Государственный и юридический языки Российской империи XIX века

Акишин Михаил Олегович доктор исторических наук, кандидат юридических наук ведущий научный сотрудник, Лаборатория гуманитарных исследований, НИЧ Новосибирский государственный университет 630090, Россия, Новосибирская область, г. Новосибирск, ул. Пирогова, 2 Akishin Mikhail Olegovich Leading Scientific Associate, Laboratory of the humanitarian researches, Scientific Research Center of the Novosibirsk State University 630090, Russia, Novosibirskaya oblast', g. Novosibirsk, ul. Pirogova, 2 Akishin-MO@yandex.ru Другие публикации этого автора

Исследование подготовлено при поддержке Российского научного фонда. Грант № 14-28-00045.

Постановка вопроса

Актуальность темы исследования обуславливается, прежде всего, полемикой о политике «русификации» XIX – начала XX вв., которая негативно влияет как на международные отношения сопредельных государств, так и на межличностное общение их граждан. В науке сложилось две позиции по этой проблеме. В советской историографии она рассматривалась через призму революционно-радикальной критики В.И. Лениным «великодержавного шовинизма». Распад Советского Союза породил волну русофобии, ставшую одним из средств самоутверждения национальных элит Польши, Прибалтики, Украины и Средней Азии.

Вторая позиция была заложена в XIX в. теорией русской колонизации В.О. Ключевского. Детализируя эту теорию, М.К. Любавский доказывал естественный характер расселения русских и распространения русского языка ^[14]. В современной науке С.В. Кодан обосновал положение о том, что «при формировании Российского государства ... территориальная экспансия имела характер не колониальный (направленный на экономическую эксплуатацию колоний), а колонизационный (включение террито­рий для обеспечения собственной внешней безопасности или доброволь­ное вхождение народов под защиту более сильного государства)» ^{[8, с. 122 - 133]}. Этот общий вывод конкретизируется в исследованиях, посвященных языковой политике в Польше (Е.Б. Лопатина), Поволжье (С.В. Грачев, А.Н. Павлова и др.), Туркестанском крае (О.Л. Сумарокова) ^{[13, 20, 25]}.

Актуальность исследования объясняется также необходимостью продолжения изучения тех изменений, которые происходят в юридическом языке Российской империи. Систематизация российского права, министерская реформа начала XIX в. и правовые реформы второй половины XIX – начала XX вв. позволяют выделить новый этап в его развитии. Первое специальное описание юридического языка Российской империи было составлено в 1830-х гг. М.Л. Магницким. Он впервые выделил особенности «государственной и деловой словесности», отличив ее от стиля литературного языка ^[16]. История юридического языка рассматривалась дореволюционными и советскими правоведами. Специальные исследования по этому вопросу появились на рубеже XX и XXI вв. (И.В. Кочеткова, Е.О. Чинарян и Е.А. Юртаева и др.) ^{[11, 28, 30, 31]}.

Целью настоящей статьи является изучение истории правовой политики в сфере языковых отношений Российской империи и влияния развития юридической техники на язык права. Исследование носит междисциплинарный характер, позволяющий рассмотреть историю государственного и юридического языков Российской империи XIX – начала XX вв. с помощью методологии общей теории права, социолингвистики и исторического терминоведения.

Языковая политика Российской империи

Правовая политика Российской империи в сфере языковых отношений формировалась в эпоху Романтизма – течения, возникшего в Европе под влиянием французской революции 1789 г. и сохранявшего свои позиции до начала XX в. Одним из положений этих учений было представлением о том, что силой, сплачивающей нацию в единое целое, является языковая общность. В правоведении эта идея стала одной из предпосылок формирования немецкой исторической школы права. В эпоху Романтизма деятельность верховной власти в России по укреплению позиций русского языка была совершенно обоснованной.

О той роли, которая отводилась русскому языку в XIX в., Л.А. Тихомиров писал: «Государственное обрусение – право требовать верной службы и того, что для этой службы необходимо, как, например, знания официального государственного языка» ^{[26, с. 547 - 549]}. При этом государственный статус русскому языку впервые был придан в законодательстве только в ст. 3 Основных законов Российской Империи 1906 г.: «Русский язык – есть язык общегосударственный и обязателен в армии, во флоте и во всех государственных и общественных установлениях. Употребление местных языков и наречий в государственных и общественных установлениях определяется особыми законами».

Важно подчеркнуть, что статусом государственного пользовался только деловой стиль русского языка. В результате министерской реформы начала XIX в. он был подвергнут преобразованию, что, по мнению М.Л. Магницкого, привело к образованию «классического делового и государственного слога». Предметом деловой словесности он называл «все роды письменных и многих изустных сношений по всем частям государственнаго управления». При этом уточнял, что «к деловой словесности принадлежат собственно только те бумаги, кои восходят на утверждение лица державнаго; а исходящия от него составляют предмет словесности государ­ственной» ^{[16, с. 22, 25 - 28]}. Иными словами, к государственному языку в узком смысле М.Л. Магницкий относил нормативно-правовые и иные акты российского самодержца.

Российская империя сложилась как многонациональное государство. Учет верховной властью интересов национальных меньшинств приводил к тому, что наряду с общеимперским законодательством в национальных регионах сохранялись местные законы и обычаи. При этом учения эпохи Романтизма были не только основой для укрепления позиций русского языка, но и служили основанием для польского национального движения, фенномании в Финляндии, пангерманизма в Прибалтике и пантюркизма в мусульманских регионах империи.

