Органы военного управления и их полномочия в период Великой Отечественной войны

Лысенков Сергей Геннадьевич доктор юридических наук, кандидат исторических наук профессор, Заслуженный работник высшей школы Российской Федерации, профессор, Санкт-Петербургский военный институт войск национальной гвардии Российской Федерации 198205, Россия, г. Санкт-Петербург, ул. Летчика Пилютова, 1 Lysenkov Sergei professor of the Department of Theory and History of State and Law at St. Petersburg Military Institute for Internal Affairs of the Ministry of Internal Affairs of Russia 198205, Russia, g. Saint Petersburg, ul. Letchika Pilyutova, 1, kab. tigp sergey.lysenkov@mail.ru Другие публикации этого автора

Следует согласиться в целом с мнением Э.Г. Липатова о том, что, безусловно, оборонительная функция государства должна осуществляться в тех правовых формах, которые придают ей легитимность. Но при этом необходимо учитывать критическую ситуацию первых дней войны, когда стала очевидной неспособность системы государственного управления организовать отпор быстро наступавшему противнику. В условиях реальной угрозы доведения страны до грани поражения совершенно необходимой и оправданной была жесткая централизация власти и создание такого государственного аппарата, в котором бы концентрировались все системы и механизмы, связанные с обороной страны.

На указанные обстоятельства обращают внимание Р.А. Ромашов и А.Г. Тищенко: «В условиях превращения всей страны в военный лагерь, деятельность которого была подчинена основной цели – борьбе с немецко-фашистской агрессией, подобное устройство государственной власти в принципе было оправдано, поскольку позволяло в максимально сжатые сроки разрабатывать и принимать важнейшие решения во всех сферах военной и хозяйственной жизни. При этом неоспоримым и не подлежащим переоценке фактом является то, что именно под руководством ГКО, возглавляемым И.В. Сталиным, советский народ выстоял в самой жестокой и кровопролитной войне, когда-либо имевшей место в человеческой истории» ^[19].

Особыми полномочиями высшего органа стратегического руководства Вооруженными Силами СССР была наделена Ставка Верховного Главнокомандования. Она была образована совместным постановлением СНК ССР и ЦК ВКП (б) от 23 июня 1941 г. В постановлении отмечалось: «Создать Ставку Главного Командования вооруженными силами Союза ССР в составе т.т.: наркома Обороны маршала Тимошенко (председатель), начальника Генштаба Жукова, Сталина, Молотова, маршала Ворошилова, маршала Буденного и наркома Военно-Морского флота адмирала Кузнецова. При Ставке организовать институт постоянных советников Ставки в составе т.т.: маршала Кулика, маршала Шапошникова, Мерецкова, начальника Военно-Воздушных Сил Жигарева, Ватутина, начальника ПВО Воронова, Микояна, Кагановича, Берия, Вознесенского, Жданова, Маленкова, Мехлиса»^{[9, с. 196-197]}. Ставка Главного Командования 10 июля 1941 г. была преобразована в Ставку Верховного Командования. Из состава ее членов был выведен Н.Г. Кузнецов. Вместо него членом Ставки стал начальник Генштаба Б.М. Шапошников. 8 августа 1941 г. с назначением И.В. Сталина Верховным Главнокомандующим Ставка получила наименование Ставки Верховного Главнокомандования (СВГК). Постановлением ГКО от 17 февраля 1945 г. был определен следующий ее состав: И.В. Сталин, Г.К. Жуков, А.М. Василевский, А.И. Антонов, Н.А. Булганин, Н.Г. Кузнецов ^{[7, с. 703]}. Оперативным органом Ставки по планированию боевых действий войск и руководству ими на фронтах являлся Генеральный штаб Рабочей - Крестьянской Красной Армии (РККА).

В отличие от ГКО конституционная обоснованность создания СВГК сомнений не вызывает. Принимая постановление об образовании Ставки, СНК действовал в пределах своей компетенции, установленной ст. 68 Конституции СССР 1936 г. Согласно этой статьи СНК имел полномочия по руководству общим строительством вооруженных сил страны и образованию, в случае необходимости, специального комитета при СНК по делам оборонного строительства^[11]. Ставка Главного Командования может быть отнесена к подобного рода учреждениям. Высший исполнительный и распорядительный орган государства включил ее в структуру Вооруженных Сил Союза ССР с целью осуществления функций по стратегическому руководству армией и флотом.

Членами СВГК были высшие должностные лица наркомата обороны и Генерального штаба и их заместители. Они обладали полномочиями, соответствовавшими занимаемой штатной должности. Вместе с тем, членство в высшем органе стратегического руководства вооруженными силами повышало их служебное положение по отношению к другим, равным им должностным лицам, не входившим в состав СВГК.

В обсуждении вопросов стратегического руководства принимали участие также и постоянные советники Ставки. Их полномочия отличались функциональной неопределенностью. Документальные источники, за исключением самого постановления, вводившего этот институт, не содержат сведений ни о полномочиях, ни о направлениях деятельности советников. Между тем, широко известно об институте представителей Ставки, направлявшихся в войска для координации боевых действий фронтов и армий. Представителями Ставки назначались как ее члены, так и некоторые постоянные советники, а также военачальники, не входившие в ее состав.

Обширные полномочия в области строительства, комплектования, обеспечения войск и организации боевой подготовки Красной Армии имел наркомат обороны СССР (руководство Военно-Морским Флотом осуществлял наркомат ВМФ СССР).

Всеми перечисленными органами, за исключением Генштаба и наркомата ВМФ, руководил И.В. Сталин. Он же возглавлял Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет Народных Комиссаров СССР. Сосредоточение в одних руках руководства высшими органами государства и управления его Вооруженными Силами делало власть И.В. Сталина всеобъемлющей и неограниченной. Члены ГКО и Ставки ВГК занимали по отношению к нему подчиненное положение, что превращало коллегиальные органы военного управления в аппарат единоличной власти вождя. При обсуждении в Ставке стратегических задач и действий Красной Армии мнение И.В. Сталина всегда считалось определяющим, а его решение – окончательным. С ним же согласовывали свои решения представители СВГК, направленные в войска для координации боевых действий фронтов.

