Первая мировая война и Балканы: взгляд спустя столетие

Болтаевский Андрей Андреевич кандидат исторических наук доцент, Международный славянский институт 129085, Россия, г. Москва, ул. Годовикова, 9, строение 25 Boltaevskii Andrei Andreevich PhD in History associate professor of the Department of Philosophical and Socio-Humanitarian Disciplines at Moscow State University of Food Production 129085, Russia, g. Moscow, ul. Godovikova, 9, stroenie 25 boltaev83@mail.ru Другие публикации этого автора

В российском обществе спустя столетие после начала Первой мировой войны наметился устойчивый интерес к этому событию, резко изменившему геополитическую карту и, собственно говоря, создавшему современную Европу. Именно распад Австро-Венгрии привел к появлению ряда национальных государств в Центральной и Юго-Восточной Европе, а Россия после кровопролитной Гражданской войны восстала как птица Феникс уже в образе Советского Союза.

Империалистическая, захватническая, несправедливая с обеих сторон, как писали десятилетия советские историки…И, одновременно, Великая война, Grande Guerre, как ее называли во Франции. Напомним, что в нашей стране в 1914-1915 гг. ее называли Второй Отечественной. Между тем, современная российская молодежь имеет достаточно смутное представление об этом подлинном «прологе XX века». Как представляется, не изменили картину и торжества, посвященные столетнему трагическому юбилею конфликта. Пожалуй, самым запоминающемся получилось открытие памятника героям Первой мировой войны на Поклонной горе 1 августа 2014 г. Символично, что неподалеку находится мемориал в честь победы в Великой Отечественной войне.

Однако, должного освещения в научной литературе, искусстве Первая мировая в России не получила вплоть до настоящего времени. К примеру, в Австралии в 2014 г. вышел на экраны многосерийный фильм «Anzac Girls», посвященной австралийским и новозеландским девушкам, оказавшимся на европейских фронтах в ту войну. Отечественной культуре еще предстоит воспеть подвиг солдат, рабочих и крестьян в 1914 – 1917 гг.

Не создан и официальный труд, в котором раскрывалась бы роль России в Первой мировой войне. А ведь еще в 1919 г. военный теоретик А.А. Свечин писал: «Каково бы ни было отношение народа к минувшей войне, он должен внимательно отнестись к усилиям, упорству, самоотверженности и памяти тех, которые, не считая, усеяли своими скромными могилками нашу западную окраину. Постановка им памятника в виде официальной истории войны неизбежна для всякого правительства, продолжающего нуждаться в вооруженной силе и вновь призывающего народ к жертвам. Воинская доблесть нуждается в культе, и культ воинской доблести необходим, чтобы одерживать победы» ^{[1, с.6]}.

А.В. Суворову принадлежит известная фраза, что война не закончена, пока не похоронен последний погибший солдат. Применимо к Первой мировой в России это еще только предстоит. Отметим и другое: Компьенское перемирие 11 ноября 1918 г. привело к постепенной демобилизации и возвращению домой после четырхлетней бойни солдат Антанты и Четверного союза. Хотя Россия к тому моменту уже вышла из войны, часть ее сил находилась за границей. Именно эти бойцы, доблестно сражавшиеся во Франции и Македонии, оказались заточены в североафриканских концлагерях, а их возвращение растянулось до 1923 г.^[2] Таким образом, последние из русских солдат возвратились на родину только спустя пять лет после подписания перемирия, оказавшись в уже новой Советской России, где совсем недавно закончилась Гражданская война.

Наш очерк возвращает читателя к событиям конфликта на Балканах, резко изменившим историю Европы, а может быть и всего мира.

После эпохи Наполеоновских войн мир столкнулся с гегемонией Британии, гегемонии не только военно-политической, но и экономической. «Мастерская мира» справедливо главенствовала в промышленном производстве, торговле, а Лондон являлся финансовой столицей всего земного шара. Именно в Англии в 1825 г. Д. Стефенсоном была построена первая железная дорога общего пользования между Стоктоном и Дарлингтоном. «Владычица морей» благодаря островному положению и сильному военно-морскому флоту ощущала себя в блестящей изоляции и, по сути, не имела сухопутной армии. Однако во второй четверти XIX в. ситуация понемногу начинает меняться. Создание в результате франко-прусской войны мощной Германской империи вызвало настоящую борьбу за передел мира.

