Русские и башкиры в процессах межэтнического взаимодействия на Южном Урале

Кучумов Игорь Вильсович кандидат исторических наук старший научный сотрудник Института этнологических исследований им. Р. Г. Кузеева Уфимского федерального исследовательского центра Российской академии наук 450006, Россия, республика Башкортостан, г. Уфа, ул. К. Маркса, 6 Kuchumov Igor' Vil'sovich PhD in History Senior Scientific Associate, Kuzeev Institute for Ethnological Studies – Branch of Ufa Federal Research Centre of the Russian Academy of Sciences 450006, Russia, respublika Bashkortostan, g. Ufa, ul. K. Marksa, 6 ivku@yandex.ru Другие публикации этого автора

История колонизации русским населением исследуемой территории в отечественной историографии изучена довольно хорошо, и в тоже время односторонне (основную библиографию см. ^{[7, c. 541-542]}). Дело в том, что длительное время исследователи обращали внимание исключительно на феодальный гнет как основную причину миграции русских из Центральной России на земли Южного Урала, а, как полагает известный уральский историк Д. В. Гаврилов, «другие объективные факторы (геополитическое положение, внутренний динамизм этносов, стремление освоить незаселенные земли и т. п.) во внимание обычно не принимались» ^{[7, c. 17]}. Проблемы взаимодействия этносов региона рассматривались лишь в контексте ущемления прав нерусского населения, его национально-освободительной борьбы и осуждения колониальной политики царизма. Такие подходы, к сожалению, во многом продолжают сохранятся в историографии Республики Башкортостан. Теоретический анализ имеющегося материала тоже не предпринимался, исследователи ограничивались публикацией субъективно отобранного фактического материала.

В исторической литературе территория Южного Урала применительно к XVI – началу XX в. обычно описывается в границах Оренбургской губернии XVIII в. ^{[40, с. 34-35]}. В современной историографии для дореволюционного периода иногда используется понятие «Историческая Башкирия (Башкортостан)» ^{[20, с. 11-28]}. Т. к. русское население на нынешней территории Башкортостана до середины XVIII в. было крайне немногочисленным, его историю до этого времени обычно рассматривают в географических границах Оренбургской губернии или ее предшественников ^[5].

Русское население Башкортостана начало формироваться после присоединения региона к России в 1550-е гг. Однако Э. Ф. Ишбердиным и К. Адягаши было выдвинуто предположение, что «влияние русского языка на лексический состав башкирского языка уходит своими корнями в древние времена» и «отдельные русизмы бытовали в башкирском языке еще задолго до присоединения Башкирии к Русскому государству» ^{[15, с. 129],[1]}. Если эта гипотеза верна, то можно говорить, скорее всего, о русизмах, вошедших в тюркскую лексику во времена древнерусско-тюркских контактов части древнебашкирских племен.

Хотя эти ранние контакты не нашли отражения в письменных источниках, можно допустить, что такого рода взаимодействие происходило на низовом уровне и, вероятно, в северной и северо-восточной части региона, где русское население в той или иной степени присутствовало еще до XVI в. Согласно географам, по топографическим условиям территория Башкортостана наиболее удобна для пересечения именно в меридиональном, нежели в широтном направлении ^{[41, с. 42]}. Свидетельством этого является то, что русское сельское население на территории современного Башкортостана доминирует в вытянутой по меридиану зоне в северо-восточной части республики. На раннем этапе своего проникновения в Башкирию русские заходили в нее именно с севера и северо-востока (т. е. с Верхнего Прикамья, Среднего Урала и Зауралья) и продвигались в центр ^{[5],[6],[13],[19],[28],[40]}. Судя по данным археологии, на северо-востоке современной территории Башкортостана русские поселения имелись уже примерно в XIV в., т. е. по некоторым признакам, русская этнокультурная традиция существовала там (или в примыкающим к этим районам территориям к северу) еще задолго до официального вхождения края в состав России. К настоящему времени на пяти археологических памятниках (Усть-Айское, Метелинское II, Большеустьикинское, Юнусовское поселения, Абдуллинское городище) выявлена древнерусская посуда ^{[27, с. 12]}. К сожалению, археологические изыскания на предмет выявления именно древнерусских древностей на Южном Урале специально не проводились и мы вынуждены оперировать крайне ограниченным материалом. По нашему мнению, нельзя согласиться с выводами диалектологов, которые считают, что наиболее ранними поселениями русских в Башкортостане являются якобы села Стерлитамакского, Белорецкого, Зилаирского районов, основанные переселенцами с Заволжья, Казанской, Симбирской губерний, реже – Вятской, Пермской, Пензенской, других мест Уфимской губерний ^{[12, c. 11]}. Предлагаемые в работах З. П. Здобновой хронологические привязки распространения русских диалектов не всегда подтверждаются историческими источниками. Русские поселения Белорецкого и Зилаирского районов никак не могли возникнуть ранее середины XVIII в., поскольку почти во всех них проживало население, так или иначе связанное с заводской деятельностью, которая развернулась на этой территории только после 1745 г. В другой своей работе З. П. Здобнова уже относит генезис русских поселений юго-восточного Башкортостана, и в частности хорошо датируемых по опубликованным источникам «мосалей» (в частности, село Кананикольское Зилаирского района) – к середине XVIII в. и к середине XIX в. ^{[13, с. 42]}. Все это говорит о том, что данные диалектологии помогают выяснить этнокультурные особенности и пути формирования групп русского населения, но без корреляции с историческими источниками не позволяют определять хронологию (как относительную, так и абсолютную) этих процессов.