В подразделе «О зако­нах» Основных государственных законов 1832 г. устанавливались прин­ципы территориально-политического устройства Российской империи. В ст. 47 закреплялось: «Империя Российская управляется на твердых основаниях положительных законов, учреждений и уставов, от самодержавной власти исходя­щих». В ст. 48 определялось: «Законы в империи действуют или еди­нообразно в общей их силе, или с местными в некоторых их частях изме­нениями. Пространство сих изменений, места, где они допускаются, и связь их с законами общими определяются в особенных законах, уставах и учреждениях».

Наиболее широкой государственной автономией в составе империи пользовалось Великое княжество Финляндское. На протяжении XIX в. оно имело свое гражданство, законодательство, суд, таможню и даже монету. Верховная власть в княжестве принадлежала русскому императору в качестве великого князя финляндского; его особу представлял генерал-губернатор из русских уроженцев. Все остальные должности на государственной службе замещались уроженцами Финляндии.

Осторожные попытки по инкорпорации Финляндии в состав империи были предприняты в 1890-х гг. В 1891 г. генерал-губернатору и министру статс-секретарю было предписано вести делопроизводство на русском языке. Предпочтение при занятии государственных должностей стало отдаваться «русским чиновникам, окончившим университетский курс и изучившие основательно местные финляндские законы, а также из финляндцев с высшим образованием, но лишь основательно знающие русский язык». В 1900 г. в финляндский сенат был направлен закон о введении русского языка в делопроизводство. Но начавшиеся революционные волнения заставили российские власти пойти на уступки. 20 апреля 1906 г. было предписано законопроекты и законодательство Финляндии составлять на русском, финском и шведском языках, а к докладу императору «представляется только русский текст» ^{[19, с. 130 - 149]}.

Большая часть герцогства Варшавского была присоединена к России в 1815 г. по решению Венского конгресса. 15 ноября 1815 г. Александр I подписал «Конституционную хартию Царства Польского», в ст. 28 Титула II которой устанавливалось: «Все государственные дела по администрации, судебной и военной части без всяких изъятий производятся на польском языке». Однако после польского восстания 1830 – 1831 гг. польская конституция была отменена, а восстание 1863 – 1864 гг. привело к ликвидации автономии. Название «Царство Польское» постепенно заменялось названием «губернии Царства Польского» или «Привислинский край».

Ликвидация автономии отразилась на статусе русского и польского языков. В ст. VII «Высочайше утвержденных 29 февраля 1868 г. дополнительных Правилах к Положению 19 (31) декабря 1866 г. о губернском и уездном управлении в губерниях Царства Польского» говорилось: «Дела и переписка в губернских и уездных управлениях производится на русском языке». С 1875 г. государственные средние учебные заведения полностью переводятся на русский язык, частные – частично. Основанный в 1869 г. Варшавский университет был полностью русскоязычным.

Последовательно введение преподавания на русском языке и унификации программ обучения проводилась в правление Александра III, реализацией этой политики занимались И.В. Гурко, генерал-губернатор Привислинского края в 1883 – 1894 гг., и А.Л. Апухтина, попечитель Варшавского учебного округа в 1879 – 1897 гг. Суть языковой политики передал в своих мемуарах сын И.В. Гурко: все сословные и классовые интересы в «русской Польше» должны быть подчинены общей задаче – обеспечению мощи и процветания России в целом ^[5].

При реализации этого курса выявились пробелы в законодательстве, его недостаточное административное и финансовое обеспечение, возникли противоречия между И.В. Гурко и A.Л. Апухтиным ^[13]. В итоге, как констатировал в своих мемуарах генерал А.И. Деникин, поляк по матери и уроженец Варшавской губернии, во времена его обучения в реальном училище в 1880-е гг. проводилась «тяжелая, нелепая и обидная для поляков русификация» ^{[6, с. 12]}. Революция 1905 г. привела к восстановлению преподавания на польском и литовском языках в начальной школе.

Территория Прибалтики (Остзейские губернии) вошли в состав Российской империи по Ништадтскому мирному договору 1721 г. с условием выплаты Швеции 2 млн. ефимков компенсации. При присоединении Прибалтики Петром Великим был провозглашен принцип: «оставить ... все ... древние привилегии, вольности, права и преимущества» местного дворянства, бюргерства и духовенства. Система привилегий и сословного управления немецкого дворянства и бюргерства подтверждалась императорами до середины XIX в.

Только в 1867 г. русский язык стал обязательным для чиновников, находящихся на государственной службе. В 1885 г. все делопроизводство в Прибалтике было переведено на русский язык. В 1889 г. русский язык стал языком судопроизводства. В 1874 г. было введено обязательное изучение русского языка, но начальное образование производилось на немецком, эстонском и латышском языках. Был ликвидирован особый статус Дерптского университета, на немецком языке в нем продолжала преподаваться только теология.

Коренное население восточных регионов именовалось в российском законодательстве XIX в. «инородцами». Устав «Об управлении инородцев» 1822 г. определил их языковые права. В § 60 устанавливалось, что общероссийские законы должны быть им переведены и объявлены, а где возможно – «напечатаны на их языке, или на сходном с ним или на понятном для них». Указывалось на необходимость публикации «степных законов» на русском языке и одновременно на родных языках степных народов или на языках сходных с употребляемыми. Согласно § 69, для торговых инородцев допускалось ведение судо- и делопроизводства на татарском языке.