Значительный объем служебных прав и обязанностей имели члены военных советов фронтов и армий – коллегиальных органов военного руководства, предназначенных для организации боевых действий, решения вопросов управления и обеспечения войск. В состав военных советов входили: командующий (председатель); член военного совета – политработник, который делил с командующим всю полноту ответственности за состояние и боевую деятельность войск, участвовал в разработке оперативных планов (иногда назывался первым членом военного совета); начальник штаба; другие ответственные работники с учетом особенностей и состава войск. Постановлением ГКО от 9 июля 1941 г. «О членах военных советов армий», указами Президиума Верховного Совета СССР от 21 июня и 18 августа 1941 г. были определены права и обязанности членов военных советов фронтов и армий. Каждый из них отвечал за конкретный участок работы. В ходе войны число членов военных советов было увеличено. В состав военных советов фронтов в ноябре 1941 г. вводились вторые члены военных советов, на которых возлагался контроль за деятельностью тыловых служб, в ноябре 1942 г. – командующие воздушными армиями, в феврале 1944 г. – командующие артиллерией. Все кандидаты на должность члена военного совета рассматривались в ЦК ВКП(б) и по его рекомендации ГКО производил соответствующее назначение ^[4].

С первых дней войны органы военного управления получили полномочия органов государственной власти на обширной территории страны, объявленной на военном положении. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 г. «О военном положении» устанавливал: «В местностях, объявленных на военном положении, все функции органов государственной власти в области обороны, обеспечения общественного порядка и государственной безопасности принадлежат военным советам фронтов, армий, военных округов, а там, где нет военных советов – высшему командованию войсковых соединений» ^{[21, с. 418]}.

Указ предоставлял военным властям следующие права: привлекать граждан к трудовой повинности для выполнения оборонных работ, охраны важнейших объектов, для участия в борьбе с пожарами, эпидемиями и стихийными бедствиями; устанавливать военно-квартирную обязанность для расквартирования воинских частей и учреждений, а также объявлять трудовую и авто-гужевую повинность для военных надобностей; производить изъятие транспортных средств и иного необходимого для нужд обороны имущества; регулировать время работы учреждений и предприятий, организацию всякого рода собраний и шествий, запрещать гражданам появление на улице после определенного времени, ограничивать уличное движение, а также производить в необходимых случаях обыски и задержания подозрительных лиц; регулировать торговлю и работу торгующих организаций, коммунальных предприятий, устанавливать нормы отпуска населению продовольственных и промышленных товаров; воспрещать въезд и выезд, а также выселять в административном порядке лиц, признанных социально опасными.

Реализуя свои полномочия, военные власти обязаны были действовать в соответствии с законами и решениями правительства. Они имели право в пределах своей компетенции издавать обязательные для всего населения постановления и устанавливать за их неисполнение наказания в виде лишения свободы сроком до шести месяцев или штрафа размером до 3000 руб. Наказания устанавливались в административном порядке. Кроме того, военные советы могли отдавать распоряжения местным органам власти, государственным и общественным учреждениям и организациям и требовать безусловного и немедленного их исполнения. За неподчинение распоряжениям и приказам военных властей виновные подлежали уголовной ответственности по законам военного времени ^{[21, с. 419-420]}.

Особые полномочия в осуществлении государственных функций в области обороны, обеспечения общественного порядка и государственной безопасности военные власти имели в условиях осадного положения. Этот чрезвычайный режим вводился постановлением ГКО в местностях, находившихся на военном положении в стратегически важных районах, при возникновении непосредственной угрозы захвата их противником. Особенностью осадного положения являлось установление более строгих по сравнению с военным положением режимных правил и усиление юридической ответственности за их нарушение ^[20].

Впервые за годы войны осадное положение было введено в Москве и прилегающих к городу районах постановлением ГКО от 19 октября 1941 г. Оно объявлялось «в целях тылового обеспечения обороны Москвы и укрепления тыла войск, защищающих Москву, а также в целях пресечения подрывной деятельности шпионов, диверсантов и других агентов немецкого фашизма» ^{[18, 20 октября]}.

Режим осадного положения предусматривал воспрещение всякого уличного движения с 12 часов ночи до 5 часов утра, за исключением транспорта и лиц, имевших специальные пропуска от коменданта г. Москвы. Охрана общественного порядка в городе и в пригородных районах возлагалась на коменданта г. Москвы, в распоряжение которого предоставлялись внутренние войска, милиция и добровольные рабочие отряды. Всех нарушителей порядка предписывалось немедленно привлекать к ответственности с передачей суду военного трибунала, «а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте» ^{[18, 20 октября]}.

О строгости соблюдения в столице режима осадного положения свидетельствуют данные военной комендатуры: с 20 октября по 13 декабря 1941 г. было задержано по различным причинам 121 955 чел., из которых направлено в маршевые роты 32 599 чел., привлечено к административной ответственности 27 445 чел., заключено под стражу 6 678 чел., осуждено к лишению свободы 4 741 чел., расстреляно по приговорам военного трибунала 375 чел., расстреляно на месте 15 чел. ^[10].

Кроме Москвы осадное положение было введено: 26 октября 1941 г. в Туле, 29 октября 1941 г. в Крыму, 25 августа 1942 г. в Сталинграде ^{[5, 524]}. В блокированном Ленинграде осадное положение не вводилось, несмотря на то, что членом военного совета Ленинградского фронта А.А. Ждановым была предпринята попытка инициировать подготовку проекта указа «Осадное положение», предоставлявшего право введения этого режима военным советам фронтов. Однако проект такого указа принят не был ^[14]. Между тем, анализ постановлений военного совета фронта, проведенный Б.П. Белозеровым, позволил ему утверждать, что фактически в Ленинграде была установлена специфическая разновидность режима осадного положения ^[1].

Военные советы были уполномочены устанавливать своим решением правовой режим в прифронтовой полосе – полосе местности, непосредственно примыкавшей к линии фронта, в пределах которой располагались соединения, части и тыловые учреждения оперативного объединения. Глубина этой полосы зависела от особенностей театра военных действий, оперативного построения войск и устанавливалась постановлением военного совета фронта в пределах 25 – 50 км. Например, военный совет Западного фронта постановлением № 0054 от 4 апреля 1943 г. установил 25-ти километровую прифронтовую полосу с четким обозначением ее границ ^{[25, ф.208, оп. 2511, ед.хр. 2340. л. 86]}.

