Дискурс, демократия, политическая публичность как составляющие германской нормативной концепции либерализма (Ю. Хабермас)

Хабермас настаивает на том, что лишь посредством доведенного до конца процесса легитимации «обсуждение» (Deliberation) может исполнить свою фильтрующую функцию в деле рационализации хаотичных потоков, неизбежно возникающих при формировании общественного мнения в политике государства. Задачей делиберативной модели политики является обоснование того, что в процессе политических дискуссий были задействованы релевантные постановки вопросов, максимально точно и непредвзято обрисовывающие состояние и расклад сил и интересов в политической жизни конкретного государства. Также необходима проверка и серьезная оценка возможных альтернатив при принятии политических решений. В итоге дискуссий должны победить рационально мотивированные позиции, направленные на процедурно правильные решения, приемлемые для большинства граждан.

Элита в сообществе политиков должна отслеживать господствующие настроения в обществе, определять главные тренды в общественном умонастроении и далее «возвращать» их в уточненном и теоретическом виде своим избирателям. Политическая элита в демократическом обществе призвана формулировать «релевантные темы и подходящие начинания на повестку дня государственных институтов, а также наблюдать за самими институционализированными консультативными процессами и процессами принятия решений и комментировать их. Из этого коммуникативного круговорота между центром и периферией должны возникать отрефлектированные общественные мнения – как собственные продукты публичной сферы» ^{[2, 135]}. Хабермас убежден в том, что в крупных национальных обществах политическая публичная сфера вполне в состоянии генерировать подобные отрефлектированные общественные мнения, что и является доказательством продуктивности и истинности предложенной им новой модели делиберативной демократии.

Необходимо заметить, что Хабермас определяет понятие публичной сферы, равно как и понятие политического, не из него самого, а при помощи обращения к рационалистической традиции дискурса. Свобода соотносится у него с идеей народного суверенитета и подробно обосновывается в его теории дискурса и делиберативной демократии. Понятие народного суверенитета означает не что иное, как такое состояние права в государстве, когда на место модели договора между индивидами ставится процесс открытых дискуссий участников коммуникации.

Таким образом, реформирование общественного мнения происходит не в форме компромисса, но в виде открытой публичной дискуссии, направленной на «рациональную приемлемость правил в свете общих интересов и ценностных ориентаций. Субъекты права – это не собственники самих себя и не солидарные частицы целого – народа, а индивиды, достигающие в процессе коммуникации нравственного признания друг друга, что и обеспечивает социальную интеграцию автономных индивидов» ^{[5, С. 30]}. При этом сфера личных интересов и свобод человека гарантируется не только посредством согласования разнонаправленных интересов в обществе, но и путем сопоставления друг с другом дискурса этического самопонимания и принципов юридической справедливости.

Хабермас обращается и к теме культурного воздействия национальной идентичности на становление различных типов государственного устройства. Первоначальные идеи на эту тему были высказаны им в работе «Гражданство и национальная идентичность», опубликованной в 1990 отдельной книгой; позже эта небольшая работа была включена в состав книги «Фактичность и значимость». В более позднем труде «Вовлечение другого» вся третья часть книги посвящена рассмотрению вопроса о том, «есть ли будущее у национального государства?».

Философ отмечает, что зачастую идеализируемое или же превратно истолковываемое понятие «нации» дает предостаточно поводов для самых различных спорных утверждений. С помощью понятия нации его приверженцы то апеллируют к «имагинерному» праву на национальное самоопределение, то сталкивают позиции мультикультурности и идеологию прав человека развитого гражданского общества, то начинают относиться с подозрением к передаче суверенных прав «сверхнациональным учреждениям». Приверженцы нации как определенного замкнутого этноса зачастую упускают из вида тот факт, что как раз грандиозные успехи национального демократического государства вкупе с республиканской идеологией способны указать нам путь неизбежного перехода к постнациональным идеям и принципам построения общества нового типа, которое с неизбежностью придет на смену классическому национальному государства ^{[1, С. 49]}. Поэтому Хабермас и пытается разобраться в таком щепетильном вопросе как нация и национальное самосознание с предельной осторожность и тщательностью.

По его глубокому убеждению, исчезновение «семантической связки между [понятиями] гражданства и национальной идентичности отражает тот факт, что сегодня, с превращением Европейского сообщества в политический союз, постепенно исчезает и классическая форма национального государства» ^{[6, С. 211]}. Хабермас полагает, что развитие истории Европы приводит в эпоху Нового времени к тому, что оспаривается такая форма существования государств как империя – Римская, Османская или же Российская. Возникает и постепенно набирает силу новая форма организации государств – федерация – в Швейцарии федеративное государственное устройство помогает избавиться от различного рода межэтнических конфликтов.