В этой связи очень интересными представляются выводы Е. Е. Никоноровой о генезисе традиций строчевой вышивки у башкир на северо-востоке исследуемого региона. Впервые описавший эту традицию С. И. Руденко отметил, что такого рода вышивки «встречаются только на северо-востоке, а именно у зауральских катайцев, у кара-табынцев и у урман-кудейцев с инзер-катайцами» (в сегодняшних Белокатайском, Салаватском, Дуванском и Мечетлинском районах Башкортостана) и очень архаичны. Вопрос о происхождении строчевой вышивки, выполненной в технике цветной перевити, неоднократно был предметом рассмотрения в историографии. Е. Е. Никонорова, суммировавшая выводы предшествующих исследователей и привлекшая для своего анализа новый полевой и музейно-фондовый материал, признает, что хотя здесь вопросов больше, чем ответов, «невозможно полностью исключить влияние русских вышивок на развитие строчки у башкир. Нельзя забывать, что она получила распространение в зоне соприкосновения с массивом русского населения». По мнению исследователя, «русские строчевые вышивки представляют ближайшие аналогии башкирским вышивкам по разреженной основе. Вопрос происхождения в культуре башкир этого приема шитья можно исследовать, только рассматривая башкирскую перевить во взаимосвязи с русской» ^{[31, с. 65, 109-110, 114]}.

Таким образом, мы располагаем лишь отрывочными и косвенными свидетельствами о возможном проникновении русского населения на Южный Урал до середины XVI в., когда этот регион вошел в состав Русского государства. Тем не менее, анализ совокупности имеющихся на сегодняшний день фрагментарных археологических, этнографических и исторических свидетельств ^[4], а также версия о славянской принадлежности именьковской культуры ^[14] позволяют с определенной долей уверенности утверждать, что контакты русского населения с южноуральскими аборигенами начались за несколько веков до 1550-х гг., ставших переломным этапом в истории края. Разумеется, они были эпизодическими, и, судя по русским заимствованиям в башкирском языке, охватывающим лексику с узким вещественным значением – названия хозяйственных построек, предметов домашнего быта, одежды и материала, земледелия, обозначение реалий административно-управленческой сферы ^{[15, с. 129-130]} – носили в основном сферу торговли и хозяйства. Вероятно, что в дальнейшем, по мере накопления материала и целенаправленных исследований эта гипотеза будет наполнена конкретными доказательствами.

В ранний период, до вхождения Южного Урала в состав России, контакты отдельных малочисленных групп русских с местным населением носили, видимо, эпизодический характер и были мирными. Русские расселялись, как уже было сказано, на северо-западе региона, где иноэтничное население было малочисленных. Соответственно, их хозяйственные интересы не пересекались. Но в XVI в. ситуация изменилась, край попал в орбиту политического влияния Русского государства.

