Смена модели и практик решения проблемы детской беспризорности в первой четверти XX века (по материалам Енисейской губернии)

Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда и Красноярского краевого фонда поддержки науки и научно-технической деятельности. Проект «Революционная Россия: смена модели и практик социальной помощи в первой четверти XX века (на материалах Восточной Сибири)» № 16–11–24002.

Социальные потрясения в России в начале XX в. крайне неблагоприятно сказались на социальном положении, уровне жизни всех слоев населения. Перед лицом социальной катастрофы особенно беззащитными оказались дети, лишившиеся родителей, дома, брошенные на произвол судьбы родственниками. Советский ученый-юрист, криминалист Г. Ю. Маннс, анализируя причины и факторы детской беспризорности, указывал, что истоки данной социальной проблемы стоит искать в заброшенности и беззащитности детей. Заброшенность, по его мнению, порождается неспособностью семьи выполнять функции «попечения, которая при нормальных условиях обеспечивается детям», а беззащитность возникает в тех случаях, когда «обстановка их жизни и дурное влияние взрослых создают угрозу для его физического и морального развития» ^{[12, с. 3]}. На основе вышеуказанных факторов автор отмечает, что беспризорность возникает в результате «сиротства, нужды, безработицы, беженства, голода, заброшенности и беззащитности детей» ^{[12, с. 3]}.

Различные аспекты организации борьбы с детской беспризорностью в стране и ее регионах освящались в работах советских ученых-юристов (М. Н. Гернет ^[2] , Г. Ю. Маннса ^[12], М. И. Левитиной (Маро) ^[10], и др.), разрабатываются современными историками Е. Н. Афанасовой ^[1], Т. А. Катциной ^[5], П. П. Щербининым ^[19] и др. Однако далеко не все источники по данному вопросу изучены и опубликованы учеными, поэтому использование новых, ранее не публиковавшихся данных позволит по-новому взглянуть на известные исторические факты.

В дореволюционной России помощь беспризорным детям осуществлялась общественными организациями, централизованной системы государственной поддержки детей, оказавшихся в подобной жизненной ситуации, не существовало. Февральская революция и октябрьский переворот 1917 г. коренным образом изменили основу общественной жизни в стране, значительные перемены произошли в системе организации социальной помощи. Еще в мае 1917 г., в период Временного правительства, было образовано Министерство государственного призрения, в структуре которого формировалось управление по делам детского призрения с отделами охраны материнства и младенчества, призрения малолетних детей, учащихся средних учебно-воспитательных заведений. Эти направления стали важными и в деятельности Народного комиссариата государственного призрения, который с 12 ноября 1917 г. по 11 марта 1918 г. возглавляла А. М. Коллонтай.

В начале 1918 г. учреждения призрения несовершеннолетних детей стали передаваться в ведение Народного комиссариата государственного призрения. Для осуществления организационных мероприятий, управления приютами и учреждениями призрения несовершеннолетних была учреждена особая коллегия из трех человек, которая получила название «Коллегия призрения несовершеннолетних». Тем самым был начат экстренный и тотальный слом «буржуазной» системы охраны детства, сделаны первые практические шаги для смены модели социальной помощи беспризорным детям, где доминирующее место отводилось государственному регулированию и бюджетному финансированию, вытеснению частной и общественной благотворительности из сферы попечения.

В феврале 1919 г. вышло Постановление Совета Народных Комиссаров «О порядке перехода приютов и других детских учреждений из ведения Народного комиссариата социального обеспечения в ведение Народного комиссариата просвещения», которое изменило ведомственную принадлежность учреждений по борьбе с беспризорностью ^{[7, ф. Р–93, оп.1, д.1, л. 19]}. Эти организационные перемены отражают тенденцию поиска наиболее оптимальных форм управления сферой социальной поддержки детей в первые годы Советской власти.