Однако наибольшее значение в Европе в то время получает все же третья форма государственного устройства – централизованное территориальное государство – как в Швеции, Англии, Франции или Португалии. Изначально такая форма возникает из королевств, демократизируемых по французскому образцу. Именно этот вид государственного устройства и создал те рамочные условия, при которых капиталистическая форма хозяйствования доказала свою наибольшую эффективность и поэтому получила широкое распространение по всему миру.

В классической политологии, отмечает Хабермас, понятия народа и этноса были четко разграничены: граждане государства высказывают свое общественное мнение, а также обладают способностью к рациональному волеизъявлению; этнос же, напротив, есть историческая дополитическая форма сообщества индивидов, в основе которой лежат принципы кровного родства. Этнические общности «старше наций, которые, хотя и базируются на неких натуралистических мифах, являются искусственными образованиями. […] Инфляция национального […] приводит к эскалации этнического. Этнологическое понятие нации призвано реанимировать «чувство-мы» на более широкой, нежели кровно-родственная, основе» ^{[5, С. 27-28]}.

Хабермас отмечает, что именно государство национального типа создает развитую систему для управления, построенного на принципах правового государства, что может дать гарантии для функционирования реального пространства для индивидуальной и коллективной деятельности, свободного от навязчивого контроля со стороны государства. Это обеспечит фундамент для роста культурной и этнической гомогенности, гарантирующей демократические принципы государственного устройства, с тем, однако, недостатком, что права национальных меньшинств в государстве могут быть ущемлены. Понятия национального государства и демократии, подчеркивает Хабермас, очень близки между собой и возникли в ходе Французской революции ^{[6, С. 212]}. Национальное самосознание, сформировавшееся в эту эпоху во Франции, стало выполнять функцию специфического способа культурной интеграции народов в Западной Европе, что особенно ярко проявивилось в Новое и Новейшее время.

Основные массы населения в ходе этой культурной интеграции оказываются «вырванными» из своих традиционных сословных связей – отныне основополагающее значение получают процессы экономической и социальной модернизации и мобильности населения. Таким образом, полагает Хабермас, мы приходим к тому, что население национального государства оказывается и мобилизовано, и разобщено одновременно.

Национализм являет собой не что иное, как определенный вид сознания людей, возникший в процессе «фильтрации» истории государства и рефлективного усвоения культурных традиций данного народа. Носителями национального самосознания являются образованные слои населения, а идеология национализма распространяется посредством литературы и публицистики. Такого рода каналы распространения идей национализма с помощью средств современной массовой коммуникации делают идеологию национализма уязвимой в отношении разного рода манипуляций и злоупотреблений.

Если обратиться к рассмотрению истории Европы, то нетрудно заметить, что понятия национализма и национального государства проистекают из понятия «нация». К примеру, у римлян «Natio» было именем богини рождения. Это понятие означало цивилизованный политической союз, что мы не можем наблюдать у примитивных народов. Великая Французская революция способствовала тому, что граждане, образующие определенную нацию, ищут идентичность не в «этнически-культурных сходствах, но в практике граждан, которые активно используют свои демократические права на участие и коммуникацию. Здесь республиканская компонента [идеи] гражданства полностью освобождается от принадлежности к дополитическому сообществу, интегрированному через происхождение, общие традиции и язык. Рассмотренный в этой перспективе первоначальный сплав национального сознания и республиканских убеждений оказывается выполняющим лишь функцию катализатора» ^{[6, С. 214]}.

Хабермас настаивает на том, что на возникновение национализма повлияли как историзм, так и идеи романтизма. Постепенно национализм встает на место естественной унаследованной национальности и становится искусственным конструктом – особой формой духа.

Современные мультикультурные общества – такие, как Швейцария или США – есть пример того, что политические принципы построения государственной целостности совсем не обязательно базируются на общем для всех граждан этническом или языковом фундаменте: «Либеральная политическая культура образует лишь общий знаменатель конституционного патриотизма, который одновременно обостряет ощущение многообразия и неприкосновенности различных форм жизни, сосуществующих в мультикультурном обществе» ^{[6, С. 223]}. Именно такая модель, по мысли Хабермаса, и должна быть принята в качестве основы для строящегося Европейского сообщества. Итак, Хабермас твердо убежден в том, что идеи демократического гражданства носят универсальный и наднациональный характер.