Для анализа дальнейших процессов межэтнического взаимодействия в регионе целесообразно воспользоваться предложенной российским исследователем Я. Г. Шемякиным схемой межцивилизационного взаимодействия ^[42]. Разработанная первоначально для Латинской Америки, она была применена ее автором для объяснения особенностей исторического процесса в России и в этом смысле получила поддержку ряда отечественных ученых как довольно удачная концепция, позволяющая объяснить реалии российской истории (см. ^{[9, с. 197-199]}). Кроме того, к проблеме межэтнического взаимодействия народов Южного Урала неоднократно обращался крупный российский исследователь Р. Г. Кузеев, к работам которого мы будем обращаться. Иные теоретические аспекты проблемы межкультурного и межэтнического взаимодействия рассматривались и в наших публикациях ^[21],[22].

В течение XVI-XVIII вв. царское правительство предприняло ряд мер политического, дипломатического, военного и экономического характера, которые в совокупности способствовали относительному снятию напряженности внутри региона и на его внешних границах, что в свою очередь обеспечило условия для массовой колонизации региона различными группами русского населения ^{[19, с. 118-119, 249]}. Важнейшими из этих мер были: строительство Закамской черты; создание Исетской линии крепостей (вторая половина XVII в.) и как следствие этого формирование исетского казачества ^{[19, с. 128]}; заключение различного рода соглашений (договоры, принятие в подданство) с калмыками и казахами; деятельность Оренбургской экспедиции; горнозаводское строительство.

Одновременно русское государство стало продвигаться в Башкирию с северо-запада, где плотность населения была достаточно высокой. Это потребовало строительства сначала старой, а затем и новой Закамских линий, охвативших Башкирию с севера глубоко вдававшихся в ее центральную часть ^{[40, с. 37]}. Ускоренная колонизация этого района и оттеснение российских границ на юг и восток привела к тому, что уже в 1740-е гг. надобность в этих военных объектах отпала ^{[19, с. 135]}. Первыми поселенцами этой части Башкирии были дворяне, казаки, стрельцы, которые получали в надел башкирские земли и стали селить на них крестьян ^{[26, c. 494],[40, с. 37]}. Русские монастыри также шли в авангарде русской колонизации края ^{[40, с. 37]}.

Оренбургская экспедиция 1734-1744 гг. привела к стабилизации положения в регионе. Изолировав Башкирию от южных кочевых соседей, Оренбургская экспедиция избавила край от набегов казахов и лишила их возможности объединяться с башкирами против дальнейшего продвижения России. Строительство многочисленных крепостей, а также политические меры, предпринятые правительством (например, серия указов 1730-1740-х гг., в частности указ 1736 г., разрешивший приобретать башкирские земли, введение в 1798 г. кантонной системы управления для башкир) сильно осложнили возможность для антироссийских выступлений местного населения. Сеть военных укреплений, опутавшая регион, в известной степени стабилизировала внутриполитическую ситуацию в нем и положила начало активному заселению Южного Урала русскими, продолжавшемуся очень высокими темпами вплоть до 80-х гг. XIX в.

Обеспечение политической стабильности в крае позволило начать с середины XVIII в. освоение его природных богатств, выразившееся, в основном, в массовом строительстве горных заводов ^[20],[33]. Южноуральские заводы, являя собой хорошо защищенные и напоминавшие крепостные сооружения объекты, способствовали дальнейшему укреплению позиций России в Башкирии. Именно с промышленным освоением региона связано массовое освоение русскими территории Башкирии ^{[7, с. 18]}.

Таким образом, изучение истории заселения Башкирии русскими показывает, что в XVII – середине XVIII вв. колонизация края проходила в два этапа. На первом царское правительство создавало необходимые условия для переселения русского населения – заключало политические соглашения со своими потенциальными противниками, наращивало в регионе военную мощь (в первую очередь, в форме строительства оборонительных линий, что вело к появлению правительственной колонизации), вело тонкую дипломатическую игру с противодействующими колонизации сторонами, предоставляло соответствующие гарантии (которые первоначально соблюдались) коренному населению по невмешательству в его внутренние дела ^{[7, с. 32-33]}.