Потребность распространения русского языка среди «инородцев» обуславливалась необходимость укрепления государственного единства империи. Решение этой проблемы было связано с миссионерской деятельностью Русской православной церкви. Наиболее значительной вклад в православное просвещение «инородцев» внесло Братство св. Гурия, открывшееся в 1867 г. в Казани.

В основе деятельности Братства св. Гурия лежала педагогическая система Н.И. Ильминского, согласно которой основным орудием миссионеров должна была стать школа, основанная на начальном образовании «иноверцев» на их родном языке. Обучением на родном языке следовало сочетать с обучением русскому языку, ремеслам и ведению домашнего быта. С 1869 г. при Братстве св. Гурия действовала особая Переводческая комиссия для перевода и распространения христианских книг на языках народов Поволжья, а с 1876 г. и на языках аборигенов Сибири и Дальнего Востока.

Система Н.И. Ильминского легла в основу государственной политики просвещения «инороверцев». Министерство народного просвещения приняло «исходным пунктом своей работы опыт крещенотатарской школы», утвердив «Правила о мерах к образованию населяющих Россию инородцев» от 26 марта 1870 г. С 1871 г. Н.И. Ильминским и его последователи были заняты созданием письменности для татар, чувашей, марийцев, мордвы, удмуртов, казахов, алтайцев, изданием книг на их языках, организацией национальных учебных заведений ^[20].

В Сибири просвещением «инородцев» также занимались православные миссии, при которых действовали начальные школы. Обдорская миссия вела православное просвещение обдорских хантов, ненцев и энцев. В 30-х – 40-х гг. XIX в. миссионер Л. Вологодский составил азбуку языка хантов и «Остяцкий словарь». Его труды продолжил священник П.А. Попов. Подготовленный им «Остяцко-самоедский словарь» был признан Академией наук «драгоценным материалом для грамматики остяцкого и самоедского языков». С 1904 г. в Обдорской миссии действовала «Особая переводческая комиссия», которая подготовила переводы богослужебной и учебной литературы ^[15].

Алтайская миссия была открыта 29 августа 1830 г. «для обращения в христианство татар и калмыков» на Горном Алтае. Ее первый глава Макарий в совершенстве изучил алтайский язык, составил его алфавит, лексикон из 3000 слов. Во второй половине XIX в. в Алтайской миссии переводческая деятельность расширилась: в 1874 была открыта типография, в 1876 г. – переводческая комиссия, создавались алфавиты, буквари и грамматики для алтайцев, телеутов и шорцев ^[7].

В 1817 – 1826 гг. Российское Библейское общество перевело и опубликовало Священное Писание на бурят-монгольском языке. Выдающуюся роль в миссионерской деятельности среди бурят сыграл в середине XIX в. иркутский архиепископ Нил. Изучив бурятский язык, он вместе со своим крестным сыном (бывшим ламой Кыренского дацана) протоиереем Н. Доржиевым перевел на бурятский язык основные богослужебные книги. Первый алфавит якутского языка был составлен в 1820-х гг. священником Г. Поповым. Во второй половине XIX – начале XX вв. на якутский язык были переведены богослужебные книги, изданы его азбука и грамматика.

Присоединение Казахстана к Российской империи началось в XVIII в., но эффективный контроль над всей территорией Казахстана был установлен только в 1873 г. Во второй половине XIX в. усилиями русских просветителей была создана письменность для казахского языка, русско-казахские школы, начался прием казахов в Омский и Оренбургский кадетские корпуса. Эти начинания получили поддержку национальной элиты.

В 1867 г. к Российской империи был присоединен Туркестанский край. Началась работа над созданием алфавита киргизского языка. В 1871 г. Н.И. Ильминский в записке по поводу открытия учительской школы для «инородцев» Оренбургского края подчеркивал способность русского алфавита выразить своеобразие киргизской фонетики, возможность облегчения перехода к изучению киргизами русского языка, а также перспективу устранить сеявших в киргизских селениях антирусские настроения «татарских писцов и грамотеев». В последней четверти XIX в. российскими просветителями начинает издаваться учебная, учебно-методическая, справочная и художественная литература на киргизском языке ^{[25, 29]}.

Самодержавие и законотворчество

Вплоть до революции 1905 г. власть российского императора была неограниченной, что однако не означало ее деспотического характера. Российскими монархами была усвоена доктрина естественного права, которая оказывала значительное влияние на развитие законодательства. М.М. Сперанским писал об этом: «Законы общежительные не действительны, когда они противны законам естественным; они, по самому существу их не что иное должны быть, как приложение законов естественных, приложение, укрепленное действием верховной власти» ^{[24, с. 39 - 40]}.

Российские самодержцы самоограничивали свою власть правом на основе доктрин «полицейского» и «правового» государства. Английские и французские конституционные доктрины были хорошо известны в России. На основе частичной реализации конституционного проекта М.М. Сперанского «Уложение государственных законов» 1809 г. в правление Александра I была проведена реформа министерств и Государственного совета. В 60-х гг. XIX в. в России была воспринята немецкая доктрина «правового» государства, которая нашла отражение в судебной реформе Александра II.

