Дискурсивная концепция свободы Хабермаса

Пархоменко Роман Николаевич доктор философских наук доцент кафедры философии и культурологии, Российский университет транспорта (МИИТ) 127994, Россия, г. Москва, ул. Образцова, д. 9, стр. 9 Parkhomenko Roman Nikolaevich Doctor of Philosophy Docent, the department of Philosophy and Culturology, Russian University of Transport 127994, Russia, g. Moscow, ul. Obraztsova, d. 9, str. 9 parkhomenkor@mail.ru Другие публикации этого автора

Современные исследователи истории философии солидарны во мнении о том, что идеи Хабермаса являются предметом гордости в Германии, поскольку он стремился разработать новый вариант критической теории Франкфуртской школы, которая «заложила фундамент» всей современной западной социал-демократической мысли.

Хабермас стал широко известен среди интеллектуалов по всему миру благодаря многочисленным работам по политической теории, философии права, теории коммуникативного действия, дискурсивной теории. Немецкий философ развил собственную теорию общества как коммуникативной интеракционной системы с особым акцентом на рациональные основания нашего мышления. Начав с изучения философии Канта, Гегеля, а также марксизма, Хабермас соединяет в своей социальной теории идеи исторического материализма Маркса с традициями американского прагматизма.

«Хабермас выработал новое понимание разума – коммуникативный разум, укорененный в структурах языка, последовательно осуществляющийся в общественной реальности в результате деятельности «коммуникативной общественности» по достижению взаимопонимания между различными социальными группами. Коммуникативный разум Хабермаса представляет собой действительную альтернативу тому разуму, что детально описали Адорно и Хоркхаймер – прежде всего потому, что последний принципиально монологичен, а первый – диалогичен» ^{[12, с. 237]}.

Юрген Хабермас родился 18 июня 1929 г. в Дюссельдорфе, но детские годы он проводит в небольшом немецком городке Гуммерсбах, что находится рядом с Дюссельдорфом, в семье директора торгово-промышленной палаты. Отец Хабермаса был членом партии NSDAP с 1933 г., а атмосферу своего детства сам Хабермас характеризует как постоянное «подстраивание» под существующее политическое окружение, с которым члены семьи хотя себя полностью и не идентифицировали, но которое, в то же время, не повергали серьезной критике.

Когда Хабермасу исполняется двадцать лет, он уезжает в Геттинген, где он поступает в университет и учится с 1949 по 1950 гг., затем в 1950-51 гг. он изучает философию в Цюрихе. Заканчивает свою учебу Хабермас в Бонне (1951-54 гг.). Хабермас занимается изучением не только философии, но и истории, экономики, социологии, политэкономии, психологии и немецкой литературы. Среди его наставников во время учебы были Н. Гартман, Э. Ротхакер, В. Келлер, Т. Литт, И. Тиссен и Г. Вайн. Кроме этого, в Цюрихе Хабермас встречается с Карлом-Отто Апелем и между ними возникает дружба «длиною в жизнь, хотя друзья все время дискутировали» ^{[12, с. 238]}. Именно Апель серьезно заинтересовал Хабермаса идеями американского прагматизма настолько, что в полемике с Апелем Хабермас создает свой главный философский труд «Теорию коммуникативного действия».

В 1954 г. в Бонне под научным руководством Э. Ротхакера и О. Бекера Хабермас с успехом защищает кандидатскую диссертацию «Абсолютное в истории. О двойственности мысли Шеллинга», где он рассматривает идеи позднего Шеллинга, молодого Маркса и немецких экзистенциалистов.

В конце 1950-х гг. Хабермас начинает преподавать во Франкфуртском институте социальных исследований, возглавляемым сначала М. Хоркхаймером, а после его смерти – Т. Адорно. «С 1956 по 1959 гг. Ю. Хабермас работал ассистентом и, кроме того, принимал участие в проведении организованного институтом обширного эмпирического социологического исследования, предметом которого была западногерманская система образования. Материалы этого исследования, которое велось в течение 3-х лет, и легло в основу первого значительного труда, осуществленного Хабермасом в рамках института совместно с его коллегами (Л. Фон Фриденбург, Х. Элер, Х. Вельтц) и опубликованного в 1961 г. (в соавторстве) под названием «Студент и политика. Социологическое исследование политического сознания франкфуртских студентов»» ^{[13, с. 8]}. Эта работа во многом предопределила стиль философской мысли Хабермаса и показала его интерес как к политике и социологии, так и к результатам эмпирических исследований.

Как это часто бывает в академической среде в Германии, даже несмотря на успешные научные работы и преподавательскую деятельность, Хабермас не смог получить звание и место доцента и был вынужден на некоторое время уехать из Франкфурта. Этот факт биографии привел его к тому, что Хабермас во время студенческих волнений выступает за проведение радикальных реформ в университетском образовании в Германии. Как тут не вспомнить судьбу Хайдеггера или того же Шмитта, зашедшими в этой борьбе за «место под солнцем» слишком далеко – вплоть до сотрудничества с фашистским режимом. Как видим, Хабермаса консервативность и неповоротливость немецкой академической среды тоже подвигла на социальный протест, правда, не столь далеко идущий, как в случае Шмитта и Хайдеггера.