Основными колониальными державами в этот момент были Британия, над владениями которой по образному сравнению никогда не заходило солнце, Франция, Португалия, Испания. Германия, как равным образом и Италия, опоздали к дележу наиболее привлекательных земель, но стремились получить свою долю. На Берлинском конгрессе 1885 г. эти устремления прямо выразил глава Германского колониального общества К. Петерс: «Африку – немцам: от Занзибарского побережья до озер, от Нила – до Лимпопо» ^{[3, с. 206]}. Впрочем, в первую очередь, немцы настроены были продолжать политику «натиска на восток», видя в России своего прямого противника ^{[4, p. 185]}.

Конец XIX – начало XX в. отмечен чередой локальных войн в разных уголках мира: японо-китайская, испано-американская, англо-бурская, русско-японская. В то же время становилось ясно, что в одиночку ни Англия, ни Германия не способны нанести поражение друг другу. Это вызвало создание военно-политических блоков, первым из которых в 1882 г. стал Тройственный союз: Германия, Австро-Венгрия, Италия. Франция, опасавшаяся после поражения 1871 г. новой войны с Германией, искала союзников, и, что логично, выбор был остановлен на еще одной крупнейшей сухопутной державе, России. Франко-русский союз стал предтечей «Сердечного согласия», Антанты, организационно оформившейся в 1907 г.

Оба союза были достаточно противоречивым конгломератом государств, каждое из которых рассчитывало на выгоды от своих партнеров, в то же время имели к ним экономические и территориальные претензии. Австро-Венгрия владела не только Триесткой областью, 2/3 населения которой составляли итальянцы, но и восточным побережьем Адриатического моря, но которые так же имела виды Савойская династия.

Франция и Англия, в свою очередь, имели контрпретензии на африканском континенте. Позор Фашоды 1899 г., когда Третья республика отказалась от претензий на истоки Нила, вызвал резкое недовольство различных кругов в Париже: некоторые горячие головы, в том числе П. де Кассаньяк всерьез заговорили даже о возможном союзе с ненавистными Гогенцоллернами. В дальнейшем, правда, конфликт был погашен, но мало кто может отрицать вековые традиции англо-французского соперничества, начавшиеся еще в годы Столетней войны, а затем продолжавшиеся и за пределами Европы: в Северной Америке, Индии и Индокитае, Западной Африке. Впрочем, раздираемая конфликтами между республиканцами и монархистами, а так же нашумевшем делом Дрейфуса, расколовшем галльское общество, Франция прекрасно осознавала невозможность борьбы один на один с Германией.

Россия династически была ближе к Германии, а с Англией существовали серьезные противоречия в Центральной Азии: еще в марте 1915 г. английский посол Д. Бьюкенен указывал на персидский вопрос, как причину трений между державами ^{[5, с. 147]}.

Однако получилось так, как получилось. В итоге два военных блока играли мускулами и готовились к схватке. Наилучшую военную машину представляла собой Германская империя. В 1911 г. на военные нужды шло 43 % всех ее государственных расходов. Железные дороги обеспечивали мобилизацию в срок от 3 до 30 дней: «каждый резервист, имеющий на руках призывную карту, не ожидая никаких повесток, отправляется на ближайшую железнодорожную станцию, садится в первый удобный для него поезд (хотя бы курьерский с одним первым классом, причем едет бесплатно) и следует в указанный пункт, куда должен прийти в 24 часа по объявлении мобилизации» ^{[6, с. 13, 14]}. Укажем на еще одну деталь: интерес немцев к вооружению выражался настолько сильно, что специализированный германский военно-морской журнал насчитывал рекордные 150 тыс. подписчиков ^{[7, с. 15]}.

Подготовка к войне шла и на уровне геополитики: еще в 1892 г. профессор Геттингенского университета П. Делягард доказывал, что «мир в Европе может обеспечить только Германия, простирающаяся от Эмса до устьев Дуная, от Мемеля до Триеста, от Меца до Буга; потому что только так Германия может прокормить себя и со своим постоянным войском, и его резервами разбить соединенные силы России и Франции» ^{[8, с. 93]}.

