Прецедентные имена как вехи культурной памяти (на примере анализа рассказов А.П.Чехова )

Быстрова Татьяна Евгеньевна кандидат культурологии профессор, кафедра гуманитарных дисциплин, Международный славянский институт 141196, Россия, г. Москва, ул. Годовикова, 9, стр. 25 Bystrova Tat'yana PhD in Cultural Studies professor of the Department of Humanities at International Slavic Institute 141196, Russia, g. Moscow, ul. Godovikova, 9, stroenie 25 tpost88@yandex.ru Другие публикации этого автора

Прецедентные тексты - это лингвокультурологическое явление, потому что это явление культуры, некоторый текст, который входит в фонд исторической памяти социума (этноса), фонд фоновых знаний. Национально-культурная память представляет собой основную составляющую в содержании национального самосознания, это «кладезь сведений, эмоций, фактов, откуда мы в нашей повседневности и обыденности черпаем данные для ответа на сакраментальные вопросы: кто мы есть, откуда мы и куда идем; чем гордимся в своем прошлом и настоящем, а чего стыдимся; почему это так, а не иначе; и даже - зачем все это. Это не история в чистом виде, а то, как прошлое представлено в нашей сегодняшней мысли и как оно вписывается в наши знания о современном мире» ^{[6, с.26]}.

Основоположник теории прецедентности Ю. Н. Караулов, рассматривая способы и цели введения прецедентных текстов в дискурс, выделяет несколько типов прецедентных текстов: «номинативный (знак, вводящий прецедентный текст, указывает на какое-то характерное свойство, типовую примету); референтный (включение имен выдающихся людей в целях обогащения идейно-проблемного содержания произведения, наращивания его духовного заряда, увеличения воздейственной эстетической и этической мощи); цитирование» ^[7]. Функции цитирования могут быть разнообразными. Роль высказывания, носящего характер формулы, состоит в указании на особого рода «канал», по которому развиваемая в дискурсе языковой личности мысль как бы вливается в широкий «ментальный контекст» духовного арсенала произведения, читателя, эпохи» ^[7]. Прецедентные тексты определяются Ю.Н.Карауловым как тексты, «(1) значимые для той или иной личности в познавательном и эмоциональном отношениях, (2) имеющие сверхличностый характер, то есть хорошо известные широкому окружению данной личности, включая ее предшественников и современников, и, наконец, такие, (3) обращение к которым возобновляется неоднократно в дискурсе данной языковой личности» ^{[7, с.216]}.

Употребление в речи прецедентных текстов реализует «процесс экфории» (термин Н.А.Рубакина) - оживление накопленного опыта по одной детали. В качестве такой детали может быть единица любого языкового уровня ^[12]. Эта деталь является результатом свертывания некоего дискурса.

В.Г.Костомаров, Н.Д.Бурвикова рассматривают прецедентный текст как вершину пирамиды ^[8]. За каждым прецедентным текстом в корпусе пирамиды «обнаруживается исходный текст или ситуация, описание которой также представляет собой текст. Вершина пирамиды - свернутый текст, ставший принадлежностью языковой системы. Свернутый (или прецедентный) текст - единица осмысления человеческих жизненных ценностей сквозь призму языка с помощью культурной памяти. Значение такой единицы есть репрезентация какого-либо культурно значимого текста. Прецедентный текст, храня определенный изначальный смысл, обладает способностью, попадая в поле человеческого восприятия, обновлять и приумножать этот смысл» ^[8].