Исключение составляли казаки, которые, будучи объединенными в военную организацию, могли сами, без помощи правительства, обеспечить собственную безопасность. Южная и юго-восточная граница Башкирии была до первой трети XVIII в. закрыта для России из-за постоянных угроз нападения со стороны башкир и южных кочевников. Поэтому колонизация этого района носила стихийный характер и осуществлялась яицкими казаками, построившими в нижнем течении Яика Яицкий городок. Наличие военной организации позволяло казачеству сохранятся в условиях иноэтничного окружения и противостоять давлению извне. Кроме того, яицкое казачество с юга прикрывало территорию Башкирии от нападений кочевников, в первую очередь ногайцев и калмыков.

С середины XVIII в., после превращения Башкирии во внутреннюю область Российского государства, роль правительственной колонизации начинает падать, уступая место вольному заселению региона русским населением. Потоки стихийной русской колонизации территории Башкирии в основном совпадают с направлениями ее освоения правительством и вписываются в более широкое направление миграции русского населения на Урал, в Прикамье и далее в Сибирь. Но, выполнив военно-оборонительные функции, государство продолжало и в последующие периоды оказывать косвенное влияние на направления и интенсивность миграций русских в Башкирию ^{[11, с. 21]}. В ходе массового горнозаводского строительства в крае для работы на заводах из европейской части России на Урал переводились значительные по численности группы русского крестьянства. Кроме принудительного переселения несвободного населения правительство вводило для потенциальных работных людей ряд льгот с целью привлечения их в этот регион (освобождение от рекрутской повинности, послабления в отношении староверов, меры по улучшению материального положения со второй половины XVIII в. и т. д.) ^[33]. В конце XVIII в. правительство поощряло переселения государственных крестьян из малоземельных губерний центральной России в многоземельные, выдавая им для этого небольшое пособие и предоставляя на новом месте жительства временные льготы в уплате податей и отбывании рекрутской повинности. Массовым переселениям также способствовали проведенная в 1837 г. П. Д. Киселевым реформа государственной деревни ^{[40, с. 35-36]}, Столыпинская аграрная реформа начала XX в., советская индустриализация и др. события истории России.

Источники сохранили свидетельства жестокого, кровавого противостояния русского и нерусского населения. Однако эта проблема до сих пор мало изучена ^{[17, с. 49]}, что не позволяет пока объективно оценить ее значимость для истории межэтнического взаимодействия в регионе. Понятно, что во время восстаний их участники не только воевали с царскими войсками или с «феодальной элитой», как это утверждала советская историография, но и уничтожали мирное население.

Ссылки историков на то, что сведения об антирусских действиях восставших содержатся «исключительно» в документах, вышедших «из-под пера царских воевод и командиров карательных отрядов», которые «односторонне освещали события, объявляя повстанцев грабителями и убийцами всех русских людей» ^{[2, с. 73]}, выглядят несостоятельными и в силу общей логики, и многочисленных сравнительных данных по гражданским войнам в России, и по причине хотя и более поздних, но и более обеспеченных разнообразными источниками знаний о событиях в Башкирии в 1918-1922 гг. Тем более, что в XVII-XVIII вв. взаимная межкультурная и экономическая интеграция русского и башкирского обществ либо вообще отсутствовала, либо была еще настолько низкой, что позволяла им воспринимать друг друга как чужаков со всеми вытекающими отсюда последствиями. В условиях своих сильно ограниченных вплоть до середины XVIII в. возможностей царским властям приходилось прибегать для подавления восстаний к русским крестьянам ^{[2, с. 73]}, что вело к противопоставлению русских и башкир. Бездоказательным выглядит и утверждения некоторых авторов, что будто бы число случаев межэтнических конфликтов в донесениях карателей преувеличено ^{[2, с. 73]} – но каких-то иных данных эти исследователи не приводят.

