Политико-юридическая природа судебного управления в России (1917-1998гг.)

Абдулин Роберт Семенович доктор юридических наук, кандидат педагогических наук доцент, Курганский государственный университет, заведующий кафедрой уголовного права; судья Курганского областного суда в отставке; Заслуженный юрист Российской Федерации 640000, Россия, Курганская область, г. Курган, ул. Пушкина, 187 Abdulin Robert Semenovich Associate Professor of the Department of Criminal Law and Process at Kurgan State University, resigned judge of the Kurgan Regional Court, Honored Lawyer of the Russian Federation.  640000, Russia, Kurgan region, Kurgan, Pushkin str., 187 abrosem@yandex.ru Другие публикации этого автора

В современной российской юридической науке политико-юридической природе судебного управления не уделялось и до сих пор не уделяется надлежащего внимания. Хотя некоторые его аспекты исследовались историками права, масштабные общетеоретические исследования в отношении этого правового явления отсутствуют. Поэтому современный этап изучения феномена судебного управления в России ознаменован неоднозначным подходом к пониманию его сущности. Это обусловлено не только тем, что судебное управление характеризуется многочисленными признаками, но и обилием различных публикаций имеющих разнополярную направленность. Тем самым нередко подменяются сущностные особенности судебного управления, в результате происходит либо упрощенное понимание этого явления, либо излишне усложненное. В данном ключе представляется актуальным изучение политико-юридической природы судебного управления Российского государства на различных этапах его истории, ретроспективный взгляд на который позволяет обосновать его место в системе государственного управления, соотношение с другими государственными институтами, выяснить его роль и значение в развитии судебной системы страны, выявить закономерности политико-правового развития страны. Теоретической базой для целостного исследования политико-юридической природы судебного управления явились концептуальные подходы С.С. Алексеева по определению юридической (правовой) природы любого правового явления через уяснение его юридической характеристики, позволяющих увидеть структуру, место и роль исследуемого явления среди других правовых явлений в соответствии с его социальной природой.^[1]

Без преувеличения можно утверждать, что судебное управление это оригинальное, неповторимо специфическое явление в истории государства и права России^[2], имеющее свою особую юридическую природу. В связи с чем на уровне доктринальном важно понять не только систему норм права, регламентирующих данное правовое явление, но и совокупность значимых действий по их применению и реализации, его внутреннюю основу и содержание. Познание юридической природы любого явления, в том числе, судебного управления, представляет собой сложный многоступенчатый процесс всестороннего его исследования и выявления специфических сущностных признаков. Поэтому постижение политико-юридической природы судебного управления было бы неполным без ретроспективного взгляда анализа политико-правовых учений, отражающих и фиксирующих объективно существующую действительность такого явления в ту или иную историческую эпоху. Конкретные политико-правовые учения позволяют глубоко осмыслить мировозренческие платформы ученых по формированию и развитию государственного управления Российской империи, которые весьма важны и для выяснения истоков судебного управления, своего рода субстанции, обусловившей существование такого явления. Иными словами, значение исследования политико-юридической природы судебного управления заключается в установлении его генезиса, определения исходных принципов структурной организации, выяснения совокупности необходимых сущностных свойств, приводящих к осмыслению места и роли судебного управления в системе органов государственной власти. Кроме того, концептуальные характеристики политико-юридической природы судебного управления важны не только для его цельного познания и понимания реальной политико-правовой действительности, но и для одновременного формирования ценностной парадигмы, опирающейся на исторический опыт нашей страны в этой области государственного управления. Тем самым, как отмечает Е.Г. Комиссарова, «не исключается возможность найти и увидеть границы такого явления и ее применения в научном обороте»^[3].

По мнению автора, такое определение политико - юридической природы судебного управления позволяет с позиции четко определенных методологических подходов проводить дальнейшие исследования как в теоретическом, так и историко-юридическом направлениях. Определение политико-юридической природы имеет и важнейшее прикладное значение в контексте реформирования и развития современного внутрисистемного судебного управления.

Впервые политико-юридическая природа судебного управления была проанализирована в трудах крупнейших отечественных мыслителей дореволюционного периода. На протяжении XVIII - XIX вв., в период становления и развития Российского государства известные правоведы обращали внимание на сущность, причинную обусловленность и значение для судебной системы «установления судебного порядка», обеспечивающего как другие отрасли государственного управления устойчивость и единство государственной власти в период имперского устройства страны. Поэтому в поисках определения «судебного управления», прочно занявшего место и в теории советского государственного управления, мы всегда встречаемся, как уже указывалось выше, с первоосновой бытия, глубоко уходящего своими корнями в историю России. Своим возникновением оно обязано административно-правовым преобразованиям Петровской эпохи в первой четверти XVIII в. Проводя одновременное реформирование и судебной системы, Петр I впервые в России сделал попытку внутри судебной системы, созданной по шведскому образцу, но переработанной с учетом российских реалий, образовать органы контроля и надзора за судами. Тем самым судебная система некоторым образом была дистанцирована от административных органов, что и предопределило зарождение в России института судебного управления. Безусловно, в иерархии органов судебного управления особняком стоит монарх, в руках которого «сосредотачивалось» не только «определенное верховенство в судебных делах»^[4] и решение самых важных дел, связанных с судоустройством в стране, но верховное управление, на уровне которого он мог принять любое решение административного характера. И поскольку власть монарха носила характер власти самостоятельной, то он мог образовать и государственный аппарат, так и определить правовой статус тех или иных государственных органов^[5]. Тем самым автор подчеркивает особое место монарха в политико-правовой системе государства, где он, выступая центром политической и государственной власти, заложил юридические контуры судебного управления. Несомненной заслугой Петра I является и то, что он как государственный деятель обеспечил процесс становления и развития судебного управления, прочно занявшего свое место в системе государственного управления.

В результате такой модернизации государственного управления отдельными функциями судебного управления был наделен и Сенат. В частности, только ему принадлежало право по представлению Юстиц-коллегии производить назначение и освобождение от должности судей и других ответственных работников надворных и провинциальных судов. Поскольку Сенат в большей степени являлся органом надзора за правосудием, нежели судом первой инстанции, то он «воспринимался в первую очередь как орган управления»^[6]. На это прямо указывает поставленная монархом задача о наказании неправедных судей отнятием чести и всего имения. Тем самым можно увидеть в формировании и развитии судебного управления личностное видение монарха о концепции переустройства тех или иных институтов государственно-правового характера и в области управления судебной деятельностью. Безусловно, в силу особого статуса и места царствующей особы взгляды последнего всегда были доминирующими. Думается, слова самодержца об «отнятии чести и всего имения у неправедных судей» оказывали вполне эффективное превентивное и дисциплинирующее воздействие на остальных судей, наблюдающих принудительное «отлучение» от судейской деятельности их товарищей по цеху, и являлись важным средством как их самоконтроля, так и предупреждения вынесения незаконных и необоснованных решений. А если эту норму рассматривать еще глубже, то в лице Сената мы можем увидеть четкие контуры современной квалификационной коллегии судей. Ведь в настоящее время за совершение дисциплинарного проступка только квалификационная коллегия судей может наложить на судью дисциплинарное взыскание в виде замечания, предупреждения и досрочного прекращения полномочий судьи^[7]. Однако следует отметить, что в Петровскую эпоху санкции в отношении недостойных судей были гораздо жестче. Например, с чем может сравниться такая мера наказания, как отнятие (конфискация) имения (имущества), а тем более «отнятие чести». К сожалению, в историко-правовой литературе нигде не приводится разъяснение «лицемерности и неправедности судьи» (во всяком случае, автору статьи такие публикации не встречались). Остается только предположить, что под лицемерностью судьи понималось двуличие, притворство и обман. Под неправедностью судьи понимались его действия не по справедливости. Таким образом, Сенат становится, с одной стороны, органом, надзирающим и контролирующим нижестоящие суды и судебных чиновников (особенно если учесть, что с момента образования Юстиц-коллегия подчинялась Сенату), а с другой - высшей судебной инстанцией.

Тем самым Сенату поручался надзор не только за осуществлением правосудия нижестоящими судами, но и контроль за судьями^[8].

В период Петровских административно-правовых преобразований широкими полномочиями в области судебного управления была наделена Юстиц-коллегия. Для этих целей в аппарате Юстиц-коллегии было образовано структурное подразделение, основной обязанностью которого становится контроль за нижестоящими судами и решение организационно-хозяйственных вопросов (своего рода прообраз будущего Министерства юстиции Российской империи). Функции самой Юстиц-коллегии заключались в рассмотрении по первой инстанции «важных и спорных» уголовных, гражданских и фискальных дел и управление разветвленной судебной системой, состоявшей из губернских надворных судов и нижних (провинциальных и городовых) судов. Кроме того, Юстиц-коллегия была апелляционной инстанцией по судебным решениям надворных судов. Решения самой Юстиц-коллегии могли быть обжалованы в Правительствующем сенате, и она отчитывалась перед ним о своей деятельности по управлению нижестоящими судами. В свою очередь, по распоряжению Юстиц-коллегии функцию судебного управления выполняли и надворные суды в отношении провинциальных и городовых судов, и их полномочия в этой области простирались вплоть до наложения на судей нижних судов дисциплинарных взысканий.

Такая система сложившихся органов судебного управления позволяет сделать вывод, что в результате Петровской судебной реформы в России была создана многоуровневая структура судебного управления, элементы которой (Сенат, Юстиц-коллегия, надворные суды) были связаны отношениями подчинения и включенности в общую систему государственного управления^[9].

Важнейшими источниками преобразований в области судебного управления, оказавшим влияние на формирование его политико-юридической природы в этот период, явились: Именной указ «О форме суда» от 5 ноября 1723 г.; Указ об учреждении Сената; Указ от 2 марта 1711 г. (право осуществлять правосудие, распределять государственные доходы, право общего управления страной); от 5 марта 1711 г. «О порядке заседаний и делопроизводства в Правительствующем Сенате и о должности обер-фискала»; Указ «О должности Сената» 1718 г.^[10] и др.

