской культуры. В Куала-Лумпуре РЦНК начал свою работу в 1989 г. через год после подписания советско-малайзийского Соглашения об открытии культурных центров. В настоящее время представительство Россотрудничества в Малайзии активно действует в сфере продвижения российского образования и русского языка. В Индонезии же в рамках РЦНК существует клуб любителей русской культуры, объединяющий настоящих и бывших студентов курсов русского языка, членов обществ дружбы, а также ассоциации выпускников советских и российских вузов.

Между тем, не охваченными сетью зарубежных «гуманитарных офисов» Россотрудничества остаются несколько государств АСЕАН. Это Бруней, Сингапур, Таиланд, Филиппины и Мьянма. Тем не менее, прорабатываются вопросы об открытии в них подобных представительств. На Филиппинах уже действуют центры изучения русского языка в ряде университетов этой страны. Их работа показывает в целом растущей интерес филиппинской молодежи к России. Равным образом в Мьянме ведется работа по популяризации русского языка. В ее контексте 12 декабря 2014 г. заключено Соглашение о сотрудничестве между Фондом «Русский мир» и Янгонским университетом иностранных языков ^[20].

В целом же, приходится констатировать, что формы гуманитарного присутствия России в государствах Тихоокеанской Азии не выходят за рамки классических форм дипломатической работы. Адресатами деятельности российских центров науки и культуры являются целевые группы населения (молодежь, соотечественники, люди творческих профессий). Как правило, еще до вовлечения в деятельность РЦНК они положительно настроены в отношении России и заинтересованы в расширении личных контактов с гражданами РФ. Разумеется, это весьма полезная, но «точечная» работа.

Если обратиться к опросам общественного мнения, например, к опросу, проведенному Pew Research Center весной 2015 г. ^[21], то выяснится, что в Японии в тот момент 73% опрошенных относились к России отрицательно, в Малайзии — 54%, в Индонезии — 43%. Наименее негативно в отношении России были настроены вьетнамцы (всего 10%). Напротив, положительно к России относились 75% жителей этой страны. В Китае таких оказалось чуть меньше, но, тем не менее, из числа опрошенных их набралось 51%. В Южной Корее процентное соотношение положительных и отрицательных ответов распределилось практически поровну с небольшим перевесом в пользу положительных (46% vs. 43%). А на Филиппинах — в стране, где Россия не имеет своего «культурно-гуманитарного» офиса, ответы распределились ровно поровну: 44% опрошенных выразили отрицательное отношение, и столько же — положительное.

Такая палитра ответов, во-первых, свидетельствует о том, что наследие дружеских отношений (Вьетнам) продолжает оказывать длительное влияние на общественное мнение в отношении России, с другой же, перевес отрицательных ответов в ряде стран, помимо исторических причин, может говорить о слабом российском влиянии на «сердца и умы» жителей этих государств, несмотря на активную работу зарубежных офисов Россотрудничества. Действительно, необходимо помнить, что императивы глобализации требуют охвата максимально широких слоев населения. Особенно, если речь идет о распространении культурного влияния. Конкуренция на глобальном культурном рынке обостряется, а достигший беспрецедентных масштабов феномен массовой культуры идет в разрез с классическими представлениями о ней.

В таких условиях олицетворение гуманитарной работы только с ее культурной составляющей может существенно сужать перспективное видение растущей роли России в странах Тихоокеанской Азии. Между тем, этот регион продолжает сталкиваться с масштабными вызовами, которые выливаются в не менее крупные транснациональные гуманитарные проблемы. Растет спрос на политику и дипломатию, ориентированную на решение данных проблем. С этой точки зрения, перед Россией открываются возможности расширения своего гуманитарного, «мягкосилового» участия в регионе Тихоокеанской Азии.