Режим прифронтовой полосы предусматривал: переселение местных жителей из зоны боевых действий в тыловые районы, определенные военными советами армий; ограничение или запрещение передвижения местного населения по маршрутам движения личного состава, военной техники, транспортов снабжения и обеспечения боя; определение времени, маршрутов и порядка передвижения местного населения внутри населенных пунктов и между ними; изъятие у местного населения оружия, боеприпасов, военного имущества, сигнальных и иных средств связи, наблюдение за светомаскировкой; установление порядка временного проживания и регистрации лиц, прибывших в населенные пункты прифронтовой полосы по заданиям партийных и советских органов и некоторые другие мероприятия ^{[25, ф.208, оп. 2511, ед. хр. 1081, л. 90]}.

Организация и осуществление режима прифронтовой полосы возлагались на командиров соединений – в зоне боевых порядков их частей, на военные советы армий – в полосе от боевых порядков соединений до линии действия войск НКВД по охране тыла фронта.

Местные органы власти на основании постановления военного совета фронта принимали свое решение о проведении необходимых мероприятий. Так, исполком Смоленского облсовета и Бюро обкома ВКП(б) решением № 356 от 8 апреля 1943 г. обязали гражданское население переселиться из 25-ти километровой прифронтовой полосы ^{[25, ф. 208, оп.2511, ед. хр. 2340, л.54]}.

Некоторые отличия имел режим в тылу фронта, который устанавливался военным советом на глубину до 50 км от прифронтовой полосы. Организация и осуществление режима возлагались здесь на войска НКВД по охране тыла фронта. Начальник этих войск имел право: привлекать к поддержанию порядка в тылу фронта постоянно и временно дислоцированные в этой полосе части Красной Армии, милицию, а также партийный, комсомольский и советский актив; устанавливать особорежимные зоны, сектора и районы; осуществлять контроль за охраной военных складов, баз, местных учреждений и населенных пунктов; проводить силами подчиненных частей и подразделений проверку документов, облавы, обходы и обыски в населенных пунктах и в местах вероятного укрывательства агентов врага, дезертиров, мародеров и т.п. элементов ^{[25, ф. 208, оп. 2511, ед. хр. 1081, л. 91]}.

Анализ содержания чрезвычайных режимов военного и осадного положения, прифронтовой полосы и в тылу фронта позволяет выявить следующие закономерности: во-первых, с приближением линии фронта пределы полномочий военных властей в области обороны, обеспечения государственной и общественной безопасности расширяются; во-вторых, по мере приближения фронта строгость режима, устанавливаемая военными властями, усиливается; в-третьих, пропорционально расширению чрезвычайных прав, предоставляемых военным властям, сужаются гражданские права и свободы мирного населения, уже ограниченные законами военного времени.

Было еще одно явление войны, характерное, прежде всего, для периода стратегической обороны. Это явление также может быть обозначено как режим, но в отличие от уже названных режимов военного времени, к нему вполне может подходить определение «режим в районе военных действий», или «режим выжженной земли».

История войн знает термин «тактика выжженной земли», который применялся для характеристики опустошительных набегов вандалов, гуннов, монголо-татар. В новой и новейшей истории под «тактикой выжженной земли» понималось преднамеренное уничтожение агрессором на захваченной территории населенных пунктов, народно-хозяйственных объектов, запасов материальных средств, посевов, памятников культуры, сопровождавшееся истреблением местного населения ^[5,с.725]. Такая тактика решительно осуждалась международными соглашениями, в частности Гаагскими конвенциями 1907 г. «Положение о законах и обычаях сухопутной войны» в ст. 25 прямо указывало на то, что «воспрещается атаковать или бомбардировать каким бы то ни было способом незащищенные города, селения, жилища или строения» ^{[3, с. 23]}.

Но история войн знает также и факты уничтожения страной, подвергшейся агрессии, своих материальных ресурсов с целью недопущения их использования врагом.

Убедительным примером тому может служить поджог Москвы в 1812 г., когда войска Наполеона готовились вступить в город, покинутый населением и русской армией.

Схожая по своей трагичности и безысходности, но более серьезная по своим масштабам ситуация возникла в начале Великой Отечественной войны, когда в ходе кровопролитных боев стала очевидной неспособность Красной Армии остановить наступление врага. В этот период Советское правительство принимает решение о проведении массовой эвакуации населения, промышленных и продовольственных ресурсов из угрожаемых районов страны. Все оставленное после эвакуации имущество, которое могло быть использовано в военных целях наступавшим противником, планировалось уничтожить. Выполнение этой задачи было возложено на военные советы фронтов.

В постановлении СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 27 июня 1941 г. «О порядке вывоза и размещения людских контингентов и ценного имущества» указывалось: «Все ценное имущество, сырьевые и продовольственные запасы, хлеба на корню, которые, при невозможности вывоза и оставленные на месте, могут быть использованы противником, в целях предотвращения этого использования, – распоряжением Военных советов фронтов должны быть немедленно приведены в полную негодность, т.е. должны быть разрушены, уничтожены и сожжены» ^{[9, с. 208]}.

Поставленная задача была продублирована директивой СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 29 июня 1941 г. «Партийным и советским организациям прифронтовых областей». В ней, например, отмечалось: «При вынужденном отходе частей Красной Армии угонять подвижной железнодорожный состав, не оставлять врагу ни одного паровоза, ни одного вагона, не оставлять противнику ни килограмма хлеба, ни литра горючего. Колхозники должны угонять скот, хлеб сдавать под сохранность государственным органам для вывозки его в тыловые районы. Все ценное имущество, в том числе цветные металлы, хлеб и горючее, которое не может быть вывезено, должно, безусловно, уничтожаться» ^{[12, с. 300]}.

В районах, оставляемых Красной Армией, в первую очередь уничтожались основные производственные фонды предприятий, объекты системы жизнеобеспечения, еще не убранный урожай сельскохозяйственных культур. Планировались к уничтожению многие промышленные предприятия и другие важные объекты в Москве и Ленинграде. Так, в соответствии с постановлением ГКО от 8 октября 1941 г. «О проведении специальных мероприятий по предприятиям г. Москвы и Московской области» подлежало ликвидации 1 119 предприятий. План мероприятий по выводу из строя важных промышленных объектов осажденного Ленинграда, на случай вынужденного отхода войск, в сентябре 1941 г. был утвержден военным советом Ленинградского фронта ^{[9, с. 210-211]}.