В этот период реорганизации системы центрального государственного и местного управления идет и активный поиск оптимального механизма государственного надзора за деятельностью судов, встроенного в систему имперского судебного управления. В некоторой степени это видно в работах М.М. Богословского, С.А. Петровского, К.Д. Кавелина, Ф.М. Дмитриева, К.Е. Троцина, Ю.В. Готье, которые представляются автору крайне важными для постижения политико-юридической природы судебного управления в первой четверти XVIII в.

Нельзя сказать, что следующие после Петра I верховные правители не обращались к вопросам совершенствования организационных и законодательных форм обеспечения судебно-надзорной деятельности государства. И все же после ПетраI было трудно поднять планку государственных преобразований и превзойти царя-реформатора в многогранности его политики. С правления ЕкатериныI начинается «унижение» Сената, воеводы сменяют органы местной власти и начинают руководить и судебной системой. Общей чертой этого периода является соединение судебной и правительственной власти, то есть происходит возврат к допетровской системе. Поэтому период до Екатерины II был периодом значительного шага назад в развитии русской государственности. В нем постоянно происходят изменения в системе правосудия и судебного управления. Упраздняются старые и возникают новые судебные установления^[11]. Усилия монархов были направлены (за некоторым исключением) больше всего не на усовершенствование институтов управления, а сколько на отторжение реформ своего знаменитого предшественника в результате элементарного недопонимания значения этих реформ либо простого нежелания^[12]. Среди органов судебного управления наиболее жизнеспособной оказалась судьба Сената. Несмотря на его «падения», «унижения»^[13] (правление Екатерины I) и «взлеты» (правление Елизаветы Петровны, Екатерины II и Александра I)^[14], он оказался более жизнеспособным и прекратил свое существование с принятием Декрета о суде №1 22 ноября 1917г.^[15]. Менее удачной оказалась судьба Юстиц-коллегии. Она была сохранена преемниками великого императора, но просуществовала лишь до 1786 г., передав свои функции судебного управления более благополучному Сенату^[16].

Не вдаваясь в суть последующих государственно-правовых преобразований в области управления судебной деятельностью отметим, что к началу XIX вв. в России окончательно сложилась абсолютистская модель организации верховной государственной власти, что играет немаловажную роль в дальнейшем постижении политико-юридической природы и судебного управления. Однако важно отметить, что оформление абсолютизма в начале XIX в. происходило уже в менее жестких формах и характеризовалось некоторым стремлением к либеральному реформаторству. По мнению С.В. Кодана, именно в этот период окончательно «определилось место императора в государственной системе как главы государства с юридически оформленной полнотой власти в законодательном, административном и судебном направлениях государственной деятельности, в основе которой лежало самодержавно-монархическое начало, нашедшее выражение в абсолютизме как форме правления Российского государства»^[17]. Таким образом, как и в XVIII в. глава государства продолжал оставаться «монархом самодержавным и неограниченным», но тенденция гуманизации, правового обеспечения государственного управления, на протяжении всего XIX в. стали проступать вполне определенно. И это особенно видно в работах М.М. Сперанского, внесшего огромный вклад, в том числе, и в развитие судебного управления как отрасли государственного управления. Его деятельность на этом поприще была не столь безоблачной, поскольку его реформаторские идеи затрагивали устои государства и ему постоянно приходилось преодолевать сопротивление высшей бюрократии, дворянства. Все его предложения по реформированию государственного управления вызывали активную оппозицию реформатору. М.М. Сперанский, рассматривая основы организации государственного управления, указывает, что «источником и вершиной исполнительной власти в Российской империи выступает император, а порядок верховного правления объемлет два главных предмета: править установлениями и править силами правительства». Далее М.М. Сперанский продолжает: «Создавая государственный аппарат, император определяет правовой статус тех или иных государственных органов, содержит состав их в надлежащей полноте, порядке и действии сообразно их учреждениям, разрешает случаи, превышающие власть, им вверенную, или вновь возникающие. Он правит силами правительства, содержа их в надлежащем устройстве, разделяя их действия и охраняя уставы их и учреждения». Тем самым, М.М. Сперанский проводит четкую границу верховного правления и собственно государственного управления, указывая, что «власть верховная правит … установлениями, ею учрежденными, а установления управляют … делами, им вверенными по уставам их и учреждениям^[18]. В то же время он напоминает, что в России носителем, выразителем и реализатором любого начала неизменно выступала и выступает единодержавная монархическая власть. И эта полнота царской власти вплоть до начала XX в. ни фактически, ни юридически никакими формальными нормами и общественными институтами не ущемлялась.

Однако главной заслугой М.М. Сперанского является реформирование министерств, в которые в свое время сентябрьским манифестом 1802 г. были преобразованы петровские коллегии. В результате кропотливого исследования деятельности этих учреждений он пришел к выводу об их не эффективном управлении. В результате были подготовлены два важнейших акта, положивших начало новому этапу развития системы управления не только в Российской империи, но и сохранившие свое значение в советский и современный периоды развития государства. По его инициативе 25 июля 1810 г. был принят закон «О разделении государственных дел по министерствам» и 25 июня 1811 г. издан Манифест «Общее учреждение министерств». Эти правовые акты наиболее четко определяли структуру, основные принципы организации и пределы власти центральных органов государственного управления. В числе таких министерств было создано и Министерство юстиции, на которого было возложено выполнение одного из пяти основных направлений деятельности государства «в порядке исполнительном»: «Устройство и надзор суда»^[19]. Это было довольно четкое определение места и роли Министерства юстиции в государственном управлении. В соответствии с таким направлением деятельности на Министерство юстиции были возложены задачи управления судебной системой и осуществления общего надзора за судебными учреждениями. Помимо того, на него были возложены функции подготовки юридических кадров, в том числе и для судебной работы, и сбор отчетов по вопросам судебной деятельности. Несмотря на то, что Министерство юстиции становится многофункциональным органом, все же основным направлением его деятельности является надзор за судами и разработка мер по повышению эффективности делопроизводства в Сенате и других судебных органах^[20]. Таким образом, с начала XIX в. в Российской империи Министерство юстиции становится центральным органом судебного управления и одним из главных ведомств, непосредственно связанных с реализацией юридической политики Российского государства в сфере организации правосудия^[21].

Порядок государственного управления, в том числе и судебного управления, оставался без изменений вплоть до завершения советского периода. В связи с этим, можно с полной уверенностью утверждать, что основные доктринальные положения М.М. Сперанского относительно развития государственного управления в России, легли в начале XIX в. в основу определения политико-юридической природы и судебного управления. Несмотря на то, что была создана, как уже указывалось выше, многоуровневая иерархическая структура судебного управления, тем не менее, решение всех важнейших вопросов данной отрасли государственного управления были сосредоточены в руках единолично монарха, «символизирующего соединение всех стихий державного права во всей полноте, без всякого участия и разделения, принимающего окончательное решение по вопросам законодательной и управленческой деятельности»^[22].

В контексте указанного подхода можно заключить, что Петр I в свое время принимая стратегическое решение о проведении в стране системных государственных преобразований, в рамках которой и началась институционализация судебного управления как государственно-управленческой деятельности, никоим образом не мог предположить отделение судебных органов полностью от влияния монарха. На взгляд автора, проводимая им реформа задумывалась как непосредственное включение России в европейские процессы и восприятие Россией передового опыта европейских стран в судоустройстве^[23]. Таким образом, реформирование судебной системы более всего заключалось в реорганизации судоустройства, структурного изменения судебных органов, но никак не предоставления им полной самостоятельности. Тем более, что в государстве где закладывались фундаментальные основы абсолютистской модели организации верховной государственной власти, трудно представить формирование иных отношений, которым бы соответствовало разделение административной и судебной власти. К тому же созданная в Российской империи российско-европейская судебная система и система органов управления судами, оказались громоздкими и дорогостоящими для их содержания^[24]. Поэтому вполне объяснимо, что в период дореформенной России, начиная с эпохи правления Екатерины I, практически до 1861г. с постоянным изменением судоустройства империи, постоянно видоизменялось и судебное управление, которое более всего концентрировалось в руках администрации. В результате в российском дореформенном правосудии, как указывает Г.А. Джаншиев, процветали влияние на суды со стороны административной власти, волокита, бюрократизм и канцелярщина, закрытость производства, взяточничество и произвол судейских чиновников^[25].

Во второй половине XIX – начале XX вв. с формированием и развитием судебной системы в рамках судебной реформы 1864 г. и ее постепенной корректировкой, вопрос о политико-юридической природе, назначении и сущности судебного управления становится узловой проблемой. На взгляд автора в этот исторический период генезис судебного управления XIX в. неизменно связан с теорией разделения властей. Особенно заметным это становится на переломе XIX-XX вв. Как замечает М.Н. Марченко, это «начало материализации теории разделения властей», которая, по его мнению, происходит на «определенной стадии развития государства и общества, когда идет усиленный поиск путей и средств создания надежных гарантий прав и свобод подданных им граждан»^[26]. По мере развития науки государственного права определение места и роли судебной власти в системе органов государственной власти, в том числе и судебного управления, приобретает совершенно иное значение. Например, Ф.Ф. Кокошкин рассматривая функции государственной власти, указывает, что она «заключает в себе три основные функции: законодательство, управление и суд» и ее следует признать как принадлежащее государству субъективное право на повиновение подданных или граждан^[27]. Мысли Ф.Ф. Кокошкина находят свое отражение в исследованиях С.А. Котляревского. В своих работах по государственному праву он уже более предметно определяет функции государственной власти. В частности, рассматривая соотношение власти и государственного аппарата, ученый пишет, что «в руках высшего должностного лица, при любой форме правления, ветви власти будут неизбежно совмещаться, хотя формально они разделены». По его мнению, по закону 23 апреля 1906г. в России различалась власть законодательная, во главе которой стояли монарх, Государственный Совет и Государственная Дума, и власть управления, осуществляемая исключительно монархом через министерства и лиц, действовавших от его имени и по его повелению, а также судебная власть. В итоге С. А. Котляревский приходит к выводу, что на практике исполнительная власть была всегда преобладающей^[28]. Отсюда становится понятным, что в условиях России как бы ни было соблазнительно говорить о разделении властей, перешагнуть через идею государственной функции (то есть управления) было невозможно, поскольку исполнительная власть, в особенности в этот исторический период, во многом руководствуется целесообразностью момента, сложившейся политической обстановкой, имеющимися ресурсами и т.д.^[29].

