Социальные аспекты религиозных и атеистических представлений о смерти

Смерть всегда проявляет себя двояко, что отражается на общественной жизни людей. Останавливая процесс активной преобразовательной деятельности, она выполняет разрушительную функцию в отношении привычного взаимодействия и схем мышления; заставляет поступать, думать, чувствовать иначе, чем обычно. Являясь естественным элементом общественной жизни, смерть связана с социальными правилами и нормами, которые детерминируют наше отношение к телу и душе умершего, предусматривают особые ритуалы погребения, контролируют траурную процессию и разнообразную социальную практику, прямо или косвенно связанную со смертью.

Социальные представления о смерти включают в себя традиции, правила и нормы «общения со смертью», которые определяют способы идентификации и интерпретации символов и образов смерти. Религиозные и атеистические представления как часть более общих социальных представлений позволяют осуществлять деятельность по идентификации и интерпретации, отвечая на два вопроса: «Что есть смерть?» и «Как с ней быть?».

Социальные представления делают процесс жизни людей в обществе осмысленным по отношению к смерти, в то время как смерть позволяет осознавать саму жизнь и бытие-в-мире. Отвечая на два поставленных вопроса, они наполняют само содержание понятия смерти, продуцируют особую систему действий, которые сопровождают событие смерти.

Религиозные представления разделяются людьми, которые осознают свою связь с какой-либо религией или культом. Большинство верующих относят себя к определенной конфессии, принимают те или иные догматы. Соответственно, атеистические представления объединяют людей, которые противопоставляют себя любой теистической доктрине, прямо или косвенно заявляя об этом. Атеисты в большей степени выступают за секуляризацию социального пространства.

Э. Флю разделяет атеизм на позитивный (сильный), при котором существования божества и сверхъестественного вмешательства исключается полностью, и негативный (слабый), выражающий неуверенность в наличии таковых ^[1]. В качестве примера «сильного атеизма» мы можем привести радикальное свободомыслие, которое выражает открытое противопоставление теистическим взглядам, но преследует цели просвещения и не проявляет невротического стремления к простому отрицанию. К «слабому атеизму» мы относим скептицизм и агностицизм, выражающий сомнение, неуверенность или вовсе отказ от позиции.

Содержание религиозных представлений о смерти

С феноменологической точки зрения, религиозные представления имеют очевидное социальное происхождение. Генеалогия мифологических и религиозных символов и образов имеет неразрывную связь с «социальным инициатором» в лице жрецов. Жречество – это особая социальная группа, формирующая духовный запрос, а также средства для его удовлетворения. Жрецы указывают на наказание за отход от духовных ценностей и приобретение блаженства при выборе верного пути.

Неслучайно восточные деспотии в большей степени обосновывали свою политическую власть в рамках определенной религии. Е. Б. Рашковский вводит специальный термин «традиционное священновластие». Данный термин позволяет определить специфику восточного деспотизма, при котором власть с помощью силовых, информационно-культурных, сакральных мер выстраивает здание политико-общественной жизни ^{[2, с. 202]}. По сути, это означает полное сращивание политической и религиозной структуры, где политика представляет интересы религии, которая, в свою очередь, обосновывает существующий политико-общественный строй.

Жрецы с момента появления первых культов подчиняют себе смерть. Отправление различных ритуалов не может проходить без них. Общество начинает зависеть от жрецов как влиятельной социальной группы, поскольку именно они предоставляют объяснение смерти, определяют ее роль в социальном пространстве.

Первый объект нашего внимания, позволяющий проследить особое место жрецов в формировании социальных представлений о смерти – это индуизм. Данная религия имеет массовое распространение по всей территории Индии. В социальной структуре индийского общества брахманы занимают привилегированное положение. Именно за этой социальной группой закреплены жреческие функции.