Решительных действий соединений и частей по уничтожению населенных пунктов в тылу немецких войск и в прифронтовой полосе наших войск, в случае их отхода, требовала от военных советов фронтов и армий Ставка Верховного Главнокомандования в приказе № 0428 от 17 ноября 1941 г.: «1. Разрушать и сжигать дотла населенные пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40 – 60 км в глубину от переднего края и на 20 – 30 км вправо и влево от дорог. Для уничтожения населенных пунктов в указанном радиусе немедленно бросить авиацию, широко использовать артиллерийский и минометный огонь, команды разведчиков, лыжников и подготовленные диверсионные группы, снабженные бутылками с зажигательной смесью, гранатами и подрывными средствами… 3. При вынужденном отходе наших войск на том или другом участке уводить с собой советское население и обязательно уничтожать все без исключения населенные пункты, чтобы противник не мог их использовать» ^{[25, ф. 353, оп. 5864, д. 1, л. 27]}. Уже через неделю штаб 5-й армии доносил штабу фронта о том, что, выполняя этот приказ, части и соединения армии сожгли 53 населенных пункта. К донесению прилагался список всех уничтоженных сел и деревень ^{[25, ф. 326, оп. 5045, д. 1, лл. 62-63]}.

Коренное различие целей двух схожих по названию и результатам воздействия явлений войны подтверждает их юридическая оценка. Тактика «выжженной земли», как отмечалось выше, еще до мировых войн XX века была осуждена и запрещена международно-правовыми актами. В отличие от нее, режим «выжженной земли» не может оцениваться международным правом, поскольку его установление является внутренним делом государства, подвергшегося агрессии. В условиях войны государство в чрезвычайном порядке устанавливает соответствующий правовой режим, каким бы строгим он ни был по отношению к его гражданам.

Аналогичным образом следует давать оценку деятельности органов военного управления в этих ситуациях. Применение тактики «выжженной земли» должно оцениваться как нарушение законов и обычаев войны. Установление режима «выжженной земли» необходимо рассматривать как реализацию особых полномочий, которыми наделялось командование войсковых объединений актами высших органов власти и военного управления.

Реализация особых полномочий военного командования во фронтовой обстановке влекла за собой как благоприятные последствия для мирных граждан (вывод из зоны боевых действий, снижавший риск для их жизни и здоровья), так и неблагоприятные (принудительное выселение из мест постоянного проживания, уничтожение жилищ и т.п.). Еще более неблагоприятные, по существу трагические последствия ожидали местное население, не успевшее по какой-либо причине эвакуироваться в восточные районы страны и проживавшее на оккупированной территории в радиусе 60 км от линии фронта. Люди, не покидавшие своих жилищ и не имевшие возможности надежно укрыться от воздушных налетов и артобстрелов, обрекали себя на верную гибель.

В связи с этим возникает необходимость определить: во-первых, в отношении каких субъектов устанавливался особый порядок правового регулирования в границах зоны боевых действий; во-вторых, какие объекты воздействия войск были выделены в обозначенных пространственных границах; в-третьих, чьи интересы стремился удовлетворить полномочный орган военного управления, устанавливая режим «выжженной земли»?

Анализ содержания приказа № 0428 позволяет ответить на поставленные вопросы. Во-первых, приказ в качестве субъекта выделял командование действующей армии, от которого требовал безусловного уничтожения всех без исключения населенных пунктов в зоне боевых действий войск. Мирных граждан приказ к субъектам не относил. Он их обозначал как «советское население», которое войскам, в случае их вынужденного отхода, надлежало уводить с собой. Во-вторых, объектами воздействия войск приказ определял населенные пункты, расположенные по обе стороны линии фронта, в том числе и те, в которых могли оставаться мирные жители. В-третьих, приказ был подготовлен в интересах ведения боевых действий, поскольку уничтожение объектов, расположенных в боевых порядках войск противника, лишало тех возможности укрепления тыла.

Таким образом, режим «выжженной земли» являлся самым суровым из всех правовых режимов военного времени. Это была исключительная мера, принимавшаяся в условиях чрезвычайной обстановки, в которой советское командование было вынуждено любой ценой обеспечить выполнение боевых задач, менее всего считаясь с правами и интересами мирных граждан, с их дальнейшей судьбой.

Оказание помощи военным советам фронтов и армий в подготовке и проведении операций, а также контроль за боевыми действиями войск осуществляли представители Ставки Верховного Главнокомандования. Этот институт фактически стал использоваться еще до того, как была образована сама Ставка.Маршал Советского Союза Г.К. Жуков вспоминал: «Приблизительно в 13 часов 22 июня мне позвонил И.В. Сталин и сказал: «Наши командующие фронтами не имеют достаточного опыта в руководстве боевыми действиями войск и, видимо, несколько растерялись. Политбюро решило послать вас на Юго-Западный фронт в качестве представителя Ставки Главного Командования. На Западный фронт пошлем маршала Шапошникова и маршала Кулика» ^{[8, с. 250]}.

Представителями Ставки в действующие фронты и армии назначались также А.М. Василевский, Н.Н. Воронов, С.К. Тимошенко и другие видные военачальники Красной Армии. Они наделялись особыми полномочиями в области управления боевой деятельностью войск, и от их решений во многом зависел ход и исход важных сражений.

Опыт войны свидетельствует о том, что многие военачальники, представлявшие на фронтах Ставку Верховного Главнокомандования, умело координировали боевые действия войск, проявляя при этом выдающийся полководческий талант.

Однако, объективно оценивая роль представителей Ставки на фронтах войны, следует признать, что некоторые из них в сложной боевой ситуации оказывались неспособными принимать разумные и обоснованные решения, грамотно реагировать на изменение оперативной обстановки, что в некоторых случаях приводило к непоправимым последствиям.

Наглядным тому примером может служить поражение войск Крымского фронта в оборонительных боях 8 – 19 мая 1942 г. на Керченском полуострове, где представителем Ставки был Л.З. Мехлис. О методах руководства войсками, основанныхна военной безграмотности этого начальника, свидетельствует один из участников событий: «Я был на Керченском полуострове в 1942 году. Мне ясна причина позорнейшего поражения. Полное недоверие командующим армиями и фронтом, самодурство и дикий произвол Мехлиса, человека неграмотного в военном деле… Запретил рыть окопы, чтобы не подрывать наступательного духа солдат. Выдвинул тяжелую артиллерию и штабы армий на самую передовую и т.д. Три армии стояли на фронте 16 километров, дивизия занимала по фронту 600 – 700 метров, нигде никогда я потом не видел такой насыщенности войсками. И все это смешалось в кровавую кашу, было сброшено в море, погибло только потому, что фронтом командовал не полководец, а безумец…» ^{[23, с. 301]}.

