Значение архетипа «Ангел в смирительной рубашке» для понимания специфики современного русского социально-культурного пространства

Гудкова Екатерина Евгеньевна студент кафедры культурологии, Сибирский федеральный университет 660049, Россия, г. Красноярск, проспект Свободный, 82а Gudkova Ekaterina Evgenjevna student of the Department of Cultural Studies at Siberian Federal University 660049, Russia, Krasnoyarsk, prospect Svobodny, 82a ee_gudkova@bk.ru

Сертакова Екатерина Анатольевна старший преподаватель, кафедра культурологии, Сибирский федеральный университет 660041, Россия, г. Красноярск, ул. Проспект Свободный, 79, оф. 4-52 Sertakova Ekaterina Anatol'evna senior lecturer, cultural studies department, Siberia Federal University 660041, Russia, Krasnoyarsk, Prospekt Svobodniy St., 79, office 4-52 sertakova_e@mail.ru Другие публикации этого автора

Среди особенных черт русской культуры можно выделить немало интересного, свойственного только этой культуре, и в своем оригинальном виде не находящего аналогов среди архетипов других культур.

Искусство в этом случае выступает как носитель некоторых маркеров, определяющих особенности национального менталитета, особенности культуры. Особенный интерес среди повторяющихся знаков представляют собой определенные архетипы, свойственные культуре. Исследование данных типов позволяет выяснить, в чем состоит специфика типичного русского мировоззрения, каков его взгляд на человека, каковы особенности его морально-нравственных установок. В русской культуре встречается немало подобных «маркеров», неоднократно проявляющихся в произведениях искусства: в литературе, в живописи, в кинематографе. Одним из таких типов является тип так называемого «Безумного праведника» или «Ангела в смирительной рубашке». Данный архетип представляет собой человека, обладающего чистой душой, лучшими качествами, но при этом – мнимо безумного или определяемого таковым в обществе.

Архетип «безумного праведника» или «ангела в смирительной рубашке», зародившийся уже давно, по-прежнему имеет важное значение в современной русской культуре. Попробуем выделить особенности и видоизменение данного архетипа.

Исторической основой архетипа «безумного праведника», безусловно, является феномен юродства как исконно русское явление, не свойственное больше ни одной культуре. Юродство – зародившаяся в V веке древняя форма подвижничества, в последствие распространившаяся на Руси в XV веке. Суть юродства заключается в намеренном изображении глупости, безумия, с целью обличения внешних, мирских ценностей как истинно безумных.

С феноменом юродства также сравнивают существовавшую на Руси традицию шутовства. Однако, несмотря на внешнюю похожесть этих явлений, они имеют принципиально разное значение и смысл. Если юродство лишь косвенно относится к смеховой культуре (над юродивыми могли смеяться как над безумными), то шутовство использует смех сознательно, для того чтобы смехом излечить. В поведении шута был возможен момент глумления, издевательства (но не как обязательный элемент). Юродство скорее включает в себя элемент издевательства над самим собой, через терпение поношений, через физические лишения.

Важный момент, отличающий юродство как феномен – в русской традиции оно нередко рассматривается как одна из высших форм подвижничества, как знак праведности и даже святости. Именно отсюда следует начинать исследование формирования архетипа «безумного праведника» в русской культуре. Почему праведность, нравственность идеального человека воспринимается как мнимое безумие?

Само появление и укоренение этого феномена глубоко связано с христианской культурой. Юродство как путь подвижничества в его сути может быть объяснено словами апостола Павла: «Никто не обольщай самого себя: если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, то будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие перед Богом, как написано: уловляет мудрых в лукавстве их» (1 Кор. 3, 18-19). Юродивые отказывались ради Христа от жизненных благ и от общепринятых морально-этических норм поведения. Вот почему юродство предполагает внешнее безумие как средство избавления от тщеславия и гордыни. Безумие юродивых было показным, для людей, в то время как подвиг праведной жизни совершался тайно. Особенность юродивых на Руси заключалась еще и в том, что одной из важнейших их функций было обличение пороков общества. Таким образом, они принимали на себя не только подвиг тяжелой аскезы, но и выступали как своеобразные пророки, как носители правды и нравственности.