Организационная перестройка коснулась и региональной системы оказания социальной помощи беспризорным детям. Одним из первых мероприятий в этой области стало создание в 1918 г. при каждом губернском и уездном комиссариате социального обеспечения регистрационно-распределительных пунктов, в которых производился осмотр поступивших беспризорных детей врачами, педагогами. Период, в течение которого беспризорники находились в данном пункте, составлял от 10 до 40 дней. На основании обследования принималось решение куда отправить ребенка: в санаторий, лечебно-воспитательное учреждение, вспомогательный приют или детский дом социального обеспечения. Целью деятельности лечебно-воспитательного учреждения было оздоровление и искоренение моральных отклонений молодых людей, после него воспитанники направлялись в детский дом социального обеспечения. В этом учреждении они распределялись по возрастным группам с учетом их интеллектуальных способностей и обучались вплоть до 17–18 лет. Однако, даже покинув стены детского дома, они не оставались без помощи и поддержки. Для решения этой задачи в каждом уездном и губернском городе создавались «Патронаты республики» они оказывали «единовременную материальную и постоянную моральную поддержку» бывшему беспризорному ребенку. При «Патронатах республики» были организованы консультационное бюро, секция защиты несовершеннолетних от эксплуатации детского труда и библиотека. Также Патронаты следили за судьбой детей, воспитываемых в семьях, которым выделялась социальная помощь, а также за детьми, находящимися у усыновителей ^{[15, с. 10–12]}.

Учитывая то обстоятельство, что на территории Сибири шла гражданская война, меры государственной помощи, декларированные в первых нормативно- правовых актах Советской власти, не всегда и не везде могли быть реализованы. Эту тенденцию подтверждает документ, направленный в мае 1920 г. председателю Сибирского революционного комитета И. Н. Смирнову от члена совета Губернского комитета А. Садина и заведующей дошкольным отделением В. В. Федоровой нем описывалось тяжелое положение детей после прихода Красной Армии в г. Красноярск, когда воинские части заняли помещения, предназначенные для детей. Чиновники писали: «…Беспризорных же детей у нас осталось очень много после расстрела Колчака, отступающей армии и т.д. …Рабочее население изнемогает и обращается в отдел народного образования с требованием взять их детей. По подсчетам в городе находится до 30000 детей, которые нуждаются в питании и воспитании, причем половина из них в буквальном смысле беспризорна. Отдел народного образования не в состоянии удовлетворить и сотой доли этой вопиющей нужды, так как до сих пор не открыл, ни одной столовой, ни одного клуба, ни одной мастерской… Имеющиеся в нашем распоряжении приюты переполнены, принимать детей совершенно некуда, дети спят по трое на одной постели… С момента вступления в г. Красноярск Красной Армии, почти все помещения, школы, приюты, детские сады были заняты. Дети все, начиная с грудного возраста, были выброшены на улицу. Не только о занятиях, но и даже о питательных пунктах для них, не могло быть и речи, несмотря на все старания отдела народного образования в смысле приискания какой-нибудь конуры, где можно было бы покормить одну, другую сотню детей…» ^{[7, ф. Р–51, оп. 1, д. 118, л. 83]}. Действительно ли количество детей, нуждающихся в помощи, в Красноярске было 30 тысяч, выяснить не представляется возможным, вероятно, цифра преувеличена. По данным ЦСУ к 1 января 1924 г. на всей территории Сибири в 245 учреждениях находилось 19 тысяч детей, в том числе бывших беспризорников. А по данным Сибирского краевого статистического управления в тот же период в Сибири насчитывалось 217 учреждений с 16 тысячами воспитанников ^{[12, с. 8]}. Можно согласиться лишь с тем, что количество беспризорников в первые годы Советской власти действительно значительно возросло.

По мере восстановления советской власти на территории Енисейской губернии в ведение отделов социального обеспечения переводились детские учреждения. За период с 1917 по 1920 гг. их число увеличилось в 1,3 раза, а количество находящихся в них детей возросло в 4,5 раза [подсчитано по: 17, с. 160]. Понятно, что в условиях гражданской войны, смены власти, военных действий, система социальной поддержки детей не могла быть обеспечена полностью необходимыми ресурсами, поэтому местные власти, по сути оказывали только экстренную помощь нуждающимся детям, не имея возможности заниматься реализацией превентивных мер для ликвидации этой проблемы.

