К проблеме концептуальных оснований культурной политики

Лузан Владимир Сергеевич кандидат философских наук доцент, кафедра рекламы и социально-культурной деятельности, Сибирский федеральный университет 660041, Россия, г. Красноярск, ул. Проспект Свободный, 79, оф. 454 Luzan Vladimir Sergeevich PhD in Philosophy associate professor of the Department of Advertising and Socio-Cultural Activity at Siberian Federal University 660049. Krasnoyarsk, prospect Svobodny 79 luzanvs14@mail.ru Другие публикации этого автора

В стремительно изменяющемся современном российском обществе различные институты и среды развиваются неравномерно. Можно говорить о специфике внутри политических процессов: так динамика культурной политики представляет особый интерес для исследователя, поскольку здесь глобальные трансформации сталкиваются с фундаментальными культурно-антропологическими формами, на которых базируются этнокультурные и другие социальные идентичности россиян. Необходимо подчеркнуть невиданно высокую скорость современной социальной динамики. Общество имеет одну из самых сложных структур, которые когда-либо существовали в истории. Социальные коммуникации связывают и одновременно противопоставляют друг другу разнообразные типы социальных субъектов с собственной субкультурой, несводимыми друг к другу идеалами, эталонами, ценностями, личностными смыслами. Этнокультурные группы перемещаются по территории земного шара и несут с собой собственные символические комплексы идей, знаков, образов, значений и смыслов ^[40-87].

Эпоха модерна, решив многие застарелые проблемы доиндустриальных (аграрных, феодальных) обществ, породила новые объективные проблемы, связанные с утратой идентичности, с секуляризацией религии, с новыми идеологическими движениями, с формированием общества безудержных потребителей.

Высокие скорости социальной динамики как на глобальном, так и на общероссийском уровнях усложняют задачу запуска и мониторинга процессов российской культурной идентификации и самоидентификации. Формирование общенационального государства предполагает наличие единой нации, которая интегрирует в себе различные этнические, конфессиональные, культурные группы, различные профессиональные страты, экономические классы, демографические группы. С точки зрения социального конструктивизма единая нация существует не как естественно-социальная данность, а как результат целенаправленного формирования ее со стороны заинтересованных в этих процессах национальных элит. Подобные процессы характерны для современной России. Речь идет о задаче построения так называемой «новой культурной политики» ^[1-39].

Разумеется, само употребление термина «новая культурная политика» в публичном политическом пространстве вовсе не означает, что его содержание обусловлено определенными научными конвенциями и научными исследованиями, глубокой аналитической и экспертной работой. Не означает манипулирование термином «новая культурная политика» и существования четко разработанной, ясно сформулированной стратегии общероссийской национальной культурной политики, адекватной современным вызовам. Документы о стратегиях культурной политики, которые были представлены для обсуждения весной 2014 г., вызвали неоднозначную реакцию и также не сопровождались опорой на научные исследования, экспертно-аналитическую работы. В тоже время симптоматичным выглядит использование данного термина – «новая культурная политика» – для обозначения целенаправленного воздействия на различные процессы социальной идентификации и самоидентификации. Соответственно, общество и государство формулируют определенную исследовательскую проблему, связанную с реализацией государственных интересов России в идеологической сфере. Становится ясно, что в первую очередь должны быть востребованы гуманитарные и социальные технологии, среди которых ведущее место занимает научно-организованная культурная политика, формирующая единое социально-культурное пространство государства.

В настоящее время целый ряд гуманитарных и социальных наук разрабатывают научную проблематику, связанную с культурой. Кроме собственно культурологии – это философия, включая философию культуры, социология, включая социологию культуры, история, социальная и культурная антропология, психология, религиоведение, этнология. Данные науки, в свою очередь, опираются на многочисленные прикладные исследования, связанные с этнографией, экспериментальными исследованиями, кросс-культурными исследованиями, лингвистикой, педагогикой, статистикой и т. д.

История понятия «культурная политика» – это история понятий «культура», «политика» и, собственно, «культурная политика». Каждое понятие имеет определенные академические разночтения, идут дискуссии об определениях, подходах к определениям, указывается на необходимость изучения уже самих подходов и т.д. Зачастую это схоластический процесс, не имеющий никакой реальной значимости.