Из приведенного примера видно, как Л.З. Мехлис, используя служебное положение представителя Ставки, устранил командующего Крымским фронтом генерала Д.Т. Козлова, от управления вверенными ему войсками. Руководствуясь ложными представлениями об истинных интересах ведения войны, Л.З. Мехлис силой собственного авторитета парализовал действия командующего, насаждая мысль о том, что если командир старается элементарно обезопасить личный состав, укрывая его в окопах, – значит он трус, если командир реально оценивает силы врага – значит он паникер.

Необходимо также подчеркнуть, что архивные и другие военно-исторические источники содержат немало примеров необоснованных и неграмотных с точки зрения оперативного искусства решений, исходивших не только от военачальников, подобных Л.З. Мехлису, но и от самого Верховного Главнокомандующего. И.В. Сталиным порой принимались решения, основанные не на трезвом расчете сил и средств вооруженной борьбы, а на собственной интуиции, что ставило под угрозу срыва крупные операции действующей армии.

Широко известен факт, когда после успешного контрнаступления под Москвой И.В. Сталин, вопреки предложению Генерального штаба перейти к стратегической обороне для восстановления обескровленной боями действующей армии, приказал продолжать наступление. К чему это привело видно из донесения военного совета Западного фронта, направленного в Ставку 14 февраля 1942 г.: «Как показал опыт боев, недостаток снарядов не дает возможность проводить артиллерийское наступление. В результате система огня противника не уничтожается, и наши части, атакуя малоподавленную оборону противника, несут очень большие потери, не добившись надлежащего успеха» ^{[25, ф. 208, оп. 2513, д. 207, л. 210]}.

Г.К. Жуков, командовавший в то время Западным фронтом, отмечал: «Вероятно, трудно будет поверить, но нам приходилось устанавливать норму расхода боеприпасов – 1 – 2 выстрела на орудие в сутки. И это, заметьте, в период наступления!.. Переутомленным и ослабленным войскам становилось все труднее преодолевать сопротивление врага. Наши неоднократные доклады и предложения о необходимости остановиться и закрепиться на достигнутых рубежах отклонялись Ставкой. Наоборот, директивой от 20 марта 1942 года Верховный вновь потребовал энергичнее продолжать выполнение ранее поставленной задачи… однако наши усилия оказались безрезультатными» ^{[8, с. 376]}. Оценка Г.К. Жуковым решений Верховного Главнокомандующего позволяет прийти к выводу о том, что в первом периоде войны И.В. Сталин весьма поверхностно владел оперативным искусством и практикой военного дела.

Постоянный контроль деятельности военных советов и штабов фронтов, наряду с представителями Ставки, осуществлял корпус офицеров – представителей Генерального штаба. Полномочия и порядок работы этого института устанавливались специальными Положением и Инструкцией, утвержденными 19 декабря 1943 г. начальником Генерального штаба Красной Армии.

Корпус офицеров в количестве 126 чел. был создан при Оперативном управлении Генштаба для реализации следующих целей: непосредственной проверки выполнения штабами и войсками директив, приказов и распоряжений органов высшего военного руководства и управления; обеспечения Генштаба быстрой, непрерывной и точной информацией об обстановке, ходе боевых действий и состоянии войск; оказания помощи штабам и войскам в быстром устранении всего того, что мешает выполнению боевых задач; укрепления непосредственной, живой и постоянной связи Генштаба с войсками и штабами действующей армии; изучения опыта боевых действий, применения новых средств борьбы и тактических приемов, методов управления в современном бою и операции, проводимых своими войсками и войсками противника ^{[25, ф. 208, оп. 2511, ед. хр. 2337, лл. 208-209]}.

Осуществляя поставленные цели, офицеры корпуса выполняли свои служебные обязанности на фронтах под руководством старшего офицера – представителя при штабе фронта или в составе группы особых поручений при Оперативном управлении Генштаба. Они были уполномочены обращаться непосредственно в военные советы фронтов и армий и к их командующим.

Эти офицеры имели право лично знакомиться с делами и подлинными документами по кругу их деятельности. Они могли находиться в любое время в штабах, на командных и наблюдательных пунктах, на вспомогательных пунктах управления; посещать расположения войск, осматривать поля сражений, оборонительные сооружения, узлы связи, пути сообщения, аэродромы, склады, производственные, ремонтные и лечебные учреждения. Им разрешалось опрашивать пленных, перебежчиков и местных жителей, знакомиться с захваченными документами противника и трофеями. Офицерам корпуса предоставлялось право пользоваться всеми без исключения средствами связи, в том числе вести переговоры по прямому проводу и ВЧ, посылать шифртелеграммы через шифрорганы частей и соединений без визы начальников штабов, вне очереди пользоваться всеми средствами передвижения в любом направлении на территории своих фронтов и при следовании в Генштаб ^{[25, ф. 208, оп. 2511, ед. хр. 2337, л. 211]}.

Офицеры корпуса были обязаны своевременно, точно и правдиво доносить на имя начальника Оперативного управления Генштаба следующую информацию: а) об обстановке, ходе боевых действий своих войск и действий противника с их оценкой; б) о поведении командного состава и войск в бою; в) о боевой готовности частей и соединений, их укомплектованности и политико-моральном состоянии; г) о недочетах в работе штабов в отношении организации разведки, управления и связи, учета личного состава, вооружения и материального обеспечения; д) о ходе выполнения директив Ставки и всех указаний Генштаба; е) о мерах, принятых офицерами корпуса непосредственно на местах по устранению обнаруженных недочетов и упущений и их результатах ^{[25, ф. 208, оп. 2511, ед. хр. 2337, л. 211]}.

Ознакомление с содержанием некоторых донесений позволило установить, что под постоянным вниманием офицеров – представителей Генштаба находились практически все сферы деятельности войск, в том числе и те, которые не были определены руководящими документами в качестве вопросов, подлежащих их контролю ^{[25, ф. 208, оп. 2511, ед. хр. 2340, лл. 6-7]}.