Национальные и многосторонние подходы к решению гуманитарных проблем региона

Действительно, гуманитарная проблематика играет все большую роль во внешней политике государств-лидеров Тихоокеанской Азии: Китая и Японии. Роль Китая в международной гуманитарной сфере выросла в последние два десятилетия. Усиливающаяся интеграция страны в механизмы многосторонней гуманитарной координации выразилась в растущих взносах Китая в политику реагирования на крупные транснациональные чрезвычайные ситуации природного характера, включая цунами в Индийском океане 2004 г, землетрясение в Кашмире в 2005 г, и циклон Наргис 2008 г. ^{[22, p.1]}. В свою очередь, гуманитарная безопасность является одной из ценностных основ внешней политики Японии, а гуманитарная помощь рассматривается как одно из направлений ее поддержания и обеспечения. Страна намерена играть ведущую роль в усилиях международного сообщества в сфере сокращения ущерба от природных катаклизмов. Япония поддерживает и развивает сетевые взаимодействия и партнерства с различными акторами и стремится сделать свою гуманитарную политику более прозрачной и подотчетной для широкой общественности ^[23].

Если говорить о Юго-Восточной Азии, то в этом регионе гуманитарная деятельность претерпела значительную трансформацию. В прошлом гуманитарная помощь была сферой, где доминировали западные доноры и международные агентства. Теперь же множество акторов на местном, национальном и региональном уровнях играют лидирующую роль во многих формах гуманитарного действия, таких, как: реагирование на стихийные бедствия, восстановление и готовность к возможным новым чрезвычайным ситуациям, предоставление гуманитарной поддержки в зонах вооруженных конфликтов, обеспечение всем необходимым и защита беженцев, пресечение торговли людьми ^[24]. Среди государств ЮВА особенно выделяются Индонезия ^[24] и Филиппины ^[25], вкладывающие значительные усилия в развитие своего лидерского потенциала в гуманитарной сфере.

Значительно усовершенствовались и многосторонние региональные механизмы реагирования на гуманитарные кризисы. С недавнего времени АСЕАН стала играть более весомую роль в ответах на гуманитарные бедствия, вызванные природными катаклизмами в Юго-Восточной Азии ^{[26, p.3]}. Это закономерно, если принять во внимание частоту и тяжесть природных катастроф в ЮВА. С 2001 по 2011 гг. на регион пришлась большая часть мировых стихийных бедствий ^{[26, p.3]}. Это весьма негативно отразилось на жизни миллионов людей.

Ответ АСЕАН на усиление этих негативных тенденций строится на комплексном подходе. Он выводит политику организации в сфере реагирования на стихийные бедствия за пределы оказания помощи в чрезвычайных условиях и включает в себя меры по сокращению рисков стихийных бедствий, повышению готовности к ним, а также их предупреждению. В период ликвидации последствий цунами в Индийском океане было заключено Соглашение АСЕАН о ликвидации последствий стихийных бедствий и ответе на чрезвычайные ситуации (ASEAN Agreement on Disaster Management and Emergency Response, AADMER). Оно является первым в мире юридически обязывающим соглашением в этой сфере ^{[26, p.1]}. АСЕАН сыграла фундаментальную роль и в координации ответа на циклон Наргис, обрушившийся на Мьянму в 2008 г. А в 2011 г. Ассоциация учредила координационный центр АСЕАН по оказанию гуманитарной помощи и управлению мерами реагирования на стихийные бедствия (ASEAN Coordinating Centre for Humanitarian Assistance on Disaster Management – AHA Center).

В апреле 2014 г. на диалоге Шангри-Ла (ежегодном межправительственном форуме по безопасности, в котором принимают участие представители 28 наций АТР), было предложено создать координационный центр по региональному гуманитарному ответу на стихийные бедствия и ликвидации их последствий. Центр должен стать механизмом в рамках форума министров обороны АСЕАН+. Помимо министров обороны государств АСЕАН, в нем участвуют министры из Австралии, Китая, Японии, Индии, Новой Зеландии, России, Южной Кореи и США. Этот центр дополнит уже существующий Координационный центр АСЕАН по оказанию гуманитарной помощи. Фокусом его работы станет укрепление гражданско-военного взаимодействия на региональном уровне ^{[26, p.5]}.