Существует известное исследование двух американских культур-антропологов А. Кребера и К. Клакхона «Культура, критический обзор определений» (книга вышла впервые в 1952 г., где авторы прослеживают динамику определений культуры за каждое десятилетие, начиная с 90-х гг. XIX в., анализируют и классифицируют современные им 250 определений и дают свое определение, предельно широкое. В результате ими выделяются следующие подходы к определениям культуры: дескриптивный, исторический, нормативный, психологический, структурный, антропологический. В отечественных исследованиях также появляются классификации дефиниций культуры, авторы которых указывают на то, что за этим многообразием подходов и определений скрывается определенная историческая логика, связанная с развитием самого понятия.

Так, выделяются три методологических подхода к пониманию культуры: аксиологический, деятельностный, семантический; а также рассматривается историческое движение понятия от понимания культуры как возделывания земли через понимание культуры как суммы идеальных сущностей к синтетическому пониманию культуры как системы экономических и духовных идеалов, определяющих базовые процессы человеческой деятельности. Ряд современных исследователей полагают, что настало время для интегрального, синтетического понимания культуры, где подчеркивалась бы специфика культурных процессов, с одной стороны, а с другой стороны, раскрывался бы универсализм культурных практик. Это возможно, если определить культуру как деятельность по идеалообразованию. Базой для такого понимания культуры выступает эстетическая концепция Г.В.Ф. Гегеля об искусстве как пространстве явленной сущности ^[74-76].

В настоящее время данная концепция развивается в работах Д. В. Пивоварова, используется в работах В.И. Жуковского [], А.А. Ситниковой [], Н.М. Либаковой [], Н.Н. Середкиной [], Е.А. Сертаковой [], Ю.С. Замараевой [], М.А. Колесник [], М.И. Ильбейкиной, А.В. Медведева [], Е.Ивановой [] и имеет большую методологическую значимость [].

Процесс идеалообразования понимается как взаимное отражение субъекта и объекта, включающее в себя ряд необходимых стадий. Первая – выделение в чувственно воспринимаемой предметной среде объекта, который определяется и признается субъектом в качестве эталона, образца. Вторая стадия идеалообразования связана с тем, что данный объект – эталон – полагается посредством интериоризации изобретенной схемы действия с образцом в субъективный мир индивида. Третья стадия процесса идеалообразования – это экспликация эмпирического знания о конкретных свойствах эталона на более широкую реальность, чем та, которая дана в непосредственном чувственном опыте. Данная экстраполяция имеет нейрофизиологическую природу и обусловлена широким спектром интеллектуальных методов (синтезом и анализом, дедукцией и индукцией, аналогией, формализацией и т. д.). Выбор же конкретного предмета в качестве эталонного объекта может быть обусловлен как индивидуальными, так и социальными факторами .

Знание идеала обеспечивается, полагает Д. В. Пивоваров, совмещением двух познавательных способностей человека: способность, направленная на внешнюю телесность эталона (знака, символа, репрезентанта); способность, направленная к рациональному обнаружению скрытых «над-чувственных» значений эталона. Завершается познание идеала субъективной проекцией идеального образа на целый класс предметов или даже на мир в целом ^[74].

Идеалу присуща диалектическая форма, совмещающая в нем материальное и духовное. Нет и не может быть идеала только материального или только духовного. В свою очередь идеалообразование также диалектически совмещает в себе материально-практические, сознательные, познавательные, духовные компоненты человеческой деятельности. В процессе идеалообразования объединяются технологическое и эмоциональное отношение человека ^[75].

Субъектами идеалообразования, субъектами культуры могут выступать глобальное человечество, крупные социальные группы, небольшие коллективы, отдельный индивид. В соответствии с многообразием предметного мира, многообразием форм человеческой деятельности идеалообразование обуславливает не столько одну-единственную культуру, сколько множество разнообразных культур, различающихся по содержанию и форме идеалообразования. Локальные культуры существуют столько, сколько существует ядро культуры, состоящее из ее базовых идеалов, и гибнут тогда, когда это ядро разрушается.