Теория полицейского государства была сформулирована немцем Х. Вольфом, французом Н. Деламаром и другими европейскими учеными-камералистами XVII – XVIII вв. Согласно этой доктрине, «полицейское государство» выступало в роли «гувернанта» по отношению к обществу. Основываясь на принципах законности, легитимности власти и управления, оно было призвано обеспечить эффективный механизм исполнения юридических обязанностей подданными и защитить их права, закрепленные в законе.

Расцвет «полицейского государства» в России приходится на царствование Николая I. Современные исследования С.В. Кодана, С.В. Мироненко, Л.В. Выскочкова, И.В. Ружницкой и др. позволяют заключить, что при Николае I происходит укрепление правопорядка и развитие права в России. Деятельность секретных комитетов позволила сформулировать основополагающие идеи великих реформ Александра II. В 1830-х гг. была осуществлена хронологическая инкорпорация права в форме «Полного собрания законов» и его консолидация в форме «Свода законов». В 1845 г. появилось «Уложение о наказаниях уголовных и исправительных» – кодекс уголовного права ^{[9, 10, 23]}.

Доктрины «полицейского» и «правового» государства находятся в сложном диалектическом взаимодействии. В 30-х гг. XIX в. под влиянием опыта конституционного развития Англии и Франции немецкий профессор Р. фон Моль разработал доктрину юридического государства. В его понимании – это государство нового времени, задача которого заключается в обеспечении возможности отдельному индивиду и социальным группам наиболее полно реализовывать права и достигать разумные цели. Эта идея привела к постепенному отказу от термина «полицейское право» и замены его терминами «административное право» (Франция) или «учение о государственном управлении» (Германия). В России трансформация полицейского права в административное произошла в 1880-х гг. ^[1]

В конце XVIII – первой четверти XIX в. была проведена работа по консолидации «коренных законов» империи. Общая концепция построения и содержания Основных государственных законов 1832 г. была разработана М.М. Сперанским. Главным источником систематизации было российское законодательство. В ходе систематизации действующего законодательства II отделением Собственной е.и.в. канцелярии в 1826 – 1832 гг. были проведены работы по упорядочению 164 узаконений, в том числе 29 законодательных актов Петра Великого, 24 – Екатерины II, 64 – Александра I ^[4].

В конце 1832 г. Основные государственные законы в составе Свода законов Российской империи были отпечатаны. Предложение открыть ими Свод законов принадлежало Николаю I. 19 января 1833 г. Свод законов был представлен Государственному совету, а затем манифестом от 31 января 1833 г. санкционирован с введением в действие с 1 января 1835 г. Таким образом, стремления монархов XVIII – начала XIX вв. к легитимации и легальному оформлению их власти получили законодательное основание.

В ст. 1 Свода Законов Российской империи 1832 г. говорилось: «Император Всероссийский есть монарх самодержавный и неограниченный. Повиноваться верховной его власти не токмо за страх, но и за совесть Сам Бог повелевает». М.М. Сперанский, автор этого определения, давал ему следующее толкование: «Двумя словами, весьма многозначительными, выражается в наших законах полнота верховной власти: самодержавием и неограниченностью... Слово самодержавие имеет два разных смысла. Когда оно прилагается к государству, то оно означает независимость государства от всякой посторонней власти... Когда оно прилагается к особе государя, то оно означает соединение всех стихий державного права во всей полноте их, без всякого участия и разделения… Слово неограниченность власти означает то, что никакая другая власть на земле, власть правильная и законная, ни вне ни внутри империи, не может положить пределов верховной власти российского самодержца» ^{[24, с. 59, 61]}.

Таким образом, основные государственные законы юридически оформили всю полноту государственной власти императора. Ему принадлежало пра­во законодательной инициативы, издания узаконений, которые использовались как средство оформления и передачи «монаршей воли» подданным и способ распространения официальной идеологии посредством узаконений. Император был «высшим начальником» в системе государственного управления. Он мог принять любое решение административного характера. Монарху подчинялись все лица, находящиеся на государственной службе. В ли­це монарха проявлялось и определенное верховенство в судебных делах. Он имел также верховное право на расходование средств на содержание себя и двора без какого-либо отчета.

В XIX в. законодательство считалось материальным проявлением власти верховного управления императора – сферы государственной жизни, где он действует «непосредственно». Отсюда возникало смешение законодательных и административных актов императора. Формальных критериев для разделения законов и административных актов, исходящих от императора, не существовало. Усложнение вопросов, требующих нормативно-правового регулирования, поставило верховную власть в XIX в. перед необходимостью создания механизма и процедуры подготовки проектов узаконений и введения предварительного рассмотрения законопроектов.

При учреждении Государственного совета в 1810 г. была предпринята попытка введения формального признака закона. Под законом предполагалось понимать правовые акты, рассмотренные в Государственном совете и подписание царем. Но на практике в XIX в. издавалось немало законодательных актов, где не было ни одного из этих признаков либо отсутствовал один из них. С Государственным советом в сфере законосовещательной деятельности конкурировали другие государственные органы – Собственная е.и.в. канцелярия, Сенат, Синод, с 1861 г. – Совет министров.

Отмена крепостного права в 1861 г. и развитие буржуазных отношений привели к появлению требований «власти закона» и «общественного представительства в законодательной сфере». Эти требования отразились на развитии законодательства. Мнением департамента законов Государственного совета «О переработке Свода законов Российской империи кодификационным отделом при Государственном совете», утвержденным императором 5 ноября 1885 г., было пояснено, что законом является не всякое повеление монарха, а лишь то, которое прошло определенный порядок принятия. Например, законами признавались только именные указы «за собственноручным подписанием» монарха и утвержденные им мнения Государственного совета.