Объяснение формированию политико-юридической природы судебного управления второй половины XIX – начала XX вв., можно увидеть и в трудах Н.М. Коркунова. По его мнению, явления действительной политической жизни, несогласуемые с разделением властей, противоречащие ему, оказываются вполне объяснимыми обобщенным началом совместности властвования. Н.М. Коркунов писал: «Нет государства, где бы законодательство, исполнение, суд были строго обособлены друг от друга. Исполнительная власть везде не только исполняет законы, но и сама устанавливает общие правила, не исключая и юридических норм, осуществляет и некоторые судебные функции. Законодательные учреждения издают не одни законы в материальном смысле, а также и административные распоряжения, только облеченные в форму законодательных актов, и, кроме того, пользуются всегда и некоторой долей судебной власти. Все это находится в прямом противоречии с принципом обособления трех властей. Но общее начало совместности властвования объясняет собою и эти явления»^[30]. Все это свидетельствует о том, что в Российской империи в XIX в. политико-юридическая природа судебного управления полностью отражала процесс объективного развития общества и государства, где вся власть была сосредоточена в руках монарха.

Безусловно, с принятием Судебных уставов 1864г. в России начинается переход общества из одного качественного состояния в другое. В Российской империи впервые создается относительно самостоятельная судебная власть, и она выделяется из системы исполнительных органов. Однако, на взгляд автора, все же это было формальное отделение от администрации, поскольку Министерство юстиции оставаясь центральным органом судебного управления, не только решало многие вопросы организационного обеспечения деятельности судов (кадровые, финансовые, материальные), но и продолжало осуществлять надзор за судами, что, безусловно, ставило судебные органы в подчиненное положение от исполнительной власти. Более того, царское правительство в рамках корректировки Судебных уставов создает процессуальные институты, которые предоставляют ему возможность контролировать и вмешиваться в рассмотрение конкретных дел. К ним в полной мере можно отнести: создание суда сословных представителей; обязательное утверждение императором приговоров по отдельным субъектам; установление высокого имущественного и образовательного ценза для занятия должностей по судебному ведомству; контроль администрации над порядком избрания присяжных заседателей^[31] и др. По мнению автора статьи, названные выше отступления от формально провозглашенных демократических принципов, можно назвать не иначе как одним из методов судебного управления, косвенного воздействия и влияния на самостоятельность и независимость судейского корпуса.

Таким образом, снова возвращаемся к тому, что в условиях России перешагнуть через идею сосредоточения государственной функции по управлению судами в руках монарха и исполнительной власти, было невозможно. В свою очередь, исполнительная власть, как указывалось С.А. Котляревским, во многом руководствовалась целесообразностью момента, сложившейся политической обстановкой, имеющимися ресурсами и т.д. Все эти причины во многом объясняют значительное расширение круга компетенции Министерства юстиции в области судебного управления.

Из этого следует, что политико-юридическая природа судебного управления второй половины XIX в. формировалась в Российской империи в переломный момент, на стыке разнополярных взглядов на будущее страны. Казалось, что демократическое правосудие в будущем неотменимо. Однако даже история введения Судебных уставов с постепенной их корректировкой в худшую сторону, растянувшаяся на несколько десятилетий, показала изначальное несоответствие их основным политическим институтам Российской империи. Несмотря на явные достоинства судебной реформы 1864 г., которые свидетельствовали о попытке сделать судебную реформу сопоставимой с задачами нового витка цивилизационного развития, она не смогла избавить российскую судебную систему от средневековых черт. Как пишут Н. Н. Ефремова и М. В. Немытина, нормы и принципы, выглядевшие в законе идеально, столкнувшись с российской действительностью, действовали не так как, задумывалось, а то и не действовали вовсе. Принцип законности, на котором должна была строиться деятельность судебных учреждений, противоречил абсолютистской форме правления, где царь являлся первым чиновником^[32]. В результате постепенное ограничение компетенции судебных органов в рамках их судебной деятельности и одновременно расширение пределов судейской зависимости от администрации, оказали огромное влияние на эффективность проводимой реформы.

Без всяких сомнений Судебная реформа 1864г. символизирует радикальный шаг Российского государства к созданию цивилизованной внесословной судебной системы, однако она оказалась неудачной и незавершенной. В целом говоря о понимании политико-юридической природы судебного управления второй половины XIX в. в контексте рассматриваемой парадигмы, следует сказать, что отсутствие политической воли верховной власти, прямой саботаж представителей дореформенной царской бюрократии в реализации положений Судебных уставов 1864г. сыграли свою роль. В результате судебная система оказалась под полным контролем судебной системы исполнительной власти и, в первую очередь, Министерства юстиции, принимавшего самое активное участие в корректировке положений Судебной реформы 1864г. На это прямо указывает даже то, что именно на Министерство юстиции была возложена обязанность реализации положений Судебной реформы. Однако не без его участия их введение было растянуто более чем на три десятилетия. При этом из многих положений были урезаны или вообще изъяты демократические нормы и институты. И наконец, период корректировки Судебных уставов Министерство юстиции активно использовало для усиления и контроля над судами, подавления их самостоятельности и независимости судей, что достигалось, прежде всего, надзором и контролем за судебными органами и увольнением неугодных исполнительной власти судей и чиновников.

Таким образом, политико-юридическую природу судебного управления Российской империи можно охарактеризовать как властно-управленческую деятельность, осуществляемую специально уполномоченными державной властью на то органами по контролю и надзору за судами и судьями (Сенат, Министерство юстиции), направленную на определение стратегии и тактики развития судебной системы, совершенствование форм и методов судебного управления и развитие механизмов организационного, кадрового, материально- технического обеспечения судебной деятельности.

Государственная политика в сфере судебного управления советской республики развивалась под воздействием ряда факторов, связанных с характером развития советской государственности, основанной и базирующейся на сложившейся с первых дней советской власти модели государственного правления. Одним из таких важных факторов формирования и реализации юридической политики советского государства в области судебного управления является влияние коммунистической доктрины, нацеленной на уверенность в неизбежности победы коммунистической формации и исключительности роли коммунистической идеологии, основанной на жесткой императивности и на создании новых установок и догм^[33]. Последнее было характерно в тех случаях, когда теоретические представления не давали готовых рецептов, тогда принимались решения в соответствии с ситуацией, то есть приводились в действие механизмы импровизаций, диктуемых задачами удержания власти. Наглядной иллюстрацией тому является Декрет о суде №1, принятый почти через месяц после провозглашения советской республики. Наконец, самое важное состоит в том, что советская доктрина государственного управления, также как и Российская империя, полностью отказалась от теории разделения властей и с первых дней советской власти пришла к модели «соединения законодательной и исполнительной государственной работы, слияния управления с законодательством»^[34]. И это совершенно очевидно из Конституций РСФСР 1918 и 1925 гг., где в разделах «Организация центральной власти» закрепляется законодательная и исполнительная власть, но в них нет ни единого упоминания о суде. Тем самым, советскому суду изначально отводилась роль одного из органов правоохранительной системы единой государственной власти, основной задачей которого являлась, по словам В.И. Ленина, «борьба против эксплуататоров, пытающихся восстановить свое господство, или отстаивать свои привилегии, или тайком протащить, обманом заполучить ту или иную частичку этих привилегий». Кроме того, как указывал В.И. Ленин, «на суды, если они организованы действительно на принципе советских учреждений, ложится другая еще более важная задача. Это — задача обеспечить строжайшее проведение дисциплины и самодисциплины трудящихся»^[35]. Такие задачи, стоящие перед судом, были сформулированы В.И. Лениным еще в первый год советской власти. Об игнорировании советским государством теории разделения властей, неоднократно в своих статьях заявлялось и П.И. Стучкой, который после И.З. Штейнберга возглавлял Наркомат юстиции РСФСР, а затем Верховный Суд РСФСР (1923г.). В одной из своих статей, давая определение советской власти, он пишет: «Советская власть с 25 октября 1917 г. ... является одновременно властью законодательной и исполнительной, а равно и судебной»^[36]. Позднее, уже вполне возможно под влиянием усиления партийной диктатуры, В.П. Антонов-Саратовский, член Верховного Суда СССР^[37], автор мемуаров «Под стягом пролетарской борьбы», дает следующее определение места и роли Верховного Суда: «Верхсуд Союза вовсе не представляет из себя какой-то формы разделения властей, а есть орган ЦИКа Союза, выполняющий функции Союза. У нас нет разделения властей. У нас наши верховные органы выполняют одновременно все функции: и судебные, и законодательные, и административные...»^[38].

Важно отметить, что многие юристы довольно часто переводились из судебных органов в органы юстиции и наоборот. Безусловно, все это делалось в первую очередь для укрепления партийных позиций в судебных органах и органах судебного управления (номенклатурный принцип), а, во – вторых, тем самым в советском государстве постоянно подчеркивалось об отсутствии различий между исполнительными органами (органы юстиции) и судами. Коммунистическая партия сама решала, кому из ее номенклатуры сегодня руководить Верховным Судом РСФСР (СССР), а кому – Наркоматом юстиции РСФСР (СССР). Показательна в этом отношении биография П.И. Стучки: 26 ноября 1917 г. после первого Наркома юстиции РСФСР Г.И. Оппокова практически на один месяц он занимает эту должность. В декабре на этом посту его заменяет левый эсер И.З. Штейнберг, который в должности Наркома юстиции был до марта 1918г. Затем на эту должность до августа 1918г. вновь призывается П.И. Стучка. После чего П.И. Стучка направляется в Латвийскую ССР, где был учрежден Совет Народных Комиссаров этой республики, председателем которой он и становится. С 1 января 1923г. П.И. Стучка первый председатель Верховного Суда РСФСР^[39]. Не менее интересна в этом отношении судьба Н.В. Крыленко, которого также «перебрасывали» на различные должности, в том числе, и по руководству судебными органами: член коллегии наркомата юстиции РСФСР, председатель Революционного (Верховного) трибунала, заместитель наркома юстиции РСФСР и старший помощник прокурора РСФСР, прокурор РСФСР, народный комиссар юстиции РСФСР, народный комиссар юстиции СССР^[40].