Несмотря на развернутость концепции культуры как идеалообразования, она не является универсальной и повсеместно признанной. Наряду с этим пониманием существует множество других концепций, в том числе продолжающих противопоставлять материальную и духовную стороны культуры, экономические и духовные эталоны, акцентировать один аспект идеала и процесса идеалообразования и игнорировать другие его аспекты. Ситуация множественности векторов философского исследования культуры уже сама по себе преобразуется в интересную с точки зрения социологии науки исследовательскую проблему. Карл Манхейм выделил несколько принципов мета-теоретического исследования культуры, за каждым из которых стоит довольно объемная исследовательская традиция ^[65-68]:

1) различные сферы культуры словно автономизируются, самоопределяются по отношению друг к другу, подчеркивают свою уникальность, несводимость к «другим» сферам, но культурные ценности в полной мере реализуются в результате практик, характерных для всей совокупности культурных видов деятельности;

2) фиксация исторической ограниченности каждого феномена культуры;

3) культура понимается как процесс, в динамике, где основной проблемой являются факторы этой динамики, ее возможные закономерности;

4) признание беспрецедентно высокой роли и значимости образования в процессе сохранения, создания, трансляции базовых идеалов культуры;

5) противопоставление культуры и природы как своеобразных антагонистов;

6) ясное понимание коллективной сущности базовых культурных практик.

Стоит отметить, что большинство существующих социальных и политических исследований культуры исходят из данных принципов. Нет необходимости более подробно останавливаться на дискуссиях, связанных с понятием «культура». По отношению к понятию «политика» мнения и подходы столь же различны. Сегодня развивается и специальная наука о политики – политология, и практически все базовые разделы социальных и гуманитарных наук также содержат политические исследования, среди которых выделяются философия политики, политическая история, социология политики и т. д.

Также существуют различные мета-теоретические исследования, предметом которых является данная множественность подходов к политике. Эти подходы также классифицируются. Например, выделяются социологические, субстанциальные и научно сконструированные, связанные со специфической интерпретацией политики .

В контексте данной работы в качестве методологической и концептуальной опоры будет использовано понимание политики Е. М. Бабосова, который проанализировал восемь современных подходов и предложил обобщенное определение политики, суть которого – социальные коммуникации в аспекте господства и подчинения. В эти социальные коммуникации вступают разнообразные экономические классы и социальные страты. Главным остается завоевание, распределение, удержание, осуществление или ниспровержение, использование власти. Это довольно традиционное понимание политики. Автор делает дескрипцию ряда социально-коммуникативных практик, связанных с властью – «завоевание», «распределение», «использование» и т.д. Используемая терминология должна подчеркнуть процессуальный и динамичный характер политических коммуникаций.

Понимание того, что такое «культурная политика», также сопровождается академическими дискуссиями ^[1-39]. Различные концепции культурной политики активно обсуждались на Втором, Третьем Российских культурологических конгрессах.

Существующая дискуссия о понятии «культурная политика» представлена спектром мнений и подходов. Так, Д. Л. Спивак связывает культурную политику с деятельностью государства и определяет государственную культурную политику как «совокупность многоуровневых концептуальных моделей, представляющих в статическом, сравнительно-статическом или динамическом аспекте наличное, прошлое и будущее – рассчитанное на перспективу краткосрочного, средне-, а в некоторых случаях и долгосрочного горизонтов, в виде целого спектра сценариев, от пессимистических и/или нежелательных до оптимистических и/или желательных – состояние национальной культуры, равно как и задающих оптимальные тактики и стратегии для проведения в жизнь последних, при посредстве или содействии целого арсенала управляющих воздействий государственных органов и управлений» ^[33].

Д. Клиш в статье «Культура, управление и регулирование» подчеркивает, что «культурную политику не следует рассматривать как прерогативу правительства, ибо она зависит от многих окружающих факторов, государственных ведомств, а также институтов гражданского общества и различных групп людей» ^[16]. Данная концепция культурной политики расширяет ее толкование по сравнению с государственной культурной политикой и указывает на то, что не все возможности государственного управления могут быть реализованы в культурной политике, которая определяется не только и не столько таким субъектом как государство, сколько многочисленными социальными группами и социальными процессами, в том числе имеющими форму институтов гражданского общества.