В свою очередь, Россия готова «внести максимальный вклад в защиту территорий АТР» ^[27]. Это выражается прежде всего в российской инициативе создания в данном регионе опорных центров управления в кризисных ситуациях. Эти центры должны быть объединены в единую международную сеть. С целью реализации инициативы МЧС России предлагает партнерам по АТЭС (Азиатско-тихоокеанскому экономическому сотрудничеству) осуществить обмен опытом и наилучшими практиками по организации деятельности кризисных центров и разработать совместно рекомендации по усовершенствованию их технического оснащения ^[28]. На Всемирном гуманитарном саммите в Стамбуле Россия вновь представила  эту инициативу ^[29]. По замыслу ее авторов, сеть центров управления в кризисных ситуациях должна стать опорой для формирующегося Азиатско-тихоокеанского центра мониторинга и прогнозирования чрезвычайных ситуаций.

Итак, с точки зрения усиления гуманитарного присутствия России в Тихоокеанской Азии важное значение приобретает деятельность по продвижению накопленного РФ опыта в области предупреждения и ликвидации чрезвычайных ситуаций. Такой обмен опытом осуществляется и в двустороннем (прежде всего, с Японией, Китаем), и многостороннем (рабочая группа АТЭС по совершенствованию готовности к чрезвычайным ситуациям, межсессионные встречи регионального форума АСЕАН+ по вопросам безопасности) форматах. Однако России приходится действовать в условиях обострившейся конкуренции за гуманитарное лидерство в регионе. В этой связи целесообразно продумать форматы расширения участия российских государственных и негосударственных акторов в дискуссиях и форумах, на которых обсуждаются проблемы Тихоокеанской Азии и вырабатываются подходы к их решению.

Региональные гуманитарные консультации в Тихоокеанской Азии – упущенная возможность для России?

Одним из таких многосторонних гуманитарных процессов в регионе стали консультации для стран Северо-Восточной и Юго-Восточной Азии. Они были проведены в Токио 23-24 июля 2014 г. в рамках подготовки к Всемирному гуманитарному саммиту в Стамбуле ^[30]. Их совместно организовали правительства Японии и Индонезии, а также Управление ООН по координации гуманитарных вопросов. В основу консультаций был положен многосторонний (multi-stakeholder) подход. Организаторы стремились вовлечь в процесс максимальное число заинтересованных сторон. В итоге для обсуждения гуманитарных проблем в Токио собрались 140 участников. Часть из них представляла 16 государств Северо- и Юго-Восточной Азии: Монголию, КНДР, Республику Корею, Японию, Китай, Мьянму, Таиланд, Камбоджу, Лаос, Вьетнам, Малайзию, Сингапур, Бруней-Даруссалам, Индонезию, Восточный Тимор и Филиппины. Другие же были делегированы для участия в токийской встрече локальными, региональными и международными НПО. Кроме того, в обсуждение были вовлечены представители местных общин, пострадавших от прошлых стихийных бедствий, а также сотрудники агентств ООН, Международного движения Красного Креста и Красного Полумесяца, региональных организаций, военных ведомств государств-участников консультаций. Не осталось «за бортом» консультационного процесса и бизнес-сообщество, а также исследователи из академических институтов и, наконец, наблюдатели из государств, выступивших в качестве организаторов подобных же многосторонних встреч в других регионах мира. Ими стали представители Австралии, Кот-д'Ивуара, Венгрии, Новой Зеландии, Швейцарии и Турции.