После окончания гражданской войны в России одной из важнейших государственных и общественно-педагогических проблем продолжала оставаться детская беспризорность. Сказались нарушения трудового уклада жизни и деформация быта людей, распад семейных связей, вызванные Первой мировой и последовавшей за ней Гражданской войнами.

В 1920-е гг. произошли изменения в понимании сути проблемы беспризорности партийным руководством. Было признано, что кроме оказания материальной помощи детям, помогая им выжить, значение имеют и меры воспитательно-исправительного характера. И действительно, недостаточно накормить и обеспечить крышей над головой беспризорных детей, важно «искоренить в них сформировавшиеся асоциальные наклонности». Г. Ю. Маннс в своей работе приводит данные о росте абсолютного числа преступлений в Сибирском крае, совершенных несовершеннолетними в 1924 г. по сравнению с 1923 г. ^{[12, с. 13]}. Это связано с тем, что девиантный опыт жизни на нетрудовые доходы, сформировавшийся в годы войны и голода, дети продолжали использовать и в мирное время даже в условиях повышения уровня жизни. Понимая, что число беспризорников и количество совершенных ими преступлений продолжает оставаться значительным даже во второй половине 1920-х гг., власти наметили два направления в решении проблемы: первое включало меры, направленные на предупреждение проблемы беспризорности, второе на оказание помощи детям и адаптации их к нормальной трудовой жизни.

С. Е. Копелянская, стоявшая у истоков зарождения советского подхода к решению проблем материнства и детства, считала, что к категории беспризорников должны быть отнесены дети сироты; внебрачные дети; дети покинутые; дети занимающиеся нищенством и проституцией; дети, лишенные родительской власти, т. е. из семей социально неблагополучных, где сами дети – объекты жестокого обращения, а родители не занимаются их воспитанием или используют в преступных целях; дети умственно и физически дефективные; дети морально дефективные, т. е. асоциальные, совершившие преступление ^{[8, ф. А–413, оп. 2, д. 327, л. 22–22 об.]}. Именно на них должно было быть направлено пристальное внимание органов социальной защиты.

Реализация мер, направленных на искоренение беспризорности и адаптации детей к нормальной трудовой жизни включала в себя задачи организации системы поиска детей беспризорников, обеспечение их первичного приема и дальнейшего направления их в образовательные, медицинские учреждения, либо устройство в патронатные семьи. Для решения проблем детской беспризорности на местном уровне создавались специальные государственные органы: комиссии по улучшению жизни детей Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, детские юридические консультации, комиссии по делам несовершеннолетних, детские социальные инспекции, комиссии по выдаче пособий нуждающимся детям.

После восстановления Советской власти в Енисейской губернии в отдел народного образования было передано 11 детских «приютов» (по терминологии советского времени – детских домов), в которых находилось примерно 550 детей разного возраста. В середине 1920г. численность детей в домах значительно возросла и составила около 2,5 тысяч человек, которые были размещены в 15 детских домах и колониях ^{[17, с. 160, 161]}. Одной из острых проблем оставалась нехватка помещений для детских учреждений. При обследовании Красноярских приютов в январе 1920 г. отмечалось, что в них царили «теснота и неустроенность помещений, плохое питание, крайний недостаток обуви, одежды, белья и проч. В воспитательном отношении дело обстоит еще хуже: нет … ни литературы, ни игрушек, ни картин; отношение к детям со стороны воспитательного персонала совершенно ненормальное – крайняя строгость, взыскания за малейшие отступления от правил, большей частью неразумных, причем в Синельниковском приюте практиковались даже такие наказания, как заключение детей в карцер» ^{[7, ф. Р–93, оп. 1, д. 11, л. 94]}.