Практику законотворчества и язык законодательства Российской империи XIX в. достаточно точно описал М.Л. Магницким. Согласно его определению, «законы наши суть веления державной власти, в разных видах издаваемыя». Проводя их классификацию по юридической силе, он выделяет «законы ... общие или местные, либо частные или временные», уточняя, что «законы общие ... могут быть коренные». Он называет их «предметом словесности государственной», которая включает «единственно акты, непосредственно от лица державнаго исходящие», т.е. манифесты, именные указы, рескрипты и грамоты ^{[16, с. 26, 100]}.

Манифестами во всенародное известие объявлялось о воцарении и миропомазании самодержца, рождениях, браках и смертях членов императорской фамилии, о введении льгот и привилегий сословиям, акты помилования, начало военных действий и заключение мира, о узаконении нового «коренного или основного закона», устава, уложения. Язык манифестов, «глаголющей о каком-либо непременно великом предмете во услышание обширнейшей империи, должен быть ... разборчив красив, силен и краток» ^{[16, с. 101]}.

Именные указы давались высшим и центральным государственным органам и должностным лицам по их докладам и мнениям. Рескрипт – это «указ императора, обращенный к какому-либо лицу, в виде письма» ^{[16, c. 114]}. Грамотами жаловались или подтверждались различным сословиям и областям права и привилегии, а также графское и княжеское достоинство отдельным лицам.

М.Л. Магницкий различал законы, которые непосредственно исходят от монарха; законы, принятые в форме резолюции монарха на докладе или мнении государственного органа или должностного лица. Он достаточно подробно описывает языковые правила подготовки законопроекта и стадии его подготовки (поручение монарха подготовить законопроект; сбор «первоначальных сведений» и подготовка справок; написание законопроекта и записки с обоснованием необходимости изменений в законодательстве; обсуждение в государственном органе; представление доклада на утверждение монарха) ^{[16, с. 28 - 51]}.

Законопроект представляется на утверждение монарху вместе с докладом. М.Л. Магницкий формулирует требования к законопроекту: «Закон есть выражение державной воли на охранение общественнаго порядка, к общему сведению и исполнению издаваемое. По сему естественно, что воля сия должна быть изъяснена: а) с достоинством; b) с ясностию, дабы каждый мог понять закон; с) кратко, дабы легко было его упомнить; d) определительно, дабы не могла она подвергаться кривому толку недоразумения или злонамеренности» ^{[16, с. 44 - 45]}.

Он приводит пример, когда в Министерстве внутренних дел к докладу императору «дел скопилось необыкновенно много, по стечению разных чрезвычайных обстоятельстве». По ним требовалось подготовить до 400 записок. В этом случае была составлена одна обширная докладная записка, разделенная по тематическому критерию на статьи. Статья включала вопрос, который требовалось разрешить, выписку из законов по нему и предлагаемое решение. В результате «сей методой доклада в один или два часа разрешено такое множество дел, не терпевших отлагательства, что одно исполнение повелений заняло на несколько недель все департаменты Министерства» ^{[16, с. 77 - 78]}.

М.Л. Магницкий указывает на требования к отдельным разновидностям нормативно-правовых актов. Например, уложения, учреждения, уставы и положения в связи с обширностью их текста должны быть разделены на части, главы, отделения, статьи и параграфы; «слог сего рода законов должен быть повсюду равен, т.е. единообразен... дабы малейшая смесь высокаго с низким, или перемена тона повелительнаго на истолковательный, либо убеждающий, не нарушили достоинства, закону свойственнаго». Инструкции и наставления должны иметь «вступление, и по изложении положительных предписаний, приличное заключение, в котором в разнообразных выражениях обыкновенно изъявляется доверие повелевающаго к точному исполнению изъясненной им во­ли». Слог манифестов «при краткости и простоте законодательнаго, должен отличаться от него некоторою степенью важности, свойственной такому акту» ^{[16, с. 46 - 51]}.

Под влиянием революции 1905 г. была проведена конституционная реформа: создана новая редакция Основных государственных законов Российской империи от 23 апреля 1906 г.; на основе «Учреждения Государственной думы» от 20 февраля 1906 г. создан высший представительный орган с законодательными полномочиями – Государственная дума; реформа Государственного Совета фактически превратила его в верхнюю палату парламента. Термин «конституция» применительно к новой редакции Основных законов стал использоваться в курсах по государственному праву и статьях либеральных государствоведов В.М. Гессена, Н.И. Лазаревского и др. В то же время Основные законы подвергались партийной критике, что в дальнейшем послужило основанием для многих исследователей считать их «мнимой конституцией» («лжеконституцией»).

В ст. 4 Основных законов существо императорской власти определялось следующим образом: «Императору Всероссийскому принадлежит верховная самодержавная власть. Повиноваться власти его, не только за страх, но и за совесть, сам Бог повелевает». Иными словами из характеристики сущности императорской власти исчез эпитет «неограниченный». Свою законодательную власть император должен был осуществлять «в единении с Государственным советом и Государственной думой». Эта норма закрепила формальные признаки закона. В ст. 11, 14 – 16, 18 – 21, 65, 96 – 97 были оговорены предметы, по которым монарх мог издавать указы. В ст. 11 говорилось о том, что именные указы издаются «в соответствии с законами». Эти нормы способствовали отграничению законов от подзаконных нормативно-правовых актов и установлению иерархических связей между ними по их юридической силе. Информацию о принадлежности акта к группе законов содержали его реквизиты (указание органа, от которого нормативный акт исходит, дата принятия, форма акта, подписи уполномоченных субъектов).