В 1961 г. в Марбурге Хабермас защищает докторскую диссертацию на тему: «Структурное изменение общественности. Исследование категорий буржуазного общества» и, наконец, получает долгожданное звание доцента. Эта работа Хабермаса выдержала около 20 переизданий и получила очень широкий резонанс среди западных интеллектуалов. В «Структурном изменении общественности» Хабермас рассуждает о специфике «структур общественности», об опосредованных связях между государством и гражданами государства и о многомерных коммуникациях между индивидами на внегосударственном уровне.

Другим важным событием в жизни Хабермаса было приглашение на место экстраординарного профессора философии в один из старейших университетов в Германии – в университет г. Гейдельберга. Там он проработал с 1961 по 1964 гг., а с 1964 г. Хабермас получает должность ординарного (штатного) профессора кафедры философии и социологии Франкфуртского университета, где он предает вплоть до 1971 г. С 1971 по 1980 гг. Хабермас занимает должность одного из директоров Института исследований жизненных условий, а с 1980 по 1982 гг. – работает в институте социальных наук им. Макса Планка.

В 1983-1994 гг. Хабермас является профессором Франкфуртского университета, вплоть до своего официального выхода на пенсию. Кроме этого, в середине 1980-х гг. Хабермас занимается пятилетним научным проектом в рамках Общества Лейбница и Немецкого научного фонда, что приводит его к созданию второго по значимости, после «Теории коммуникативного действия», труда «Фактичность и значимость» (1992), где он детально излагает свою философию права и теорию «делиберативной демократии».

С этого времени и вплоть до сегодняшнего дня Хабермас выступает с лекциями по всему миру, включая его незабываемый визит в Москву в 1989 г., где он выступил с тремя лекциями в Институте Философии РАН: «О прагматическом, этическом и моральном употреблении практического разума», «Философский спор вокруг идеи демократии» и «Наследие французской революции». А в 2009 г. немецкий философ вновь приезжает в нашу столицу, где на уже философском факультете МГУ он читает лекцию «От картин мира к жизненному смыслу».

Хабермас написал порядка двухсот работ, посвященных различным темам: философия языка, теория рационализма, теория дискурса, политическая теория и т.д. [в 2009 г. в Германии было опубликовано пятитомное собрание философских текстов Хабермаса, представляющее эти различные направления его мысли – см.: 20]. Среди наиболее значимых его произведений можно выделить: «Структурное изменение общественности» (1962), «Теория и практика» (1963), «К реконструкции исторического материализма» (1967), «Техника и наука как идеология» (1968), «Познание и интерес» (1968), «К логике социальных наук» (1970), двухтомная «Теория коммуникативного действия» (1981), «Философский дискурс модерна» (1985), «Запоздавшая революция» (1990), «тексты и контексты» (1991), «Фактичность и значимость. Очерки о теории дискурса права и демократического правового государства» [Faktizität und Geltung. Beiträge zur Diskurstheorie des Rechts und des demokratischen Rechtsstaats] (1992), «Вовлечение другого. Очерки политической теории» (1997). На русский язык было переведено большое количество работ Хабермаса, однако, перевод двух его главных произведений - «Теории коммуникативного действия» и «Фактичности и значимость» - еще ждут своего часа у нас в стране.

Первые подходы к теории делиберативной демократии Хабермас разрабатывает еще в своем главном философском труде «Теория коммуникативного действия» ^[16]. Толчком к созданию этой работы стала озабоченность Хабермаса тем фактом, что в современной западной философии и мышлении идеи рационализма постепенно и неуклонно начали сдавать свои позиции. Поэтому бурному расцвету философии экзистенциализма, скептицизму, релятивизму или же «языковым играм» немецкий философ пытается противопоставить свою теорию «коммуникативного действия», состоящую из трех следующих частей: понятия «коммуникативной рациональности»; двухступенчатой концепции общества, соединяющей понятия «жизненного мира» и «системы»; «теории модерна». Отталкиваясь от идей американского прагматизма и К.-О. Апеля, в «Теории коммуникативного действия» Хабермас полемизирует также и с такими известными философами и социологами как М. Вебер, Г. Лукас, Т. Адорно, Аустин, К. Маркс, Г. Мид, Э. Дюркгейм, Т. Парсонс, Н. Луманн.

Создавая свою концепцию теории общества, Хабермас работает в духе идей Франкфуртской школы и пытается развить такую концепцию, которая была бы в состоянии адекватно описать современное общество и в то же время была бы полностью открыта для критики. Можно сказать, что для создания своей концепции коммуникативного действия Хабермас применяет критерии, которые он в этой теории сам же создает и обосновывает. При этом для него чрезвычайно важна возможность дискурсивного открытого обсуждения общественно важных вопросов самыми широкими слоями населения в демократическом обществе.