Ближайший союзник Германии Австро-Венгрия в этот период постепенно отбирала не самый лестный титул «больного человека Европы» у Османской империи. Проигранные войны 1859 и 1866 гг. привели к утрате позиций Дунайской империи, заставив вновь вспомнить формулу «пусть другие воюют, ты, счастливая Австрия, заключай браки», и вынудили Франца-Иосифа пойти на компромисс (Ausgleich) с венгерской аристократией. Однако лоскутная двуединая монархия включала в себя целый конгломерат как славянских (чехи, словаки, поляки, сербы, хорваты, словенцы), так и неславянских народов (итальянцы, румыны), в которых постепенно росло национальное самосознание, чему во многом способствовало укрепление Сербии и Румынии в результате Балканских войн. Нетитульные нации в Австро-Венгрии зачастую принижались в результате политики онемечивания и мадьяризации. Если в 1880 г. в Транслейтании насчитывалось 2756 румынских начальных школ, то уже в 1914 только 2170. Соответственно резко отличался и уровень грамотности: читать и писать умели 53 % венгров и 14 % румын ^{[9, p. 73]}.

Но главную опасность правящие круги двуединой империи видели в славянстве. Российский дипломат А.А. Гирс констатировал: «Нашему вековому сопернику на Балканах, Австро-Венгрии, грозит или превращение в славянскую державу или развал» ^{[10, с.9]}. Эрцгерцог Франц-Фердинанд относился к тем, кто рассматривал возможность создания триединой монархии, с предоставлением прав славянству. В этом случае дунайская монархия превращалась в прообраз Европейского союза и как знать, чем бы в историческом плане мог закончиться этот проект. Однако сопротивление венгерских правящих кругов, опасавшихся потери своего влияния, и немецкое предубеждение, питавшееся от северного соседа, а равным образом Сараевское убийство Франца-Фердинанда, не позволили реализоваться этой идее. Запоздалым выглядело признание последнего правителя Австро-Венгрии Карла I: «Вместо провозглашающей расовую ненависть учебников с обеих сторон следует создавать такие книги, которые давали бы немецкой молодежи представление о выдающихся качествах и добродетелях славянской расы» ^{[11, s. 463]}.

Впрочем, не все противники требовали ликвидации Дунайской монархии, считая, что «если бы Австрии в Европе не было, ее нужно было изобрести». Во Франции вряд ли могли радоваться перспективе усиления Германии за счет немецких областей Австро-Венгрии. Схожей точки зрения придерживался и русский великий князь Николай Михайлович: «В центре Европы выгодно иметь разноплеменную и слабую Австро-Венгрию, чем сильную Германию» ^{[12, с. 96]}. Впрочем, министр иностранных дел А.П. Извольский придерживался противоположной точки зрения. Кстати говоря, несмотря на то, что временами держава Франца-Иосифа напоминала бочку, в которой вот-вот лопнут стенки, захватнические планы по-прежнему стояли на повестке дня: в 1908 г. была аннексирована после тридцатилетней оккупации Босния и Герцеговина, а в 1913 г. правящие круги имели виды даже на малоазийскую Киликию ^{[13, с. 517]}.

Россия в тот момент только отошла от революционных событий 1905 – 1907 гг. и обидного поражения в войне с Японией. Нам памятны слова П.А. Столыпина «вам нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия». Но в том то и дело, что времени у нашей страны было крайне мало. Здесь уместно вспомнить военную угрозу 1930-х гг. и отметить, что такой подготовки к войне как Советский Союз, Российская империя вести не могла. А война приближалась.

Сигналом к конфликту оказалось Сараевское убийство. Поддерживаемая Германией, Австро-Венгрия выдвинула заведомо неприемлемые требования Сербскому королевству. В результате 28 июля австро-венгерская артиллерия начинает обстрел Белграда: начиналась Первая мировая война.

Балканы стали первым театром военных действий. Рассмотрим это регион подробней. Русско-турецкая война 1877 – 1878 гг. поколебала, но не покончила с господством турок на Балканском полуострове. Порта была больна, но еще имела силы противоборствовать стремящимся к независимости славянам: ведь силы последних были раздроблены. Не успев с помощью России обрести независимость, балканские народы сразу же предъявили территориальные претензии друг другу, началось политическое противостояние, переросшее в военное. В 1885 г. после спорной с точки зрения международного права аннексии Восточной Румелии сербский король Милан объявил войну Болгарии, в которой, однако, потерпел быстрый разгром. Это было первое столкновение славянских стран на Балканах. России, в свою очередь, явно не удалась роль югославянского арбитра: ведь взаимное недоверие Александра III и болгарского правителя Александра Баттенберга, а затем и Фердинанда, привело к заметному охлаждению отношений между бывшими союзниками. Например, царское правительство не одобрило воссоединение воссоединения Восточной Румелии с Болгарским княжеством (1895 г.), и в качестве карательной, как это пишет отечественный историк; меры отозвало русских советников-офицеров из болгарской армии. Не с этого ли времени усиливаются прогерманские элементы в силовом блоке разных болгарских правительств?