«Наказ Государственной Думы» определил характер ее законотворческой процедуры, которая стала рассматриваться как необходимое условие рациональных законодательных решений. Под влиянием научных исследований в сфере законодательной техники особым совещанием из старших чинов Государственной Канцелярии и Канцелярии Государственной Думы в 1913 г. были приняты «Правила изложения законопроектов». Структурирование текстов нормативных правовых актов существенно изменилось: заглавий актов отличались большим лаконизмом, оформление постановляющей части унифицировано, использование примечаний к статьям и приложений ограничено ^{[30, с. 152 - 154]}. Работа Редакционной комиссии Государственной Думы, использование в практике депутатов «Правил изложения законопроектов» способствовали единообразному языковому и стилистическому оформлению законодательных актов, постепенному преодолению их основных недостатков – казуальности, многословности и неточности выражений ^{[11, с. 104 - 109]}.

Министерская реформа и язык администрации

Учреждение министерств произошло на основании Манифеста от 8 сентября 1802 г., когда были созданы восемь министерств: военных сухопутных сил, военных морских сил, иностранных дел, юстиции, внутренних дел, финансов, коммерции и народного просвещения. Помимо новых министерств, Манифест определил положение двух других учреждений государственного управления, существовавших прежде, – «ведомства» Государственного казначея и Экспедиции о государственных доходах. При этом в системе центральных органов установился смешанный коллежско-министерский порядок управления ^{[17, 21, 22]}.

В 1810 – 1811 гг. была проведена министерская реформа, нормативной основой которой стали Манифест «О разделении государственных дел на особые управления, с означением предметов каждому управлению принадлежащих» от 25 июля 1810 г.; «Высочайше утвержденное разделение государственных дел по министерствам» от 17 августа 1810 г. и «Общее учреждение министерств» от 25 июня 1811 г.

Манифест от 25 июля 1810 г. разделил все государственные дела «в порядке исполнительном» на пять «главных частей», каждой из которых соответствовало министерство или группа министерств и других ведомств: 1) внешние сношения (Министерство иностранных дел); 2) устройство внешней безопасности (Министерство военное и Министерство морское); 3) государственная экономия (Министерство внутренних дел; Министерство народного просвещения; Министерство финансов; Государственное казначейство; Ревизия государственных счетов; Главное управление путей сообщения); 4) устройство суда гражданского и уголовного (Министерство юстиции) и 5) устройство внутренней безопасности (Министерство полиции).

В последующем система министерств и ведомств развивалась. Образованные в 1802 г. Министерство военно-сухопутных сил и Министерство морских сил с 1815 г. стали называться Военным и Морским министерствами соответственно. Министерство полиции просуществовало с 1810 по 1819 г., когда было упразднено с передачей его функций Министерству внутренних дел. В 1837 г. было образовано Министерство государственных имуществ. В 1865 г. – Министерство путей сообщения. В 1905 г. – Министерство торговли и промышленности. В 1915 г. – Министерство земледелия ^[32].

Правовыми актами министерств и ведомств были административные распоряжения. Согласно «Учреждению министерств» 1802 г., они не могли конкретизировать и дополнять законов, почему министру необходимо было испрашивать решение императора даже в маловажных случаях. «Общим учреждением министерств» 1811 г. министрам была предоставлена значительная самостоятельность в принятии решений. В его § 211 министрам предоставлялись право и обязанность «разрешать силою существующих законов всех затруднений и сомнений, возникающих в администрации при исполнении законов и распоряжений». В § 258 указывалось, что «предписания министра могут быть двух родов: в одних объявляются именные Высочайшие повеления, в других – министр действует собственною его властию».

По справедливому мнению И.В. Михеевнй, это создало основы для появления министерского нормотворчества, которое отличалось развивающим характером и использовало такие виды правотворческой деятельности, как детализация, конкретизация и дополнение. Таким образом, административные распоряжения министерств могли являться и подзаконным нормативно-правовым актом, и собственно административным актом. Кроме того, министерства в XIX – начале XX вв. обладали правом законодательной инициативы и в обязательном порядке участвовали в обсуждении подготовленных ими законопроектов ^[17].

Министерская реформа привела к установлению единообразия производства дел во всех ведомствах. «Общее учреждение министерств» 1811 г. содержало приложение «Формы письмоводства», которым вводились единые формы делопроизводственных документов. Начиная с законов 1810 – 1811 гг. именования документов были высочайше утверждены. В министерской канцелярии сверху вниз шли предписания министра, а снизу вверх – отзывы департамента. Делопроизводство в министерствах делилось на следующие стадии: «1) порядок вступления дел; 2) взаимные сношения разных лиц; 3) отправление дел; 4) ревизию; 5) отчеты».