В советской историографии свидетельства о межэтнических столкновениях обычно замалчивались. Однако из источников известно, что башкирские повстанцы разоряли русские деревни, убивали или уводили с собой крестьян, а также забирали их имущество (в основном, скот) ^{[2, с. 68, 71, 75, 79, 80, 91, 106, 107, 114, 115, 122],[29, с. 188]}. Так, в августе 1662 г. восставшие башкиры, захватив Мурзинскую слободу, «церковь божию и государевы анбары совсем сожгли, а крестьян на полях всех били, а иных в полон взяли, деревни выжгли и скот отогнали» ^{[2, с. 70]}, в 1662 г. они «Уфимской и Казанской уезды повоевали, церковь божии обругали и пожгли, и села, и деревни, и хлеб, и сена пожгли, и людей побили и в полон поимали» ^{[2, с. 71]}, в 1704 г. повстанцы Ногайской дороги «стада отгоняли, деревни разоряли, людей побивали и в полон брали» ^{[2, с. 87]}. В ходе восстания в 1708 г. «уфинские воры башкирцы... руские села и деревни жгут и людей побивают» ^{[20, с. 212-213, 274]}. «А при отступке оные воры башкирцы... сожгли деревень немалое число... многие деревни сожжены, и... в них людей побито... оные воры башкирцы кругом нас ездят и достальные деревни жгут и разоряют», – сообщается в одном из документов 1735 г. ^{[8, с. 89]}.

Противостояние населения в ходе восстаний носило обоюдный характер, сопровождалось не только ответными действиями нерусского населения против русских переселенцев, но и карательными акциями крестьян по отношению к нерусским народам. Так, в 1709 г. «арамильские и иных многих низовых разных слобод крестьяне, собрався своею охотою на воровских воинских людей башкирцов... и ходили за ними башкирцы без указу и без отпуску и улус татарской розбили» ^{[20, с. 271]}. В карательных действиях против башкирского населения в ходе восстаний участвовали своеобразные отряды самообороны, создаваемые из русских крестьян ^{[29, с. 148-149]}.

В ходе башкирских восстаний гнев повстанцев нередко обращался не только против заводов как источников дестабилизации традиционной башкирской экономики, но и на заводских работников. В этот период русским крестьянам, работавшим на металлургических предприятиях, приходилось переселяться под защиту заводских крепостей ^{[10, с. 32]}. Внедрение новых отраслей экономики, ставших определяющими для хозяйственного развития региона, устранение угрозы возникновения мощных антироссийских движений, нейтрализация «мусульманского фактора» привели к серьезным изменениям в направлении, механизмах, интенсивности и способах межкультурных и межэтнических контактов. Этническое противостояние и межэтнические конфликты имели место и в период Крестьянской войны 1773-1775 гг. ^{[8, с. 293, 307, 308, 316, 417]}, однако в ней для решения сходных задач впервые совместно выступило русские и нерусское население, впервые были созданы единые многонациональные отряды.

Борьба с российской колониальной политикой вырабатывала у населения чувство общности, ощущение единой территории, единое самосознание, чему в немалой степени способствовали близость или тождество языков, сходство религиозных и хозяйственных систем и т. д. ^[32]. Р. Г. Кузеев, давая этногенетический анализ этих процессов, справедливо отметил, что в ходе народных движений XVII-XVIII вв. «проявились элементы преднационального сознания» ^{[19, с. 121]}. Таким образом, антиколониальная вооруженная борьба сообществ, впоследствии ставших башкирским народом, ускоряла процесс их интеграции.

В последней четверти XVIII в. на смену этапу этнического и, шире, межцивилизационного противостояния русских и башкир пришел период, который условно можно назвать симбиозом, и который продолжался примерно до середины прошлого века. Согласно Я. Г. Шемякину, главная характеристика симбиоза – «противоречивое сочетание тенденций взаимопритяжения и взаимоотталкивания участников контакта. Неустойчивое равновесие этих тенденций является основой существования симбиотических культурных систем» ^{[42, с. 87]}. Для башкирского общества этот период характеризовался затяжным кризисом, хронологические рамки которого можно определить с середины XVIII до начала XX в. «Наибольшее значение в развитии хозяйства башкир имели рост земледельческой колонизации края, повышение плотности населения, потери башкирами земель в результате отвода крупных площадей под заводы и города, крепости и села, углубление социальной дифференциации в башкирском обществе и абсолютное или относительное обезземеливание рядовых башкир-общинников» ^{[18, с. 78]}.

После принятия русского подданства в формах традиционного хозяйства нерусского населения северной Башкирии происходят определенные изменения. Обязанность платить ясак натурой стимулировала развитие охоты и бортничества. Именно на северо-западе – в лесах низовьев Белой и Бельско-Уфимского междуречья – промысловая охота, добыча пушнины, бортничество являются основным, порой единственным занятием башкир. Одновременно в этой зоне идет процесс перехода населения к полуоседлому скотоводству.