Национализм в Европе в эпоху Нового времени способствовал как возникновению современной политической карты Европы, так и распространению формы капиталистического хозяйствования по всему миру. Рассматривая процесс создания объединенного Европейского сообщества, в качестве основной политической проблемы для граждан ЕС Хабермас называет увеличение разрыва между «вовлеченностью» и «участием»: «Все возрастающее число мер, решения о которых принимаются на наднациональном уровне, вовлекает в свою орбиту все большее число граждан во все более широких жизненных сферах. Но поскольку роль гражданина эффективно институциализирована только в пределах национальных государств, граждане лишены всяких реальных возможностей тематизировать всеевропейские решения и оказывать на них влияние» ^{[6, С. 227]}.

Либеральные права генетически возникли из устремлений и политической активности частного собственника, а функционально либеральные права – это институализация рыночной системы, нормативно они гарантируют справедливое компенсаторное распределение общественного богатства. Поэтому либеральная основа Европейского Сообщества как надгосударственного единства должна смягчить неизбежные трения между отдельными государствами, входящими в это сообщество.

Интересно, что Хабермас даже сравнивает систему Европейского сообщества с великими империями, имевшими только один шанс появиться и затем навсегда исчезавшие с мировой арены. В качестве исключения из этого сформулированного им самим правила, он выводит тот факт, что современная Европа получила сегодня уникальный второй такой шанс на полномасштабное развитие ^{[6, С. 233]} – с тем, однако, отличием, что этот шанс может быть реализован, если только европейские политики откажутся от проведения привычной силовой политики и будут учитывать изменившиеся условия, диктующие достижения не-имперского взаимопонимания с другими народами и культурами.

Как четко явствует из всего вышесказанного – и я повторюсь в этом моменте – Хабермас однозначно выступает за универсалистское понимание либеральных принципов. По его мнению, идентичность политической общности держится прежде всего на «укорененных в политической культуре правовых принципах, а не на особой этнически-культурной форме жизни в целом» ^{[6, С. 243]}. Политическая практика демократического государства не допускает существование какой-либо привилегированной культурной формы жизни в государстве. Хабермас говорит и том, что процессы глобализации в современном мире изменяют сами легитимационные основы национальных государств «классического» типа: «На наших глазах возникает высоковзаимозависимое мировое общество, функциональные системы которого беспрепятственно проникают через национальные границы. Растущей потребности в координации и регулировании должна удовлетворять растущая сеть международных организаций. Здесь принимаются политические решения, которые из-за своего характера, глубины вмешательства и постоянства имеют слишком большое значение для населения участвующих национальных государств, чтобы легитимационной основы международных договоров еще могло бы быть достаточно для подобного «управления по ту сторону национального государства»; эта основа в любом случае больше не удовлетворяет критериям, привычным для демократических конституционных государств» ^{[2, С. 153]}.

Сегодня часто заходит речь о т.н. глобальной публичной сфере, когда определенное событие приковывает к себе внимание средств массовой информации всего мира. Однако подобного рода глобальное наблюдение и комментирование событий никак не сопоставимы с процессом транснационального принятия политических решений. Хабермас даже говорит о «дефиците демократии» в странах Европейского союза, когда граждане не имеют прямого влияния на процесс принятия решений в Европарламенте. На сегодня в ЕС нет общеевропейской публичной сферы, а Европарламент при постановке вопросов и при принятии решений руководствуется не общеевропейскими, а национальными приоритетами.

Рассуждая о постнациональной демократии, Хабермас сегодня выделяет четыре следующих похода к этому вопросу: евроскептиков, еврорыночников, еврофедералистов и сторонников некоего «global governance». Рассматривая эти подходы, несложно распознать умонастроения, господствующие в ЕС. Скептики против политики объединенной Европы, рыночники довольствуются лишь принципами экономической солидарности, а федералисты не против объединенного общеевропейского правительства, наделенного собственной легитимационной основой. И, наконец, «космополиты», или приверженцы теории «global governance», принимают союзное государство Европу – ЕС – как первоначальную основу для создания новой системы глобальной «мировой внутренней политики», в основу которой будут заложены международные правовые принципы.