В языке министерского делопроизводства М.Л. Магницкий выделял, прежде всего «слог полицейский», который «принадлежит к одному Министерству внутренних дел и высшим под ним губернским начальствам». Это ведомство «отличается от прочих министерств гражданских быстротою и краткостию обряда, по свойству части исполнительной». На резолюцию министра поступают докладные записки, справки и мнения департаментов. Они должны быть составлены «сколь можно кратко, представляя одно существо дела, в порядке изложенное». О их языке М.Л. Магницкий пишет: «В слоге сего рода бумаг должно старательно избегать всякаго притязания на литераторство. Важность деловаго изложения требует языка чистаго, выражающаго с точностью и должною определительностью свой предмет, и не терпит ни малейшей затеи и прикрас» ^{[16, с. 71 - 72, 75]}.

Особого слога изложения требуют мнения о обеспечении населения продовольствием, здравоохранения и общественной безопасности. В этих документах открывается «обширное поле сведениям и дарованию редактора, и дают полную свободу перу его. Сведения историческия, начала экономии политической, наук естественных, соображения политическия, торговыя и воинския, со всем разнообразием слога, им свойственнаго, все права и выгоды разсуждения ученаго и часто приличныя движения красноречия, в его расположении» ^{[16, с. 75 - 76]}.

Наконец, М.Л. Магницкий характеризует отчеты Министерства внутренних дел, которые «требуют благородной красоты в изложении с простотою и скромностью разсказа» для «характеристики разнообразие произшествий в странах и климатах противуположных, пятидесятью народами обитаемых; движение населения, переселений, хлебопашества, скотоводства, виноделия, внут­ренней торговли и промышленности» Российской империи ^{[16, с. 76]}.

Язык документов Министерства финансов, по замечанию М.Л. Магницкого, «подходит под правила гражданскаго слога вообще», но имеет «по части Счетной имеет свои особенныя формы», «по части ... горной и монетной остается в положении иностранной примеси языка техническаго». При учреждении Министерства финансов «вместе с системою кредитных установлений, со введением смет и отчетов... возникла необходимость составить русский язык финансовый». Эта задача была разрешена благодаря деятельности министра гра­фа Гурьева: «...счастливый выбор лю­дей, по сей части употребленных мало по малу составили наш деловый финан­совый язык, объемлющий все предметы, государственнаго кредита, чуждый слов чужеземных и до превосходной ловкости достигший во всех самых тонких оттенках финансовых предметов» ^{[16, с. 79, 80 - 81]}.

О языке дипломатии М.Л. Магницкий пишет: «Слог дипломатический есть, так ска­зать, разговорный язык государств, принимаемых за лица нравственныя. Cиe определение достаточно показывает, что принадлежности его должны быть: ясность, точность, достоинство и утонченность оборотов». Документацию Министерства иностранных дел он делит на три разряда: (1) трактаты, сделки и договоры; (2) официальные ноты, ноты словесные, декларации, манифесты, кабинетные письма, официальные и доверенные записки; (3) «так сказать домашния сношения дипломации: инструкции, депеши, донесения, извлечения, выписки, обзоры, словом все те бумаги, кои остаются тайными» ^{[16, с. 86 - 87]}.

Документы первых двух разрядов «требуют ясности и достоинства, соразмернаго говорящему лицу (собирательному и нравственному)». М.Л. Магницкий отмечает, что язык дипломатии складывался исторически. Например, «трактаты, конвенции и прочие акты сего рода наполняются выражениями, так сказать, техническими, коих употребление как бы освящено дипломатическим преданием». Кабинетные письма, которые содержали поздравления со вступлением на престол или соболезнования в связи со смертью монарха, он называет «некоторым родом словесной геральдики». При этом Магницкий оговаривается, что «неясность и неопределительность сделок дипломатических давали нередко честолюбию достаточные предлоги к пролитию целых рек крови. Наконец, недостаток в Декларациях и Манифестах не раз доставлял выгоды злоумышленности и ослаблял самыя твердыя намерения» ^{[16, с. 88 - 91]}.

В отличие от М.Л. Магницкого, большинство современников не идеализировали организации делопроизводства и административного языка в государственном управлении. Так, К.С. Веселовский вспоминал: «...начальство требовало, чтобы изложение было литературно вылощено, выглажено, чтобы от него не пахло прежним канцелярским пошибом, причем на выточенность изложения обращалось иногда больше внимания, чем на сущность дела. Ко всему этому присоединялось еще требование, чтобы бумага была известным образом каллиграфирована, на листах определенного формата» ^{[2, с. 31]}.

Язык суда и судопроизводства

Судопроизводство в России первой половины XIX в. было письменным и тайным. При защите интересов сторон в судопроизводстве большую роль играли бывшие канцелярские служители-«стряпчие». В помощь им создавались руководства по делопроизводству, наиболее популярными из которых были «Всеобщий стряпчий или поверенный» И. Моркова (выдержавшим с 1810 по 1821 г. шесть изданий) и «Полный всеобщий стряпчий» С. Ушакова (1820, 1822).

М.Л. Магницкого, давая комментарии по составлению документов судопроизводства, взывал к гражданским чувствам судей и защитников: «...хотя круг сего красноречия не столько у нас обширен, как в тех государствах, где предметы суда гражданского и уго­ловного предоставлены сведению публики, но он имеет свою великость и цель равно благородную. Защита прав, чести и личной безопасности гражданина; ограда утесненной вдовы и сирот беззащитных, без похвал многочисленных слушателей, без обнародывания в повременных изданиях, тем благороднее, чем более бескорыстны». Он советовал защитникам выявлять противоречия в обвинении, «правильно и ясно» излагать свои аргументы, осторожно использовать «доводы нравственные» ^{[16, с. 52 - 55]}.