Прецедентные тексты изучались и раньше, под названием «крылатые слова». Можно назвать следующие первые сборники крылатых слов: С.В.Максимов «Крылатые слова», СПб., 1890 г., М. И. Михельсон, «Русская мысль и речь. Свое и чужое. Опыт русской фразеологии. Сборник образных слов и иносказаний», I – II, 1903 – 1904 гг. В ряду подобных изданий сборник Н.С. и М.Г.Ашукиных «Крылатые слова. Литературные цитаты. Образные выражения» занимает особое место (ее первое издание вышло в 1955 году). Книга отличается определенностью объекта собирания: это крылатые слова в собственном классическом смысле, т.е. в смысле термина, служащего после выхода книги Г.Бюхмана «Крылатые слова» (G.Büchmann. Geflügelte Worte. Berlin, 1864) для обозначения одной из сфер фразеологического состава языка. К крылатым словам в этом смысле относятся вошедшие в общую речь и употребляющиеся в ней как цитаты выражения и отдельные фразы из литературных произведений старого и нового времени; выражения, возникшие на почве литературных контекстов и как бы конденсирующие в себе основной смысл этого контекста; изречения исторических лиц, а также получившие символический смысл названия исторических фактов и мифологических событий, личные имена исторических, мифологических и литературных персонажей и т.п.

Категория прецедентности тесно взаимодействует с категорией интертекстуальности. В решении вопроса о разграничении понятий «интертекстуальность» и «прецедентность» можно процитировать идеи Н.А. Кузьминой: «Интертекстуальность соотнесена с эстетической ценностью, культурной значимостью, вневременностью, прецедентность с тем, что происходит сейчас и актуально сегодня, но вовсе не обязательно будет значимо завтра. Таким образом, интертекстуальность – это транслируемый код культуры как системы традиционных для человечества ценностей материального и духовного характера, прецедентность – явление жизни, которое может стать или не стать фактом культуры» ^{[9, c. 205]}. Таким образом, интертектуальность представляет собою более узкое понятие и соотносится с высокой «эстетическойценностью», «культурной значимостью» и «вневременностью». При этом социумно- и автопрецедентные феномены, обозначающие явления жизни, могут выйти (или не выйти) на более высокие уровни и стать (или не стать) общеизвестным фактом культуры, т.е. приобрести (не приобрести) качества интертекстуальности.

Французский ученый Ж. Женетт разработал классификацию типов взаимодействия культурных кодов в тексте, которые порождают различные разновидности интертекстуальности. Ж. Женетт в своей книге «Палимпсесты: Литература во второй степени» предложил следующую классификацию разных типов взаимодействия текстов: « 1) интертекстуальность как соприсутствие в одном тексте двух или более текстов (цитата, аллюзия, плагиат и т.д.), 2) паратекстуальность как отношение текста к своему заглавию, послесловию, эпиграфу и т.д.), 3)метатекстуальность как комментирующая и часто критическая ссылка на свой предтекст, 4)гипертекстуальность как осмеяние и пародирование одним текстом другого, 5)архитекстуальность, понимаемая как жанровая связь текстов» ^[4]. Эти основные классы интертекстуальности Ж.Женетт делит на типы, подклассы, а затем прослеживает их взаимосвязи. Все эти типы интертекстуальности могут совмещаться в пределах одного текста, что повышает степень его многозначности.

Подобную задачу выявления конкретных форм литературной интертекстуальности (например, плагиат, перевод, аллюзия, пародия, экранизация, использование эпиграфов, заимствование сюжетов, тем, их переработка, цитация – как явная, так и скрытая, и т.д.) ставили перед собой авторы сборника «Интертекстуальность: Формы и функции» (1985) немецкие ученые У.Бройх, М.Пфистер, Б.Шульте-Мидделих. Также они исследовали проблему функционального значения интертекстуальности: с какой целью писатели обращаются к произведениям как современников, так и предшественников. Авторы сборника противопоставили интертекстуальность как литературный прием, который сознательно используют писатели, постструктуралистскому ее пониманию как фактора коллективного бессознательного, определяющего деятельность художника вне зависимости от его желания и воли.

Одним из исследователей в области теории интертекстуальности является Н. А. Фатеева. Ее книга «Контрапункт интертекстуальности, или Интертекст в мире текстов» является подробным исследованием рассматриваемого понятия. «Настоящее исследование, – пишет автор, – вбирает в себя все существующие теории интертекста и параллельно развивает свою собственную линию, которая в определенной своей фазе совмещается с положениями предшественников, дополняя и уточняя их» ^[14].