На рубеже XVII-XVIII вв. на этой территории полукочевое скотоводство, охота и бортничество перестают обеспечивать даже внутренние потребности башкирского общества, не говоря уже о выплате достаточно легкого ясака. Причиной этого было истощение лесов в результате хищнической охоты, к которой постепенно присоединялись нерусские колонисты. Появление в этот период на севере края лесных промыслов началось «с обычной продажи леса с родовых вотчин» ^{[18, с. 70-72]}. Здешний башкирский социум, начавший распродавать свои вотчинные ресурсы, оказался в то время уже готовым воспринять другие формы хозяйствования. Нерусское население региона под влиянием русских постепенно в той или иной мере вступало на путь модернизации всех своих институтов. Это было, конечно, драматичным процессом. Наиболее крупные качественные сдвиги в хозяйстве башкир Р. Г. Кузеев относит ко времени последних десятилетий XVIII и первой половине XIX в., т. е. к периоду кантонного управления ^{[18, с. 96]}.

В этот период происходило сближение и сосуществование различных хозяйственных систем (переход башкир к земледелию и повышение роли животноводства у русских, проживавших по соседству с ними). Во второй половине XIX в., особенно в последних его двух десятилетиях, медленные, естественные темпы эволюции башкирского хозяйства, которые могли бы обеспечить сравнительную безболезненность перестройки ^{[18, с. 107]}, были нарушены резкой ломкой его традиционной структуры, поставившей значительную часть башкирского народа на грань полного разорения ^{[18, с. 98]}. В степных и лесостепных районах традиционного скотоводства «…процесс оседания и перехода к земледелию … был ускорен разграблением башкирских земель, разорением башкир-скотоводов, резким сломом еще живых и реальных атрибутов древних приемов хозяйствования. Если северо-восточные и юго-западные башкиры ценой огромных лишений все же вошли в новый ритм хозяйственной жизни, для башкирского населения южных и юго-восточных скотоводческих районов неожиданные перемены оказались тяжелыми. Для огромной массы бывших кочевников смена естественной эволюции хозяйства и вынужденный резкий переход к земледелию означал необходимость перестройки всего образа жизни: социальных институтов, культуры, пищевого режима, повседневного быта» ^{[18, с. 107]}.

Посетивший в 1873 и 1874 гг. Стерлитамакский уезд Н. В. Ремезов констатировал: «Это была совершенно дикая местность. В ней я не встречал ни одной русской души, даже русского слова, да и башкиры или совершенно не умели говорить по-русски, или даже – и то редкие – весьма плохо». Но уже в 1881 г. «на месте кочевок теперь теснятся целые десятки сел и деревень, усадеб и хуторов… Русская речь уже лилась тут свободно…» ^{[36, с. 79]}. В связи с этим следует заметить, что владение языком иной этнической группы, по оценкам специалистов, является «очень важным фактором... поскольку это влияет на количество и качество межкультурных контактов. Способность к беглой речи обеспечивает возможность интенсивного взаимодействия с представителями местной культуры и уменьшает количество проблем, связанных с социально-культурной адаптацией» ^{[34, с. 679]}. «С башкирцами мы в ладах живем, – слышишь от всех русских крестьян: – народ они простой, неутеснительный, и с ними нам жить бы да жить», – отмечал в 1884 г. Ф. Д. Нефедов ^{[30, с. 104]}.

Аналогичной была ситуация в середине XIX в. и в Оренбургской губернии: «В размещении жителей по селениям замечается... однообразие в племенном составе, т. е. каждое племя живет преимущественно отдельно от другого и редко смешанно» ^{[39, с. 92-93]}.

