Об уголовной юрисдикции России в Интернет применительно к деяниям, предусмотренным ст. 159.6 УК РФ

Работа выполнена при финансовой поддержке гранта Президента РФ № МК-5413.2016.6

В случае с компьютерной преступностью, поражающей общественные отношения в современном информационном обществе, принято делать немало оговорок. В частности, о правовой природе данного феномена. Действительно, большинство отношений связанных с информационно-коммуникативными технологиями в правовом смысле остаются не до конца урегулированными. По меткому замечанию С.В. Петровского, такое состояние в полной мере относится ко всем сферам правового регулирования отношений, возникающих по поводу использования глобальной сети Интернет, что «отражает отсутствие системного подхода» и «проявляется, в частности, в избыточном терминологическом многообразии»^{[1, С. 8]}.

В некоторых случаях подобные пробелы можно устранить путем применения норм по аналогии. Но в сфере уголовного права такой подход не допустим. Порой проходит значительный период времени до того момента как уголовное законодательство приводится в соответствие с реалиями, что ярко проиллюстрировано принятием норм об уголовной ответственности за компьютерное мошенничество лишь в 2012 году. Неурегулированность правом информационных процессов, трудности правоприменения, незащищенность интересов сетевых пользователей приводят к возрастанию правового нигилизма. И как следствие отрицанию каких-либо общепринятых социальных ценностей в «виртуальном» пространстве.

Практика применения ст. 159.6 УК РФ свидетельствует о непрерывном росте преступлений. Однако среди судебной практики редко фигурируют деяния совершенные организованными группами^[2]. В уголовную статистику попадают лишь очевидные, не требующие для квалификации специальных технических познаний эпизоды преступной деятельности. Между тем нередко сумма причиняемого ущерба, даже случайными преступниками, варьируется в пределах от крупного размера до особо крупного^{[3, С. 176]}. Связано это с упрощенными процедурами кредитования банками клиентов в условиях кризиса и развитием дистанционных способов банковского обслуживания. Легкость злоупотребления данными технологиям приводит к внушительным по своему размеру последствиям^{[4, С. 70]}.

Однако основное беспокойство вызывает не тот факт, что новейшие информационно-коммуникативные технологии могут быть обращены во вред обществу и личности лицами вовсе далекими от техники и высоких технологий, но и тем обстоятельством, что дела с участием организованных преступных групп вовсе до суда не доходят. Опираясь на несовершенство законодательного регулирования виртуального пространства, они зачастую предпочитают совершать свои преступления с территории другого государства, что поднимает вопрос о пределах действия уголовной юрисдикции России в отношении них. Думается, не трудно представить ситуацию, когда взлом компьютерной системы, подмены данных, осуществляются с территории такого государства, в котором норма, аналогичная ст. 159.6 УК отсутствует вовсе, а договоров о взаимном правовом сотрудничестве не заключено. К примеру, такое положение применимо к взаимоотношениям Российской Федерации и Соединенных Штатов Америки.

В современном нам мире большинство стран пытаются решить вопрос действия собственных уголовно-правовых норм в виртуальном пространстве сообразно представлениям, сложившимся в рамках национальных правовых систем. Однако справедливо ли такое отношение применительно к Интернет?

Так, США придерживаются политики, суть которой состоит в том, что юрисдикция их государства распространяется на многие взаимоотношения гражданина США с любыми иными организациями и лицами, находящимися за пределами страны (доктрина минимальных контактов). Для наступления ответственности необходим непосредственный информационный контакт, порождающий прямые фактические коммерческие отношения, наличие которых необходимо доказать. В деле «International Star Registry of Illinois против Bowman Height Ventures» суд признал факт двадцати двух доказанных продаж через всемирную паутину достаточными для установления юрисдикции штата Иллинойс в отношении иностранной компании. В Великобритании предприниматель Грэм Уоддон (Graham Waddon) за организацию порносайта на сервере, расположенном в США, получил 18 месяцев тюрьмы^{[5, С. 15]}. По решению французского национального суда гражданам Франции ограничен доступ к сервисам американской компании «Yahoo!», что технически обеспечивается всеми провайдерами этой страны. Таким образом, возник судебный прецедент регулирования отношений, связанных с организацией информационных ресурсов за рубежом.