Определенная общечеловеческая конвенция задач культурной политики была обозначена в одном из программных документов ЮНЕСКО, созданном в 1967 г. в Монако по итогам Круглого стола в докладе «Политика в сфере культуры: предварительные соображения»: культурная политика понимается как «комплекс операционных принципов, административных и финансовых видов деятельности и процедур, которые обеспечивают основу действий государства в области культуры... всю сумму сознательных и обдуманных действий (или отсутствие действий) в обществе, направленных на достижение определенных культурных целей посредством оптимального использования всех физических и духовных ресурсов, которыми располагает общество в данное время» [цит. по: 3].

Данное понимание является в настоящее время универсальным и общепринятым. Оно было уточнено во Всеобщей декларации о культурном разнообразии Организации Объединенных Наций. Предполагается, что все современные государства должны разработать собственную национальную политику в области культуры в соответствии с международными обязательствами и осуществлять эту политику с помощью внутренних культурных практик, опираясь на собственную и международную нормативную правовую базу.

По отношению к России некоторые исследователи (например, М. В. Заковоротная ^[10]) видят определенную опасность в самом оперировании идеями культурной политики с точки зрения реанимирования цензуры или бюрократического управления.

Тем не менее, подавляющее большинство исследователей склоняется к идеям социального конструктивизма, полагая, что культурная политика – это важнейшая социальная инновация XX в., имеющая огромный потенциал в XXI в. Такова, например, точка зрения основателя «Школы культурной политики» П. Г. Щедровицкого, изложенная им в программных статьях «Культурная политика: предпосылки перемен» и «Культурная политика. Новый тип и сфера мыследеятельности» ^[39]. В данных статьях и многочисленных интервью П. Г. Щедровицкий определяет культурную политику как весь спектр воздействий на «нормы и смыслы», где культура понимается как «пространство свободы» для человека, как постоянное творчество «символов, смыслов, норм». Он же указывает на огромное разнообразие в обыденных представлениях о культуре, что создает большие проблемы при реализации соответствующих культурных проектов и программ (в качестве примера приводится проект «Культурная столица»).

Так или иначе, данный подход поддерживает целый ряд академически мыслящих ученых, определяющих культуру в качестве приоритета национальной политики ^[35] , указывающих на противоречия культурного «мыслемира» (А. Ю. Глухих ^[9]) . В русле данного подхода Л. Е. Востряков раскрывает культурную политику как «всю сумму сознательных и обдуманных действий (или отсутствие действий) в обществе, направленных на достижение определенных культурных целей посредством оптимального использования всех физических и духовных ресурсов, которыми располагает общество в данное время» ^{[6; 7]} .

В определении, предложенном Августином Жераром и Женевьевой Гентил, термин «культурная политика» трактуется в контексте существующих социальных институтов: «Политика представляет собой систему взаимосвязанных целей, практических задач и средств, выбранных экспертом и направленных на определенную группу в обществе. Культурная политика может осуществляться в рамках объединения, партии, образовательного движения, организации, предприятия, города, правительства. Но независимо от субъекта политики она предполагает существование долгосрочных целей, среднесрочных и измеряемых задач и средств (человеческих ресурсов, финансов и законодательной базы), объединенных в чрезвычайно сложную систему» [цит. по 6].

Актуальным и методологически значимым в существующей научной дискуссии является определение культурной политики, данное отечественным исследователем А. Я. Флиером ^[35], который, рассматривая культурную политику в контексте проблемы управления культурными процессами, указывает, что культурная политика – это «совокупность научно обоснованных взглядов и мероприятий по всесторонней социокультурной модернизации общества и структурным реформам по всей системе культуропроизводящих институтов, как система новых принципов пропорционирования государственной и общественной составляющих в социальной и культурной жизни, как комплекс мер по заблаговременному налаживанию научного и образовательного обеспечения этих принципов, по целенаправленной подготовке кадров для квалифицированного регулирования социокультурных процессов завтрашнего дня, а главное – как осмысленная корректировка общего содержания отечественной культуры» ^[35]. Понимание культурной политики, которое предлагает О.Н. Афансьева, опирается на базовое определение, сфомулированное в документах ЮНЕСКО 1967 г. Концепция культурной политики конкретизируется в различного рода инвариантах моделей культурной политики ^{[3; 4]}.