Анализируя полномочия офицеров – представителей Генштаба, необходимо отметить, что само их пребывание в органах управления войсками в качестве контролеров объективно порождало у командиров некоторую неуверенность в руководстве боевыми действиями подчиненных частей и подразделений. Недостатки, выявляемые этими офицерами, вполне могли быть устранены силами командного состава соединений и частей без их участия. Сбор и анализ информации, которую требовал от своих офицеров Генштаб, создавали обстановку нервозности и подозрительности, поскольку эта информация практически дублировала боевую информацию, исходившую от штабов армий и фронтов. Следовательно, создание института корпуса офицеров Генштаба, судя по его функциям, было вызвано, скорее всего, недоверием к воюющим командирам, а не стремлением повысить качество управления боевыми действиями войск.

В самый тяжелый период войны существовало еще одно звено военного управления, специально созданное для руководства Вооруженными Силами СССР на стратегических направлениях и занимавшее промежуточное положение между Ставкой и фронтами.

Постановлением ГКО от 10 июля 1941 г. в целях организации отпора врагу Ставке Верховного Командования было предложено образовать Главные командования войск Северо-Западного, Западного и Юго-Западного направлений ^[22].

Главнокомандующим войсками Северо-Западного направления был назначен К.Е. Ворошилов. Ему подчинялись Северный и Северо-Западный фронты, Северный и Краснознаменный Балтийский флоты. Главное командование этого направления просуществовало недолго. Оно было упразднено 27 августа 1941 г.

Главнокомандующим войсками Западного направления был назначен С.К. Тимошенко. Ему подчинялись вначале Западный фронт и Пинская военная флотилия, затем Западный, Резервный и Центральный фронты. Главнокомандование было упразднено 10 сентября 1941 г., но уже 1 февраля 1942 г. было создано вновь во главе с Г.К. Жуковым. Ему подчинялись Западный и Калининский фронты. Существовало до 5 мая 1942 г.

Главнокомандующим войсками Юго-Западного направления был назначен С.М. Буденный, которого в сентябре 1941 г. сменил С.К. Тимошенко. Ему подчинялись: Юго-Западный фронт – весь период; Южный и Брянский фронты, Черноморский флот – в отдельные периоды. Главное командование было упразднено 21 июня 1942 г.

Решением Ставки Верховного Главнокомандования от 21 апреля 1942 г. создавалось еще одно Главное командование – Северо-Кавказского направления во главе с С.М. Буденным. Ему подчинялись Крымский фронт, Севастопольский оборонительный район, Северо-Кавказский военный округ, Черноморский флот и Азовская военная флотилия. Главное командование просуществовало менее месяца – до 19 мая 1942 г.^{[5, с. 195]}.

Образование Главных командований войск направлений являлось одним из мероприятий военно-политического руководства страны по организации отпора противнику. Были выбраны стратегические направления, на которых вели наступление немецкие группы армий «Север», «Центр» и «Юг». Главные командования имели задачу управления теми фронтами и флотами, которые противостояли войскам названных групп армий.

Непродолжительность существования Главных командований объясняется тем, что они выполняли роль не самостоятельного органа военного управления, а были промежуточным звеном в системе стратегического руководства Вооруженными Силами. Это в свою очередь затрудняло управление войсками действующей армии и силами флота в условиях неблагоприятно складывающейся оперативной обстановки.

В отличие от Главных командований, командующие, военные советы и штабы фронтов и армий на протяжении всей войны продолжали выполнять функции самостоятельных органов военного руководства, несших полную ответственность за решение стоящих перед ними задач. Объем их функций возрастал по мере достижения перелома в войне, освобождения от оккупантов советской земли и перенесения фронта на территорию сопредельных государств.

В период с лета 1943 г. по весну 1945 г. военные советы фронтов действующей армии были организаторами и руководителями стратегических наступательных операций, определивших исход Великой Отечественной войны. Последовательное проведение глубоких наступательных операций требовало от командующих и членов военных советов фронтов и армий предельного напряжения сил и собранности, проявления высокого профессионального мастерства и полководческого таланта. Перечисленными качествами обладало большинство советских военачальников. Неоспоримым тому свидетельством явились результаты операций, приведших к полному разгрому войск фашистской Германии и ее союзников.

Вместе с тем на советское военное командование была возложена еще одна важная задача. В освобождаемых от немецко-фашистских захватчиков районах страны необходимо было безотлагательно провести мероприятия по восстановлению разрушенного войной народного хозяйства. Организаторами этой работы стали военные советы фронтов и армий. При их участии формировались оперативные группы, которые двигались вместе с наступавшими войсками и по мере освобождения городов и населенных пунктов немедленно приступали к восстановлению в них органов власти и управления, к возрождению хозяйственной и культурной жизни.

Военные советы оказывали существенную помощь народному хозяйству в своих тыловых районах. Например, военный совет 1-го Белорусского фронта 25 февраля 1944 г. принял постановление «О мерах помощи со стороны фронта в восстановлении народного хозяйства Белорусской республики». Выполняя это постановление, командование соединений и частей направляло без ущерба для ведения боевых действий часть личного состава на сельскохозяйственные работы. Тыл фронта выделил местным органам власти определенное количество автомобилей, тракторов и лошадей, хозяйственного инвентаря, открыл больницы и лазареты для населения^[24].

Решением военного совета 1-го Украинского фронта колхозам было передано более 10 тыс. лошадей, отпущено из фронтовых складов 4 899 т. зерновых семян, 5 тыс. т. семенного картофеля, вспахано и засеяно 55 378 га земли, отработано на полях 281, 5 тыс. человеко-дней ^{[25, ф. 236, оп.174768, д. 2, лл. 265-266]}. В соответствии с постановлением военного совета 4-го Украинского фронта населению Закарпатской Украины было передано 4 000 т ржи, 40 т соли, а семьям военнослужащих, добровольно вступивших в Красную Армию – по 100 кг зерна. В военных госпиталях была организована бесплатная медицинская помощь ^{[25, ф. 244, оп. 30387, д. 7, лл. 276-277]}.

Важные задачи решали военные советы в сфере международного военного сотрудничества.