Реинкарнация и карма – это ключевые понятия для понимания значения смерти в культуре Индии. Данные понятия формируют смысловое ядро религиозных текстов, накладывая отпечаток на пространство социального взаимодействия. Они объясняют кастовое социальное устройство Индии и обосновывают существующее социальное неравенство как норму, наличие «высших» и «низших». Живя праведно, люди могут вырваться из круговорота бесконечных перевоплощений – сансары. Здесь мы можем сделать вывод, что представления о смерти связаны с социальной структурой. В обществе закрепляется неравенство как должный порядок вещей, который невозможно преодолеть.

В «Упанишадах» смерть соотносится с проблемой обретения бессмертия. Человек проходит через смерть в незнании и обретает бессмертие с помощью знания, смерть есть уничтожение с последующим проявлением, благодаря которому возможно бессмертие. Хотя само проявление в жизни, как и тяга к знанию являются отягощающим в посмертном бытии ^{[3, с. 172]}. За этой диалектикой, по сути, стоит социальная идея неравенства. Человек, который не может претендовать на достойную его социальному вкладу долю общественного богатства, должен утешать себя возможностью приобретения посмертных благ более ценных, чем любые земные.

В «Бхагавадгите» о смерти говорится преимущественно в контексте её преодоления, то есть концепт смерти разработан в связи с реинкарнацией и кармой. Цель жизни состоит в том, чтобы разорвать цепь смертей и рождения, достигнув состояния покоя. Это возможно путем непривязанности ко всему, что было и будет, а также незаинтересованности в результате действия – для следования своей дхарме ^{[4, с. 21]}.

Смерть здесь представляет собой не более чем «фигуру речи», абстрактную ступень, ведущую к праисточнику жизни. В этом праисточнике сама жизнь выступает в модусе подлинности, но только после смерти. Как родовые муки предшествуют рождению, так смерть открывает новую возможность быть.

Вопрос в данном случае касается того, почему эта возможность не способна появиться непосредственно в «пока-существовании»? Ответ кроется, на наш взгляд, в области социального. Религиозные представления тесно связаны с социально-политическими условиями. Правитель (субъект власти), нуждаясь в поддержании существующего распределения ресурсов, готов в большей степени решать вопросы морали, чем экономики. Государство, которое не способно дать гарантии по удовлетворению потребностей людей, в частности по обеспечению их безопасности, начинает возлагать надежды на духовный поиск, который имеет форму социального компромисса. Помимо этого, социальная структура такого общества начинает жестко фиксироваться, традиция практически не дает прорваться новации. Сами возможности, которые приоткрывают новации, начинают пугать и ассоциироваться со злом и новыми лишениями. Чем выше страх смерти, тем интенсивней желание свести смерть к абстрактной ступени, предваряющей новую возможность и восстановление. Один из таких способов – ритуализация смерти.

Связь между смертью, социальной структурой и неравенством мы можем обнаружить не только на Востоке. Древняя Греция испытала на себе сильное влияние Востока. С Пифагора начинается активное сближение восточного и западного. Если мы рассматриваем область посмертного бытия, то идея реинкарнации имеет восточное происхождение и отчасти прижилась на греческой почве, но все же не имела массового распространения. Идея реинкарнация на Западе являлась элементом скорее элитарного сознания, в то время как на Востоке, в ареале распространения индуизма, он был укоренён в массовом сознании. Во многом именно сочетание элитарного и массового определяло специфику восточного и западного отношения к смерти.

Платон также испытал влияние восточной мысли. Социальная структура «идеального государства» слабо подвержена изменениям и лишена гибкости. Это тоталитарное государство, в котором свобода человека не находится в его собственных руках; государство полностью подчиняет его своим интересам. Новации почти невозможны. Поэты изгоняются из такого государства не только по причине плохого влияния на чувственность людей, но и по социальной причине, смысл которой – в установлении власти традиции. Во главе государства стоят философы, которые помимо правительственных, выполняют и жреческие функции.