Целью консультаций был критический обзор достигнутого в Тихоокеанской Азии прогресса в сфере гуманитарного реагирования и извлечение уроков из накопленного опыта. Обсуждение перспективных подходов к решению гуманитарных проблем региона началось с констатации нескольких общих оценок относительно положения дел в гуманитарной сфере. В частности, была отмечена растущая сложность природы и укрупнение масштабов гуманитарных вызовов. Как показала авария на АЭС «Фукусима-1» в марте 2011 г., мировому гуманитарному сообществу в будущем нужно быть готовым к «неконвенциональным», т.е. нетрадиционным, необычным типам бедствий ^{[30, p.12]}. Затем участники консультационного процесса обратили внимание на ведущую роль организаций гражданского общества в доставлении экстренной гуманитарной помощи пострадавшим ^{[30, p.8]}.

Что касается роли правительственных акторов в гуманитарном действии, то в ходе консультаций была выработана общая позиция, согласно которой именно правительство пострадавшей от стихии или гуманитарного кризиса иного рода страны играет решающую роль и несет основную ответственность за предоставление необходимой помощи и посткризисное восстановление ^{[30, p. 4, 8 9, 25]}. Этот итог консультационного процесса заслуживает особого внимания, если учесть, насколько «чувствительными» для государств Тихоокеанской Азии являются вопросы суверенитета и невмешательства во внутренние дела. Между тем, гуманитарное реагирование на чрезвычайные ситуации, угрожающие жизни большого количества людей, всегда означает вмешательство в кризис, в том числе и внешнее, международное. У гуманитарного пространства нет национальных границ, а гуманитарное сообщество транснационально по самой своей природе. Как правило, международная гуманитарная помощь оказывается с согласия пострадавшей от кризиса страны. Однако случаются и конфликты между международным сообществом и правительством государства, на территории которого возник гуманитарный кризис. Из недавних примеров подобного рода можно указать на сложности, первоначально возникшие между правительством Мьянмы и международным сообществом после обрушения на страну циклона Наргис в 2008 г. Сразу же после обрушения циклона правительство Мьянмы препятствовало доступу, необходимому для работы международных гуманитарных миссий в пострадавших районах. Только благодаря посредничеству и активной роли АСЕАН удалось создать эффективные механизмы менеджмента политики гуманитарной реакции. В специальные рабочие группы вошли представители правительства Мьянмы, специализированных агентств ООН, АСЕАН и международных НПО ^{[26, p.7-8]}.

Учитывая подобный опыт, участники консультаций выделили два элемента, необходимых для создания эффективной системы гуманитарного реагирования и посткризисного восстановления в регионе Тихоокеанской Азии. Во-первых, наряду с признанием ведущей роли национальных правительств было высказано предложение об усилении их ответственности по защите пострадавшего населения и подотчетности по отношению к нему ^{[30, p.25]}. Во-вторых, было отмечено, что региональные организации, такие как АСЕАН, должны играть более значимую роль в координации гуманитарной реакции на чрезвычайные ситуации. В будущем они могут стать эффективным «мостом» между международными и национальными механизмами гуманитарного реагирования ^{[30, p.10]}. Таким образом, участники региональных консультаций были солидарны в том, что внешняя поддержка все еще необходима для эффективного ответа на гуманитарные кризисы. В целом же было рекомендовано создание «инклюзивных партнерств» ^{[30, p.12]}. Эта формула наполнилась конкретным содержанием в предложении о том, чтобы правительства Северо- и Юго-Восточной Азии рассмотрели возможность выработки региональной модели аккредитации НПО, которая открывала бы организациям гражданского общества доступ к работе на национальном уровне в пострадавшем от стихийного бедствия государстве ^{[30, p.16]}.

Участники консультаций также пришли к единому мнению о том, что повторяющиеся стихийные бедствия стали «новой нормой», и местные сообщества должны быть лучше подготовлены к ним ^{[30, p.19]}. В этой связи одно из предложений касалось создания наблюдательного механизма (“black swan watchdog”), повышающего готовность к непредвиденным шокам. Этот механизм должен основываться на совместной работе различных заинтересованных сторон, представляющих как международные структуры, так и национальные и местные профильные ведомства, а также создавать доступ к крупным базам данных и быть подкрепленным достаточным пулом финансовых и человеческих ресурсов ^{[30, p.21]}.