Н. А. Фатеева предложила классификацию интертекстуальных элементов и связывающих их межтекстовых связей, основанную на разработках П. Х. Торопа и Ж. Женетта, с учетом ранее не выделенных принципов систематизации. «В основе предлагаемой нами классификации, – Н.А.Фатеева, – лежат основные классы интертекстуальных отношений, отмеченные Ж. Женеттом, а принципы, предложенные Торопом (выделение способов и уровней примыкания), становятся точкой отсчета для таких категорий, как атрибутированность – неатрибутированность заимствованного текста или его части, явный или скрытый характер атрибуции, способ и объем представления исходного текста в тексте-реципиенте» ^[14]. Кроме того, Н. А. Фатеева при классификации опиралась и на разграничение конструктивной и реконструктивной контекстуальности, разработанной И. П. Смирновым.

Механизм порождения художественного текста с включениями предшествующих текстов позволяет говорить о том, что любой художественный текст – это одновременно и «генератор новых смыслов и конденсатор культурной памяти», а значит, отличительным признаком интертекстуальности является наличие в тексте «голоса» другого текста. Цитирование – важный прием создания художественного текста и одновременно апелляция писателя к авторитетной, актуальной в его глазах литературной традиции.

Включение писателем в художественное произведение элементов других текстов позволяет говорить об игровом начале интертекстуальности; это значит, что читателю предлагают заняться увлекательной деятельностью в процессе прочтения художественного текста – распознать цитаты, определить их источник, раскрыть их функцию в данном тексте.

Узнавание другого текста в художественном произведении может зависеть от разных факторов: от личности читателя, уровня его тезауруса, окружающей его действительности. Кроме того, узнаванию могут способствовать комментарии редактора, примечания самого писателя или графические средства выделения текста, которые применяются автором и редактором для того, чтобы обратить внимание читателя на определенный момент в тексте.

И. В. Арнольд предлагает рассматривать теорию интертекстуальности с точки зрения композиционной стилистики. При этом исследователь отмечает, что разнообразные включения «другого голоса» в текст имеют общий признак – смену субъекта речи: «Автор может дать слово другому реальному автору и процитировать его в тексте или в эпиграфе, подобно тому, как Достоевский цитирует Пушкина и Евангелие в эпиграфах к роману «Бесы», или включить в текст собственные стихи под видом стихов персонажа, как в «Докторе Живаго» ^[1]. И. В. Арнольд представляет своеобразную классификацию включений по функциям, размеру, экспрессивности, характеризует кодовые включения, показывает, как различные включения реализуются через эпиграф, заглавие, внутренние цитации.

И. В. Арнольд для раскрытия такого понятия, как интертекстуальность, предлагает воспользоваться идеей оптического поля – пространства, в котором можно видеть предметы сквозь линзу: «Такой линзой для нас оказывается цитата, то есть преднамеренное введение чужих слов. То, что читатель сквозь эту линзу увидит, зависит от первоначального контекста, из которого цитата взята, и от того, в который она помещена, в какой мере она маркирована и трансформирована формально и семантически; все это связано с тезаурусом реципиента, зависит от его умения быть читателем» ^[1].

В современном российском обществе можно наблюдать тенденции к ностальгическому переживанию текстовых ценностей советской эпохи, к компилированию и осмыслению текстов других культур, к критическому переосмыслению прецедентных текстов XX века.

Прецедентные тексты, как правило, рассчитаны на то, что их знают, понимают, социально осмыслены. Прецедентный текст тем более действен, чем он более известен максимальному количеству носителей языка. Но тот, кто обращается к прецедентному тексту, должен рассчитывать на известную пресуппозицию адресата, на то, что прецедентный текст входит в фонд фоновых знаний, которые известны адресату - определенной социальной группе.

Термин «прецедентный текст» стал конструктивным в плане создания большого количества производных терминов, среди которых можно выделить такие, как: «прецедентное имя», «прецедентное высказывание», «прецедентная ситуация» и другие.