В качестве духовной основы русского менталитета на протяжении долгого времени существуют и продолжают существовать важнейшие образы и архетипы христианства, такие как Рождество, Преображение, Спасение, Воскресение. Модели христианских архетипов, согласно концепции автора, формируют русскую ментальность из устойчивых духовных ценностей, таких как смирение, толерантность, бескорыстие, благожелательность, милосердие, аскетизм и т.д. Важно отметить, что эти основы русской ментальности не искореняются, продолжая существовать и до настоящего времени. Таким образом, культурно-исторической основой юродства как способа противостояния мирским порокам и аскетического пути нравственности было подготовлено формирование в русском менталитете героя-праведника, которого общество не принимает, считая безумным.

Эволюцию архетипа «безумного праведника» можно проследить в русской литературной практике на протяжении почти трех столетий.

Тенденция появления героев-праведников с чертами безумия в русской литературе особенно отмечена в XIX веке. В это время, особенно ближе к середине столетия, поднимается проблема поиска идеального человека. Такой образ был найден и воплощен русскими писателями в нескольких образах. Поиск идеального человека, по-настоящему хорошего, прекрасного героя является сложной задачей, которая подразумевает обращение к морально-нравственным установкам, заложенным глубоко в сознании. Возможно, именно поэтому, в русской литературе XIX века такой человек был изображен в образе «безумного праведника». Так, например, главный герой романа Ф.М. Достоевского, князь Лев Николаевич Мышкин позиционируется как юродивый. При этом герой не является юродивым в прямом смысле этого понятия. Это человек, здоровье которого, согласно сюжету, поражено некой болезнью, о причинах которой не сообщается. Эта болезнь и должна служить причиной «безумия» князя. Однако, безумным его считают не за проявления болезни, а за проявления тех самых качеств, христианских архетипов-идеалов: жертвенности, сострадания, терпимости, бескорыстия. При этом подчеркивается болезненность князя. Праведность, согласно русскому менталитету, требует таких жертв, такой тонкой организации души, такой отличной от всеобщего порока, что она не может не быть безумной в глазах остальных.

Подобный же пример встречается в произведении Л.Н. Толстого «Война и мир» в образе Пьера Безухова, которого в обществе считают глупцом и безумцем за проявление честности, детской наивности и бескорыстное желание помочь. Сам принцип оставления материальных благ ради помощи и служения людям, провозглашенный и на примере других героев несет в себе отпечаток традиции юродства. Подобные герои встречаются и в произведениях других русских писателей, таких как А.А. Чехов, Салтыков-Щедрин и др.

Так в русской литературе рождается образ праведника-безумца, который берет на себя некую высокую миссию, будь то служение людям или стремление возродить, воскресить человека. Эта миссия не всегда удается до конца, но неизменно оставляет след преображения, именно через образ-архетип «безумного праведника» как носителя идеала нравственности и совести.

С течением времени указанный образ-архетип вновь появляется в литературе XX века. Примером такого образа можно считать некоторых героев рассказов В.М. Шукшина, герой – Чудик, в котором на первый план выступают черты детскости как некий знак душевной чистоты. В то же время он – Чудик, чудак, которого считают если не безумным, то странным, недалеким человеком.

Со временем проявление архетипа «безумного праведника» в литературе несколько видоизменяется. Герой становится более далеким от первоначальных христианских принципов в их очевидном представлении, его «безумие» приобретает несколько другие черты. Однако архетип никуда не исчезает и продолжает проявляться в литературе. Одним из примеров такого проявления может служить главный герой романа Л. Элтанг «Побег Куманики».

Главный герой романа – русский студент, ведущий свой дневник, находясь в психиатрической лечебнице в Барселоне. Если раньше безумие героя-праведника принимало черты косвенные, то на сей раз герой представлен «в смирительной рубашке». С самого начала перед нами предстает молодой человек, необычайно умный и талантливый, но непонятый практически никем из своего окружения. Весь сюжет – это путешествие, происходящее то ли на самом деле, то ли в записках Мо (настоящее имя героя остается неизвестным, сам же герой зовет себя «Мо» или «Морас»). Герой буквально живет в мире мифов, преданий, сказаний древности, из которых он черпает знания об устройстве мира.

В отношении к людям для Мо не важен пол, возраст или род занятий человека, с которым он говорит. В его отношении нет никаких предрассудков, что также делает его безумным в глазах других. Его взгляд всегда старается проникнуть в самую суть, в душу и проникает. Ключевым же определением самого героя становятся следующие слова о нем, высказанные одним из героев: «В вашем брате больше любви, чем полагается смертному, всего на одну каплю больше. Но это ртутная, тяжелая капля, она перевешивает все, что я до этого знала, а я знала многое». Следом же после этого подтверждается мнимость его безумия:

«Я ведь зачем здесь живу, — сказал мне Мозес <…>, — затем, что здесь тихо. Мне надо, чтобы тихо было. В больницах бывает по-настоящему тихо <…>.Моя воля — лежал бы в больнице, пока все не напишу, что хочется. Но ведь не с коклюшем же лежать, с коклюшем долго держать не станут. А психам можно. Для того я и псих».