Поэтому Хабермас и вводит понятие т.н. «коммуникативной рациональности», которое призвано облегчить взаимопонимание между всеми членами общества. Формы коммуникативной рациональности напрямую связаны с формами поведения. Исходным пунктом теории действия Хабермаса является понятие «координации действий» - координация действий субъекта в обществе происходит путем ориентации человека на достижение успеха и на его потребность быть понятым другими людьми. Хабермас различает между «инструментальным» и «стратегическим» действиями как формами, ориентированными и на достижения успеха, и на процесс понимания. Обозначив эти виды человеческих действий, все свое внимание философ концентрирует на стратегическом действии и коммуникации.

По мнению Хабермаса ^{[16, Bd. 1, S. 384 ff.]}, рациональные основы коммуникативного поведения людей можно объяснить следующим образом: коммуникативное действие возникает из соединения различных речевых актов – императивных, конститутивных, регулятивных и экспрессивных – со значимыми высказываниями (он выделяет следующие типы: истинные, правильные и правдоподобные высказывания) и с отношением индивида к миру – такое отношение может быть объективным, социальным или субъективным. Все это создает три типа коммуникативных действий: конверсационное, норморегулирующее и драматургическое действие. Стратегическое действие индивидов разворачивается в объективном мире «отношений между вещами», а индивиды выбирают в качестве модели поведения те действия, которые могут их привести к достижению собственных целей. Хабермас подчеркивает, что успех при достижении своих целей, при этом, часто зависит от целей и поведения «других акторов […] и эти акторы, в любом случае ориентированные на достижение своего собственного успеха, ведут себя только в той степени кооперативно, в какой это соответствует их собственной эгоцентричной просчитанной пользе» ^{[16, с. 131]}.

Другим важным понятием коммуникативной теории общества Хабермаса является понятие «жизненного мира», первоначально развитое в работах Э. Гуссерля и А. Шюца. Хабермас полагает, что действующие посредством коммуникации индивиды постоянно находятся в жизненном мире: «Жизненный мир – это то трасцендентальное место, где встречаются говорящий и слушающий» ^{[19, с. 192]}. Хабермас выделяет три следующих аспекта понятия жизненного мира: жизненный мир воспринимается живущим субъектом безусловно и его существование не может быть поставлено под вопрос; существование жизненного мира коренится в «интерсубъективном языковом понимании созданного социального априорного мира»; жизненный мир невозможно «трансцендировать», жизненный мир являет собой «принципиально неисчерпаемый контекст» ^{[19, с. 198-202]}.

Хабермас создает «двухступенчатую» теорию общества, которая состоит из «жизненного мира» и «системы». Такой дуализм вполне можно рассматривать как признание двойственности, символического и материального моментов в обществе. Хабермас полагает, что процессы развития и усложнения сообществ с неизбежностью ведут к колонизации жизненного мира посредством того, что он обозначает термином «система»: с развитием системы капиталистического хозяйствования такие феномены капитализма как деньги и сила выходят из под влияния «культурной репродукции» и постепенно эти материальные факторы начинают сами оказывать сильное влияние на идеальный мир. По его мнению в традиционных обществах культурные стандарты определяют материальное производство – здесь жизненный мир составляет с системой еще единое целое.

В процессе развертывания человеческой истории в период от эпохи Реформации и до эпохи индустриализации система отделяется от жизненного мира и деньги и сила начинают доминировать в обществе – так система «порабощает» жизненный мир. Далее мы вступаем в эпоху открытого конфликта между системой и жизненным миром. Это происходит потому, что в современном мире деньги и сила внедряются в такие сферы общества, которые они начинают разрушать. Подобное разрушение происходит из-за отказа от ориентации на действие, ориентированном на понимание индивидов и из-за принятия денег и силы в качестве главных мотивов поведения.

Таким образом, мы подошли к третьему важному понятию «Теории коммуникативного действия» - «теории модерна». Теория модерна подробно разрабатывается Хабермасом и в его более поздних работах – таких как, «Философский дискурс о модерне» (1985) [русский перевод: 11] и «Модерн – неоконченный проект» (1990). Для Хабермаса только те общества являются модернизированными, в которых утеряна способность правдоподобно передавать жизненные смыслы и нормативные ориентиры для действий индивидов. В результате такого состояния дел модернизированные общества вынуждены «свою нормативность создавать из самих себя» ^{[18, с. 16]}.

Для их собственного самооправдания и самообоснования необходимо искать принцип, эквивалентный принципу религии – это принцип модернизации, который в эпоху Нового времени становится внутренним принципом западных обществ и начинает выполнять стабилизирующую функцию, которую раньше выполняла религия. Процессы модернизации европейский государств Хабермас рассматривает в своей работе «Философский дискурс о модерне» подробно на примере философских концепций, начиная от Гегеля и заканчивая Хайдеггером, Деридой и Фуко. Хабермас в этой работе рассматривает аргументы сторонников и противников идей постмодернизма и подробно анализирует соотношение важных категорий современной западной философии «модерн» и «постмодерн».