Вслед за Д.Б.Гудковым мы понимаем прецедентное имя как «индивидуальное имя, связанное или с широко известным текстом, относящимся, как правило, к числу прецедентных, или с ситуацией, выступающей как прецедентная» ^[3]. Прецедентные имена могут выступать как представители прецедентных концептов – «ментально-вербальных единиц, которые используются для представления, категоризации, концептуализации и оценки действительности при построении картины мира и ее фрагментов» ^[10].

В рассказе А.П.Чехова «Корреспондент» отдельно можно выделить такой тип прецедентных имен, как библеизмы. Под библеизмами большинство исследователей понимают фразеологические единицы и цитаты из Священного Писания (например, Н.М.Шанский, В.Г.Гак, В.М.Мокиенко, Л.М.Грановская, Е.Н.Бетехтина и другие). Можно сказать, что библеизмы – это интертекстуальные элементы, которые являются «общим элементом культуры разноязычных обществ» ^[2], которые проникли в языки из Библии – одного огромного прецедентного текста, и функционирующие в художественных текстах, которые, в свою очередь, по отношению к тексту Библии выступают как метатексты.

Текст Библии в религиозном христианском дискурсе сам является прецедентным текстом. В других дискурсах текст Библии может выступать как в качестве нежелательного образца для воспроизведения, так и в качестве признанного.

В современной России Библия стала одним из самых популярных источников цитирования, причем не только в сфере религии, но и в светской жизни. Как отмечают исследователи библейских текстов, в частности, Орлова Н.М., среди прецедентных феноменов библейские тексты имеют особый статус. «С пространством «великого» текста – а Библия, несомненно, принадлежит к числу великих и прецедентно сильных творений – связывается бесконечное множество интерпретаций, которыми этот текст живет вечно и всюду; его влияние ощущается во всех лингвокультурах в масштабах мировой цивилизации» ^[11]. Библия имеет особый статус как «первотекст». Учитывая то, что «современной социокультурной ситуации свойственны тенденции к обнаружению общего пространства и единых начал, сохранению европейски значимого культурного достояния, библейский текст имеет прецедентную значимость в масштабах мировой цивилизации. Уникальный по длительности своего существования и времени воздействия на все сферы культуры текст Библии не теряет своего прецедентного значения, живет в сознании миллионов носителей европейской и мировой культуры и бесконечно воспроизводится во вновь продуцируемых речевых произведениях на разных языках, что, в свою очередь, ведет к его постоянному динамическому варьированию» ^{[11, с.10]}.

Можно сказать, что библейская фразеология – это большой пласт фразеологической системы русского литературного языка. Библейские выражения как самостоятельные единицы русского языка впервые вошли в сборники крылатых слов и выражений во второй половине XIX - начале XX века. Например, в сборнике М.И.Михельсона (1896) они составили значительную часть, и сопровождались разъяснениями – цитатами из Библии. В дальнейшем вплотную к проблеме изучения библеизмов языковеды подошли в связи с формированием фразеологии как дисциплины (1960-е годы) и изучением фразеологических единиц. Так как значительная часть библеизмов, как правило, является устойчивыми сочетаниями, то и они оказались в поле зрения исследователей. Библеизмы стали изучать как фразеологизмы, устойчивые выражения, которые восходят к Библии. Первые работы относятся ко второй половине 60-х – 70-х годов XX века (В.И.Семенова, А.М. Бабкин, Э.М.Солодухо, С.И.Гужанов и другие). Например, Р.Н. Попов (1967) в своей работе рассматривает фразеологизмы с архаичными элементами, основную часть которых составляют именно библеизмы. В конце 80-х годов XX века вышел сборник крылатых выражений (авторы – Н.С. и М.Г. Ашукины), в который вошли многие библеизмы с объяснением значения на основе библейских сюжетов (всего 202 единицы). Начиная со второй половины 80-х годов XX века Библия постепенно становится полноценным объектом исследований в отечественной науке, и именно в это время начинается активное исследование библеизмов с разных точек зрения: филологической, исторической, культурологической. Долгое подавление авторитета Книги книг в советский период истории нашей страны стало причиной того, что после снятия своеобразного табу на религиозную сферу жизни Библия становится одним из самых популярных источников цитирования, причем как в религиозной сфере, так и в светской. Появившаяся возможность открыто говорить о библейских текстах послужила стимулом для появления целого ряда публикаций, которые касаются как собственно Библии, истории ее формирования, перевода, освоения (М.И.Рижский, Е.М.Верещагин, Е.Н.Бетехтина, В.В.Колесов, В.М.Мокиенко и другие), так и собственно библеизмов как языковых единиц.