Координационные проблемы, которых более чем достаточно на внутриевропейском уровне, еще более обостряются, если мы выходим на уровень глобальной мировой политики. И если вопросы, связанные с регулированием экологии на мировом уровне, привели к созданию специальных организаций, выполняющих регулятивные функции, то для глобальных решений, которые не требуют позитивной координации действий различных правительств, «барьеры (пока) слишком высоки». Мировое сообщество и его межнациональные институты пока еще не возникли в реальной политике. Этот новый проект должен возникнуть не на правительственном уровне, а благодаря частной инициативе людей, объединенных в конкретные гражданские сообщества. Хабермас подчеркивает, что проблема при этом состоит в том, что активные социальные сообщества возникают лишь тогда, когда в обществе лавинообразно нарастают конфликтные ситуации, стимулирующие, в свою очередь, возникновение «нормативно удовлетворительных» перспектив по созданию конкретных институтов такого мирового сообщества нового типа ^{[7, С. 340]}.

А формулировкой того или иного социального проекта должны заниматься политические партии, работающие напрямую с широкими слоями населения. Причем национальные партии должны действовать и предвосхищать события не только в рамках национального пространства, они обязаны учитывать и задумываться и об общеевропейском пространстве действий. А такое пристальное внимание к проблемам общеевропейского пространства должно с необходимостью привести европейских политиков к осознанию важности на сегодня создания общего социума Европы, способного оказывать достойное влияние на общемировые политические и экономические процессы на глобальном мировом рынке.

Необходимо заметить, что концепция делиберативной демократии Хабермаса неоднократно подвергалась критике со стороны его коллег. Обычно приводится аргумент о том, что демократические процедуры в государстве базируются не на «рационально мотивированном» согласии индивидов государства, а, как правило, решающую роль при принятии демократических решений играет принцип принятия решений большинством ^{[3, С. 33]}.

Исходя из всего вышеизложенного нетрудно заметить, что Хабермас в обосновании демократических постулатов своей теории придерживается принципа автономии права как важнейшего условия юридической практики, лежащего в основе демократических государств. Также можно отметить, что Хабермас представляет нормативную концепцию демократии и права – он постоянно подчеркивает тот момент, что действенность теоретических и практических высказываний зависит от рационально мотивированного согласия в обществе. В своих работах Хабермас выступает за репрезентативную законотворческую деятельность и исходит при этом из того, что лишь в этом случае нам ясны основания законопроектов, дебатируемых в обществе.

Хабермас обращается и к сфере культуры, когда он утверждает, что демократическое самоопределение нации возникает в тот момент, когда «народ государства преобразуется в нацию граждан, которые самостоятельно распоряжаются своими судьбами. Однако же политическая мобилизация «подданных» требует и культурной интеграции населения, поначалу наскоро собранного. Именно это пожелание и выполняет идея нации, с помощью которой подданные государства – выходя за рамки наследственной лояльности по отношению к деревне и семье, к местности и династии – образуют новую форму коллективной идентичности» ^{[7, С. 277]}. Только культурные символы и символическое определение «народа» и позволяет нам четко определить понятие национального государства.

Нетрудно заметить, что в своей концепции делиберативной демократии Хабермас стремится восстановить более широкий спектр опосредований между гражданским обществом и государством и тем самым дает более высокую оценку нормативных требований публичной сферы. Таким образом, нетрудно увидеть и обращение Хабермаса к идеям Гегеля, когда последний пытался соединить нормативные требования современности с античным пониманием понятия государства. Хабермас характеризует такую сферу публичности нового типа соответственно как bourgeois, так как независимые владельцы собственности в такой сфере публичности всегда разобщены между собой – эгоистические интересы и конкурентная борьба, которые определяют все в обществе, могут с помощью коммуникации рационального типа, свободной и неограниченной, создавать коллективные умонастроения. Это та область либерального, нуждающаяся для сохранения ее автономности в целом ряде политических свобод – таких, как свобода слова, печати, собраний и коммуникации. Все это с необходимостью определяет и главные параметры индивидуальной автономии граждан, к примеру, права неприкосновенности частной жизни ^{[8, С. 297]}.

В качестве положительного момента можно отметить тот факт, что основные положения теории дискурсивной демократии обоснованы Хабермасом достаточно убедительно. Однако это обоснование во многом опирается на твердое убеждение о том, что все люди с необходимостью являются по своей сущности рациональными существами, поведение которых регулируется рациональными принципами, выраженными в языке. Как верно подмечает в этой связи К. Рам ^{[3, С. 97]}, Хабермас разрабатывает принципиально ложную концепцию автономии личности, поскольку идея автономии индивида у него редицурована лишь к подчеркиванию безусловности ценности гражданских свобод в сфере коммуникации, когда человек в ходе открытых дебатов волен принимать или не принимать конкретные точки зрения, доктрины и идеологии. Однако строение общественной жизни, к сожалению, не столь однозначно и однопорядково – оно многообразнее, сложнее и находится постоянном в движении, постоянно предлагая все новые формы политической публичной активности.