В конце января 1920 г. учреждения для детей в возрасте до трех лет были переданы в ведение отделов здравоохранения, а для несовершеннолетних школьного возраста – в ведение отделов народного образования. Это усугубило бедственное положение детских учреждений, так как расходы на их содержание не были заложены в ведомственные сметы. Типичной становилась ситуация, когда дети больные туберкулезом, чесоткой, дизентерией помещались в одной тесной комнате; отсутствовали перевязочные средства ^{[7, ф. Р–93, оп. 1, д. 39, л. 27–27 об.; д. 89, л. 2–2 об.; ф. Р–1224, оп. 1, д. 32, л. 38]}. Не удивительно, что смертность среди их воспитанников доходила до 50 % ^{[7, ф. Р–1224, оп. 1, д. 32, л. 5–6]} а состояние детских заведений в октябре 1920 г. было признано катастрофическим ^{[7, ф. Р–93, оп. 1, д. 33, л. 196]}.

Значительную роль в выявлении беспризорников и направлении их в детприемники играли детские социальные инспекции, губернские отделы народного образования, женотделы губернских комитетов РКП(б). С начала 1920-х гг. в Енисейской губернии функции организации работы с беспризорниками осуществлял Енисейский губернский отдел народного образования. В 1923 г. при нем были созданы подотделы социального воспитания, которые вели работу по выявлению, учету и помощи безнадзорным и беспризорным детям, по созданию детских домов разного типа и распределению в них детей, работу по предупреждению и борьбе с детской преступностью, правовую защиту детей, ведали вопросами опеки. Отсутствие достаточно подготовленных кадров и низкое материальное обеспечение детских учреждений, едва ли позволяли в полной мере решать задачи, стоящие перед подотделом социального воспитания Енисейского губернского отдела народного образования: «приютить обездоленных, накормить голодных и обогреть холодных, но вместе с этим сделать из всех маленьких детей людей, вполне пригодных к жизни» ^{[7, ф. Р–93, оп. 1, д. 11, л. 134–134 об.]}. Воспитательные и образовательные задачи в этих условиях отодвигались на второй план.

Найденные в результате рейдов этих организаций беспризорные дети определялись в приемные пункты. Первые детские приемные пункты в Красноярске были открыты в 1921 г. Пропускная способность их была крайне низкой. Так, в 1921 г. приемники-распределители в Иркутске и Красноярске могли принять одновременно всего 50 человек ^{[7, ф. 1121, оп. 1, д. 24, л. 37]}, в то время как в помощи нуждались сотни, тысячи детей. В этих пунктах дети находились не более 4 месяцев, потом направлялись в приемно-распределительные пункты и там после тщательного медицинского, педагогического обследования их отправляли в различные детские учреждения. Беспризорников размещали в существующие до революции детские и сиротские приюты, а также в специально организованные для них детские дома и колонии.

В январе 1921 г. была создана комиссия по улучшению жизни детей при Всероссийском Центральном Исполнительном Комитете (ВЦИК), которая была призвана руководить работой по сокращению детской беспризорности. При Енисейском губернских и уездных исполнительных комитетах Советов действовали сначала уполномоченные комиссии, а с 1931 г. были созданы местные комиссии.

В феврале 1921 г. к борьбе с детской беспризорностью был подключен аппарат ВЧК, которому удалось улучшить систему опеки и патроната обездоленных детей. Понимая важность превентивных мер в решении проблемы, руководство страны начало формировать систему предупреждения детской беспризорности, управление которой вверялось Народному комиссариату просвещения и НКВД. В 1922 г. при отделе правовой защиты детей Народного комиссариата просвещения была организована детская социальная инспекция. В обязанности социальных инспекторов (братьев и сестер социальной помощи) входило дежурство в общественных местах, посещение мест работы несовершеннолетних, инспектирование семей и учреждений, где допускались злоупотребления, нарушались права ребенка. Осуществлялось наблюдение за трактирами, пивными, притонами с целью не допустить туда детей.