Введение прецедентных текстов в художественное произведение всегда неслучайно. Для исследователя литературы оно значимо в том смысле, что всегда влечет за собой целый ряд идей и ассоциативных образов, присутствующих в прецедентных текстах в скрытой, завуалированной форме. То, что в иных случаях требует подробного и обстоятельного представления, уже хранится в прецедентных текстах. Можно сказать, что прецедентные тексты – это кладовая опыта целых поколений, отдельных наций или всего человечества.

В данной статье мы рассмотрим московские реалии конца XIX века на материале рассказов А.П.Чехова «Корреспондент» (1882), «Прощение» (1884), «В вагоне» (1885), «Ах, зубы!» (1886), «Драматург» (1886).

В вышеупомянутых произведениях А.П.Чехова можно выделить следующие типы прецедентных имен:

1). Названия газет и журналов, издававшихся во второй половине XIX века. Например, герой рассказа «Корреспондент» журналист Иван Никитич, «маленький старичок в темно-зеленом поношенном сюртуке со светлыми пуговицами», рассказывает гостям на свадьбе, с какими газетами он сотрудничал: «В семьдесят шестом году корреспонденцию в «Голосе» поместил… В прошедшем, семьдесят девятом, году посылал корреспонденцию в газету ежедневную «Русский курьер»… Писал я … в "Северную пчелу", в "Сын отечества", в "Московские"... В сорок шестом году за корреспонденцию, помещенную мною в «Московских ведомостях», здешними мещанами так избит был, что три месяца после того в больнице … пролежал». Дальше Иван Никитич рассказывает, как пострадал в свое время от городничего: «Призывает он меня и говорит: «Что это ты там в «Пчеле» накляузничал, а?» («Голос» - литературная, политическая газета, которая издавалась в Санкт-Петербурге с 1863 по 1883 гг., издатель-редактор – Андрей Александрович Краевский (1810-1889), «Русский курьер» (газета купца Н.П.Ланина) – ежедневная газета, которая выходила в Москве с 1879 по 1889 гг., «Северная пчела» - литературная и политическая газета, которая издавалась в г.Санкт-Петербурге с 1825 по 1864 гг., основана Фаддеем Венедиктовичем Булгариным (1789-1859), «Сын отечества» - литературная и политическая газета, которая издавалась с 1862 по 1900 гг. в Санкт-Петербурге, первый издатель и редактор – Старчевский Альберт Викентьевич (1818-1901), «Московские ведомости» - газета, принадлежавшая Московскому университету до 1909 г., издавалась в Москве с 1756 по 1917 гг.; была основана указом Елизаветы Петровны в 1756 году, первый номер был приурочен к первой годовщине открытия Московского университета). В рассказе «В вагоне» приемщик в почтовом отделении рассказывает своему попутчику, какие газеты и журналы читает его семья: «Жена моя читает «Новости» и «Новое время», сам же я предпочитаю московские газеты. По утрам читаю газеты, а вечером приказываю которой-нибудь из дочерей читать вслух «Русскую старину» или «Вестник Европы». Признаться, я не охотник до толстых журналов, отдаю их знакомым читать, сам же угощаюсь больше иллюстрациями… Читаю «Ниву», «Всемирную»… ну, конечно, и юмористические…» («Новое время» - газета, которая издавалась в Петербурге в 1868 – 1917 годах, с 1891 г. издавалось еженедельное иллюстрированное приложение. «Русская старина» - исторический журнал, основан в Санкт-Петербурге М.И.Семевским в 1870 г., закрыт в 1918 г., «Вестник Европы» - литературно-политический журнал, выходивший с 1866 по 1918 г. в Санкт-Петербурге, издатель – М.М.Стасюлевич; журнал продолжал традицию одноименного журнала, основанного Н.М.Карамзиным в 1802 г. «Нива» - популярный литературный журнал, издавался с 1869 по 1918 г., в издательстве А.Ф.Маркса в Петербурге. «Всемирная» - «Всемирная иллюстрация», еженедельный журнал, который выходил в Петербурге с 1869 г.). Другой герой рассказа «В вагоне», который жалуется случайному собеседнику, как тяжел писательский труд, на вопрос, чем он занимается, отвечает, что пишет «в «Луче» статьи по еврейскому вопросу…» («Луч» - иллюстрированный журнал, выходил с 1880 г., в 1890 г. был преобразован в газету, издатель С.С.Окрейц; большой популярностью пользовались приложения к журналу и газете: рукоделия, моды, романы, олеографии, а также особый еженедельный журнал «Иллюстрированный мир»). В рассказе «Прощение» тоже упоминаются названия газеты «Голос» и журнала «Луч»: так, автор пишет, что в прощеное воскресенье он, «по христианскому обычаю и по добросердечию своему», прощает всех... «Голос» - за то, что он закрылся… Окрейца за то, что его «Луч» не так мягок, как потребно».