Яблоком раздора стала и Македония, которая после Первой Балканской войны оказалась обманута в своих ожиданиях: независимость эта страна не получила, зато оказалась в центре конфликта между Сербией, Болгарией и Грецией.

В поделенной Македонии все три государства проводили политику ассимиляции, не считаясь с интересами соседей. Однако, несмотря на резню, миграцию, население этого региона была крайне пестрым, что позволяло назвать его Балканами в миниатюре. Даже по состоянию на начало 1917 г. в греческой Македонии из 1250 тыс. жителей не более 800 тыс. являлись греками; кроме них заметную долю составляли турки (275 тыс.), болгары (80 тыс.), евреи (80 тыс.), румыны (12 тыс.), цыгане и албанцы (по 6 тыс.) ^[14].

Идея Балканского союза, который сплотил бы славянские народы Юго-Восточной Европы, оставалась нереализованной. Впрочем, проекты так называемой Придунайской Федерации имели место быть: согласно одному из них, немецкая Австрия должна была отойти к Германии, в то время как ее остальные провинции, как славянские, так и венгерские и румынские, соединившись с Сербией, Болгарией и Румынией образовали бы одну из «сильнейших и богатейших европейских держав» ^{[15, с. 122]}. Некоторые шли дальше, предполагая вхождение в состав данного государства польские земли, Малороссию и даже Константинополь.

Ни одно из государств полуострова не было удовлетворено итогами Первой и Второй Балканских войн. Сербия, оправдывая название «балканского Пьемонта» стремилась к объединению югославянских государств, вследствие чего являлась злейшим врагом Австро-Венгрии, Болгария требовала реванша и, как минимум, возврата всей Македонии, Греция в своей «мегали идея» рассматривала в качестве своей исконной территории Константинополь и Западную Анатолию. Впрочем, сама греческая армия была не слишком боеспособной. Вот как характеризовал ее русский очевидец: «Небольшой средний рост, отсутствие должной выправки и неудовлетворительное, по понятием русского офицера, отдание воинской чести – вот что прежде всего бросается в глаза при встрече с греческими солдатами» ^{[16, с. 185]}.

Престарелый Франц-Иосиф предрекал: «Бухарестский мир непрочен и мы идем навстречу новой войне. Дай только бог, чтобы она ограничилась Балканами» ^{[17, с. 23]}.

Созданное по протекции Австро-Венгрии с целью не обеспечения выхода к морю Сербии Албанское государство было еще одним камнем преткновения. И хотя великие державы договорились предоставить Белграду торговый путь к морю через нейтральный албанский порт, который должен был обслуживаться международной железнодорожной линией с обеспечением транзита всех, включая военные, товаров, это явно было недостаточно для «балканского Пьемонта».

Что касается самой Албании, то французский исследователь Г. Жорэй справедливо писал в этот момент: «Подчинить это население силою невозможно…Нужно оставить албанцев жить в автономной Албании и ввести ее в состав балканского союза; сумели же примириться между собой вечные враги, какими были греки и болгары; то же самое должно произойти и между столь постоянными недругами, как сербы и албанцы» ^{[18, с. 211]}. К тому же сама территория этой страны, как справедливо отметил А. Вирт, была более загадочна, чем большая часть Центральной Африки ^{[19, с. 499]}. Приведем только один пример: в 1950-е гг., по свидетельству очевидцев, в албанских деревнях еще сохранялись в быту традиции матриархата ^{[20, с. 17]}.

Румыния имела прямой интерес к Трансильвании, где проживало румынское большинство. Плохо вооруженная румынская армия не отличалась боеспособностью. Некоторый рост численности населения увеличивал число призывников: если в 1915 г. число их не превышало 86 тыс., то к 1918 г. должно было составить 104 тыс. ^{[21, с. 3]}.