Учение о душе у Платона имеет своё социальное измерение. В диалоге «Федон» говорится о том, что прежде чем обрести бессмертное существование, человеку необходимо прожить ряд жизней, от успешности которых будет зависеть его каждая последующая форма существования. Платон обозначает следующую социально-статусную иерархию душ, перечисляемых по убыванию в них мудрости: философ, царь, государственный деятель, врач, прорицатель, поэт, ремесленник, софист, тиран. Соответственно тот, кто проживет жизнь достойную и справедливую, приобретает лучшую долю ^{[5, с. 157–158]}. Такая система если не целенаправленно, то по своему содержанию призвана оправдывать существующую социальную несправедливость.

Если для Платона способ, благодаря которому человек обретает бессмертие, – это философия и жизнь в соответствии с добродетелью, то для индусов – это познание священных текстов и ведение образа жизни в соответствии с установлениями дхармы (религиозного закона). В обоих случаях мы имеем дело с религиозным представлением о смерти, поскольку смерть преодолевается, наделяя человеческую душу бессмертием и формируя религиозную эсхатологию с одной стороны, жесткую социальную структуру – с другой.

Под религиозной эсхатологией мы понимаем совокупность воззрений относительно конечной судьбы мира (универсальная эсхатология) и посмертном существовании души (индивидуальная эсхатология). Эсхатология как продукт религиозного сознания связан с ритуальной практикой. Так, самым распространенным способом погребения в Индии является кремация (сожжение на ритуальном костре). Огонь символизирует освобождение от тела и полет души на небо.

Социальная интерпретация универсальной эсхатологии лежит в плоскости социальных катаклизмов, в периоды которых и обостряется «эсхатологическое чувство». По мнению Н.А. Бердяева, конец исторической эпохи и разрушение привычного социального строя люди часто переживают как «конец мира» ^{[6, с. 6]}. В периоды войн эсхатология становится и вовсе реалистичной, её доказательства располагаются уже не в религиозных книгах, а в живой действительности, которая поражает числом бессмысленных жертв истории.

Эсхатология тесно связана с разрывом во времени, который переживает каждый человек. Индивидуальное время отмечает предел жизни отдельного человека, социальное время – социального устройства жизни, биологическое время – живой системы в планетарном масштабе. Неприятие конца индивидуального времени усиливает зависимость от эсхатологии. И. Кант приводит пример со стариками, которые жалуются на то, что природа стареет вместе с ними, а ее силы все больше истощаются. Смертоносные процессы в природе (биологическое время) сопровождаются нравственным упадком в обществе (социальное время). Старики отчаянно пытаются убедить себя и других в реальности эсхатологии, чтобы не было так жалко расставаться с миром, который благополучно продолжит существовать и без них ^{[7, с. 96]}.

Индивидуальная эсхатология христиан предполагает рай, ад и чистилище. Последнее получило развитие в католичестве и затем отброшено протестантами. Хотя в Священном писании о чистилище мы не находим ни слова, учение о нем получило широкое распространение в массах и, как выяснилось позднее, имело большой экономический потенциал. Всплывающие скандалы с индульгенциями послужили одной из причин раскола в рядах церкви.

В православии аналогом чистилища можно считать мытарства – препятствия для души в посмертном бытии. Наиболее известен рассказ о мытарствах преподобной Феодоры Цареградской. В нем перечисляются 20 испытаний, через которые проходит душа после смерти ^[8]. Но в Библии есть прямой ответ на то, что ждет душу после смерти. «И как человекам положено однажды умереть, а потом суд» (Евр. 9:27). Как мы видим, ни о каких промежуточных этапах не сообщается.

Чистилище и мытарства имеют проекции в социальную жизнь, которые и послужили причиной для самого возникновения «промежуточного этапа». Такой этап позволяет надеяться на то, что живые будут молиться о благополучии мертвых. Для того чтобы это осуществить необходимы монастыри, в которых будут служить мессы и сами священники. Жречество как социальная группа, таким образом, обосновывает себя и свою роль в обществе.