По его мнению, модерн или или модерность [От англ. - modernity, франц. - modernité, лат. – modernus – современный] - это «интегральная характеристика европейского общества и культуры, сегодня она все чаще используется в философских и социологических концепциях для обозначения этапа становления и эволюции промышленного общества, приходящего на смену традиционному. В философской культуре XX в. Распространено отождествление современности с утверждением и торжеством научной рациональности индустриального общества. Современность ассоциируется со свободой от безоговорочного диктата традиций и патернализма власти, со свободой суждений и выбора, с динамизмом общественных процессов и с наличием жестких стандартов, императивов, несоблюдение которых означает потерю социального статуса, отлучение от предписанной роли» ^{[5, с. 395-396]}. В контексте современных философских дискуссий, понятия модерна и постмодерна используются как символ продолжения идей рационализма эпохи Просвещения.

В самом модерне можно выделить два различных течения – «технологический модернизм» и «модернизм свободы». В первом случае упор делается на силе современной науки, теоретических и технологических знаниях – в противоположность традиционным обществам, основанным на религии и традициях. Расцвет социологии в современных обществах способствовал тому, что стало возможно говорить и о т.н. «модернизме свободы», т.е. о смене парадигмы в социальных науках.

Отныне общество начинает рассматриваться как сложная целостность, а развитие социологических техник и политологических наук позволяет достичь большей степени свободы в обществе. Современные социальные науки заняты исследованием не столько внешних факторов общественной реальности, сколько изучением отношений «индивид и социальные институты». «В концепциях модерна преодолевается узкосоциологический подход к индустриальному миру, в знании об обществе синтезируются философские, социологические, психологические, культурологические аргументы и понятия. Модерность предстает как характеристика жизнедеятельности людей через определенный набор процедур и институтов, отождествляемых с современностью. По мнению модернистов, модерность «глубоко и по существу социологична»» ^{[5, с. 398]}.

Не вдаваясь далее в подробности рассуждений Хабермаса об основных характеристиках модерна и постмодерна, хотелось бы отметить, что в конце концов он приходит к выводу, что претворение в жизнь гегелевской программы самобоснования модерна из разума все еще возможно. Однако, в отличие от Гегеля, Хабермас предлагает отказаться от понятия субъективного разума и вместо него использовать его собственное понятие «коммуникативного разума».

Очень большое значение в философии Хабермаса занимают его размышления о дискурсивной этике. И если в своей концепции модерна он, во многом отталкивается от идей Гегеля о субъективном разуме, то в дискурсивной этике он опирается уже на традиции этики Канта – с тем, однако, отличием, что он предлагает этику Канта сформулировать по-новому, в терминах своей коммуникативной теории. Для Хабермаса дискурсивная этика – это деонтологизированное, когнитивное, формальное и универсальное учение об этике. По мнению Хабермаса, моральные нормы носят правдоподобный характер – правдивость моральных суждений вытекает – так же как и у дескриптивных высказываний – из способа их аргументации. Однако, с другой стороны, моральные суждения не могут быть истинными или ложными, поскольку у них нет непосредственной связи с миром материальных объектов. Именно поэтому важно отличать «моральную правильность» гуманитарных наук от «теоретической истинности» в точных науках.

Таким образом, многие ключевые понятия, вошедшие в теорию делиберативной демократии и философию права Хабермаса, были разработаны еще задолго до его ключевой работы «Фактичность и значимость», развившей вопросы философии права с позиций критической теории Франкфуртской школы.

Современные западные философские дискуссии о демократии и либерализме по большей части сводятся к поиску ответа на вопрос о соотношении понятий свобода, равенство и нейтралитет. Если рассмотреть политическую теорию Хабермаса, детально изложенную им в фундаментальной работе «Фактичность и значимость» ^{[19, с. 667-668]}, ставшей второй по значимости после «Теории коммуникативного действия», то можно убедиться, что Хабермас, следуя традиции Канта, полагает, что в либеральных концепциях теории справедливости речь идет, главным образом, об основных свободах в обществе ^{[14, с. 96]}.

Главной установкой «Фактичности и значимости» является стремление Хабермаса показать роль и функции демократических основ государства и значение понятий свободы и дискурса в политическом устройстве общества. Немецкий философ убежден, что сегодня даже в развитых демократических государствах «существующие институты свободы не являются более бесспорными, несмотря на то, что население таких государств, как кажется, выступает, скорее, за большее, чем за меньшее количество демократических прав и свобод. Тем не менее, я предполагаю, что такое беспокойство [за судьбы демократии] имеет глубоко лежащее основание, а именно осознание того, что во времена полностью секуляризованной политики правовое государство невозможно иметь и невозможно удержать без радикальной демократии. Целью настоящей работы и является попытка превратить такое осознание в обоснованную точку зрения. В конце концов, частные субъекты права не могут достичь полного обладания равными субъективными свободами, если они сами в совместном использовании своих политических автономий не прояснят свои обоснованные интересы и масштабы [деятельности] и не найдут релевантные точки зрения, исходя из которых было бы возможно различать правомерное и неправомерное» ^{[19, с. 13]}.