Примерно такие же вехи служебной карьеры обозначены и у председателя Верховного Суда РСФСР А.Т. Рубичева (первый заместитель Народного комиссара юстиции СССР, заместитель министра юстиции СССР, председатель Московского городского суда, министр юстиции РСФСР, председатель Верховного Суда РСФСР). Такие передвижения были характерны не только для 1920-30-х гг., но и для всего советского периода. Например, В.И. Теребилов последовательно занимал должности заместителя Председателя Верховного Суда СССР, Министра юстиции СССР, Председателя Верховного Суда СССР^[41]. Нередко должности руководителей наркоматов юстиции РСФСР (СССР) и председателей Верховного Суда РСФСР (СССР) занимали лица, не имеющие юридического образования, но верные коммунистической партии, в том числе, А.Н. Винокуров, Н.М. Янсон, И.Л. Булат, Я.П. Дмитриев и др.

Особое место в разработке доктринального положения государственной власти в советской России и ее классового суверенитета, безусловно, отводилось партии большевиков. По поводу этого В.И. Ленин писал: «Ни один важный политический или организационный вопрос не решается ни одним государственным учреждением в нашей республике без руководящих указаний Цека партии». Безусловно, эти слова в полной мере относились и к советским судам. Одновременно В.И. Ленин указывал и на роль партии в решении кадровых вопросов: «Пока управлять будет правящая партия, пока эта партия должна решать все вопросы о разных назначениях, вы не допустите, чтобы важнейшие государственные назначения делала не руководящая партия»^[42]. Таким образом, после Октябрьской революции коммунистическая партия «постепенно и незаметно превращается в машину, предназначенную для того, чтобы направлять жизнь большого государства»^[43]. И как само собой разумеющееся, судьи просто были обречены стать на весь советский период не только частью «машины-коммунистической партии», но и частью системы правоохранительных органов по борьбе с преступностью. Практически не было разницы между судьями, прокурорами, следователями и другими представителями правоохранительных, или еще их называли административных, органов, поскольку все они в рамках своей деятельности были обязаны проявлять активность и инициативу в установлении виновных в судебном заседании, самостоятельной переквалификации их действий на более тяжкие, возбуждать уголовные дела, проводить проверки, участвовать во всех партийно-советских мероприятиях по профилактике преступлений и правонарушений. Безусловно, возложение на судебные органы указанных задач ставило под сомнение возможность осуществления независимого и беспристрастного правосудия. Поэтому становятся довольно актуальными и для советского правосудия слова И.В. Михайловского, сказанные им еще в начале прошлого столетия: «Можно сказать, что в тот день, когда судьи принуждены были бы "оказывать содействие" власти в преследовании преступников, собирая ex officio доказательства виновности и привлекая к ответственности по собственной инициативе, одним административным органом было бы больше, но суд как охранитель законности, как защитник прав всех и каждого, как главный устой правопорядка перестал бы существовать»^[44].

Между тем распад Российской империи показал невозможность функционирования пришедшего ему смену советского государства без обращения к легитимации прежнего государственного управления, в том числе и в судебной сфере. Несмотря на принципиальное различие дореволюционных и постреволюционных политико-правовых установок и на стремление новой власти к тотальному разрушению государственного управления Российской империи, все равно можно обнаружить определенную преемственность политико-правовых установок монархической и постреволюционной государственной власти. Наглядным примером тому является создание в первые дни советской власти, наряду с другими наркоматами, и Наркомата юстиции РСФСР, который практически полностью вобрал в себя полномочия Министерства юстиции Российской империи.

В компетенции вновь созданного государственного органа просматривается значительная степень преемственности между учреждением старого порядка−Министерством юстиции Российской империи (Временного правительства) и вновь образованным Наркоматом юстиции РСФСР. Особенно наглядно это видно при проведении сравнительного анализа функций этих двух учреждений. Как известно, к началу XIX в., что практически не изменилось и к Октябрьской революции 1917г., произошло значительное расширение границ компетенции Министерства юстиции Российской империи по контролю и надзору за судами (они были сохранены и в аналогичном министерстве Временного правительства) и, как следствие, усложнение его структуры. Достаточно широкими становятся контрольно-надзорные полномочия Министерства юстиции Российской империи в области и судебного управления: контроль за функционированием судебных органов, их должностными лицами и чиновниками прокуратуры и судов; принятие мер к устранению недостатков в работе судов, включая применение мер дисциплинарного характера к судьям и судебным чиновникам; подготовка отзывов по содержанию просьб и ходатайств, направляемых императору; представление на усмотрение императора ходатайств о помиловании и смягчении участи осужденных; составление циркулярных разъяснений подведомственным судебным учреждениям; подготовка вопросов судебной практики для обсуждения в Сенате; рассмотрение жалоб частных лиц, представлений чиновников прокуратуры о нарушениях, допущенных в судебных решениях губернских присутствий; рассмотрение просьб и жалоб в отношении судебных дел; переписка с иностранными судами по поводу исполнения их просьб (поручений); изменение состава и границ судебных округов и участков, мест пребывания присутственных камер; организация выездов судов для разбирательства дел в другие местности; назначение городских судей, уездных членов окружных судов (1870г.); назначение представителей уездных съездов мировых судей (1912г.), мировых судей и председателей съездов мировых судей в прибалтийских губерниях, на Северном Кавказе и в некоторых других местностях^[45].

Министерству юстиции было также предоставлено «право наблюдения за безостановочным течением дела, соблюдением правил внутреннего устройства судебных органов и соблюдением в них правил делопроизводства, и наблюдение за личными действиями чиновников судебного ведомства»^[46].

Несмотря на иную установленную в государстве форму правления, не менее широкими в области судебного управления стали и полномочия Народного комиссариата юстиции РСФСР. В круг его функций входят решение практически всех вопросов, которые были в сфере деятельности Министерства юстиции Российской империи и аналогичного Министерства в период Временного правительства. К числу основных задач, стоящих перед Наркоматом юстиции РСФСР, относятся: организация и инструктирование судов, органов следствия, защиты (адвокатуры) и обвинения (прокуратуры), а равно наблюдение за деятельностью комиссии по делам о несовершеннолетних; рассмотрение, в порядке высшего судебного надзора, судебных решений и приговоров, вступивших в законную силу, что входило до принятия Декрета о суде №1 в полномочия Правительствующего Сената; составление циркулярных разъяснений и писем подведомственным судебным учреждениям, дача им руководящих разъяснений и указаний; наблюдение за законностью деятельности судебных учреждений; подготовка и предварительное рассмотрение законопроектов, опубликование и толкование законов, что в дореволюционный период входило в обязанности Государственного совета Российской империи; разработка общих мер наказаний; организация отбывания наказания для лиц, лишенных свободы как по приговорам суда, так и в порядке предварительного следствия, а равно руководство местами лишения свободы. И наконец, чисто советская задача Наркомата юстиции РСФСР - руководство и наблюдение за проведением в жизнь отделения церкви от государства.

Таким образом, по меткому выражению А. де Токвиля, интендант эпохи «старого порядка» и чиновник середины XIX века «как будто протягивают друг другу руки над разделяющей их бездной революции»^[47]. Тем самым, автор книги «Старый режим и революция», хотя и говорит об истории французской революции, однако подчеркивает обязательность преемственности революции с традициями централизованного государства с его бюрократией и рассматривает ее как неотъемлемую часть истории, вполне возможно, любого цивилизованного государства.

Осмысление традиций и преемственности в судебном управлении видится еще и как задача, имеющая вполне практический смысл, поскольку за ней стоит множество проблем, связанных с восприятием, толкованием и последующим конструированием советского судебного управления. Например, Наркомат юстиции РСФСР не только сосредоточил в себе обширные полномочия Министерства юстиции и Сената дореволюционной России в управлении судами, но и одновременно был осуществлен переход к созданию ведомства, в рамках которых была организована линейная и достаточно отчетливо выделенная система центрального министерского и местного отраслевого судебного управления. Таким образом, советское государство, повторив централизованную модель судебного управления Российской империи, развило и усилило ее.

Важное значение в формировании государственной политики и развитии механизмов судебного управления имела советская судебная реформа 1922г., ставшая конкретным воплощением политических установок по дальнейшему развитию судебной системы и юридического инструментария судебного управления. В Положении о судоустройстве РСФСР 1922г. не указывается о подчинении судебных органов Наркомату юстиции, функции которого ограничены лишь некоторыми вопросами кадрового обеспечения, определением участков для выборов судей и решением других малозначительных проблем. По данному Положению руководство судебными органами сводится к компетенции Верховного Суда РСФСР и губернских судов. По словам Н. В. Крыленко, «задача поставить народный суд должна быть признана сейчас основной политической задачей момента. Губсуд как первый и основной рычаг всей судебной системы, непосредственно надзирающий и управляющий народными судами, должен взять на себя, на свои плечи, целиком эту работу»^[48]. Однако уже через два года принятием Основ законодательства Союза ССР и союзных республик о судоустройстве от 29 октября 1924 г. положение судов резко изменяется. Все изменения сформулированы в двух статьях Основ. С одной стороны, в ст. 8 закрепляется, что губернские (или соответствующие им) суды являются по отношению к народным судам органами судебного управления; с другой, в этой же статье указывается, что в качестве таковых названные суды подчинены народному комиссариату юстиции данной республики. Таким образом, буквально эту статью можно понимать как подчинение губернских (или соответствующих им) судов наркомату юстиции республики только тогда, когда они осуществляют судебное управление в отношении нижестоящих судов. Однако ст.12 Основ опровергает положения ст.8 и закрепляет широкие компетенционные возможности наркомата юстиции союзных и автономных республик, во-первых, в области надзора за судебной деятельностью. В частности, наркомат юстиции республики (автономной республики) «осуществляет надзор за всей судебной практикой всех судебных органов данной республики, опротестовывая и направляя через прокурорский надзор к пересмотру любой приговор и решение, вынесенные судами данной республики, в том числе и верховным судом республики». Во- вторых, органы юстиции наделяются чрезвычайно широкими полномочиями и в области судебного управления как «общее руководство, организация, ревизия и инструктирование всех судебных учреждений данной республики, прокуратуры, органов следствия, нотариатов, судебных исполнителей, защиты и проч.»^[49].