Фатальность посмертной судьбы заменяется человеческим усилием по преодолению трудностей на небесах, что оправдывает существование института посредников в виде священников, близких родственников. Если благорасположение Бога нельзя приобрести (благодать дана единожды и не всем) и легко потерять своими поступками в жизни, то на что надеяться неисправимым грешникам, которых большинство? Фатум, эсхатологический пессимизм, невозможность человеческого усилия по самостроительству судьбы парализуют всякую активность, зреют сомнения в самой вере.

С другой стороны, эсхатологический оптимизм Оригена был признан еретическим небезосновательно. Суть его апокатастасиса (учения о всеобщем спасении, непринятого церковью) заключается в возвращении всех живых существ, включая Дьявола, на этап предсуществования. В этом и заключается «великое восстановление». После разрушения этого мира будут и другие миры, как и перед тем как существовал этот мир, были иные миры ^{[9, c. 316]}. Такой оптимистический подход вообще не предполагает особую необходимость в вере. Следовательно, не нужны ни институты-посредники (церкви), ни сами посредники (священники).

В средневековой Европе была распространена практика, при которой богатые должны были отдавать деньги нищим, чтобы заслужить расположение высших сил. «Как трудно имеющим богатство войти в Царствие Божие!» (Лк 18:24). Бедные находятся ближе к Богу. Тяжесть их жизни компенсируется покоем и блаженством в мире мертвых. Утешение –вместо попыток искоренить социальное неравенство и установления институтов, позволяющих общественной системе минимизировать социальные издержки. Люди нуждались в гарантиях, которые они не могли получить от общества. Возможности для социальной мобильности минимальны. Социальная структура жестко дифференцирована и закреплена.

Социальные представления о смерти определяют нашу жизнь, наше отношение и возможности проявления свободы. Религия в большей степени способствует укреплению традиции, и все же сами религии имеют разное содержание, следовательно, и влияние на социальное пространство. Греческая демократия, с постоянным реформированием социального пространства, располагала большими возможностями для проявления свободы, чем социально-политические устройства стран Востока, во главе которых ставилась традиция. Согласно Г. Гегелю, Древняя Греция знаменует собой расцвет свободы, хотя свободны лишь некоторые. В отличие от стран Востока, в которых свободен лишь один – деспот ^{[10, с. 147]}. Поэтому на Востоке глава государства был помазанником верховного божества и обладал практически безграничной властью, неся свою ответственность напрямую перед богами.

Традиционные религии Греции и Рима, по утверждению Б. Рассела, соответствовали чаяниям людей, привязанных к земной жизни и желающие искать счастье на земле. Азия, располагающая большим опытом переживания отчаяния, рассматривала потусторонний мир как противоядие жизни, полной разочарования и боли ^{[11, с. 297]}.Христианство интересно тем, что впитало в себя элементы западного и восточного. Эти антагонистические элементы определяли затем судьбу всей мировой цивилизации.

Несмотря на отличия в культурных традициях разных народов, расположенных как на Западе, так и на Востоке, у них имеются схожие элементы в отношении к смерти. Часто фигурирует ритуал, не позволяющий смерти (мертвому) вернуться обратно в дом умершего. У славян был обычай выносить мертвого через окно или специальное отверстие. В Индии к большим пальцам ног умершего привязывали пучки веточек.

Общая концепция смерти в религиозных представлениях отмечена той особенностью, что душе придается телесность, чтобы смерть стала проявленной в мире. Представление о «заразности» смерти (например, возможность мертвого прийти за живыми) – следствие страха смерти. Он же является важным мотивом для погребальной церемонии. Но страх смерти включает в себя не только психологическое, но и социальное содержание, поскольку выражает общую траурную атмосферу, возможность проявить солидарность с другими людьми. Смерть всегда преодолеваема и абстрактна. Проблема смерти интересна здесь не сама по себе, а лишь потому, что предваряет бытие-после-смерти. Наделение души физическими свойствами есть следствие абстрактных взглядов, при которых смерть – это способ преодоления страха с последующей возможностью присутствия мертвого в мире живых.