В «Фактичности и значимости» Хабермас пытается исследовать роль и значение права и правовых институтов в современном западном обществе. При этом право он определяет как «современное право законов, которые претендуют на систематическое обоснование и обязательную интерпретацию и исполнение своих положений» ^{[19, с. 106]}. По мнению немецкого философа, в современных западных обществах право выполняет, прежде всего, функцию социальной интеграции индивидов общества.

Роль права сегодня в либеральных государствах столь велика, потому, что там «фактичность и значимость, т.е. связующая сила рационально мотивированных убеждений и сила принуждения внешних санкций […] расходятся друг с другом» ^{[19, с. 43]}. В этой ситуации именно правовые нормы показывают нам путь к достижению альтернативы по преодолению этого разрыва между коммуникацией индивидов и их стратегическими действиями; право регулирует эти два важных момента в поведении индивидов.

Рассматривая понятие права, Хабермас выделяет три следующих составных части права:

• принцип дискурса;
• принципы морали и демократии;
• результат политического дискурса, состоящий из законов и регулирующих положений.

Пытаясь создать свою собственную теорию справедливости, Хабермас стремится видоизменить принцип разума Канта гласящий, что все всеобщие нормы должны быть в общем виде обоснованы.

Поэтому он и формулирует свой знаменитый принцип дискурса: «Действительными являются в точности те нормы действия, которые могли бы дать возможность всем заинтересованным лицам принять участие в рациональном дискурсе» ^{[19, с. 138]}. Для Хабермаса важна общественная аргументативная практика, т.е. комплексные условия признания, которых должны придерживаться все участники политического процесса – именно их мнения и воля по поводу практических вопросов и образуют политический дискурс. Действительными являются только те принципы, которые признаются свободно и интерсубъективно в рамках данного политического дискурса. По мнению Хабермаса, принцип дискурса имеет статус политической интерпретации и дискуссий. Чтобы лучше обосновать сущность принципа дискурса, Хабермас дополнительно проясняет и принципы морали и демократии.

Принцип морали вытекает из того, что содержание дискурса определяет только те нормы, которые учитывают в равной степени интересы всех членов общества. Принцип демократии означает специфизацию тех норм принципа дискурса, которые «ограничиваются рамками определенных обществ и при обосновании которых принимаются во внимание не только моральные, но также и этические и прагматические основания. Все участники политического процесса из практических оснований кажутся убежденными в том, что регулировать с помощью права подобный вид норм является полезным. Если идея политической автономии, понятая как народный суверенитет, комбинируется с идеей права, то в результате мы получаем принцип демократии, понимаемый как принятие решений с помощью создания легитимных законов» ^{[14, с. 99]}. Только те правовые нормы являются легитимными, которые приняты с помощью дискурсивного процесса законотворчества и кодифицированы как правовые, для принятия которых необходимо согласие всех граждан. При этом каждому гражданину должна быть гарантирована возможность права голоса в процессе принятия таких законов.

Хабермас утверждает, что принципы демократии создают систему основных прав для защиты личной и политической автономии личности – это право на свободу и право на участие в демократических процедурах общества. Поэтому основные права личности и демократия имеют одинаково первородный характер ^{[19, с. 155]}. Однако принципы демократии и система прав являются независимыми по отношению к принципам морали, хотя оба они и выводятся из принципа дискурса.

Особенностью политической теории Хабермаса является то, что он выдвигает на первое место права личности на основные свободы по отношению к справедливому распределению общественных благ. Теория распределения в философии Хабермаса имеет формальный характер и идеал равенства в иерархии ценностей находится значительно ниже идеала свободы. Таким образом, отношение Хабермаса к идеям Канта сводится к тому, что он не разделяет положение Канта о том, что политические права должны получать свое обоснование в морали.

По мнению Хабермаса, предпосылки моральных норм могут подавить политическую автономию людей: «Идея процесса формирования политической воли граждан не может сводиться моральному участию отдельных граждан в этом процессе. Автономия должна пониматься в более общем и более нейтральном виде. Поэтому я и ввел принцип дискурса, поначалу являющимся индефферентным по отношению к морали и праву. Принцип дискурса на пути правовой институализации должен принять вид демократического принципа, который, затем в свою очередь придает легитимирующую силу процессу создания правовых норм. Решающей идеей здесь является та мысль, что принцип демократии возникает из соединения принципа дискурса и правовой формы» ^{[19, с. 154]}.

Хабермас рассматривает право в эмпирическом и нормативном смыслах. Такая «двойная перспектива» рассмотрения позволяет нам приблизиться к пониманию сути современного права, ведь без понимания права как «эмпирической системы поведения философские понятия остаются пустыми. Однако, и тогда, когда социология права довольствуется только объективирующим рассмотрением внешних факторов и становится совершенно нечувствительна к внутреннему смыслу символического измерения этих фактов, - в этом случае социологические воззрения впадают в опасность оставаться слепыми» ^{[19, с. 90]}.