Кроме того, участники консультаций выразили намерение создать базу данных, которая объединила бы всех акторов в регионе, включая частный сектор. Она бы стала источником информации о ресурсах, навыках, услугах и деятельности каждого актора, что позволило бы мобилизовать близкие с географической точки зрения структуры в случае возникновения чрезвычайной гуманитарной ситуации ^{[30, p.23]}. Что же касается технологических инноваций, то в ходе обсуждения окрепла убежденность в том, что системы раннего предупреждения должны быть улучшены за счет использования наземных и спутниковых технологий ^{[30, p.23]}.

Отдельно были рассмотрены вопросы военно-гражданского взаимодействия в условиях крупномасштабных гуманитарных кризисов. Принимая во внимание важную роль, которую военные играют в политике реагирования на стихийные бедствия во многих государствах Северо- и Юго-Восточной Азии, участники консультаций подчеркнули необходимость глубокого знания военными специфики гуманитарных деятельности и систем. Были также обсуждены вопросы военно-гражданского взаимодействия и предоставления гуманитарной помощи людям, находящимся в зонах вооруженных конфликтов. В ходе обсуждения была выявлена необходимость повышения осведомленности сторон вооруженных конфликтов обо всем комплексе норм международного гуманитарного права (МГП). Было сформулировано предложение разработать на региональном уровне программы обмена и обучения, ориентированные на высший командный состав вооруженных сил государств региона, а также на сотрудников гуманитарных организаций. Целью таких программ было бы повышение уровня взаимной осведомленности о мандатах военных и гуманитарных структур, их роли и сферах ответственности, а также обмен опытом и лучшими практиками в деле соблюдения МГП ^{[30, p.26]}. Еще одним итогом консультационного процесса в рамках подготовки Всемирного гуманитарного саммита стал тезис о необходимости регулярного проведения в Тихоокеанской Азии транснациональных учений с участием национальных профильных ведомств и НПО с целью проверки и повышения степени готовности к крупным стихийным бедствиям ^{[30, p.19]}.

Таким образом, региональные консультации сами по себе являлись «инклюзивным» политическим процессом, с помощью которого преодолевались противоречия и вырабатывалось компромиссное, общее видение основных принципов и механизмов работы международной гуманитарной системы в Тихоокеанской Азии в ХХI в. Несмотря на инклюзивный характер процесса, Россия не была представлена на региональных консультациях, организованных для государств и гражданского общества, представляющего регион Северо- и Юго-Восточной Азии, ни на официальном (МИД, МЧС), ни на неофициальном (НПО, частный сектор, научные организации, структуры «публичной дипломатии») уровнях. Официальная позиция России по Всемирному гуманитарному саммиту свелась к общей оценке этого мероприятия как отправной точки «для дальнейших предметных межправительственных переговоров по всему спектру международной гуманитарной повестки дня» ^[31]. Одновременно Россия не одобрила формат («инклюзивный» и «многосторонний», а не строго межправительственный) подготовки Саммита и не присоединилась к добровольным обязательствам, принятым по его итогам. Россия в лице своих официальных представителей и НПО участвовала и в самом Саммите и в европейских региональных консультациях, организованных в ходе подготовки к нему. Однако была упущена возможность участия в региональных консультациях государств и гуманитарных акторов, активно работающих в Северо- и Юго-Восточной Азии. Между тем, подобное участие позволило бы гораздо глубже погрузиться в процессы гуманитарной публичной дипломатии, которые активно разворачиваются в этом регионе. Представляется целесообразным российское подключение к ним через организации гражданского общества на этапе, который начался после завершения Стамбульского саммита. Этот период связан с мониторингом выполнения добровольных обязательств, но также он может быть использован для нового раунда переговоров, обсуждений, корректировки подходов, выдвижения собственных инициатив и укрепления российского «мягкосилового» присутствия в регионе Тихоокеанской Азии.