В религиозных системах мертвый не может быть мертвым до конца, всегда появляется новая возможность для жизни. Тем самым смерть отменяется или, по крайней мере, лишается своего абсолютного и фатального характера. Если в жизни мы можем говорить о бесчисленном множестве «маленьких смертей» в периоды затяжных болезней, духовной и интеллектуальной деградации, то «большая смерть» (конечная) есть лишь элемент в цепи преобразований, за которыми открываются новые малые и большие смерти.

Содержание атеистических представлений о смерти

Атеизм имеет не менее глубокие корни, чем религия. Хотя степень и возможность распространения атеистических представлений сильно варьировались и зависели от местности, времени и социальной ситуации. В древности сложно представить себе общество, которое целиком базировалось на свободомыслии и атеизме. Скорее мы наблюдаем постоянную борьбу между религиозными и атеистическими представлениями на уровне политики с безусловным доминированием религиозного объяснения смерти, ввиду его большой пользы для управления массами.

На уровне массового сознания чаще можно наблюдать неосознанное единство представлений, в то время как представители элитарного сознания выражали идеи скептицизма, будучи не всегда сами атеистами. Атеисты не могут поддерживать религиозные представления, поскольку они основаны на вере, но все же способны выражать солидарность в отношении тех или иных форм религиозного чувствования.

Изучая историю развития цивилизаций, мы можем сказать, что рост атеизма, скептицизма отмечается при кризисе власти и политико-общественного устройства. Рост производительности труда часто сопровождается повышением уровня недовольства в массах по отношению к «традиционному священновластию». Поскольку производительность не повышает экономический статус большинства трудящихся, то субъект власти пытается подавить недовольство, делая особый акцент на традиции. В массовом сознании начинают зреть рационалистические идеи, осуществляется критика духов, с которыми они мирно сосуществовали до кризиса.

В Древнем Китае «традиционное священновластие» имело под собой реальные основания не меньше, чем в Древней Индии. Император считался Сыном Неба, а принимаемые им решения и их последствия напрямую связаны с миром духов. Конфуций учил, что если правитель опирается на закон, а улаживает противоречия на основе наказания, то народ будет остерегаться идти против закона, но не испытает стыда. Но если правитель опирается на добродетель, а улаживает противоречия на основе ритуала, то народ не только устыдится, но и станет покорным ^{[12, с. 10-11]}.

Помимо сторонников «духовного подкрепления» политики и объяснения мира как такового, в Древнем Китае были философы-материалисты. Ван Чун – один из знаменитых философов и просветителей, утверждает, что со смертью тела погибает тончайшая жизненная энергия (цзин). Поэтому невозможно вообразить жизнь души вне тела, ни в земной, ни в небесной проекции. Будь это иначе, города и улицы были бы заполнены душами умерших и затруднили бы жизнь живым. После смерти человек возвращается в «Изначальное» ^{[13, с. 297-299]}. Это место, откуда человек пришел в мир живых. Мы можем назвать это место – до-бытие или до-существование, а состояние, в котором прибывает человек, – ничто.

В таком случае Ван Чун совершенно прав: если человек возвращается в состояние ничто, то никакого события до того, как человек живет, так и после не может быть. Тогда мы не можем представить ни возможность познания в Царстве Идей Платона, ни католического чистилища, ни православных мытарств. Социальные выводы из этого состоят в том, чтобы прожить единственную жизнь максимально эффективно, избегая боли и стремясь к удовольствию, что так или иначе рождает потребность в сотрудничестве между людьми, многочисленных объединениях.

Если смерть обозначает предел, в том числе удовольствиям и страданиям как проявлениям жизни, то идея религии об аде и рае оправдана в основном ущемлением чувства справедливости. Если бы со смертью тела погибала бы и душа, то грешникам не о чем было беспокоиться. В таком случае отчетливо просматривается такой социальный аспект религиозных представлений о смерти, как социальная справедливость.