Итак, культурная политика есть система социальных, политических, экономических и культурных практик, имеющих целенаправленный характер и методологические ресурсы для создания, сохранения, трансляции базовых культурных идеалов (эталонов). В этой дефиниции нет тождества культурной политики и деятельности государства. Субъекты культурной политики разнообразны, существует дискуссия о том, какие конкретные субъекты наиболее эффективны в своих практиках. И если речь идет о художниках-творцах, то могут ли их действия вообще конктролироваться со стороны государственных структур? Тем не мнее существующий Федеральный Закон РФ от 09 октября 1992 г. № 3612-1 «Основы законодательства Российской Федерации о культуре» содержит определение государственной культурной политики, которое было конкретизированы в обсуждаемых «Основах стратегии государственной культурной политики». Слово «государство» является в этих определениях ключевым: «деятельность государства в области культуры».

Определение государственной культурной политики опирается на сложившееся эмпирическим путем понимание культуры, характерное именно для российского государства и не имеющее аналогов в других государствах. В российском государстве культура понимается как «отрасль», где занимаются просветительской, художественной, художественно-образовательной, коллекционной, научно-исследовательской и аналитической работой, воспроизведением фольклора, художественной самодеятельностью, этнографией. Существуют организации и учреждения культуры – дома культуры, клубы, библиотеки, выставочные залы, музеи, художественные коллективы и т.д., где проводится т.н. «культурно-массовая работа». Но и здесь серьезную проблему для выявления корректного определения «культурной политики» представляет размытость границ сферы культуры даже в контексте ее отраслевого понимания.

Однако сегодня сфера отрасли культуры невозможна без издательского дела, кинематографа, звукозаписи, производства компьютерных игр, дизайна, архитектуры, моды, радио и телевидения. В связи с этим ряд исследователей вводят такие понятия как «культурная среда», «культурное пространство», «культура жизнеобеспечения» и другие, подразумевая под ними ряд определенных (культурных) условий существования, формирования и деятельности индивидов и социальных групп. Культурную среду все сильнее преображают ночные клубы, книжные магазины, фестивали, форумы или новые технологии, прежде всего, информационные. Виртуально-культурные процессы характерны для детей, молодежи, студенчества, т.е. людей, которые в ближайшем будущем определят качество культурной среды в нашей стране.

Если рассматривать культурную политику как целенаправленный процесс идеалообразования, тогда субъекты культурной политики – это авторы, творцы общепризнанных идеалов культуры. Д. В. Пивоваров выделяет три вида авторов идеалов – «пророки и герои», «соборный субъект», «человек, изменяющий сам себя» и показывает, что это не различные виды субъектов, а определенные исторические этапы идеалообразования: идеалы творятся отдельными героями или пророками, принимаются соборно, а затем усваиваются каждым человеком отдельно в процессе самосовершенствования, самопреобразования ^{[75; 76]}. Данный подход имеет диалектическую базу и стремление к синтетичности существующих и разработанных моделей субъектов культурной политики.

Понимание культурной политики напрямую связано с тем, какие именно цели и задачи за ней закрепляются. Так, во главу угла культурной политики ставит целеполагание известный сербский исследователь М. Драгичевич-Шешич, которая определяет культурную политику как систему мер, механизмов и действий для реализации поставленных целей и задач по направленному развитию культуры. Она же развивает диалектическую мысль о том, что общества не может быть без культуры, поэтому культурную политику следует рассматривать в более широком контексте реализации объективной потребности общества в культуре и реализации этой объективной потребности в системе мер, механизмов и действий ^[14].

Исходя из целеполагания, культурная политика может быть связана с ресурсами, которые необходимы для ее осуществления. Так, французские исследователи А. Жирар и Ж. Гентил полагают, что любая политическая деятельность имеет четко обозначенные цели, в том числе имеет такое ясное целеполагание и культурная политика: «Культурная политика может осуществляться в рамках объединения, партии, образовательного движения, организации, предприятия, города, правительства. Но независимо от субъекта политики, она предполагает существование долгосрочных целей, средне-срочных и измеряемых задач и средств (человеческих ресурсов, финансов и законодательной базы), объединенных в чрезвычайно сложную систему» [цит. по 6].