Важным рубежом в реформе языка процессуального права стала судебная реформа 1864 г. Разработка ее проектов велась с 1857 г. В 1862 г., на заключительном этапе подготовки окончательной редакции законов реформы была создана комиссия под председательством государственного секретаря В.П. Буткова. В комиссию вошли: почетный член Академии наук К.П. Победоносцев, профессора русского права А.И. Вицын и Н.В. Калачов, сенаторы М.Н. Любощинский и А.Е. Матюнин, статс-секретари Государственного совета С.М. Жуковский, С.И. Зарудный и другие известные юристы ^{[3, 18]}.

Особое внимание комиссия уделяла юридическому анализу проектов Судебных уставов для устранения ошибок, которые могли возникнуть из-за некорректного изложения нормативно-правовых положений, для чего была выработана особая процедура. Министр юстиции Д.Н. Замятнин, обращавший на язык изложения новых актов особе внимание, все замечания по словесным формулировкам текста проектов уставов снабжал указанием на конкретные трудности, которые могли произойти вследствие нечеткого или неясного формулирования содержания статей ^[12].

Эта работа отразилась в ясности и четкости Судебных уставов, подписанных Александром II 20 ноября 1864 г. Первый из них – Учреждение судебных установлений – регулировал основы судоустройства. Согласно его ст. 1, «власть судебная принадлежит: мировым судьям, съездам мировых судей, окружным судам, судебным палатам и Правительствующему Сенату – в качестве верховного кассационного суда». Для рассмотрения уголовных дел в окружных судах вводился институт присяжных заседателей.

Судебные органы были основаны на началах различения судов общих и мировых; установлении однократного пересмотра дела по существу в апелляционном порядке; различии апелляционного рассмотрения дела от кассационного надзора за правильностью судебных решений. Отменялся сословный принцип построения судебной системы и вводился всесословный суд. Суд отделялся от администрации и основывался на принципах независимости и несменяемости судей. Судебная реформа 1864 г. привела к реорганизации прокуратуры, учреждению институтов судебных следователей, «присяжных поверенных» (адвокатуры) и нотариусов.

Устав гражданского судопроизводства 1864 г. устанавливал исковое судопроизводство, сущность которого состояла в проверке судами правомерности юридических требований, заявляемых одними лицами по отношению к другим. Основными началами гражданского процесса являлись: «всякий спор о праве гражданском подлежит разрешению судебных установлений»; состязательность и равноправность сторон в процессе; устность и гласность судопроизводства.

Устав уголовного судопроизводства 1864 г. закрепил отделение уголовного процесса от гражданского и демократические принципы уголовного процесса: только судебного порядка уголовного преследования; принцип отделения суда от администрации; принцип презумпции невиновности; принцип устности и публичности рассмотрения дел; принцип состязательности при рассмотрении дела судом. В уголовном процессе выделялось несколько стадий: дознания, предварительного следствия, судебного следствия, приговора суда и его исполнения.

Судебные уставы 1864 г. привели к закреплению права на защиту и становлению института «присяжных поверенных» (адвокатуры). Одним из квалификационных требований к ним было высшее юридическое образование. Последнее требование было направлено на искоренение участия в суде т.н. «ходатаев» или «фризовых шинелей». На практике это привело к разделению адвокатуры на «присяжную» и частную («подпольную» или «серую»).

Принцип устности и гласности судебного процесса обусловили становление судебного ораторского искусства, оказавшего весьма благотворное влияние на юридический язык в целом. Выступления таких адвокатов, как В.Д. Спасович, Ф.Н. Плевако, А.И. Урусов, Н.П. Карабчевский и др., отличались продуманными формулировками, глубоким внутренним содержанием, оказывали просветительское воздействие. В начале XX в. предполагалось даже создать Музей адвокатуры и архив судебных речей адвокатов. В последующем судебное красноречие русских адвокатов стало предметом специальных исследований ^[27].

Заключение

Правовая политика Российской империи в сфере языковых отношений была направлена на укрепление государственных позиций русского языка, что соответствовало учениям эпохи Романтизма о значении языка в консолидации нации. Но при этом в России с уважением относились к родным языкам населявших ее народов. В Великом княжестве Финляндском шведский, финский и русский языки были государственными. В Царстве Польском до середины XIX в. польский язык сохранял положение государственного. В Остзейских губерниях использовались русский, немецкий, эстонский и латышский языки. Родные языки восточных «инородцев» использовались в местном самоуправлении и суде. В Российской империи была проведена большая работа по созданию письменности народов Востока и развитию у них школьного образования.

Юридический язык как ядро государственного языка в Российской империи XIX в. представлял собой уже целый правовой институт с научно разработанной языковой базой. Требования к юридическому языку вошли в один из разделов юридического знания – юридической техники. Происходило формирование требований к языку нормативно-правовых актов, что отражалось на процессе законотворчества.

Министерский язык делопроизводства XIX в. пришел на смену коллежскому языку XVIII в. Возник по-существу новый канцелярский язык, распространивший свое влияние далеко за пределы столиц и подвергнувший унификации региональные диалектные особенности. Судебная реформа 1864 г., закрепившая принципы состязательности, устности и гласности судебного процесса, привела к становлению судебного ораторского искусства, которое благотворно сказалось на развитии юридической техники и языка.