Таким образом, в постоянно усложняющихся социально-политических условиях на первый план в советском государстве стали выходить репрессивные техники власти, идет постоянная выработка механизмов подконтрольности всех органов государственной власти, в том числе и судебной системы. В этих целях расширяется компетенция Наркомата юстиции по контролю, надзору и общему руководству судебной системой, что позволяет органам юстиции заниматься не только вопросами организации судебной деятельности, но и вмешиваться в судопроизводство и ставить вопросо пересмотрев ревизионном порядке уголовных и гражданских дел. В качестве необходимого компонента в формировании и реализации политико-юридической природы судебного управления выступает коммунистическая идеология, ставшая к началу 1920-х гг. государственной. Она представляла выработку своеобразного корпуса идей по выработке государственной политики и формирования концептуальных подходов к месту и роли судейского корпуса в советском государстве. Поэтому в первые годы советской власти особое внимание уделяется идеологическому обоснованию упразднения «доныне существующих судебных установлений» (Декрет о суде №1), так и государственной политики в области юстиции. Возрастание роли коммунистической идеологии проявилось и в разработке идеологических и организационных принципов судоустройства и судопроизводства как средства легитимации государственной политики. В них присутствуют мотивы целесообразности совершения Октябрьской революции и стремление поднять на новый уровень внедрение в общественное сознание безусловной необходимости новой судебной системы, носящей классовый характер, с широким участием в отправлении правосудия рабочих и крестьян. Одновременно также показывалась неразрывная связь обновленного судейского корпуса и государственной политики. По этому поводу Н.В. Крыленко в 1923г. писал: «Мы проповедуем зависимость судей от государственной политики, как ее носителей, но мы хотим одновременно поставить их в такое положение, чтобы, проводя эту политику, а не какую-нибудь иную, они могли быть спокойны, что им будет дано ее проводить в пределах закона и вне зависимости от внесудебных факторов»^[50]. И если учесть, что эти слова принадлежат одному из ведущих деятелей юстиции, принимавшего самое активное участие в формировании юридической политики советского государства, читая между этих нескольких строк, нетрудно заметить, что советский судья остается судьей до тех пока он подчиняется партийной дисциплине и пока его поддерживает коммунистическая партия. Тем самым судьи−«носители государственной политики», становились послушным «инструментом воздействия на общественное сознание, посредством которого задавалась и обосновывалась в обществе направленность деятельности государственной власти и государства»^[51]. Таким образом, к 1924 году происходит политико-правовая модернизация судебной системы и Наркомата юстиции. Проводимые в этой области преобразования закрепляются на уровне общеобязательных предписаний и, тем самым, обеспечивается легитимация Наркомата юстиции РСФСР как органа судебного управления, трансформирующего в судебную систему государственную политику в сфере юстиции. Таким образом, Наркомат юстиции РСФСР постепенно становится одним из главных ведомств, непосредственно связанных с реализацией юридической политики советского государства.

Выстраиванию такой социалистической, крайне идеологизированной судебной системы и судебного управления главным образом способствовал тот фактор, что с начала 1920-х гг. коммунистическая партия стала функционировать в условиях однопартийной системы и обладать монопольным правом на безраздельную политическую власть. В рамках тоталитарного режима, который постепенно стал устанавливаться в стране, суд рассматривался только как «орудие охраны интересов господствующего класса (защита интересов рабочих и крестьян)^[52], что и стало их главной задачей. И поскольку генетические истоки советского судебного управления находились в рамках преемственности имперской и советской систем государственного управления, то это потребовало, в свою очередь, констатации в советском судебном управлении конкретных черт дореволюционной государственности, их воспроизведение и продолжение, но только в советском варианте. И совершенно не случайно 30 января 1928г. в целях обеспечения «руководства и управления в отношении судебных органов» принимается совместное постановление ВЦИК и СНК РСФСР «О порядке руководства судебными органами РСФСР». В нем Наркомату юстиции РСФСР даются конкретные идеологические установки, оказавшие существенное влияние на характер политико-юридической природы судебного управления. По мере укрепления партийно-государственной власти юридическая сфера деятельности государства все более становятся объектом воздействия коммунистической партии, которая отрабатывает свои управленческие и законодательные средства воздействия на судебную систему. В результате под предлогом обеспечения «единства судебной практики и управления судебными органами», суды оказались практически под полным контролем органов юстиции. Все директивные указания подлежавшие направлению в суды, с принятием этого постановления должны были исходить только из Наркомата юстиции через Верховный Суд, а непосредственно из Верховного Суда – только с «санкции Народного Комиссара юстиции». В постановлении обращается внимание Наркомата юстиции РСФСР и на изменение стиля руководства губернскими и народными судами, где во главу угла ставится задача по наполнению деятельности судов общественно-политическим содержанием^[53]. Буквально вслед за ним принимается обновленное Положение о Народном комиссариате юстиции РСФСР от 3 июня 1929 г., согласно которому в состав центрального аппарата Наркомата юстиции РСФСР включается Верховный Суд РСФСР, а его руководитель становится одним из заместителей наркома юстиции РСФСР (ст.5 Положения)^[54]. На взгляд автора именно в условиях однопартийной системы в стране начинает складываться административно-командная система, что получает свое организационно-правовое закрепление и в механизме советского судебного управления. Надо сказать, что по вопросу о времени и причинах формирования административно-командной системы в отечественной историографии нет единства мнений. Тем не менее, автор разделяет точку зрения Т.П. Коржихиной, что «административно-командная система складывается к началу НЭПа и укрепляется на рубеже 1920-30-х годов, а «предшествующие матрицы» содержатся еще в дореволюционном периоде»^[55]. С такой позицией вполне можно согласиться, поскольку период с начала 1920 и до начала 1930–х гг. характеризуется активным вмешательством коммунистической партии во все сферы государственной и общественной жизни. Партия стремится к установлению жесткого централизованного государственного управления, при которой советские органы являются лишь исполнителями воли верхушки партии. Все это является важным фактором в формировании государственной идеологии и в области судебного управления. Приведенный выше пример о принятии постановления «О порядке руководства судебными органами РСФСР», в очередной раз наглядно демонстрирует и доказывает, что в советском государстве в сфере судебного управления заимствовались сугубо негативные концепции государственного управления Российской империи. Рассматривая в свое время с этих позиций начальные этапы становления советского государства А.С. Изгоев заметил: «Полицейские глупости большевизма стократно затмили собой полицейские глупости старого строя»^[56].

Данный тезис находит свое подтверждение и в том, что с начала 1930-х гг. в советской России начинается постепенное отторжение подлинно социалистических и демократических форм судопроизводства. Как пишет Э. Соловьёв, «после прихода к власти большевиков правовой нигилизм в России справлял свой триумф. Пренебрежительное отношение к формальному закону, своеобразное понимание законности, подмена её революционной целесообразностью неизбежно способствовали становлению тоталитарной системы. Будущая «свобода» означала свободу при отрицании права, моральной автономии и утверждение всепоглощающего, тотального коллективизма, господство коммунизированных средств и форм жизни, плановой централизации, норм классовой целесообразности»^[57]. Именно в эти годы в советской России формируется политический режим, представлявший собой личную диктатуру И.В. Сталина. В этот исторический период происходит сращивание партийного и государственного аппаратов, устанавливается тотальный контроль коммунистической партии за деятельностью правоохранительных органов, частью которых являлись и суды. В результате вся полнота государственной власти сосредотачивается в руках партийного руководства. На взгляд автора статьи, своего рода толчком для начала массовых репрессий по всей стране, послужило выступление И.В. Сталина на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП (б) 7 января 1933 г., где он уделил особое внимание борьбе с остатками враждебных классов, которые по его словам «…разбросались по лицу всего СССР, эти бывшие люди расползлись по нашим заводам и фабрикам, по нашим учреждениям и торговым организациям, по предприятиям железнодорожного и водного транспорта и главным образом - по колхозам и совхозам. Расползлись и укрылись они там, накинув маску «рабочих» и «крестьян», причем кое-кто пролез даже в партию» они повсюду вредят, и поэтому он призвал покончить с такими элементами … «быстро и без особых жертв»^[58]. Для борьбы с таким враждебным классом и другими инакомыслящими по всей стране создаются органы внесудебных репрессий: «особые совещания», «двойки», «тройки» при НКВД. В то же время и народные суды, управляемые органами юстиции, не отставали от органов внесудебных репрессий и вели активную борьбу с классовым врагом, включаясь под руководством коммунистической партии и органов юстиции в различные хозяйственно−политические кампании, проводя активную борьбу с врагами советской власти^[59].