2)Фамилии известных людей-современников А.П.Чехова.ИванНикитич, герой рассказа «Корреспондент», рассказывает, что он и «Белинского современником был, Булгарина единожды в скобочках ущипнул... Хе-хе-хе... Не верите? Ей-богу!» (Белинский Виссарион Григорьевич (1811-1848), русский литературный критик, Булгарин Фаддей Венедиктович (1789-1859), урожденный Ян Тадеуш Кшиштоф Булгарин – русский журналист, писатель, критик, издатель польского происхождения). В рассказе «В вагоне» журналист, который публикуется в «Луче», называет Н.А.Некрасова «коллегой» (Некрасов Николай Алексеевич (1821-1878), русский поэт, в 1847 – 1866 годах – издатель, редактор журнала «Современник», с 1868 г. – редактор журнала «Отечественные записки» (совместно с М.Е.Салтыковым). В рассказе «Прощение» автор перечисляет, кого он прощает в последний день масленицы – в Прощеное воскресенье: «Прощаю Окрейца… Прощаю Суворина, планеты, кометы, классных дам, ее и, наконец, точку, помешавшую мне прощать до бесконечности» (Окрейц Станислав Станиславович (1836-1922), редактор и создатель еженедельного журнала «Луч», Суворин Алексей Сергеевич (1834-1912), журналист, издатель газеты «Новое время»).

3)Библеизмы. Например, когда Иван Никитич, герой рассказа «Корреспондент», написал стихотворение «насчет воинственной доблести», то, что он «потерпел в то время, так это одному только богу Саваофу известно». (Саваоф – одно из имен Бога в христианской и иудейской традициях, которое упоминается в Ветхом и Новом Завете). Когда городничий посадил журналиста «в холодную», он «три дня и три ночи в холодной просидел, Иону с китом припоминая, унижения всяческие претерпевая». (Иона – библейский пророк, автор Книги пророка Ионы, которого в море поглотил кит. Иона, пробыв в китовом чреве трое суток и постоянно молясь Богу, был выброшен китом на берег). В рассказе «В вагоне» один пассажир говорит своему случайному собеседнику: «Что ни говорите, а тяжел наш писательский труд!... Правда, мы получаем большие деньги, нас всюду знают… наш удел слава, но … все это суета…» (цитата из Ветхого Завета, Книга Екклизиаста, Притч. 27, 20: «Видел я все дела, которые делаются под солнцем, и вот, все – суета и томление духа!»).