Таким образом, в работе «Фактичность и значимость» представлены теории права, демократии и свободы, обоснованные с помощью учения о дискурсе. В центре делиберативной [от лат. «deliberatio» – обсуждение ] модели демократии Хабермаса стоит идея коммуникативного возникновения мнений и воль индивидов ^{[15, с. 185-186]}. Под нормативной моделью делиберативной демократии Хабермас понимает процесс поиска и формирования мнений и воль граждан государства: легитимно не то решение, которое является выражением якобы уже сформированной воли народа, а то, «в обсуждении которого приняло участие наибольшее количество граждан. Политическая коммуникация сама должна рационально формировать волю ее участников, а не просто отражать их дополитические пристрастия» ^{[2, с. 195]}.

Для наилучшего обоснования делиберативной модели демократии, Хабермас формулирует четыре основных принципа современного правового государства:

• принцип народного суверенитета;
• принцип предоставления каждому индивиду правового государства всеобъемлющей индивидуальной правовой защиты;
• принцип законности деятельности правительства государства;
• принцип разделения государства и общества.

В ходе размышлений Хабермас тщательно отграничивает свою делиберативную модель демократии от моделей «классического» либерализма и республиканизма. Либерализм превозносит лишь защитные функции государства – защиту негативных свобод граждан; также либерализм заботится о создании правовых рамочных условий, облегчающих каждому индивиду достижение своих экономических и личных интересов. В противоположность этому, «республиканская» версия демократии дает гражданам позитивные свободы в смысле участия в политических дебатах, в которых они могут участвовать как частные лица [см. об этом подробнее: Хабермас Ю. «Три нормативные модели демократии» // 9].

По мнению же Хабермаса, либеральное понимание демократии очень сильно ограничивает идею политической делиберации. Поскольку субъекты политики рассматриваются как стратегически просчитываемые акторы, стремящиеся к достижению своих интересов, политический дискурс «тонет» в этом процессе координации отдельных частных интересов. Республиканская же модель демократии имеет тот недостаток, что она «слишком идеалистична и ставит демократический процесс в зависимость от добродетелей граждан государства, ориентированных на достижение общего блага. Ведь политика состоит не только, и даже не в первую очередь, в рассмотрении вопросов этического самопонимания. Ошибка заключается в этическом сужении политического дискурса» ^{[9, с. 389-390]}.

В своей собственной теории демократии Хабермас пытается скомбинировать идеи либералов и республиканцев – защиту субъективных прав с принципом широкого общественного обсуждения государственных вопросов. Теория дискурса Хабермаса пытается соединить и уравнять субъективные свободы граждан с процессом формирования политической воли граждан. По его мнению, теория дискурса учитывает «более высокую ступень интерсубъективности» процессов взаимопонимания в обществе. Хабермас предлагает новое рассмотрение соотношения гражданского общества и государства, а дискурсивная демократия у него оказывается не просто «властью мнений «народа», понятого как некая натуральная величина, но скорее возможностью власти разума, воплощенного в структурах общения граждан, обмена мнений» ^{[2, с. 197]}.

В работе «Фактичность и значимость» Хабермас рассматривает противоречие между идеями традиции модерна о консенсусе индивидов для принятия решений и реальной практикой капиталистического общества, демонстрирующей все неравенство различных членов общества. Эта его работа продолжает идеи как «Теории коммуникативного действия», так и «Структурных изменений общественности»: понятия общественность, гражданское общество, общественное мнение приобретают здесь «новое звучание. Концепция делиберативной политики (т.е. политики, обретаемой в результате дискурса, обсуждения), которую формулирует Хабермас […] во многом восходит к его ранней концепции общественности» ^{[2, с. 183]}. По мнению Хабермаса, в современных гражданских обществах очень важна роль права – именно поэтому в «Фактичности и значимости» бóльшую часть книги занимает рассмотрение проблем права.

В философии права Хабермаса центральное место занимает процедура дискурса и коммуникативного действия – именно процедура демократического обмена мнениями способна привести нас к принятию стратегически важных вопросов, учитывающие максимально широкий спектр пожеланий и стремлений, этические основания личных интересов граждан вкупе с аспектами политической морали. Дискурсивно-этическая теория общества Хабермаса пытается, таким образом, охватить все слои населения государства и избежать двух следующих экстремов – господства как сферы политического над всеми другими сферами общества (вспомним здесь идеи Шмитта о том, что только понятие политического может определять понятие государства!), так и сведение политической делиберации к поиску лишь стратегического баланса между частными интересами граждан.

Для Хабермаса государство должно представлять такую демократически легитимированную систему права, где всем гражданам будет гарантирована их политическая и частная автономия [ср.: 15]. Частная автономия означает свободу действий личности и гарантию субъективных прав и основных свобод личности. Общественная автономия приписывает каждой личности право на участие в любом общественном дискурсе.