Все это неизбежно привело к тому, что заложенные в Конституции РСФСР 1918 и 1924 гг. демократические принципы государственного строительства, политические права граждан, пусть хотя и иллюзорно, но идеологически выгодно закрепленных в Конституции 1936г., оказались декларативными и не имеющими никаких судебно-правовых гарантий. К тому же закрепление в ст.126 Конституции СССР 1936г. коммунистической партии как «руководящее ядро всех организаций трудящихся, как общественных, так и государственных», означало не что иное, как закрепление за ней конституционного права направлять в качестве «руководящего ядра» деятельность государственных органов и общественных объединений, то есть высшей власти. Отсюда можно сделать вывод, что государственная политика в юридической сфере деятельности, в том числе и судебного управления, в советском государстве развивалась под воздействием и неусыпным контролем коммунистической партии, которая и определяла направления как судебной политики советского государства, так и других юридических сфер жизнедеятельности в стране. С деятельностью коммунистической партии было связано и закрепление официальной идеологии на уровне принимаемых законодательных и иных нормативных актов, указаний, циркулярных писем, которые также способствовали легитимации политического курса страны. Классовая принадлежность, а вместе с ней и убежденность в правоте большевистского дела ставились во главу угла и при вынесении судебных решений. Показательно в этом отношении уголовное дело по обвинению П., осужденного по ст.58.10 УК РСФСР обвиняемого в контрреволюционной агитации. В довольно коротком приговоре, всего на одном листе, указывается, что «гражданин П. несмотря на свое пребывание в рядах ВКП (б) в качестве кандидата в члены, в период обостренной классовой борьбы, особенно на селе, в 1928-29 гг. явно враждебно относился ко всем проводимым хозяйственно-политическим кампаниям советской власти в деревне, открыто выступал против них. П. является враждебным элементом, настроенным против партии и советской власти, и в настоящих условиях обостренной классовой борьбы по своему социальному положению он является классовым врагом»^[60]. Понятно, что при такой констатации личности подсудимого можно ли было ожидать какого-либо справедливого судебного разбирательства. Между тем на такой подход к рассмотрению подобных уголовных дел ориентировали народные суды и вышестоящие судебные органы. Например, в циркулярном письме Верховного Суда РСФСР от 22 декабря 1924 года явно просматривается его классовая направленность, поскольку вышестоящий суд разъясняет нижестоящим, что при определении наказания народные судьи должны руководствоваться непреложным правилом: «учитывать, кого он имеет перед собой, и назначать меру социальной защиты, исходя из признаков социальной принадлежности»^[61].

Такое состояние государственно-правовой системы советской России к началу 1930-х гг. отчетливо показывает, что в советской России постепенно сложился тоталитарный режим с юридически оформленной полнотой власти коммунистической партии в законодательном, административном и судебном направлениях государственной и общественной деятельности. В этот период, как пишет С.А. Авакьян, «режим тоталитаризма и беззакония уже настолько парализовал сознание и волю людей, что использование таких прав и свобод хоть с каким-то намеком против властей или неугодным им способом было просто невозможно»^[62]. Более того, находившиеся под контролем коммунистической партии судебные органы, беспрекословно выполняли указания партийных органов, наполняя идеологическим содержанием, как уже указывалось выше, даже судебные решения. В результате в этот период судебная система советского государства практически полностью повторила положение судебной системы Российской империи в преддверии Февральской революции 1917г., когда в постановлении Временного правительства от 25 марта 1917 г. прямо указывалось на перерождение царских правовых институтов: «Независимость судей стала пустым звуком, гласность исчезала из суда по первому желанию администрации, наиболее важные дела о государственных и должностных преступлениях, о проступках в печати - были изъяты из ведения суда присяжных заседателей. Исключительный военный суд стал обычным явлением. Вновь появилось в населении то недоверие к суду, которое было язвой старой дореформенной Руси прошлого столетия». В подтверждение сказанного приводились незаконные методы работы царской юстиции: допросы свидетелей с пристрастием, подлоги актов следствия, пытки и т. п.^[63].

По мнению автора, проведение такой аналогии не является беспочвенным, поскольку в советском государстве с начала 1930-гг. доминировала идея о возможности разрешения конфликтов только насильственными методами, а отнюдь не правовыми. По сути это означало безусловное подчинение судов администрации, то есть Наркомату юстиции РСФСР, которая выполняла свои функции по судебному управлению позиционируя указания коммунистической партии. На деле это полностью исключало любое проявление судейского усмотрения, самостоятельности и независимости судейского корпуса при принятии судебных решений. В этот период господствующей становится концепция, определявшая любое преступление как форму проявления классовой борьбы^[64], основной целью наказания признавалось устрашение, а суд рассматривался как репрессивный орган. Именно такой подход отражен в работах А.Я. Вышинского «Очерки по судоустройству СССР»^[65] и Н.В. Крыленко «Ленин о суде и уголовной политике»^[66]. Поэтому нет ничего удивительного, что именно к моменту закрепления в Конституции СССР 1936 г. принципа независимости судей, внутрипартийная борьба приобрела крайне уродливые формы. В эти годы «антидемократический характер политического режима достиг своего апогея, своей наивысшей точки»^[67] и любой плюрализм мнений расценивался как предательство. Определившаяся к концу 1920 –х гг. государственно-партийная политика в области судебного управления получила свое отражение в том, что суды к началу 1930-х гг. полностью отстраняются от управления нижестоящими судами, с оставлением за ними лишь права отправления правосудия и судебного надзора, да и то под контролем органов юстиции. С принятием Закона о судоустройстве СССР 1938 г. упраздняются президиумы и пленумы судов союзных республик, краевых и областных судов, ранее принимавшие активное участие в судебном управлении.

Кульминационным фрагментом усиления роли органов юстиции в судебном управлении становится принятие 15 июня 1939 г. Положения о Наркомате юстиции СССР, внесшего определенные коррективы и в деятельность Наркомата юстиции РСФСР по управлению судебной деятельностью. Буквально через год Указом Президиума Верховного Совета СССР от 29 июня 1940 года^[68], роль народного комиссара юстиции СССР и народных комиссаров юстиции республик была настолько усилена, что они имели право даже самостоятельного наложения на судей таких дисциплинарных взысканий как замечание, выговор, выговор с постановкой вопроса об отозвании с должности судьи. Таким образом, на взгляд автора, получили конкретное воплощение политические установки коммунистической партии и были реализованы ее подходы по дальнейшему развитию юридического инструментария судебного управления. Проведение в советском государстве такой политики в отношении судебных органов в очередной раз показывает его приверженность и последовательность в своем устройстве и управленческой деятельности к имперской системе. Ведь ни для кого не является открытием, что судебная система в Российской империи функционировала в условиях полного отрицания принципа разделения властей и была в значительной степени подконтрольна исполнительно-распорядительной власти и монарху. То, что суд в Российской империи зависел от администрации, констатируют как западные^[69], так и отечественные исследователи^[70]. Аналогичное положение и советской судебной системы, где также полностью отвергается принцип разделения властей, а суды подконтрольны не только исполнительно - распорядительным органам, но и коммунистической партии.

Рассматривая вопросы диалектики традиций и инноваций в теории и практике государственного строительства в России, М.А. Сукиасян пишет: «Преемственность олицетворялась, прежде всего, в принципе единства власти, который представлял собой ведущую тенденции всей практики управленческого дела»^[71]. Далее он продолжает: «Создавалась иллюзия «новизны» и гарантированности от опасности установления личной диктатуры (пресловутого «термидора»), перерождения власти. На самом же деле весь комплекс властных и управленческих структур подспудно стремился к жесткой зависимости от генетического хода российского государственного традиционализма».

При рассмотрении истоков формирования и развития советского судебного управления особую роль играют его идейно-теоретические основания. Историографический анализ литературы, архивных данных, научных дискуссий, точек зрения и суждений убеждает в том, что единство власти в отношении судов достигалось координацией деятельности всего государственно-партийного аппарата советского республики. Как уже указывалось выше, с полной уверенностью можно утверждать, что в границах с октября 1917 до первой половины 1950 гг. в советском государстве была смоделирована имперская система судебного управления. Единственной новизной такого управления являлась крайняя идеологизация процесса реализация власти в отношении судебных органов, т.е. собственно управления. В этот период в советском государстве действовала жесткая иерархическая система как судебного управления, так и партийного руководства судами и органами судебного управления. По мнению автора, сложившиеся в расцвете тоталитарного режима методы судебного управления имели гораздо большую репрессивную направленность, нежели в Российской империи. Известный западный историк России Р. Пайпс пишет: «Корни современного тоталитаризма следует искать не в идеях Руссо, Гегеля или Маркса. Ибо, хотя идеи могут породить новые идеи, они приводят к организационным переменам лишь, если падут на почву, готовую ее принять». Большевистское «представление о том, каким должно быть правительство, было зеркальным отражением царского режима»^[72]. Безусловно, все это в полной мере можно отнести и к деятельности государства по судебному управлению, но в более худшем варианте, чем в Российской империи. Весьма значительную роль в этом сыграла и коммунистическая партия. Общеизвестно, что взгляды большевиков на место и роль партии в классовой борьбе, в революции, в обществе, постоянно менялись. Первоначально задачей партии в ходе строительства советского государства было «помогать» и «содействовать», а затем стало - «воздействовать» и «руководить»^[73]. В начале руководящая роль партии сводилась в основном к политическому контролю. Но поскольку коммунистическая партия постепенно становится единственной легальной политической организацией, то партийные органы от политического контроля переходят к администрированию, что приводит к сращиванию коммунистической партии с государственным аппаратом, а затем и вовсе его подчинения себе. Тем самым в стране утвердилась и единая, общеобязательная коммунистическая идеология. Все государственные органы и общественные организации действовали под контролем коммунистической партии. Сращивание партийного и государственного аппарата оказало влияние не только на тотальную идеологизацию советского общества, но и на советское нормотворчество. Документы, создаваемые РКП(б), коммунистической партией, стали играть большую роль в процессе правотворчества советского государства, иногда прямо являясь источниками права и подменяя законодательные акты, т.е. стали приобретать высшую юридическую силу. Среди таких партийных документов можно выделить две формы партийного правотворчества. В первом случае–это сугубо партийные документы, затрагивающие организационные вопросы формирования и функционирования государственных институтов. Например, на XIV партийной конференции ВКП(б) (27-29 апреля 1925 г.) впервые дается понятие «революционной законности», под которой подразумевается единообразное понимание и обязательное выполнение всех законов советской власти, недопущение самостоятельного толкования законов местными органами власти^[74].

Обеспечение революционной законности рассматривалось как метод построения новых производственных отношений, и ее выполнение увязывалось с осуществлением социально-экономической политики государства^[75]. Таким образом, по своему содержанию и своей роли такого рода партийные документы выходили за рамки исключительно партийных установлений и рассматривались как политическая директива органам государственной власти, должностным лицам и даже гражданам.