Османская империя все больше опиралась на поддержку Германии, непрерывно стремившейся в сторону Малой Азии. Во время визита в Стамбул в 1898 г. Вильгельм II прямо выразил поддержку султану Абдул-Хамиду II. «Желтая пресса» утверждала, что германский император принял даже ислам под именем Хаджи-Вилема ^{[22, с. 132]}. В дальнейшем миссия Л. фон Сандерса продемонстрировала включение Османской империи в ось Берлин-Вена. Германские офицеры начали реорганизовывать турецкую армию по прусскому образцы, фактически Сандерс определял всю военную подготовку в Османской империи.

Именно на Балканском театре, отличавшемся этническим и конфессиональным разнообразием, началась Первая мировая. Сараевское убийство, совершенное с ведома или, по крайней мере, прямом попустительстве ряда сербских военных чинов, вызвало грозный австро-венгерский ультиматум, один из пунктов которого прямо попирал независимость Белграда: «Допустить сотрудничество в Сербии австро-венгерских органов в деле подавления революционного движения, направленного против территориальной неприкосновенности монархии» ^{[23, с. 6]}.

Сербия не могла в одиночку справиться с превосходящими силами двуединой монархии, поэтому Россия выступила ее защитницей. К концу осени 1914 г. все основные игроки, за исключением Италии, оказались втянуты в затяжной конфликт. Героическая борьба сербов позволила им после первых неудач разбить австро-венгерские силы и освободить Белград. Однако в этот момент германский генеральный штаб, осознав невозможность прорыва глубоко эшелонированной обороны во Франции: на Западе «мы должны представить врагу инициативу нападения; поэтому мы должны использовать все свои ударные части на Востоке и Юго-Востоке» ^{[24, с. 503]}.

С этого времени судьба Сербии в условиях пассивной помощи Англии и Франции была практические предрешена. Положение усугубило вступление в войну на стороне Центральных держав осенью 1915 г. жаждущей реванша Болгарии. У. Черчилль отмечал: «Воинственная и могущественная Болгария, ее король махинатор и верные ему крестьянские армии, думы болгар о постигшей их страшной несправедливости – таков был доминирующий фактор балканской политики в 1914 – 1915 годах» ^{[25, с. 493]}. Русский историк, дипломат П.Н. Милюков признавал, что «Бухарестский мир показал болгарам, что мы не можем осуществить их национальных стремлений. А Германия и Австрия обещали им это – и теперь осуществили. Они, в сущности, выполнили русскую же программу 1878 г., программу графа Игнатьева (Великая Болгария» ^{[26, с. 427]}.

Помощь гибнущей Сербии активно обсуждалась в высших кругах Антанты. Однако Франция, в первую очередь, ощущала присутствие германских войск близ Парижа, и вряд ли бы склонна разбрасывать силы на отдаленный фронт, Англию больше интересовала геополитическая ситуацию в Османской империи и безопасность своих ближневосточных владений, особенно Египта. Первый лорд британского Адмиралтейства У. Черчилль стал ярым сторонником высадки десанта на Галлиополийском полуострове, которая должна была обеспечить контроль над проливами и Стамбулом. Однако с самого начала надежды на помощь в этом вопросе Греции оказались напрасными: король Константин, будучи ярым германофилом, выразил категорическое несогласие принять участие в экспедиции, несмотря на протесты премьер-министра Э. Венизелоса.

В качестве базы для координации будущего десанта Англия в феврале 1915 г. предлагала высадить англо-французские войска на острове Лемнос ^[27]. Тогда же союзные корабли начали обстрел турецких фортов, который, однако, не принес какого-либо успеха. В последующем 18 марта бою в проливах турки, имея заметное превосходство в артиллерии, добились успеха ^{[28, с. 39]}. Отметим, что в операции участвовал и русский крейсер «Аскольд» во главе с С.А. Ивановым.

Последующие сухопутные операции экспедиционного корпуса Антанты, основную часть которого составляли английские войска, так же не привели к желаемым результатам: захватить Стамбул не удалось. В начале декабря началась эвакуация союзных войск с Галлиполи, завершившаяся 9 января 1916 г. Неудачная операция показала, что борьба флота с берегом без участия армии крайне непродуктивна ^[29].Стало понятно, что Балканский полуостров потерян для Антанты, тем более, что незадолго до этого, так и не получившая помощи сербская армия была вынуждена пройти настоящую Голгофу и эвакуироваться на остров Корфу, а затем была перевезена в Македонию.