Атеизм несет некоторую деструктивную функцию в отношении общественной жизни. Если и существовали последовательные атеисты, то их было меньшинство. Почитание богов, а следовательно, и уважение к смерти есть первая необходимость и вообще условие существования любой религии. Без уважения к смерти, то есть без признания бессилия человека перед Природой невозможно принятие религиозной догмы.

Лишь в Новое время природа из храма становится мастерской, а страх перед ней уступает место преобразовательной деятельности. Научно-атеистические элементы начали потоком проникать в массовое сознание. Но несмотря на успехи в области познания природы, атеистические представления не стали силой, способной полностью вытеснить религиозные представления о смерти. Как только страх перед Природой ослабевает, появляются и сомнения в существовании Творца, а смерть из системы мифо-абстрактных образов начинает приобретать реалистичные черты.

Г. Рамачандра Рао – известный индийский социальный реформатор XX в., лидер атеистического движения, в своей концепции «позитивного атеизма» считал вполне возможным превратить атеизм в образ жизни, наделяя его социальным содержанием, а не представляя его лишь как отрицание теизма. Он полагал, что атеизм в качестве философского учения основывается на признании свободы личности. Научный метод позволяет атеистам отчетливо понимать реальность, а рост атеизма способствует очищению от предрассудков ^{[14, c. 14]}.

На примере индийского села Мудунур он показывает, как повышение уровня грамотности, образования и расширение культурного кругозора способно вытеснить традиционные представления из сознания людей села. Известно, что сельская организация жизни способствует укреплению традиционного мышления и быта, а само пространство располагает меньшими возможностями для проявления социальной активности, следовательно, изменения в селе происходят медленно. Выполняя свою просветительскую роль, Г. Рамачандра Рао преподавал в школе как детям, так и взрослым. Он смог изменить и мышление, и само пространство общественной жизни, которое стало строиться по светскому образцу. Жители отказались от кастовой системы, а похоронные обряды и траурные процессии стали светскими. Позднее село получило название – «безбожное село» ^{[15, с. 42]}.

На наш взгляд, сам по себе атеизм не может быть ни духовной, ни физической практикой, в отличие от религии, для которой важна забота о духовно-нравственном и физическом развитии. В простом отрицании чего бы то ни было нет ни духовного, ни физического достоинства. С другой стороны, атеизм может быть средством или отправным пунктом для социальных изменений. П.А. Гольбах подчеркивает, что тот, кто не ожидает жизни после смерти, особенно заинтересован в продлении своего существования. Атеист всячески пытается заслужить любовь окружающих в единственной реальности, в которой существует ^{[16, c. 276]}.

Атеизм, если он выбран сознательно и подкреплен интеллектуальным развитием, способствует социальной активности, мобилизации сил по улучшению социального пространства на уровне реализации как материальных, так и духовных потребностей. Духовное развитие понимается как самоконтроль, рост интеллектуального потенциала, постоянное саморазвитие себя и своего окружения. Предел существования в виде смерти не столько продуцирует страх, сколько высвечивает упущенные возможности по освоению нового социального материала, достижению высот, которые прежде были недоступны.

Деятельность сознания и объем памяти, находящиеся в нашем распоряжении в течение жизни, существует лишь постольку, поскольку есть материальные структуры, их обеспечивающие. Б. Рассел утверждает, что нет никаких оснований полагать, что сознание или память сохранят свою жизнь после смерти. Как и нет оснований для того, чтобы считать, будто существуют некоторые субстанции души и тела, неизменные и воспроизводящиеся после смерти ^{[17, с. 208]}.

Французский вольнодумец Жоффруа Валле (вероятно, псевдоним) не отрицал существования Бога, но считал, что религиозный человек живет как в аду, а лучшее место в нем у священников. Он отрицал загробное наказание и считал единственным способом достичь блаженства – знание, которое дает спокойствие духу. Религия должна избираться на разумных началах самим человеком, а не приобретаться по «прихоти судьбы»: факту рождения в определенной местности или семье ^{[18, с. 29]}.