Ко второй форме партийного правотворчества относятся совместные постановления правительства и руководящего партийного органа по вопросам судебного управления. В основном они принимались в виде: ЦК ВКП (б) (КПСС) и СНК (СМ) СССР. Особенно широкое распространение принятие таких совместных постановлений получило в 30-е гг. Для иллюстрации сказанного приведем несколько таких совместных постановлений, связанных, в том числе, и с деятельностью судебных органов: СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 г. «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия»; ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 27 мая 1939 г. «О мерах охраны общественных земель колхозов от разбазаривания»; СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 1 декабря 1938 г. «О порядке согласования арестов»; ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 23 июля 1966 г. «О мерах по усилению борьбы с преступностью»; ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 30 июня 1970 г. «О мерах по улучшению работы судебных и прокурорских органов»^[76] и др.

После принятия таких совместных документов они становились обязательными для партийных органов и членов партии, а также правовыми актами, имеющими общеобязательный юридический характер. Поэтому совместные партийно-государственные постановления стали восприниматься как инструмент государственной политики, в том числе и в области судебного управления, воздействующий на жизнедеятельность судебной системы. Таким образом, в судебной сфере укоренилось положение о безусловном примате решений партийных органов над правом. В пирамиде системы судебного управления важную роль играли установки и правила, исходившие от вышестоящих партийных органов, которые становились не только носителями политико-идеологической и правовой информации, но и связанными с наиболее значимыми событиями во внутренней и внешней политической жизни страны, созданием и реорганизацией судебных органов, подготовкой юридических кадров и иными вопросами организации судебной деятельности.

Овладение коммунистической партией абсолютной властью в стране, во многом противоречило основным свободам граждан, которые были провозглашены в первые месяцы советской власти. Эта абсолютная власть распространялась и на судебную систему, в том числе и на органы судебного управления. Последние трансформируя партийные документы, оказывали непосредственное влияние на судейское сообщество, что повлекло за собой формирование нескольких поколений судей, привыкших повиноваться и слепо выполнять указания партийных органов. Ни о какой самостоятельности судов и независимости судей не могло быть и речи. Безусловно, все это становилось благоприятной питательной средой тоталитарно-коммунистического режима. Не случайно в обществе бытовала такая поговорка: «Судьи подчиняются закону и райкому». Несмотря на создание в советском государстве таких символов как свобода, равенство, независимость судей, участие граждан в отправлении правосудия и др., отношение между государством и судебной системой носят асимметричный характер. Судебное управление как отрасль государственного управления, культивировала в судейском сообществе мотивацию подчинения, которая во многом основывалась на страхе, на привычке к повиновению, на убеждении в необходимости подчинения, на авторитете партийных органов и на заинтересованности в повиновении им, поскольку, прежде всего, они определяли карьеру судебного работника. К инакомыслящим судьям могли быть применены различные репрессивные методы, которыми обладали партийные органы, а через них и органы судебного управления. Жесткая карательно-репрессивная система власти и управления, в том числе и судебная, созданная в 1930-е гг. продолжалась до 1953 г. И только со смертью И.В. Сталина, создателя этой максимально централизованной партийно-государственной машины, началась смена приоритетов во внутренней и внешней политике государства.

На данном этапе историографии проблемы, длившегося с середины 50-х до начала 70-х гг. XX в., происходит кардинальное обновление политической и общественной жизни страны и постепенный демонтаж прежней административно-командной модели судебного управления, что, безусловно, влияет и на его политико-юридическую природу. Этот период вошедший в историю судебного управления является знаменательным и исключительно важным. Именно в нем начинают признаваться негативные явления, связанные с вмешательством отдельных должностных лиц и местных советско-партийных органов в разрешение судебных дел. По этому поводу в конце 1953 г. в ЦК КПСС принимается постановление «О фактах вмешательства некоторых местных партийных органов в решение судебных дел»^[77]. Определенным шагом вперед послужила и реформа, осуществленная на началах децентрализации, инициаторы которой пытались обеспечить большую самостоятельность судебных органов. В результате ликвидируются органы юстиции, которые в течение почти сорока лет были бессменными органами судебного управления, проводниками и позиционерами коммунистической идеологии в судебной системе, а их функции передаются вышестоящим судам. Все это вызывает живой интерес отечественных исследователей к истории советской судебной системы и пересмотру взглядов на ее будущее, в том числе и судебного управления. В частности, в них рассматриваются функции органов судебного управления, а также отдельные формы и методы организации судебной деятельности во взаимосвязи с осуществлением правосудия. Передача функции судебного управления вышестоящим судам положила начало и трансформации взглядов на понятие «судебное управление». Происходит постепенный отход от жесткого понятия «судебное управление», воспринимавшегося судейским сообществом как посягательство на их независимость и самостоятельность, к синонимичным данному понятию, но более мягким по содержанию, таким как «организационное руководство судами», «общее руководство судами», «судебное администрирование», «судебно-административное управление», «управление в области юстиции» и др.^[78] Многие работы ученых и практиков этого периода связаны с решительным пересмотром устаревших подходов к освещению эволюции отечественной судебной системы и судебного управления, выработкой качественно новых принципов, созданием новой системы приоритетов в их деятельности^[79]. Все это обусловило появление новых направлений историко-правовых исследований, изучающих не только эволюцию самой судебной системы и судебного управления, но и его взаимосвязь с положением судей, народных заседателей и их статусом в советском обществе. Научные исследования отличаются большой информационной насыщенностью, содержание их строится на анализе опыта судебной деятельности и в них, как правило, вносятся предложения по усовершенствованию судебной деятельности, судебного управления, предлагаются пути дальнейшего повышения профессионализма судей и уровня их правовой культуры. Однако их общим недостатком является то, что все перечисленные работы, во-первых, отражали устоявшийся стереотип о месте судов в системе правоохранительных органов страны (как их части); во-вторых, большая часть перечисленных выше работ советского времени была подвержена сильному идеологическому влиянию. Хотя справедливости ради следует отметить, что период так называемой хрущевской «оттепели» привел к значительному ослаблению руководящей роли партии в различных сферах управления, в том числе и судебной. Тем не менее, в качестве необходимого компонента в формировании и реализации юридической политики советского государства продолжала выступать коммунистическая идеология.

Важным фактором в политико-юридической природе судебного управления является личностно-мировоззренческий фактор, связанный в советский период с персонификацией руководителя высшего партийного органа и их влиянием на характер юридической политики государства. Например, главной идеей реформ Н.С. Хрущева становится антисталинизм, борьба с тоталитаризмом и демократизация правосудия, упразднение органов юстиции, открывающие определенный простор для самостоятельности и некоторой независимости судов и судей. В то же время при правлении Л.И. Брежнева во главу первоочередных задач государственной власти ставится контрреформирование демократических преобразований 1960-х гг. и модернизация политико-правовой системы по сталинскому типу. Поэтому период с 1970 до середины 1980 гг. автор статьи считает периодом усиления позиций партийно-государственной номенклатуры, восстановления в полном объеме вертикали партийного руководства, возвращения в сферу судебного управления органов юстиции, с единственным отличием от органов юстиции сталинского периода в том, что за ними закреплялись функции «организационного руководства судами», а не судебного управления. Тем самым вектор государственного управления был направлен на усиление позиции исполнительной и партийной власти в сфере и судебной деятельности. Несмотря на то, что на органы судебного управления возлагалась функция лишь организационного руководства, тем не менее, они несли «ответственность перед партией, государством и народом» за состояние организации работы судебных органов. Для этого обновленные органы Министерства юстиции вновь были наделены полномочиями по проверке организации работы судебных органов, заслушиванию руководителей судов и судей, атакже принимать любые другие организационные меры для улучшения судебной деятельности.

Важно отметить, что в рамках названного этапа генезис отечественного судебного управления исследовался крайне ограниченно. В основном работы были посвящены развитию судебной системы, но были исследования, хотя и редкие, посвященные организации судебной деятельности и судебному управлению^[80].

Особенностью политико-юридической природы судебного управления в годы завершающие советский период развития государства стало рассмотрение судебных органов и органов судебного управления, прежде всего, через призму независимости и самостоятельности судов и судей. В результате на заключительном этапе советского периода развития государства происходит организационное перестроение деятельности органов юстиции во взаимоотношениях с судами. В итоге таких преобразований у органов юстиции изымается право «организационного руководства» судебными органами с оставлением им функции лишь «организационного обеспечения» деятельности судебной системы. С этого момента начинается трансформация судебного управления во «внутрисистемное управление» внутри самой судебной власти, осуществляемое судейским сообществом и его органами, а также иными коллегиальными органами судебной власти и персоналиями, которые законодательно уполномочены заниматься вопросами организации судебной деятельности.

Как указывалось выше, реформирование системы государственного управления в период Петровской эпохи повлекло проблему более четкого и рельефного выделения внутри судебной системы института судебного управления, ставшего самостоятельным направлением государственной деятельности. Это видно в попытках реформы Сената, создании специального подразделения Юстиц-коллегии, Министерства юстиции как органов управления судебной системой и некоторых других преобразованиях в этой сфере. В советский период были продолжены традиции Российской империи в этой области государственной деятельности, что проявилось в организации линейной и отчетливо выделенной системы центрального министерского и местного отраслевого судебного управления. В то же время следует отметить, что как в Российской империи, так и в советский период, сложились свои модели судебного управления, которые в некоторой степени учитывали исторические традиции и национальные предпочтения, но более всего их формирование находилось в зависимости от базовых концептов идеологической системы (политического режима) и типа государственного устройства (формы правления), что напрямую влияло на его структурную форму. Установление той или иной модели судебного управления есть не что иное как постижение юридической политики государства в исторической проекции. Судебное управление является своего рода инструментарием государственной власти, который через его модели использует свою власть и воздействует на разнообразные стороны деятельности судебной системы (судоустройство, организация судебной деятельности, кадровое и материальное обеспечение и др.). В то же время модели судебного управления следует рассматривать и как тесное взаимодействие таких явлений как политика, государство и право. В истории Российской империи и советского государства есть этапы, когда модель судебного управления прямо отражала политико-правовую природу государства, подменялась партийным руководством, изменялась в соответствии с ситуационными переменными и нередко носила откровенно авторитарный характер в отношениях с судебными органами. Базовые концепты демократии в судебном управлении определились в советском государстве лишь во второй половине 1980 –х гг. В советский период модели судебного управления были достаточно разнообразны: командно-административная (1917-1922 гг.); судебно-административная (1922-1939 гг.); командно-административная (1939-1963гг); судебно-административная (1963-1970 гг.); разделенного управления судами (1970-1989 гг.). По мере изменения судебной политики государства изменялись и модели судебного управления. При этом изменялся и инструментарий воздействия государства на судебные органы.