***

Как видно из итогов региональных консультаций и других материалов Всемирного гуманитарного саммита ^{[32, 33]}, к настоящему моменту в мире сформировался «проблемно-ориентированный» подход к гуманитарной деятельности. Под гуманитарными проблемами стали пониматься «проблемы, касающиеся человеческого существования и благополучия, возникающие в условиях нестабильной политической и экономической ситуации, в условиях конфликтов, чрезвычайных ситуациях природного или техногенного характера» ^[34]. А под гуманитарной деятельностью — комплекс действий, направленных «на обеспечение выживания и (или) улучшение условий и качества жизни людей, защиту их основных прав и свобод в зонах вооруженных конфликтов и кризисов... при безусловном соблюдении основополагающих гуманитарных принципов» ^[34]. Между тем, российская внешнеполитическая концепция гуманитарной деятельности, отраженная в «Основных направлениях политики Российской Федерации в сфере международного культурно-гуманитарного сотрудничества» ^[35] по большому счету ставит знак равенства между культурной и гуманитарной дипломатией. Поэтому она нуждается в расширении и корректировке, особенно, если иметь в виду политику «разворота» России к Азии.

Узость концептуальных рамок, которыми изначально ограничена российская гуманитарная дипломатия, сокращает возможности укрепления российских внешнеполитических позиций в АТР. В этот регион постепенно смещается центр международной жизни. Такое перераспределение баланса сил открывает не только новые возможности для государств и его жителей. Оно чревато и усилением конфликтности, особенно если принять во внимание обострение борьбы за лидерство в треугольнике «Россия-США-Китай». В этих условиях особую актуальность приобретают «мягкосиловые» подходы и «ответственное лидерство», направленное на укрепление доверия и снижение конфликтного потенциала в Тихоокеанской Азии и в АТР в целом.

Одной из перспективных сфер приложения российского «мягкосилового» потенциала является сфера «инклюзивного» многостороннего взаимодействия по всему спектру гуманитарных проблем региона с заинтересованными сторонами, будь то правительства или организации гражданского общества, из Тихоокеанской Азии. Нельзя забывать, что Россия является последовательным и ответственным участником международного гуманитарного сотрудничества и крупным донором гуманитарной помощи ^[31]. Но необходимо, чтобы протянутая Россией «рука помощи» стала более близкой и знакомой для народов Тихоокеанской Азии. Поэтому результаты деятельности МЧС в этом регионе достойны более широкого освещения в СМИ, особенно в тех, которые широко вещают на страны Тихоокеанской Азии, а также на сайтах российских посольств.

Усиление азиатско-тихоокеанского вектора во внешней политике России требует и нового взгляда на российский Дальний Восток. Именно развитие Дальнего Востока как тихоокеанской части России способно укрепить политические позиции РФ в АТР, а также расширить ее экономические связи со странами региона. С точки зрения гуманитарного присутствия России в Тихоокеанской Азии усиление его логистической и инфраструктурной составляющей безусловно выдвинуло бы РФ в число ключевых игроков, оказывающих «мягкосиловое» влияние на развитие АТР. В этой связи может представлять определенный интерес инициатива создания во Владивостоке крупного международного склада гуманитарной помощи по примеру гуманитарных складов ООН. Владивосток как «визитная карточка» Тихоокеанской России мог бы одновременно стать и площадкой для многостороннего диалога по гуманитарным проблемам АТР, что способствовало бы укреплению доверия в регионе, и логистическим «гуманитарным хабом» в региональной инфраструктурной сети, обеспечивающей быстроту и эффективность политики гуманитарного реагирования.