Англия целиком пыталась реализовать свои ближневосточные интересы, вследствие чего противилась должным операциям на Салоникском фронте. В начале октября 1915 г. в Салониках высадились лишь небольшие силы англо-французских частей, которые не смогли развить должное наступление на позиции Четверного союза: а ведь именно так можно еще было спасти от гибели Сербию. Более того, эти силы не только не обладали компетентным штабом, но и были плохо обеспечены военным снаряжением.

Осенью 1915 г. британский лорд Г. Китченер прямо спросил русского военного атташе в Париже графа А.А. Игнатьева: «Скажите, зачем вам понадобился Салоникский фронт? Я твердо решил отозвать наши войска с Балканского полуострова с тем, чтобы развить наступление из Египта против Турции» ^{[30, с. 245]}. Впрочем, в конце концов, оппозицию Англии в салоникском вопросе помимо России стала представлять и Франция. Французские круги считали, что уход из Македонии мог иметь крайне неблагоприятные последствия для балканской политики Антанты, резко усилив там позиции Германии.

Салоникский фронт отличался разнообразием контингентов: на стороне Антанты сражались французские, английские, итальянские, русские ^[31], сербские, позднее греческие соединения. Это вызывало разногласия в командовании, ибо каждая из сторон преследовала свои личные цели. Не акцентируя внимания на итальянских и английских позициях, отметим, что сам главнокомандующий войсками союзников генерал М. Саррайль проводил личную политику, превратно понимая задачи Кэ Д’орсэ в этом районе.

В 1916 г. с целью обеспечения тыла своих войск Антанта совершила прямое вмешательство во внутренние дела Греции, поддержав в противовес афинскому кабинету созданное в Салониках правительство Венизелоса. Итальянский посланник в греческой столице справедливо указывал: «Каковы территориальные границы нового правительства? Признавая права этого правительства в одних пунктах и не признавая их в других, союзники фактически делят Грецию на какие-то отдельные территории» ^{[32, с. 195]}. В июне 1917 г. Константин отрекся от престола в пользу своего сына Александра ^[33]. Позиции Антанты в этой приморской стране оказались обеспечены вследствие господства британского флота.

Вступление в войну на стороне Антанты Румынии в августе 1916 г. привело к ее быстрому поражению, что заставило Россию удлинить Восточно-Европейский фронт. Особенно удивительной стала капитуляция хорошо оснащенной крепости Туртукай, которую перед этим командующий 3-ей румынской армией М. Аслан сравнивал с Верденом. В дальнейшем Румыния подписала Бухарестский мир с Четверным союзом, однако по воле Антанты вошла в число стран-победительниц в Первой мировой войне, получив Трансильванию и оккупировав Бессарабию.

В свою очередь, Салоникский фронт не сыграл важного значения в 1916 – 1917 гг. ^[34],[35], однако именно там произошел осенний прорыв 1918 г., который вывел из войны двух ближайших союзников Германии – Австро-Венгрию и Болгарию – и, в конечном итоге, заставил капитулировать второй рейх. Россия с самого начала осознавала важность этого небольшого театра военных действий, последующие события только подтвердили правоту нашей страны.

Однако мир на Балканы пришел ненадолго, да и греко-турецкая война 1919-1922 гг., по сути, была продолжение агрессивной политики местных государств. В годы Второй мировой войны вновь вспыхнули противоречия между Сербией и Болгарией из-за Македонии, Венгрией и Румынией по трансильванскому вопросу. Однако если Венский арбитраж помешал военному спору Будапешта и Бухареста, то после нападения немецко-фашистких войск в апреле 1941 г. на Югославию Болгария включила в зону своей оккупации спорные территории ^[36]. Софийские власти объявили об объединении болгарского народа. Впрочем, по окончании войны Македония вновь оказалась поделенной между Сербией и Грецией.

Балканы и сегодня остаются «ахиллесовой пятой» Европейского союза. Спустя сто лет после начала Первой мировой, резко изменивший облик старого света, процессы балканизации продолжают волновать регион. Упомянем лишь идею «Великой Албании», которая в начале XXI в. стала достойной преемницей великих идей Сербии, Болгарии, Греции и Румынии. При этом Старо-Планинский полуостров вновь остается в центре внимания ведущих мировых держав, разыгрывающих свою карту. Россия в настоящий момент в условиях экономической и политической конфронтации должна стремиться поддерживать интересы славянства, помня о том, что многополюсный мир держится только на партнерстве стран, у которых есть общие ценности.