На основании военных соглашений между Советским Верховным Командованием и верховным командованием ряда стран Европы с помощью Советского Союза создавались вооруженные формирования из военнопленных и других граждан этих стран, оказавшихся в период войны на территории СССР, а также из иностранных подразделений и военнослужащих, специально направленных с этой целью в Советский Союз.

Иностранные военные формирования были представлены чехословацкими, польскими, румынскими, югославскими, французскими частями, соединениями и объединениями. Всего было сформировано и оснащено советской военной техникой и вооружением 2 общевойсковые армии, 5 корпусов, 30 дивизий, 31 бригада, 182 полка, большое количество отдельных частей и подразделений общей численностью свыше 550 тыс. чел. ^{[5, с. 291]}.

Абсолютное большинство иностранных военных формирований воевало на советско-германском фронте, находясь в оперативном подчинении соответствующего командования советских войск. Так, приказом командующего 1-м Белорусским фронтом № 00100 от 23 февраля 1945 г. в войска фронта была включена 2-я Польская армия в составе пяти пехотных дивизий, четырех бригад и двух полков ^{[25, ф. 233, оп. 2356, ед. хр. 424, л. 61]}.

В составе 2-го Украинского фронта с 1944 г. воевали румынская и венгерская добровольческие дивизии, сформированные из военнопленных, находившихся в советских тыловых и фронтовых лагерях 2-го, 3-го и 4-го Украинских фронтов. Командование 3-го Украинского фронта в том же году приняло в оперативное подчинение Болгарскую армию и взаимодействовало с Народно-освободительной армией Югославии, которая получала от фронта значительную военную и материально-техническую помощь ^{[17, сс. 88, 113, 211, 256]}.

Командование фронтов оказало неоценимую помощь формированиям антифашистского Сопротивления, действовавшим на территории оккупированных стран Европы. Только польской Армии Людовой в период с мая 1944 г. по январь 1945 г. было переброшено по воздуху 567 контейнеров с оружием, амуницией и медикаментами ^{[25, ф. 208, оп. 2511, ед. хр. 2388, л. 45]}.

В ходе освобождения стран Европы от немецко-фашистских захватчиков командование фронтов принимало капитуляцию армий стран-союзников Германии. При этом устанавливался особый порядок взаимоотношений советского военного командования с командованием этих армий.

Например, Ставка Верховного Главнокомандования в директиве от 24 августа 1944 г. требовала от военных советов 2-го и 3-го Украинских фронтов: «Войсковые части и соединения румынской армии, сдавшиеся в плен организованно и в полном составе со своим командованием и вооружением, принимать на особых условиях: а) соединениям и частям, берущим на себя обязательство драться против немцев совместно с войсками Красной Армии с целью освобождения Румынии от немецких захватчиков или драться против венгров с целью освобождения Трансильвании сохранять имеющиеся у них организацию и вооружение вплоть до артиллерии. В эти соединения назначать представителей Красной Армии от полка до штаба дивизии… материальное обеспечение этих соединений должно быть осуществлено самими румынами из своих ресурсов… б) соединения и части румынской армии, отказывающиеся драться против немцев и венгров, разоружить, сохраняя только офицерскому составу личное холодное оружие. Эти соединения и части направлять на сборные пункты военнопленных» ^{[17, с. 48]}.

Факт обращения советским командованием подданных противной стороны на сторону армии, воюющей с их державой, на первый взгляд может показаться нарушением норм Гаагской конвенции о законах и обычаях сухопутной войны от 18 октября 1907 г.^[48]. В действительности никаких нарушений международно-правовых норм не было, так как, во-первых, Румыния 24 августа 1944 г. заявила о своем выходе из войны на стороне Германии, а на следующий день объявила ей войну. Во-вторых, советское командование вовсе не принуждало румынские соединения и части принимать на себя обязательства воевать на стороне Красной Армии, а просто учитывало позицию румын для принятия решения о включении их в борьбу с Германией или об их пленении ^{[3, с. 23]}.

Принимая капитуляцию армий противника, командующие советскими фронтами выполняли функции полномочных представителей Высшего военного руководства страны. Командующий 1-м Белорусским фронтом Г.К. Жуков от имени и по поручению Советского Верховного Главнокомандования в ночь с 8 на 9 мая 1945 г. принял безоговорочную капитуляцию вооруженных сил Германии ^{[8, сс. 663-667]}.

Осуществляя процедуру капитуляции, советское командование в соответствии с законами и обычаями войны организовывало разоружение вражеских армий и прием военнопленных. В то же время ставилась задача обнаружения и задержания главных военных преступников, находившихся в столице Германии, с целью предания их суду Международного военного трибунала. Эта задача оказалась трудновыполнимой, поскольку многие из них, не ожидая падения Берлина, либо покончили жизнь самоубийством (А. Гитлер, Й. Геббельс, Г. Гиммлер), либо скрылись из города и предпочли сдаться союзническим войскам. В списке должностных лиц, захваченных в Берлине войсками 1-го Белорусского фронта, значились лишь военный комендант Берлина Вейдлинг, полицей-президент города Герум, начальник городской службы госбезопасности Раттенгубер, начальник охраны имперской канцелярии Монке и другие далеко не высшие должностные лица рейха, всего 26 чел. ^{[25, ф. 223, оп. 2356, ед. хр. 444, л. 351]}.

Еще до капитуляции Германии военным советам фронтов были предоставлены полномочия на конфискацию в качестве «военных трофеев» немецких предприятий и другого государственного имущества. 21 февраля 1945 г., через три недели после вступления войск 1-го Белорусского фронта в пределы Германии, ГКО принял постановление № 7563, которым обязал военные советы организовать работу по выявлению, демонтажу и подготовке к вывозу в СССР предприятий и народно-хозяйственного имущества рейха. К 15 марта 1945 г. на территории, занятой войсками 1-го Белорусского фронта было выявлено 60 таких предприятий. Военный совет фронта своим постановлением № 040 от 21 марта 1945 г. «О мероприятиях по подготовке к демонтажу и вывозу в СССР предприятий и народно-хозяйственного имущества» привлек к этой работе 6000 чел. из прибывших на фронт рабочих батальонов, 6000 чел. из фронтовых трофейных батальонов и 300 автомашин трофейного управления фронта ^{[25, ф. 223, оп. 2356, ед. хр. 424. лл. 109-110]}.