В отличие от традиций классического либерализма, превозносящего личные права и свободы индивида, и в отличие от республиканизма, ставящего на первое место общественную автономию индивида, Хабермас в своей дискурсивной теории свободы пытается избежать этих обеих односторонних трактовок свободы. В теории дискурса эти две формы автономии – личная и общественная – обе лежат в основе принципов практического разума. Это означает, что легитимными становятся только те нормы права, которые вырабатываются всеми участниками процесса дискурса в результате консенсуса: «Согласно принципу дискурса, общезначимое значение должны получать только те нормы, которые создаются в процессе согласия всех потенциальных участников политического процесса, и только в том случае, если эти участники принимают участие в рациональных дискурсах» ^{[19, с. 161]}.

Хабермас подчеркивает, что свою эмпирическую основу понятие делиберативной политики получает лишь в том случае, если мы учитываем все «многообразие форм коммуникации, в которых совместная воля образуется не только на пути этического самосогласия, но и за счет уравновешивания интересов и достижения компромисса, за счет целерационального выбора средств, морального обоснования и проверки на юридическую связность. […] Если соответствующие формы коммуникации в достаточной мере институционализированы, то диалогическая и инструментальная политики средствами делиберации могут достичь сопряжения» ^{[9, с. 391]}. Исходя из вышесказаного, Хабермас говорит уже о трех нормативных моделях демократии: либеральной, республиканской и «делиберативной». При этом для Хабермаса во всех этих теориях самым важным моментом являются процедуры демократического формирования общественного мнения и политической воли. Либералы ищут компромисса интересов, республиканцы – этического самосогласия.

Теория дискурса Хабермаса, как уже было сказано выше, интегрирует эти обе установки в понятии идеальной процедуры принятия решений: «Эта демократическая процедура устанавливает внутреннюю связь между переговорами, дискурсами самосогласия и справедливости и обосновывает предположение, что при таких условиях достигаются разумные и соответственно честные результаты. Тем самым практический разум возвращается из сферы универсальных прав человека или конкретной нравственности некоей определенной общности в область тех дискурсивных правил и форм аргументации, что заимствуют свое нормативное содержание из базиса значимости ориентированного на взаимопонимание действия, в конечном счете – из структуры языковой коммуникации» ^{[9, с. 392-392, см. также: 16, с. 600-631]}.

В основе демократического процесса лежит нормативная концептуализация государства и общества, возникшая в Западной Европе в эпоху Нового времени и укрепившаяся в процессе развития капитализма как формы хозяйствования. Формирование коллективной воли граждан способствует демократическим процессам и политической самоорганизации общества. Так появляются трактовки понятия политики, направленные против государственной бюрократии.

По мнению республиканцев, пишет Хабермас, отделение государственного аппарата от общества невозможно устранить, поэтому оно должно быть дополнено демократическими процедурами принятия решений в государстве. И здесь очень важно избежать абсолютно иллюзорных ожиданий того, что в государстве возможно формирование некоей «коллективно дееспособной» совокупности граждан. Поэтому республиканцы ориентируются не создание такой совокупности граждан, а на достижения успешного баланса государственных решений.

Либералы же концентрируют свое внимание, в основном, на правовое нормирование экономических норм в государстве. В противоположность этим двум подходам, теория дискурса Хабермаса соединяет с демократическим процессом «нормативные коннотации более сильные, чем либеральная модель, но более слабые, чем республиканская […] и связывает их по-новому. […] Теория дискурса делает осуществление делиберативной политики зависимым не от коллективно дееспособной совокупности граждан, но от институализации соответствующих процедур» ^{[9, с. 294-395]}. Теория дискурса не использует понятие целеориентированного действующего субъекта государства; она также не помещает этого субъекта в систему регулирования экономических норм государства. Теория Хабермаса пытается уйти от максим философии сознания и приписывания практики самоопределения граждан целокупному субъекту государства.

Хабермас убежден, что его теория дискурса выходит на более высокую ступень рассмотрения интерсубъективных процессов взаимопонимания в обществе. Эти процессы институциализированы в форме заседаний и решений парламента, но они протекают также и в сети открытого обмена мнений в широкой политической общественности. «Как и в либеральной модели, границы между государством и обществом соблюдаются; однако здесь гражданское общество как социальная основа автономной общественности настолько же отличатся от системы экономического действия, как и от публичного администрирования. Такое понимание демократии нормативно влечет за собой требование смещения равновесия в отношении тех трех ресурсов – денег, административной власти и солидарности, - из которых современные общества утоляют свои потребности в интеграции и распределении» ^{[9, с. 396]}.

Таким образом, интегративная власть солидарности развивается уже не только из коммуникативного действия, но и при помощи правовых процедур демократического формирования общественного мнения. Так власть солидарности находит свое признание в обществе и может противостоять двум другим видам власти – деньгам и государственной бюрократии.