Общая концепция смерти в атеистических представлениях всецело социальна. Эти представления нельзя рассматривать в русле полного безразличия к смерти, способу погребения, закрепления памяти об умершем. Атеисты делают больший акцент на социальной эсхатологии как альтернативе эсхатологии религиозной. Социальная эсхатология предполагает заботу о сохранении памяти об умершем, увековечивание его следов в социальном пространстве. Здесь же можно говорить об обретении социального бессмертия. В тоже время нельзя считать социальную эсхатологию сугубо атеистической, поскольку она отражает социальную потребность людей вообще, но атеистов в большой степени, поскольку у них нет возможности приобрести духовное бессмертие.

Современность: синтез религиозных и атеистических представлений о смерти

Атеистические и религиозные представления – это призма, сквозь которую смерть идентифицируется и интерпретируется. Религиозные представления, несмотря на дифференцированный характер самих религиозных систем, имеют общие свойства, позволяющие выявить общую концепцию смерти. Объединяющим здесь является культовый характер смерти, преимущественное положение жречества в объяснении и интерпретации смерти, сакрализация смерти, утверждение религиозно-мистической эсхатологии (посмертное бытие, способность мёртвых вмешиваться в жизнь живых). Сама смерть представляется абстрактной, лишенной реальности фикцией, лишь предваряющей подлинную жизнь.

Религия будет существовать до тех пор, пока существует страх смерти, который находит свое выражение через:1) страх умирания и предсмертной агонии, 2) страх небытия и обращения в ничто. Что касается первого, то благодаря развитию системы здравоохранения и социального обслуживания умирать стало, безусловно, комфортнее, но страх умирания преобразовался в страх боли, с которым зачастую ассоциируются медицинские институты. Относительно второго религия имеет безусловное преимущество, поскольку только она способна обещать гарантии посмертного существования. В некоторым смысле для сознания более приемлема идея вечных мук ада, чем обращение в ничто. Социальные аспекты этого страха связаны с забвением, отсутствием значимого следа в мире, благодаря которому человек живет в памяти поколений.

К существенным признакам, объединяющим атеистические представления о смерти, мы относим следующие: отрицание (сомнение) сверхъестественного вмешательства как в жизнь, так и смерть конкретного человека; невозможность вывести смысл жизни и смерти из религиозных догматов и требований; сопротивление традиции сакрализации смерти; преимущественно светский характер погребальной и траурной церемонии. При объяснении и взаимодействии по поводу события смерти предпочтение отдается светским лицам – врачам, нотариусам, агентам похоронных служб и др. Утверждается социальная эсхатология как аналог религиозной. Социальная эсхатология подразумевает память об умерших, способах увековечивания, продолжения жизни после смерти в памятниках социального пространства.

Обозначив ключевые особенности рассмотренных нами социальных представлений о смерти, стоит указать на изменения, происходящие в современности. Синтез представлений – существенная черта современной эпохи, хотя мы должны сказать, что не везде этот синтез принимается благополучно.

Смерть становится экономическим феноменом, а на передний план в разработке концепции смерти начинают выходить ритуальные службы с программами коммерческих предложений. В определенном смысле лишь в больницах, нотариальных канторах, ритуальных службах люди встречаются с реальной смертью и её последствиями. Концепция смерти становится более гибкой, дает выбор относительно способов «общения со смертью», включая разнообразные элементы как атеистических, так и религиозных представлений о смерти, которые имеют форму экономического воплощения.

Религиозное чувство вполне естественно и протекает из потребности в сопричастности как бытию, так и небытию друг друга. Разнообразные мистерии, ритуалы, которые были распространены в древности и сохранились сегодня, но в измененном виде, – плод не невежества, а потребности в бытии друг друга. Без религиозного чувства существует риск атомарности индивидов. В обществе начинает распространяться страх перед социальной близостью и коллективом как таковым. Социальные представления о смерти в виде религии и атеизма должны выводить тему смерти из тени общественного сознания, делая смерть не устрашающей фигурой, а осмысленным феноменом бытия-в-мире.