Является ли такой подход обоснованным? Нам представляется, что он не в полной мере учитывает свойства глобальной сети Интернет и саму природу информационного обмена. По крайней мере, он не является эффективным, поскольку те же информационно-коммуникативные технологии позволяют преодолевать «препятствия», устанавливаемые национальным законодательством.

Объем таких «препятствий», как показывает практика может быть различным. На сегодняшний день в мировой практике сложилось три основных подхода.

Представители первого подхода, в лице США, делают ставку на саморегулирование глобальной сети и невмешательство в ее процессы. Прежде всего, это выражается в самоопределении содержания сайтов. Еще одним доводом является то обстоятельство, что даже при всем желании осуществить регулирование содержащейся в Интернет информации в общемировом масштабе немыслимо из-за ее огромного объема^{[6, С. 148]}. При этом США подчеркивают необходимость содействия инициативам частного сектора в сфере высоких технологий по внедрению собственных регулятивных механизмов, указывая на возможность государственного вмешательства, если меры саморегулирования оказываются недостаточно результативными^[7]. Так США проводят активную государственную политику в области защиты персональной информации в Интернет, авторского права разработчиков программного и аппаратного обеспечения компьютерных систем и их сетей, борьбы с монополизмом в информационной сфере, защиты прав потребителя и прав граждан на информацию. Конгресс США в июле 1999 года полностью запретил азартные игры в Интернет. Сейчас владельцу американского игрового сайта грозит пять лет лишения свободы и 20 тысяч долларов штрафа, а игрокам – шесть месяцев и 2,5 тысячи долларов штрафа. В 2000 году примеру США последовала Южная Корея^{[8, С. 112]}.

Страны Западной Европы придерживаются несколько иной точки зрения, предпочитая сочетать саморегуляцию глобальной сети с воздействием на нее законодательными методами, которым и отдается приоритет. В этих странах справедливо полагают, что распространение негативных явлений способно помешать эффективному использованию Интернет^{[9, С. 49]}. Оптимальным решением в данной ситуации видится создание типовых юридических норм для всех стран. Примером такого сотрудничества служит Конвенция Совета Европы «О киберпреступности» 2001 года.

Многие развивающиеся страны также озабочены складывающейся ситуацией. Значительная группа стран так называемой «Группы 20» (Бразилия, ЮАР, Индия и другие) занимает практически единую позицию по вопросам правового регулирования Интернет, предлагая попросту управлять Интернетом на глобальном уровне под эгидой одной из межправительственных организаций в рамках ООН: Международного Союза Электросвязи. Поскольку вопросы управления Интернет включают максимально широкий круг вопросов, включая борьбу со спамом, незаконным контентом, то данная позиция фактически сводится к установлению цензуры в Интернет.

В этой связи в 2013 году была сделана последняя попытка на глобальном уровне решить вопрос относительно будущего Интернет путем принятия нового регламента Международного союза электросвязи (МСЭ, англ. International Telecommunication Union, ITU), в функции которого должен был войти контроль над инфраструктурой всемирной сети. Это начинание поддержало большинство стран – 89, включая Россию и Китай. Однако, в конечном итоге 55 стран, в том числе западноевропейские страны и США, отказались подписывать новое соглашение, настаивая на недопустимости ограничения свободы слова в Интернет. Таким образом, положительная инициатива по созданию единого правового пространства в котором должен функционировать Интернет провалилась, оставив проблему юрисдикции государств над его отдельным сегментами нерешенной.