4)Названия московских реалий второй половины XIX века (известных ресторанов, магазинов и т.д.). Так, в рассказе «Драматург» главный герой рассказывает врачу свой режим дня: утром, «одевшись, я иду в «Ливорно» или к Саврасенкову, где завтракаю… Аппетит вообще у меня плохой…» («Ливорно» - московский ресторан, расположенный в Газетном переулке; К.Е.Саврасенкову принадлежали гостиница и ресторан на Тверском бульваре). Пациент рассказывает дальше: «После обеда иду в театр… После театра в Салон едешь или в маскарад …» (Салон – Салон де Варьете, в народе назывался «Соленый вертеп», располагался в восьмидесятые годы XIX века на Большой Дмитровке). В рассказе «Ах, зубы!» у «любителя сценических искусств» Сергея Алексеича Дыбкина заболели зубы, и он, по совету одного знакомого, едет на извозчике на Тверскую, к опытному зубному врачу, который «рвет зубы моментально, без боли и дешево – по своей цене». (Тверская – улица в Москве, возникла как дорога в Тверь, участок которой от Кремля до ворот Земляного города издавна назывался Тверской улицей. С 1932 по 1990 годы Тверская улица была частью улицы Горького. На Тверской улице находится много примечательных зданий, например: гостиница «Националь», Постниковский пассаж, Дом московских генерал-губернаторов (сейчас – здание мэрии Москвы), Дворец Разумовских (Английский клуб), доходный дом А.А.Пороховщикова (гостиница «Дрезден») и другие.) Когда Дыбкин едет к врачу, он проезжает мимо Садовой, «мелькают Сиу, Филиппов, Айе, Габай…» (Садовая улица – Большая Садовая улица, северо-западная составная Садового кольца; названа в 1816 г. после сноса Земляного вала, на месте которого были посажены сады, откуда и возникло название. В настоящее время на Большой Садовой улице находятся Государственный академический театр имени Моссовета, Государственный театр пародий п/р В.Винокура, Московский академический театр Сатиры, Детский театр эстрады, Музей М.Булгакова; «Сиу» - кондитерская торгового дома А.Сиу и К , «Филиппов» - булочная Д.И.Филиппова, «Айе» - французский магазин готового платья, «Габай» - табачный магазин, который принадлежал купчихе А.Ю.Габай).

Также в рассказах А.П.Чехова можно наблюдать единичные случаи прецедентных имен – названий музыкальных произведений, географических названий, церковных праздников. Например, на свадьбе, где гуляет главный герой рассказа «Корреспондент», музыканты играют черняевский марш. (Черняевский марш – военный марш, названный по имени генерала М.Г.Черняева (1828-1898), главнокомандующего в сербско-турецкой войне 1875-1876 гг., композитор не известен). Корреспондент рассказывает, что в одной из своих статей писал о панихиде «по под Плевной убиенным». (Плевна (Плевен) город в Болгарии; сражения под Плевной в ходе Русско-турецкой войны 1877-1878 гг., ее блокада в 1877 г. закончились капитуляцией турецкой армии). В рассказе «Прощение» упоминается церковный праздник Прощеное воскресенье: «В прощальный день я, по христианскому обычаю и по добросердечию своему, прощаю всех...» ( Прощальный день - а на 19 февраля 1884 года приходилось воскресенье – последний день Масленицы и канун Великого поста; по обычаю, в Прощеное воскресенье просили друг у друга прощения и прощали сами. В этот день на литургии в церквях читается Евангелие с частью из Нагорной проповеди Иисуса Христа, где говорится о прощении обид ближним. Чин прощения появился среди египетских монахов. Перед наступлением Великого поста, чтобы подготовится к Пасхе, монахи расходились на сорок дней поста по одному по всей пустыне. Не всем, как правило, суждено было вернуться: кто-то не выдерживал в безжизненной пустыне и погибал, кто-то был растерзан дикими зверями. Поэтому, расходясь перед постом в пустыню, монахи, понимая, что могут никогда больше не увидеться, просили друг у друга прощения за все обиды, как перед смертью. Со временем традиция просить прощения у всех в последнее воскресенье Масленицы, перед Великим постом, перешла в богослужение всей Церкви).