Период симбиоза «русской цивилизации» и местного нерусского населения в целом продолжается до сих пор параллельно с набирающим темп процессом цивилизационного синтеза, многие составляющие которого складывались ранее ^{[19, с. 207]}. «Именно в рамках симбиоза формируются условия для возникновения более сложных и творческих разновидностей культурного контакта, открывающих в перспективе путь к зарождению качественно новой человеческой реальности» ^{[42, с. 90]}. Примерно с середины двадцатого века в южноуральской зоне взаимодействия русского населения с местными социумами начался этап, который в схеме Я. Г. Шемякина соответствует периоду синтеза. Он аккумулировал все, что было достигнуто на предыдущих этапах межцивилизационного взаимодействия русских и нерусских этносов региона, превзойдя все их по значимости. Предпосылками этого этапа явились грандиозные потрясения, происшедшие в нашей стране после октября 1917 г.: индустриализация (она привела к миграциям больших масс населения как внутри региона, так и притоку значительного числа представителей иных культур в Башкортостан), коллективизация, секуляризация, резкое повышение образовательного уровня населения, Великая Отечественная война (когда в фронтовых условиях произошло активное взаимодействие различных этнокультурных общностей, населявших страну, а в тыловые районы была эвакуирована часть жителей западных областей), «ударные стройки», ликвидация «неперспективных» деревень и т. д., и связанные со всем этим рост мобильности населения и углубление процессов межэтнического взаимодействия.

В XX в. экспансия русской культуры во все сферы многонационального общества резко усилилась. Это достигалось жесткой позицией по отношению к религии, сокращением числа национальных школ, введением образования на русском языке, доминированием русского языка в средствах массовой информации и т. д. В результате был ликвидирован языковой барьер, усилилась пространственная мобильность населения, существенно ослабла роль религии. Таким образом были устранены формальные и культурные барьеры для межэтнических контактов.

Главным отличительным признаком начавшегося этапа синтеза стала резкая урбанизация населения республики. Интенсивность межэтнических контактов между представителями неродственных по происхождению этнических групп республики за последние десятилетия значительно возросла, и этот процесс продолжает углубляться. Причем сегодня такого рода явления охватывают как городское, так и сельское пространство. В первом случае наблюдается усиление притока в города этнических групп, которые традиционно являлись сельскими. В частности, применительно к башкирам некоторые исследователи видят причину этого в поощрении в последние годы республиканскими властями миграций сельской молодежи в центры образования, культуры и экономики ^{[16, с. 43]}. Данный тезис вызывает определенные возражения. Высокая степень урбанизации башкир – явление не новое. Кроме того, регионы компактного проживания титульного этноса всегда относились к депрессивным территориям ^{[16, с. 39-40]}, что заставляет коренное население искать лучшие условия существования, как правило в городах. Во-вторых, «из-за более активного оттока русских в города во многих сельских поселениях идет их замещение башкирами и татарами» ^{[16, с. 42]}. Русские крестьяне Башкортостана первыми среди других этносов потянулись в города в поисках работы в 1930-е гг., после Великой Отечественной войны миграции в город приняли массовый характер ^{[17, с. 86-87]}. Будучи преимущественно городским населением, русские вступали в этнокультурные контакты с иными этносами преимущественно в городской среде ^{[37, с. 26]}. Уфа, являясь очагом русского культурного влияния, одновременно сформировала центр татарской и башкирской культуры, литературы и профессионального искусства ^{[19, с. 208]}.

В тоже время надо отметить, что процессы межкультурного взаимодействия затрагивают не все стороны жизни этнических групп, и синтетические формы этнической культуры возникают преимущественно в городах у нерусского городского населения, а в сельской местности продолжает сохраняться фаза симбиоза. Межкультурное взаимодействие коснулось и сферы духовной культуры. Хотя все население отмечает как традиционно русские, так и нерусские праздники, русские не ходят на обрядовые мероприятия башкир и татар. Интересно, что в Зигазах русские на Пасху не ходят за подаянием, этим занимаются башкирские дети, чем вызывают недовольство взрослого населения своей этнической группы. В местах с преимущественно башкирским населением русские редко отмечают православные праздники (Масленницу, Троицу), в основном делают это в узком кругу, 2-3 семьями ^[25]. Однако это вызвано не какими-то этическими соображениями, а малочисленностью самой русской диаспоры в данной местности.

В русско-башкирских и русско-татарских смешанных семьях одинаково отмечаются мусульманские и православные религиозные праздники. Причем первые муж и жена справляют вместе с родителями супруга-«мусульманина», а вторые – у супруга-«православного». Православные посты сегодня соблюдает только старшее поколение, молодежь и люди среднего возраста их игнорируют.

Общим для всего населения стал сабантуй (праздник плуга, отмечаемый после окончания посевных работ), который в последние годы является в республике почти официальным праздником: в районах на нем присутствуют президент, глава парламента, премьер-министр, другие высшие должностные лица, представители районного руководства. Русские жители воспринимают этот праздник как «свой», участвуют во всех проводимых состязаниях, в частности, в башкирской борьбе (куреш), часто одерживают в них победу.