Ясно сформулированные цели и задачи культурной политики сами по себе являются инструментом ее стратегического развития, позволяют преодолеть «лукавое» отношение к культуре как сугубо саморазвивающемуся организму, не нуждающемуся в деятельном социальном преобразовании. Так, один из современных идеологов «новой культурной политики» Олег Генисаретский формулирует стратегические ценностные ориентиры культуры, которые, по сути, отождествляются со стратегией развития современной российской культуры.

Первая задача современной российской культурной политики – это концентрация субъектов культуры, создателей культурных идеалов, создание множественных гражданских институтов, концентрирующих деятельность творцов культурных эталонов. По мысли О. Генисаретского речь должна идти об объединении «жизненно заинтересованных в духовном возрождении сил: специалистов-гуманитариев и историков культуры, любителей-энтузиастов и знатоков, «гениев места», воплощающих преемственности традиций; отдельных лиц, групп и сообществ, собирающихся по местному принципу или по приверженности к каким-то ценностям культуры; политиков, признающих значение культурных инноваций для осуществления предлагаемых им реформ» ^[8].

Вторая задача связана как раз с децентрализацией, демистификацией права государства на определение векторов культурного бытия. Исследователь называет эту задачу – «ведомственная неприуроченность культурных программ и инициатив» . В силу этого можно рассчитывать на изменение обыденного представления о культуре как об отрасли и рассчитывать на более свободное отношение к культуре как «среде духовной жизни, средоточию духовных ценностей, как исторически конкретному целому, выражающему дух времени, своеобразие образа жизни, переплетение в нем различных культурно-исторических традиций» ^[8] .

Третья задача связана с рационализацией культурной политики, с преобразованием современных научных теорий и концепций в область социальной практики. Исследователь определяет это как «потребность в более органическом сочетании художественно-творческого, научно-академического и повседневно-народного взглядов на культуру; сочетания, для которого практически нет места сегодня в принятой номенклатуре изданий, каналов информации и учреждений культуры» ^[8].

Практически у всех исследователей культурной политики особую критику вызывает ее повседневное пространство. Большинство ученых, публицистов, общественных деятелей фиксируют падение достигнутого ранее уровня культурно-духовного развития современного российского общества. В связи с этим особого внимания требует четвертая задача – «установка на непонижение, на сохранение достигнутого в прошлом уровня духовной развитости; отказ от той «экзистенциальной халтуры», которой заражены и досуг, и образование, и самодеятельное творчество; приверженность к ценностям высокой – профессиональной классической и традиционной народной культуры» ^[8] .

Необходимо отметить, что концентрация субъектных свойств культурной политики в отдельных людях требует собственной огромной работы. О. Генисаретский формулирует эту задачу, как связанную с настоятельной потребностью в обновлении образа, «имиджа» деятеля культуры, отвечающего духу времени и своеобразию отечественного бытия, могущего выдержать сравнение с «духовными мужами» прошлого, имеющего вкус к духовной трезвости и понимание специфики культуры как духовной по преимуществу ^[8].

Акцент на духовном аспекте культуры необходим как противовес тем негативным процессам, которые фиксируются не только по отношению к России, но и ко всем странам современного индустриального мира (обществам проекта модерна), где активно формируется сообщество безудержных потребителей и где простое целеполагание социального прогресса не предполагает активной корректировки способов и методов осуществления данного прогресса.

При этом модернизация общества вовсе не означает, что при решении проблем традиционного общества, новые проблемы будут незначительными и легко разрешаемыми современными средствами. Урбанизация, разрыв традиционной культуры и современной культуры, фиксируемое и зачастую агрессивное их противопоставление, демонстрируемое некоторыми молодежными субкультурами, рыночные ориентиры человеческой деятельности, не предусматривающие опасности превращения «хозяина» в «хищника» – эти и многие другие проблемы, порожденные уже современным обществом, заставляют многих интеллектуалов-исследователей обратиться к культурной политике как целенаправленному воздействию на культуру. Сама же культура, по словам О. Генисаретского, представляется как ««умное место», та живая духовная среда, ценности и энергии которой должны реализовываться «здесь» и «сейчас», в текущей повседневности, а не после того, как осуществиться процессу смены типа цивилизации» ^[8].