Основой для формирования национальной концепции судебного управления является опыт такого управления, имеющего глубокие исторические корни. Для этого необходимо понять его, выявить в нем самое существенное и ценное, адаптировать его к современной модели внутрисистемного судебного управления. Действующее в настоящее время внутри судебной системы собственное управление показывает, что оно должно быть законодательно выверенное, конструктивное, быть вариантом справедливого и беспристрастного собственного управления, без подавления самостоятельности и независимости судейского корпуса, достижение которого оказалось для России весьма сложным и протяженным во времени процессом.

Подводя итог изложенному следует отметить следующее. Безусловно, каждой исторической эпохе соответствует определенная судебная система, в контексте которой образуется и развивается судебное управление, где формируется система различных форм и методов такого управления. Эта система порождается и реализовывается с Петровской эпохи как свод конкретных правил и предписаний для судейского корпуса и образует единую систему знаний, представлений о том времени и его духе. На различных исторических этапах судебное управление выступает как механизм регуляции и организации взаимодействия судебной системы и государства.

Последние годы Российской империи характеризуются тем, что во время Первой мировой войны управление государством значительно меняется. С учетом военного времени вся полнота власти переходит к руководству военных округов и генерал-губернаторам, что практически полностью парализует губернскую систему управления. Тем самым, правительственный кабинет (Совет министров) теряет управление над страной. Конгломерат таких образований как военно-промышленный комитет, особое совещание по обороне, совет министров, собрания министров внес еще большую дезорганизацию в государственное управление Российской империи. Таким образом, фактическое самоустранение Николая II от управления государством, а, в результате отсутствие всякой координации государственных органов, участвующих в государственном управлении, в числе многих других причин социально-экономического характера, помогли распаду Российской империи и окончательному уничтожению монархии в России. Февральская буржуазно-демократическая революция 1917 года привела к власти Временное правительство. Не вдаваясь в подробности политической ситуации межреволюционного периода, следует отметить, что при Временном правительстве в судебной сфере были проведены некоторые изменения, в которых видна их направленность к возвращению положений Судебной реформы 1864г. В частности, была учреждена административная юстиция, значительно расшириласьюрисдикция окружных судов и мировой юстиции, подсудность дел с участием присяжных заседателей. Одновременно упраздняются Верховный уголовный и Высший дисциплинарный суды Сената, особые присутствия Сената, судебных палат и окружных судов, военно-полевые суды^[81]. Все эти меры становятся чрезвычайно популярными среди народа, поскольку стала появляться некоторая уверенность в том, что наконец восстановится правопорядок и прекратится длительное безвластие, принесшее за собой правовой хаос, разгул преступности и неразбериху в государственном управлении. При Временном правительстве Правительствующий сенат и Министерство юстиции Российской империи продолжают в полном объеме выполнять свои функции, в том числе и по судебному управлению. Вызвало определенное оживление среди демократически настроенной части населения страны создание при Министерстве юстиции Чрезвычайной следственной комиссии по расследованию должностных преступлений бывших министров и других высших должностных лиц, совершенных ими еще при самодержавии. Важно отметить, что проводя реорганизацию государственного аппарата царской России, Временное правительство постоянно рассматривало себя в качестве правопреемника свергнутого монарха (взять хотя бы вопрос по Финляндии). Продолжение преемственности и непрерывности подчеркивается и Б.А. Кистяковским, который выступая вскоре после Февральской революции на собрании Московского юридического общества, сказал следующее: «Прежнее государственное устройство России прекратило свое существование, но государство продолжает существовать. Прежде всего, остался, существует и действует правопорядок, направляющий деятельность государственных учреждений и регулирующий отношения между ними и гражданами и граждан между собой... Основной принцип всякого правопорядка заключается в том, что правовая норма действует до тех пор, пока она не отменена новой нормой. Непрерывность правопорядка, которая до сих пор соблюдалась, должна охраняться и в будущем»^[82].

На взгляд автора статьи, одной из главных задач Временного правительства было, безусловно, скорейшее восстановление государственного управления, для чего в первую очередь требовалось и сохранение тех кадров, которые могли выполнять свои профессиональные обязанности при новых условиях. На базе таких концептуальных подходов была сохранена и судебная система, за исключением лишь тех преобразований, о которых указывалось выше. Судебная система продолжает работать по законам царского правительства, которые коррелируют с течением процессов судебного реформирования и общих тенденций организации судебной деятельности при Временном правительстве. Таким образом, Временное правительство по существу слова Б.А. Кистяковского возводит в принцип «Прежнее государственное устройство России прекратило свое существование, но государство продолжает существовать», что оказало определяющее воздействие и на политико – юридическую природу судебного управления данного исторического этапа.

Несколько иначе формировалось государственное управление советской России. Незадолго до Октябрьской революции 1917г. В.И. Ленин в газете «Рабочий путь» опубликовал статью «Один из коренных вопросов революции». В ней он подробно остановился на «самом главном вопросе всякой революции− вопросе о государственной власти». При этом В.И. Ленин дает весьма нелестную характеристику политике Временного правительства: «На словах−народное, демократическое, революционное правительство, на деле−противонародное, антидемократическое, контрреволюционное, буржуазное, вот то противоречие, которое существовало до сих пор и было источником полной неустойчивости и колебаний власти, всей той «министерской чехарды». По его мнению, только Советская власть может быть устойчивой и пока ей не будет передана власть неизбежны нерешительность, неустойчивость, колебания, бесконечные «кризисы власти». Одновременно В.И. Ленин указывает, что «власть Советам» это не «Министерство из партий советского большинства» при сохранении в неприкосновенности всего старого аппарата правительственной власти, аппарата насквозь чиновничьего, насквозь недемократического, неспособного провести серьезные реформы, а радикальная переделка всего старого государственного аппарата, этого чиновничьего аппарата, тормозящего все демократическое, устранение этого аппарата и замена его новым, народным^[83].

По мнению автора, будущий глава советского государства в данном случае ведет речь о «радикальной переделке» аппарата «тормозящего все демократическое», но никак не «об уничтожении чиновничества сразу, повсюду, до конца, не может быть речи», поскольку, по словам В.И. Ленина, «Это — утопия»^[84]. И это доказывается тем, что с созданием наркоматов, вместо бывших министерств Временного правительства, их аппарат был переподчинен новым органам советского государственного управления. Таким же образом с созданием Наркомата юстиции в советской республике произошла легитимация и судебного управления, поскольку Наркомат юстиции (как указывалось выше) аккумулировал в себе не только все властные полномочия Министерства юстиции в отношении судебных органов, но и судебные функции Правительствующего сената (после принятия Декрета о суде №1).

В последующие годы политико-юридическое развитие и состояние системы судебного управления стали исходной базой для определения государственной политики о месте и роли судебных органов в советском государстве. С середины 1920-х годов модернизацию судебной системы и судебного управления определяет коммунистическая партия, поскольку в ее руках концентрируется вся полнота власти в законодательном, административном и судебном направлениях. В качестве необходимого компонента в формировании и реализации судебного управления и организации судебной деятельности выступает коммунистическая идеология, ставшая официально государственной. Коммунистическая идеология закреплялась на уровне законодательных актов, практически во всех решениях, постановлениях, приказах органов судебного управления, что способствовало легитимации политического курса коммунистической партии, представлявшей интересы государства.

Изменение моделей судебного управления в советский период представляет собой конкретное воплощение политико – юридических установок в судебной сфере, модернизации судебной системы и развития юридического инструментария управления судебной деятельностью. К распаду советского государства в законодательном направлении происходит развитие механизмов внутрисистемного судебного управления, эта деятельность становится комплексной и системной. Как ни парадоксально, но на этапе распада советского государства в нем принимает активное участие коммунистическая партия, которая инициирует принятие первого в России Закона о статусе судей (1989) и целого пакета нормативных актов, направленных на обеспечение самостоятельности и независимости судейского корпуса.

Итогом формирования и развития государственной политики советского государства в области судебного управления стало то, что она способствовала выработке определенных предпосылок для преобразований в сфере организации судебной деятельности. Особенно это было характерным для периодов с 1953 по 1970 годы и с 1985 года до распада советской России. Именно в эти годы схема «государство-судебное управление-суды» которая как определённая интенция мышления, воспроизводилась и принимала черты и содержание властных отношений с судебными органами свойственное сталинскому и брежневскому этапу правления, начинала давать сбои, поскольку вектор государственной политики разворачивался в сторону предоставления судебной системе самостоятельности в организации собственной деятельности. Сформировался слой прогрессивно мыслящих, имеющих необходимую управленческую подготовкупрактических и научных работников, поднимающих вопросы самостоятельности и независимости судебной системы в собственном внутреннем управлении. Поэтому институциональное оформление юридической политики советского государства с 1953 г. до распада СССР это не что иное как создание базы для дальнейшего политико-юридического развития страны в области предоставления судебной системе более широкой самостоятельности. После 1953 г. сформировавшийся в стране взгляд судейского корпуса на судебное управление как на некий «архетип власти», сконцентрированный в основном в партийных и исполнительных органах и пронизывающий как стержень каждую эпоху, постепенно теряет свое былое значение. Теряется острота его влияния на судебную систему, что отчетливо видно в изменении моделей судебного управления и функций судебного управления: «организационное руководство судами», а на последнем этапе уже распада советского государства, лишь «организационное обеспечение деятельности судов». Таким образом, к 1998 году современная судебная система имела в своем активе не только опыт внутрисистемного судебного управления, но и сложившуюся систему внутренних структур, обеспечивающих такое управление.