Были ужесточены меры ответственности за жестокое обращение с детьми, развращение их, втягивание в нищенство, проституцию. Установлена юридическая ответственность родителей, опекунов и руководителей учреждений за ненадлежащий надзор за детьми. Уголовной ответственности подлежали родители, отказывающиеся содержать своих малолетних детей. Эти юридические санкции должны были стимулировать законных представителей ребенка выполнять свои родительские обязанности.

В 1920-е гг. государство, не справляясь с масштабом проблемы, начало активно привлекать к ее решению общественные организации. Так, например, в 1923 г. Комиссия помощи детям Енисейского губернского исполнительного комитета обратилась к общественности губернии с просьбой оказать посильную денежную помощь беспризорным детям и детским учреждениям, находящимся в крайне тяжелом финансовом состоянии. Все желающие помочь граждане получили подписные листы, а деньги могли сдавать в государственный банк ^{[7, ф. П–4, оп. 1, д. 276, л. 138]}. Красноярской школе-коммуне материальную поддержку предоставляло Енисейское землячество при Всесоюзном обществе бывших политкаторжан ^{[7, ф. П–10, оп. 1, д. 91, л. 250–256]}. Помощь общественных организаций сети детских учреждений была значительна. Е. М. Хенкин в своей работе упоминает, что в 1921-1922 гг. в Сибири, куда устремился значительный поток детей из охваченного голодом Поволжья именно коллективы предприятий и учреждений содержали 112 детских домов, в которых на тот момент находилось 7,8 тысяч детей ^{[18, с. 55]}. Однако не все организации с энтузиазмом откликались на призывы о помощи беспризорным детям, некоторые стремились уклониться от этих обязательств. Представители Золотого Треста, ссылаясь на то, что они являются не государственной, а коммерческой организацией, категорически отказались от предложения местных властей заниматься благотворительной деятельностью ^{[9, с. 3]}.

Существенно осложнил работу с беспризорными детьми в Енисейской губернии голод 1921-1922 гг. в Поволжье, который охватил почти 25 млн населения, где около 30 % населения были дети ^{[11, с. 92]}. Беспризорные, голодающие дети массами двигались на юг (Кавказ и в Среднюю Азию), 20 тысяч из них было эвакуировано в Сибирь, в том числе 3 тысячи человек в Енисейскую губернию ^{[3, с. 77]}. В губернии стремительно шло развитие сети детских учреждений: к 1 марта 1922 г. их число составило 81, а количество содержащихся в них детей – 4 610 человек (см. табл.). В сравнении с январем 1920 г. число социальных учреждений для детей и находящихся в них воспитанников увеличилось в 5,4 и 1,8 раза, соответственно.

Число детских учреждений Енисейской губернии на 1 марта 1922 г. ^{[14, с. 269]}

Массовое открытие детских учреждений было направлено на решение важнейшей в тот период времени задачи – спасение детей от голода и физической смерти.

По данным Сибирской краевой детской комиссии, в Сибирь в период голода организовано прибыло около 40 тысяч детей из Поволжья. Из этой массы 25 тысяч детей разместили в детские дома, небольшую часть – в семьи ^{[16, с. 187]}. Значительная часть, по мнению В. С. Познанского, осталась по прежнему беспризорниками, которые выживали за счет попрошайничества и не имели крыши над головой. Многие из них сами, спасаясь от голода, независимо от организованных перевозок санитарных поездов, прибывали в Сибирь ^{[16, с. 187]}.

Материальное положение детских учреждений, как и прежде, оставляло желать лучшее. В отчетах первой половины 1920-х гг. о состоянии детских домов, отмечалось, что в них царил казарменный тип, полуголодное существование, воровство, отнимание детьми старшего возраста у младших пайков, поскольку его нормы были равными для детей 5 и 16 лет ^{[7, ф. Р–93, оп. 1, д. 72, л. 18; д. 83, л. 5]}. Короткий период времени детские учреждения получали на свои нужды 10 % от общих поступлений от налогов и сборов в пользу голодающих, а с прекращением деятельности этих фондов лишились такой поддержки. Кроме того, с весны 1922 г. наметилось сокращение государственных средств содержания детей. Например, в апреле было выделено всего 2 100 пайков, хотя на государственном снабжении в Енисейской губернии находилось 4 732 ребенка ^{[3, с. 76]}. К началу 1923 г. учреждения социального воспитания детей фактически были сняты с государственного снабжения и переведены на местный бюджет.