Исследователь справедливо полагает, что «никакая сеть учреждений и связей культуры, никакой поток сообщений и событий в ней, – если брать только как учетные единицы прогнозов и программ на будущее, – не удовлетворяют культурных потребностей и не воспитывают. Внимание должно быть перенесено на ценностную емкость, разнообразие и целостность той духовной среды, которая этими сетями и потоками обеспечивается» ^[8] .

Соответствующие задачи стоят и перед научным осмыслением культурной политики, в котором необходимо подчеркивать переживание культуры как переживание собственных смыслов, как опору для внутренних преобразований, как доказательство осмысленности своего собственного существования и понимание, что эта осмысленность достигается путем глубокой внутренней духовной работой, а не дана как нечто само собой разумеющееся индивиду при его рождении.

Вывод, который делает О. И. Генисаретский, опять-таки связан со стратегической целью современной российской культуры: в современной России под культурной политикой понимают разработку и реализацию культурных проектов и программ, в то время как насущно необходима проработка «политических предпосылок институционализации культурно-политической активности ^[8] .

В статье «Культурная политика: не сегодня, скорее, завтра» О. И. Генисаретский вскрывает источники современного осуществления культурной политики, видя их в концептуальных политических решениях 30-х гг. XX в. «Завтра» же культурной политики определяется как выход России на арену диалога с цивилизационными мега-проектами, вступление с ними в полемику или солидаризация (с помощью предложения своих собственных мега-проектов), предварительно осуществив серьезную проверку своих собственных культурно-экологических мега-проектов, концентрирующих российский историко-культурный опыт и вводящих его в виде концепций и реальных проектов в глобальное цивилизационное мега-проектное пространство. Ключевые слова в этом процессе, полагает О. И. Генисаретский, – это культурное наследие, жизнеспособность и развитие ^[8] .

Прямая связь понимания культурной политики с ее целями исследуется О. Н. Афанасьевой, которая справедливо полагает, что стратегические цели культурной политики могут быть сугубо экономическими либо собственно культурными. Однако исследователь рассматривает некий компромиссный вариант, поскольку экономические ресурсы всегда необходимы для осуществления любых культурных целей. В связи с этим определенные экономические механизмы финансирования культуры сами по себе могли бы способствовать реализации собственно культурных целей – это многоканальное и инвариантное финансирование, иерархическая инверсия, создание благоприятных условий для различного рода социальных объединений, поступательное формирование «человека культуры» (В. Библер) через культивирование определенных идеалов ^[3] .

Однако в ситуации переходного периода О. Н. Афанасьева фиксирует многочисленную негативную критику предлагаемых государством моделей культурной политики и в качестве преодоления кризиса этого государственного моделирования предлагает вновь обратиться к устоявшимся и общепринятым моделям, существующим в развитых индустриальных странах ^[3].

Таким образом, концептуальное понимание культурной политики в современных российских исследованиях связано с реализацией теории социального конструктивизма, где культурные практики предопределяют культурные идентичности как базовые для любых других форм социальных идентичностей, в том числе – экономических и политических.

Существует реальное противоречие между деятельностью государства как актора базовых идеалов культуры, что принимает институализированные формы в системе государственной культурной политики, с одной стороны, и конкретными культурообразующими практиками, в центре которых – деятельность художественно одаренных людей, творцов произведений искусства, где материализуются базовые идеалы культуры. Очевидно, что для разрешения этого противоречия необходима сумма посредников – экспертов, аналитиков, педагогов, менеджеров, предпринимателей, общественных организацией, а также целенаправленное формирование специальных коммуникативных площадок, где возможности государственных институтов в сфере организации культурной политики сочетались бы с реальными социальными (в том числе, политическими) потребностями в сохранении, создании, трансляции актуальных и базовых идеалов культуры современной России.