Кроме того, в рассказе «Корреспондент» встречаются цитаты из известных произведений – как русских, так и зарубежных писателей, а также из фольклора. Например, Иван Никитич говорит: «Великий поэт сказал: «Блажен, кто смолоду был молод!» (Цитата изромана в стихах великого русского поэтаАлександра Сергеевича Пушкина (1799-1837) «Евгений Онегин» (1823-1832), глава 8, строфа X.)Журналист продолжает: «Было время… Прежде что ни писака был, то и богатырь, рыцарь без страха и упрека, мученик, страдалец и правдивый человек». (Выражение «рыцарь без страха и упрека» стало распространенным после того, как в 1527 году вышел и приобрел широкую известность роман неизвестного французского автора «Приятнейшая, забавная и отдохновительная история, сочиненная честным слугой о событиях и поступках, успехах и подвигах доброго рыцаря без страха и упрека, славного сеньора Баярда»). А в рассказе «В вагоне» можно наблюдать цитаты русских поэтов-классиков. Так, журналист, который пишет «в «Луче» по еврейскому вопросу», жалуется своему попутчику на тяжелый писательский труд: «Недаром collega Некрасов сказал, что в нашей судьбе что-то лежит роковое…» (цитата из стихотворения Н.А.Некрасова «В больнице» (1855). Журналист, жалуясь на свою жизнь, продолжает: «Слава, по выражению одного из моих коллег, есть яркая заплата на грязном рубище слепца…» (Измененная цитата из стихотворения А.С.Пушкина «Разговор книгопродавца с поэтом» (1824): «Что слава? – яркая заплата На ветхом рубище певца»). Также в рассказе «В вагоне» брандмейстер говорит попутчику: «Конечно, лошадиному способу путей сообщения никогда не сравняться с железной дорогой, но и лошади, батенька, хорошая штука… Запряжешь, этак, пять-шесть троек, насажаешь туда бабенок и — ах вы, кони, мои кони, мчитесь сокола быстрей!» (Измененная цитата из русской народной песни «Тройка»: «Эх! Вы кони удалые, Мчитесь сокола быстрей. Как увижу дорогую, Сердцу будет веселей»). В рассказе «Прощение» А.П.Чехов пишет: «Торжествующую свинью прощаю за то, что она... содержит в себе трихины» (образ «торжествующей свиньи» восходит к драматической сцене М.Е.Салтыкова-Щедрина (1826-1889) «Торжествующая свинья, или Разговор свиньи с правдою», включенной им в главу VI цикла «За рубежом» (1880-1881). В рассказе «Прощение» мы читаем дальше: «древние языки - за то, что они юношей питают и отраду старцам подают, а не наоборот» (неточная цитата из оды М.В.Ломоносова (1711-1765) «На день восшествия на всероссийский престол ее величества государыни императрицы Елисаветы Петровны, 1747 г». , строфа 23: «Науки юношей питают, Отраду старым подают, В счастливой жизни украшают, В несчастный случай берегут; В домашних трудностях утеха И в дальних странствах не помеха. Науки пользуют везде, Среди народов и в пустыне, В градском шуму и наедине, В покое сладки и в труде». Эти строки фактически – цитата из «Речи в защиту поэта Архия» римского государственного деятеля, писателя и оратора Цицерона (Марк Туллий Цицерон, 106-43 гг. до н.э.). Эту же мысль Цицерона М.В.Ломоносов также изложил в сочинении «Риторика» (1748), в параграфе 211: «Наука есть ясное познание истины, просвещение разума, непорочное увеселение в жизни, похвала юности, старости подспорье»).

Итак, в рассказах А.П.Чехова «Корреспондент» (1882), «Прощение» (1884), «В вагоне» (1885), «Ах, зубы!» (1886), «Драматург» (1886)можно выделить следующие типы прецедентных имен:

1) Названия газет и журналов, издававшихся во второй половине XIX века.

2) Фамилии известных людей-современников А.П.Чехова.

3) Библеизмы.

4) Названия московских реалий второй половины XIX века (известных ресторанов, магазинов и т.д.).

Также можно наблюдать единичные случаи прецедентных имен – названий музыкальных произведений, географических названий, церковных праздников, а также прецедентных текстов – цитат из известных произведений и фольклора.