В этих условиях, для снижения нагрузки на государственные учреждения для несовершеннолетних, контингент их начал сокращаться посредством реализации следующих мер: пересмотра состава детских учреждений и возвращение детей родителям или родственникам; частного индивидуального (иногда и группового) патроната детей сельским населением; передачей детских домов на содержание и частичным шефством организаций и учреждений. Так, в одном из протоколов заседания Детской комиссии губернского отдела народного образования содержатся сведения о рассмотрении дел семей, отправивших детей на воспитание в школу - коммуну, решением комиссии 19 детей были возвращены в семьи, при этом они были снабжены двумя сменами белья, комплектом верхней одежды и обувью ^{[7, ф. П–1, оп. 1, д. 822, л. 130, 130 об.]}.

Система патроната над несовершеннолетними не отличалась эффективностью. Местное руководство Енисейской губернии постоянно фиксировало случаи жестокого обращения с детьми в новых семьях, их трудовую эксплуатацию, отсутствие в связи с непосильной работой времени для посещения школы ^{[7, ф. Р–137, оп. 1, д. 91, л. 5, 5 об.]}. Не выдерживая таких тяжелых условий жизни, многие дети бежали из семьи, возвращались в города. В связи с этим местное руководство считало необходимым ввести строгую ответственность для лиц, бравших на воспитание детей, а также осуществлять систематический контроль за семьями, взявшими детей на воспитание ^{[12, с. 26]}.

Важное значение в системе социальной адаптации бывших беспризорников отводилось системе трудового воспитания, при образовательных учреждениях создавались мастерские и подсобные хозяйства, где дети осваивали различные профессии. Инспекция по охране труда активно контролировала процесс труда несовершеннолетних с целью пресечения случаев их эксплуатации. А последние имели место, так, например, в совхозе губернского управления продовольственного снабжения Енисейской губернии были выявлены факты работы детей из близлежащих детских домов на сельскохозяйственных работах свыше 10 часов в день, без необходимого инвентаря, за работу им выдавали 2–4 фунта хлеба в день. После подтверждения фактов дело было передано в прокуратуру, виновные привлечены к ответственности ^{[4, с. 3]}.

Несмотря на принятие в 1925 г. трехлетнего плана, предусматривающего полную ликвидацию детской уличной беспризорности, современники отмечали: «Детская беспризорность продолжает оставаться бедствием, с которым мы, по причине финансовых затруднений, пока еще справиться не можем» ^[13].

Таким образом, в первые годы Советской власти произошла смена модели оказания помощи беспризорным детям, на смену частной инициативе отдельных лиц и организаций пришла государственная централизованная система. Вся система мер по борьбе с беспризорностью предусматривала два основных направления. Первое направление было связано с оказанием помощи беспризорным детям и адаптации их к нормальной трудовой жизни, второе –ориентировано на профилактическое воздействие. Заявленные задачи не были осуществлены в полном объеме, что было связано с тяжелыми условиями жизни страны в период гражданской войны и восстановительный период. Материальные ресурсы учреждениям данного типа выделялись не в полном объеме, квалифицированных кадров для работы с детьми было недостаточно. Испытывая нехватку материальных средств, власть в 1920-е гг. стала привлекать к оказанию помощи беспризорным детям общественные организации.

Местное руководство Енисейской губернии проделало огромную работу в решении проблемы детской беспризорности, была создана целая система оказания помощи беспризорным детям, включавшая в себя разветвленную сеть учреждений для несовершеннолетних граждан страны, оказавшихся в трудной жизненной ситуации. Однако было очевидно, что беспризорность это не временное явление периода социальных катаклизмов, а скорее феномен, порожденный социально-экономическими условиями жизни в стране, в том числе связанный с низким уровнем жизни, безработицей, нравственным разложением общества.