В романе присутствует история, аллегорически соотносящая образ главного героя с образом ангела. Так появляется архетип «безумного праведника» в образе «ангела в смирительной рубашке», которому доверено некое откровение, но не все способны его услышать. Герой Мо выступает как безумный пророк, знавший все языки, но забывший их. Он собирает свои знания из осколков мифов, отрывков, слов на разных языках, собирает собственную историю, чтобы записать и донести нечто важное. Как и всегда, герой «безумный праведник», пророк, остается не принятым этим миром, а потому должен исчезнуть.

Таким образом, исследуемый архетип «ангела в смирительной рубашке» продолжает появляться в литературе, приобретая новые грани, и не утрачивая старых характеристик, а лишь видоизменяясь с течением времени.

Появление архетипа в современной культуре можно проследить не только на примере литературных произведений, но и в произведениях киноискусства, национального кинематографа. Проявление архетипа в этой области визуального искусства прослеживается не настолько явно, как в литературной традиции, однако проявление это нельзя отрицать.

Одним из примеров проявления архетипа «безумного праведника» в современном кинематографе может служить фильм А. Сокурова «Солнце» (2005). Фильм повествует историю о том, как император Хирохито, отказавшись от своего божественного сана и приняв личный позор, спасает свой народ от бессмысленной смерти во имя идеологических споров. И пускай речь идет, казалось бы, совсем о другом менталитете и о другой национальности, в фильме поднимаются общечеловеческие проблемы жизни и смерти, власти и ее граней. Главный герой-правитель выступает как мудрый и праведный, в то время как вокруг его принимают за безумца. Не случайно в фильме неоднократное сравнение его с героем Чаплина, который в нечеловеческих условиях сохраняет лучшие качества. В фильме проводится грань между внешним видением безумия человека и внутренним самоотвержением, жертвенностью и праведностью его поступка, вся глубина которого остается не понятой для окружающих.

Другой пример подобного проявления встречается в образе главного героя фильма А. Велединского «Географ глобус пропил», снятого по одноименному роману Алексея Иванова. Главный герой Служкин - интеллигент, который не принимает многие ценности того мира, в котором он живет, за что и расплачивается репутацией чудака и дурачка. Однако именно эти черты выдают в нем проявление того же «безумного праведника», который встречался прежде в классической русской литературе. Показательны следующие слова героя, определяющие его идеалы:

«- Ну ты думаешь, у меня ни с кем ничего не получается, потому что я не могу или не хочу? Да хочу я и могу, просто… ну хочу жить как святой что ли… такой современный святой в миру. Чтобы я не был никому залогом счастья, и мне никто не был залогом счастья. Но при этом я бы любил людей, и люди меня любили. Вот какая-то такая совершенная Любовь что ли…» (с)

Само стремление к святости и подобным идеалам в современном мире принимается большинством людей как чудаковатое и далекое от «нормальной» жизни, где основополагающими идеалами являются совсем другие ценности. Таким образом, архетип «безумного праведника» проявляется в современном искусстве, как в литературе, так и в кинематографе.

Изучив предпосылки развития архетипа «безумного праведника» в современном искусстве, можно сделать вывод о значении данного архетипа для современной русской культуры в целом. Архетип «безумного праведника», изначально служивший носителем идеалов, носителем истины, которую не следует забывать, продолжает существовать и в пространстве современного искусства в несколько видоизмененном виде. Не так очевидно его на самом деле прямое отношение к идеалам христианским, герой видоизменяется, адаптируясь под реалии современного мира, но по сути остается тем же. Исходя из этого, можно сделать вывод, что значение архетипа «безумного праведника» в современной русской культуре определяет его как носителя «совести народа» и одновременно образа русской ментальности в его идеальном виде. Насколько можно судить по проявлениям данного архетипа в современном искусстве, он не искореняется, а лишь приобретает новые грани, но функция его теперь, возможно, имеет важную как никогда культурологическую миссию – сохранение ментального и нравственного кода русского народа.