Во время массовых праздников русские устанавливают в местах их проведения юрты. Это традиция (не пустившая, впрочем, корней в современной русской культуре), вероятно, получила распространение под влиянием интенсивно формируемого местными властями в последние годы внешнего имиджа республики как «моноэтничного» сообщества, когда на всех представительских мероприятиях используются «бренды» только башкирской культуры (что кстати, вызывает определенное недовольство у части русского населения и ряда оппозиционных общественных организаций). Однако интерьер таких «русских юрт» состоит из предметов русской материальной культуры, украшается характерными для восточных славян рушниками, посуда также заполнена русскими традиционными блюдами ^[23].

В общении с русскими нерусские стараются называть себя русскими именами, обычно подбирая созвучное к своему настоящему имени. Незнакомого человека в селениях с доминированием башкирского населения русские незнакомого человека любой национальности называют «агай» (мужчина) или «апай» (женщина); употребление этих обращений широко распространено и среди контактов русского населения между собой ^[25]. В населенных пунктах, где этнический состав жителей представлен примерно в равных долях, русские часто используют по отношению к башкиркам пренебрежительную словоформу «апайка» ^[24].

Крупные изменения в межэтническом взаимодействии русских произошли в постсоветское время. Вектор этих трансформаций не имеет одного определенного направления. Рост национального самосознания, проводимая властями Республики Башкортостан кадровая и культурная политика, особенности государственной идеологии в сфере национальных отношений несколько затормозили процессы межэтнического сближения русских в первую очередь с этносами, традиционно отстоящими от них в культурном отношении — башкирами и татарами. Снизилась доля межнациональных браков, ранее пропагандировавшихся как свидетельство формирования единого «советского народа».

С другой стороны, радикальным преобразованиям подверглась материальная и духовная культура русского населения. Этнические особенности в ней, особенно в городе, все больше уходят в прошлое. Почти полностью исчезло ношение традиционных видов одежды, которую заменила европейская или североамериканская.

В целом можно констатировать, что за последние два десятилетия произошли радикальные, соизмеримые с большими периодами времени изменения в характере межэтнических и межкультурных взаимодействий русского населения с представителями других этнических групп, сильно изменилась его этническая культура, что в итоге привело к еще большей ее «интернационализации» и «деэтнизации».

Вопрос о межэтнических и межкультурных контактах народов Южного Урала в исторической ретроспективе изучен недостаточно и данное исследование является одной из первых попыток периодизации этих процессов. В настоящей статье были вкратце охарактеризованы основные этапы истории взаимоотношений русских и башкир как взаимодействие разноцивилизационных обществ (о взаимодействии локальных аборигенных "цивилизаций" с русскими в XVI-XVIII вв. подробнее см. ^[21]). Для этого была сделана попытка применить в южноуральскому региону общую периодизацию межцивилизационных контактов, предложенную Я. Г. Шемякиным, который в своих поздних работах стремится придать своей концепции универсальный характер и распространить ее на историю России ^[43]. Разумеется, что кроме этой теории существуют и иные (о возможностях применения другого инструментария см. ^[21],[22]), однако в отечественной историографии они пока еще не получили признания.

В силу ограниченного объема и обширности имеющегося материала мы не смогли привести множество других имеющихся в литературе и источниках свидетельств в подтверждение сказанного выше. Для понимания этих процессов важно учитывать социально-экономическую, политическую и культурно-языковую роль русских, «степень их адаптации к языку, культуре, образу жизни титульного населения… особенности их расселения… соотношение социально-культурного статуса русских и титульного этноса», меру культурно-языковой дистанции между русскими и титульным этносом, историческую глубину «и направленность контактов между ними, в том числе давность проживания русских и их отдельных групп в среде титульного этноса» ^{[38, с. 9, 13]}. Тем не менее, фактический материал о контактах русского населения с башкирским свидетельствует, что они в целом были мирными, а если и приводили к конфликтам, то лишь в определенные периоды. В течение нескольких столетий шло взаимообогащение двух культур, что способствовало росту взаимопонимания и укреплению толерантности между народами.