Если рассматривать проблему юрисдикции в целом, то нужно отметить, что она имеет сложную градацию. Пожалуй, наиболее полно данный вопрос проработан в отрасли международного права. К примеру, юрисдикция является полной в том случае, когда государство способно самостоятельно устанавливать нормы поведения и контролировать их соблюдение; но существует и ограниченная юрисдикция, когда государство в состоянии принять нормы, регулирующие общественные отношения в определенной сфере, но не способно при этом обеспечить их исполнение. Соответственно, в контексте ограниченной юрисдикции можно рассматривать и пространство глобальной компьютерной сети Интернет. Кроме того, в зависимости от сферы общественных отношений юрисдикция может быть административной, уголовной и т.д. В случае с Интернет очевидно, что Российская Федерация способна принимать определенные законодательные акты управленческого характера в отношении национального RU-сегмента Интернет, что свидетельствует о наличии ограниченной административной юрисдикции у нашего государства. Что же касается уголовной юрисдикции, то здесь имеются куда большие трудности. Главная проблема состоит в том, что большинство национальных правовых систем современности в решении вопроса уголовной юрисдикции исходят из давно известного территориального принципа. Россия в этом плане не исключение. Достаточно открыть вторую главу действующего УК РФ, где мы увидим, прежде всего, описание точных границ материальных и географических объектов, в пределах которых преступность и наказуемость устанавливаются отечественным законом. Однако власть государства зачастую простирается дальше вышеописанных географических границ, что порождает так называемую экстерриториальную юрисдикцию (юрисдикцию «по лицам»), действие которой резко ограничено зарубежным уголовным правом и международными соглашениями Российской Федерации. На аналогичном принципе построено и уголовно-процессуальное законодательство. В ч.1. ст. 32 УПК сказано: «Уголовное дело подлежит рассмотрению в суде по месту совершения преступления…». Данная цитата наиболее точно подчеркивает то обстоятельство, что место совершения преступления в отечественной криминалистической доктрине играет определяющую роль, когда речь заходит о подведомственности и подсудности уголовных дел, что в принципе и составляет суть уголовной юрисдикции как таковой. Однако территориальный принцип плохо работает, когда речь заходит об экстерриториальных и негеографических объектах, таких как глобальная компьютерная сеть Интернет. Даже национальный сегмент «RU» сети Интернет представляет собой в материальном смысле лишь совокупность электронных адресов, ассоциированных с Российской Федерацией. При этом серверы, причисленные к этому сегменту, не обязаны физически находиться на территории России. Поэтому в строгом смысле право Российской Федерации не вполне применимо к владельцам таких информационных ресурсов. Еще хуже дело обстоит с русскоязычными ресурсами, расположенными в доменном пространстве первого уровня других государств или внегосударственных коммерческих сегментов. Стоит заметить, что вопрос интернет-юрисдикции наиболее полно разработан в рамках международного частного права. Несмотря на то, что большинство его норм связано с коммерциализацией глобальной сети и развитием электронной торговли, ряд его положений можно было бы использовать и в решении публичных споров. Так в соответствии с отдельными источниками^{[10, С. 16]} можно выделить несколько основных принципов разрешения коллизий юрисдикции нескольких государств по поводу одних и тех же общественных отношений: - принцип страны размещения интернет-ресурса связан с местом фактического нахождения информации, в отношении которой возникает спор. Это самый простой и действенный способ определения юрисдикции. Однако в сфере уголовного права имеются существенные недостатки при попытке его повсеместной реализации. Во-первых, если ситуация касается тех составов, где информация выступает непосредственно предметом преступления (ст.ст. 128.1; 171.2; 205.2; 242; 242.1 УК) все достаточно логично и прозрачно, поскольку информация размещается на конкретном ресурсе и хранится на нем. Но в тех составах, где информация выступает средством совершения преступления (ст. 159.6; 165; 272; 273 УК) возникают дополнительные трудности, поскольку компьютерная информация лишь пересылается через сервер или ряд серверов для достижения преступного результата. Во-вторых, следует учесть, что информация может дублироваться в нескольких источниках или размещена по частям на серверах различных государств. - принцип национального домена верхнего уровня заключается в том, что на владельца информационного ресурса и лиц, действующих в рамках адресного пространства, зарезервированного за определенной страной распространяется действие национального законодательства (например, над доменом «.RU» – юрисдикция Российской Федерации). Основным недостатком, как мы уже отмечали ранее, является наличие доменных имен первого уровня не принадлежащих ни одной стране мира (.com .biz .org .info и др.) где может зарегистрироваться любой желающий. - принцип места нарушения прав пользователя выглядит довольно разумным компромиссом в случае с уголовной юрисдикцией, поскольку зависит от места нахождения потерпевшего, а не преступника. Но и здесь существует ряд теоретических и практических возражений. Первые заключаются в самой концепции места совершения преступления. Общепринято, что место преступления – это то место где исполнителем непосредственно совершается деяние, образующее объективную сторону состава преступления вне зависимости от места наступления общественно-опасных последствий^{[11, С. 42]}, что прямо противоречит возможности применения рассматриваемого нами принципа на практике. Более того, зачастую доктрина переносит акцент с места совершения преступления на место его окончания, что еще более запутывает ситуацию. Вторые состоят в том, что для реализации уголовной ответственности страны должны иметь как минимум двухсторонние договоры о взаимной правовой помощи в области уголовного права и процесса. Хотя в реальности такие документы могут и отсутствовать (как в случае между США и Россией). Каким образом тогда привлечь преступника, находящегося за пределами государства потерпевшего становится вовсе не понятно. Применение данного принципа ограничено необходимостью создать унифицированное уголовное законодательство для большинства стран мира. В целях преодоления несовершенства существующих подходов отдельные авторы предлагают (применительно к международному частному праву) произвести унификацию национальных законов с одновременной модернизацией международного права; использовать международный арбитраж в спорах; применять технические средства для идентификации личности и места расположения пользователей^{[12, С. 56]}. Исследовав эти возможности, мы хотели бы сказать пару слов о целесообразности их использования в рамках определения уголовной юрисдикции в глобальной сети Интернет. Унификация уголовных законов различных стран сегодня возможна лишь в рамках Конвенции Совета Европы «О киберпреступности» 2001 года. Более строгих в юридическом смысле документов просто не существует. Вместе с тем, процессуальные нормы, заложенные в рамках данного документа, отчуждают Российскую Федерацию от подписания и ратификации данного документа, ибо это может отрицательно сказаться на национальной безопасности нашего государства. Несмотря на это обстоятельство, Россия идет навстречу нормотворческим инициативам в части криминализации ряда деяний. В качестве примера можно отметить появление в отечественном уголовном законе состава «компьютерного мошенничества» (ст. 159.6 УК РФ) аналогичного ст. 8 указанной Конвенции. Применение арбитража и положений частного права в сфере уголовного на первый взгляд кажется недопустимым и неестественным. Тем не менее, мы считаем возможным провести параллель между наднациональными коммерческими арбитражами и реально существующим институтом Международного уголовного суда с возможностью разрешения уголовных дел вне юрисдикции какого-либо государства на основе всеобщего международного права. Конечно же, отнесение транснациональной интернет-преступности к ведению МУС покажется большинству юристов (как впрочем, и нам) делом преждевременным. Однако не стоит забывать, что теоретически такая возможность все-таки существует. Не менее перспективно выглядит возможность ограничения доступа к определенным ресурсам для пользователей конкретной страны в целях обезопасить их от потенциальных угроз. Стоит отметить, что технологическая возможность такого рода существует^[13]. В России Роскомнадзор в последнее время весьма активно блокирует для россиян доступ к сайтам с порнографическим содержанием и экстремистской направленности. На территории Китайской народной республики действует уникальный практически изолированный от внешнего мира сегмент глобальной сети Интернет (в котором осуществляется цензура размещаемых материалов). При этом для пользователей других стран заблокированные ресурсы по-прежнему остаются доступными. Из-за технологических особенностей построения сети Интернет существует масса программных средств, позволяющих обойти такие ограничения. Данная позиция представляется нам бесперспективной после того как Совет по правам человека ООН в мае 2015 года признал анонимность в Интернет и шифрование пересылаемых данных посредством средств электронной связи и компьютерных сетей неотъемлемым правом человека^[14].