Отнесение государственных предприятий к «военным трофеям» в данной ситуации было правомерным и не противоречило нормам международного права, несмотря на то, что Гаагское положение в ст. 53 ч. 1 устанавливало: «Армия, занимающая область, может завладеть только деньгами, фондами и вообще всей движимой собственностью Государства, могущей служить для военных действий» ^{[3, с. 28]}.

В период оккупации советской территории военные власти Германии вывезли за пределы СССР в качестве «трофеев» громадное количество материальных ресурсов и культурных ценностей мирового значения. Все они квалифицируются как ущерб, незаконно причиненный государству, пострадавшему в результате оккупации. Следовательно, это государство имеет право на возвращение имущества и на возмещение убытков в отношении изъятой у него собственности.

Завершая разгром агрессора, Советское государство не сочло нужным дожидаться соглашений об объемах и формах репарации и в лице своих полномочных органов еще до окончания войны начало подготовку к вывозу в СССР оборудования немецких предприятий, уцелевших после ведения боевых действий.

Нельзя обойти вниманием еще одну проблему, возникшую на заключительном этапе войны и связанную с соблюдением законов и обычаев вооруженной борьбы на территории стран, освобождаемых Красной Армией, и в самой Германии.

Проблема сводилась к тому, чтобы не допустить бесчинств в отношении местного населения этих стран со стороны военнослужащих Красной Армии, особенно в отношении того народа, зверства представителей которого сполна испытала на себе почти каждая советская семья. Военные советы фронтов и армий, с учетом этого обстоятельства, должны были организовывать и осуществлять соответствующий правовой режим в освобождаемых населенных пунктах.

Сразу после вступления войск 1-го Украинского и 1-го Белорусского фронтов на территорию Польши Ставка Верховного Главнокомандования приказом от 9 августа 1944 г. обязала военные советы этих фронтов принять меры по охране имущества польских государственных учреждений, частных владельцев и городских органов самоуправления ^{[17, с. 347]}.

Постановление ГКО от 27 октября 1944 г. возлагало на командование 2-го Украинского фронта, в связи со вступлением войск на территорию Венгрии, организацию и контроль над осуществлением гражданского управления. Оно обязывало сохранить без изменения венгерские органы власти, систему экономического и политического устройства, не препятствовать исполнению религиозных обрядов, не закрывать культовые учреждения, а также объявить, что принадлежащая им собственность находится под охраной советских военных властей ^{[17, с. 229]}.

Ставка своей директивой от 16 декабря 1944 г. требовала от командования того же фронта разъяснить всему личному составу, что отношение его к населению освобожденных районов Чехословакии должно быть дружественным. Войскам запрещалось самовольно изымать автомашины, лошадей, скот, магазины и другое имущество. При размещении в населенных пунктах необходимо было учитывать интересы местного населения^{[17, с. 384]}.

Подобные требования содержались в директиве военного совета 1-го Белорусского фронта от 13 февраля 1945 г., в которой давались указания по тактике ведения боевых действий за овладение крупными городами Германии ^{[25, ф. 223, оп. 2356, ед. хр. 424, л. 52]}. Одним из первых приказов начальника гарнизона г. Берлина был приказ от 2 мая 1945 г. о восстановлении в городе органов здравоохранения и улучшении санитарно-эпидемиологического состояния.

Вместе с тем анализ архивных документов, содержащихся в фондах названных фронтов, свидетельствует о том, что не всегда и не всеми военнослужащими неукоснительно соблюдались требования органов военного управления о корректном отношении к местному населению. Встречались случаи захвата имущества, мародерства, изнасилования и другие факты бесчинства. Все они, как правило, пресекались, а виновные предавались суду военного трибунала ^{[25, ф. 223, оп. 2356, ед. хр. 424, 444]}.

Но не эти факты, в конечном счете, определяли характер взаимоотношений между советскими военными властями и мирными жителями освобожденных стран Европы. Командование фронтов и армий, организуя боевые действия по окончательному разгрому еще сопротивлявшегося врага, находило время для решения насущных проблем населения освобожденных территорий, оказывало ему необходимую помощь в восстановлении дезорганизованной войной повседневной жизни.

Несмотря на собственные ограниченные ресурсы, советское военно-политическое руководство признало целесообразным направить в столицы освобожденных стран большое количество продовольствия. В последние месяцы войны решениями ГКО через советские фронты безвозмездно было передано зерна: жителям Праги – 8,8 тыс. т, Будапешта – 15 тыс. т, Вены – 46,5 тыс. т, Белграда – свыше 53 тыс. т, Берлина – 105 тыс. т, жителям Варшавы – 60 тыс. т муки ^{[17, сс. 215, 269, 331, 442, 501, 529]}.

В поверженной столице Германии согласно постановлению ГКО № 8459 от 8 мая 1945 г. «О снабжении населения города Берлина» военный совет 1-го Белорусского фронта установил следующие нормы снабжения продовольствием на одного человека: хлеб – 400 – 450 г, крупа – 50 г, мясо – 60 г, жиры – 15 г, сахар – 20 г в день, кофе натуральный – 50 г и чай – 20 г в месяц. Решением военного совета было организовано снабжение детей молоком в количестве 70 тыс. литров в день за счет передачи городу из трофейного фонда 5 тыс. голов дойных коров ^{[17, сс. 540-541]}.

Приведенные примеры убедительно свидетельствуют о том, что в конце войны и сразу после ее окончания военные советы фронтов, выполняя свою главную функцию, решали также еще одну важную задачу, связанную с проведением в жизнь внешней политики государства.

Руководство СССР со вступлением Красной Армии на территорию европейских стран начало закладывать фундамент будущей мировой системы социализма. В связи с этим советским фронтам отводилась не только роль освободителей народов Европы от фашистского ига. Присутствие советских войск на территории этих стран выступало в качестве фактора, создававшего благоприятные условия для социалистической ориентации их населения. Оказание советскими военными властями бескорыстной помощи стало первым шагом к установлению дружественных отношений между СССР и будущими социалистическими странами Европы.

* * *

Таким образом, органы военного управления действующей армии на протяжении всей войны обладали обширными полномочиями. Пределы этих полномочий не ограничивались только сферой боевого применения войск. Они охватывали гораздо более широкие сферы деятельности, связанные с реализацией некоторых внутренних и внешних функций государства.