Создание дискурсивных норм протекает в сферах морали, права и политики, соответственно Хабермас различает и специфические формы дискурса или же моральные, правовые и демократические аспекты дискурса. Поиск консенсуса в моральном аспекте дискурса базируется на «моральных основаниях», а принцип демократии с идеей равного участия всех граждан - в дискурсивных практиках ^{[19, с. 142]}. Общественная институализация дискурсивных норм выражается в создании специфически политических правил. А принцип демократии связан самым тесным образом с правовыми нормами государства. Принцип демократии направляет и корректирует создание правовых норм в обществе, а также определяет процедуры принятия и легитимации этих норм.

Принцип морали напрямую связан с принципами справедливости и пытается найти универсальные правила для принятия таких принципов всеми слоями общества. Мораль занимается только лишь вопросами справедливости, тогда как политика и право имеют дело с более широким кругом общественно значимых проблем.

Хотелось бы еще раз подчеркнуть, что начав с увлечения идеями марксизма и критики марксизма, Хабермас постепенно отходит от идей неомарксизма и начинает противопоставлять инструментальному действию действие коммуникативное. Под инструментальным действием понимается сфера экономической эффективности, а под коммуникативным действием – взаимодействие двух или более индивидов, описываемое и регулируемое с помощью общеобязательных норм.

При этом инструментальное действие «ориентировано на успех, коммуникативное – на взаимопонимание действующих индивидов, их консенсус. Соответственно Хабермас различал рациональность инструментальную […] и коммуникативную. В более поздних работах он выделяет четыре типа действия: стратегическое (частью его становится инструментальное действие), норморегулирующее, экспрессивное (драматургическое) и коммуникативное» ^{[4, с. 286-287]}. Пытаясь разобраться во все более усложняющихся проблемах современности, Хабермас, в числе прочего, задается и вопросом о том, как после крушения относительно стабильного периода мировой истории, основанного на противостоянии двух супердержав, возможно разрешение усиливающихся национально-этнических конфликтов.

Здесь можно найти два возможных варианта поведения: поиск единой основы различных культур или же признание автономности, оригинальности каждой культуры и несводимости одной культуры к другой. По мнению Маркова, Хабермас является приверженцем первой линии с той, однако, особенностью, что он принимает во внимание все слабые и спорные моменты модернистской универсализации разума, морали и религии, а также демократического переговорного процесса [ср.: 3, с. 6-7]. Мысль Хабермаса развивается в рамках классического европейского рационализма, где особенно любимое им понятие коммуникации органично соединяется с понятиями нравственности и свободы. Универсальность морального единства Хабермас выводит из коммуникативного действия – он полагает, что во время общения с другими индивидами мы можем признать этих других индивидов как самих себя.

Также Хабермас размышляет и над укреплением солидарности в обществе. Однако, вместо призывов к «крови и почве, к стихийным силам истории – этносу и нации он разработал […] новый оригинальный проект включения другого, основанный на стратегии баланса, на искусстве компромисса, на политике договоренностей» ^{[3, с. 8]}.

В работе «Вовлечение другого», опубликованной уже после его программного труда «Фактичность и значимость», Хабермас формулирует главные мотивы своей философской мысли, направленной на изучение вопроса о том, «какие следствия вытекают сегодня из универсалистского содержания республиканских принципов, а именно, что они означают для плюралистических обществ с их обостряющимися мультикультурными антагонизмами, для национальных государств, объединяющихся в сверхнациональные единства, и для граждан мирового сообщества, неприметно для них самих и помимо их воли вовлеченных в некую рисковую общность» ^{[9, с. 47]}. Отсюда и его повышенный интерес к вопросам морали и справедливости, а также солидарной ответственности граждан.

Концепцию социальной справедливости Хабермас создает в рамках своей теории общества, состоящую из теорий коммуникативного действия и коммуникативной рациональности. По своей структуре общество строится на взаимодополняющих концептах «жизненного мира» и «системы». Наконец, теория общества позднее была дополнена теорией модерна [ср.: 1, с. 50]. По мнению Хабермаса, обоснованность моральных высказываний может быть доказана лишь в том случае, если они обладают неким когнитивным содержанием.

Свою практику морального обоснования немецкий философ связывает и с важным понятием жизненного мира (Lebenswelt), о котором уже говорилось выше. Понятие жизненного мира Хабермас соединяет с идеями Дж. Мида о символическом интеракционизме. По мысли Хабермаса, жизненный мир обладает не только «функцией формирования контекста коммуникативного действия. Одновременно это резервуар, из которого участники коммуникации черпают убеждения, чтобы в ситуации возникшей потребности во взаимопонимании предложить интерпретации, пригодные для достижения консенсуса.

В качестве ресурса жизненный мир конститутивен для процессов взаимопонимания […] Мы можем представить себе жизненный мир, поскольку он привлечен к рассмотрению в качестве ресурса интерпретаций, как организованный в языке запас изначальных допущений, предпочтений, которые воспроизводятся в виде культурной традиции» ^{[17, с. 591]}. Философ полагает, что именно коммуникативное действие лежит в основе укрепления традиций, ведет созданию новых тенденций в культуре, облегчает достижение солидарности в обществе и помогает в формировании новых человеческих личностей.