Таким образом, можно заключить, что уголовная юрисдикция России в глобальной компьютерной сети Интернет напрямую зависит от правовой определенности. Рассмотренные нами выше подходы свидетельствуют о том, что информационно-коммуникативная среда регулируется все еще нормами обычного права. Говорить о позитивном праве в деле регулирования интернет-отношений еще рано. Методы позитивного права весьма слабо укоренились. Интернет на протяжении последних тридцати лет подвергался коммерциализации своих сервисов и услуг, что проявилось в одностороннем характере правового регулирования общественных отношений связанных с его использованием. Но и этого оказалось не достаточно. Между тем, как и наиболее значимые социальные проекты истории постепенно превращались в правовые институты, так и Интернет в своем развитии должен пройти эту стадию – создания позитивных норм. Пока же сложившееся положение по местному и ситуативному нормотворчеству в отношении отдельных аспектов использования Интернет разными странами мира приводит только к разобщенности в правовой оценке данного явления; не позволяет найти истинно необходимый метод правового регулирования этого уникального социального феномена. Проблема требует времени необходимого для становления сначала частного права, затем публичного (уголовного, в нашем случае). Пока же речь идет не об уголовно-правовом регулировании интернет-отношений, а о праве противодействия отдельных государств его социально-негативному влиянию.