Ислам в восприятии современного европейского сообщества: стереотипы и реальность

Исследование выполнено при поддержке Совета по грантам Президента РФ для государственной поддержки молодых российских ученых. Контракт № МК-3478.2014.6. «Постхристианский мир и ислам: динамика культурных и цивилизационных различий»

Проблема взаимоотношения мусульман-иммигрантов с коренным населением стран Европы является одной из наиболее активно обсуждающихся тем современного социально-политического дискурса. Согласно последним статистическим данным, численность мусульман в Западной Европе на период с конца 2013 г. – начало 2014 г. составила около 15 млн. человек, в то время как в начале 2000-х гг. общая численность мусульман, проживающих в странах Европейского союза, составляла порядка 12 млн. человек. Показатели численного и этнического состава мусульманского населения на 2014 г. по отдельным европейским странам существенно разнятся. Выделяется т.н. «пятерка» европейских стран, в которых зафиксирован наибольший процент мусульманского населения. Первое место традиционно занимает Франция, в которой ислам исповедует 4,7 млн. человек (около 7 % населения), выходцы из бывших французских колоний в Северной Африке. Далее следует Федеративная Республика Германия – 4,1 млн. мусульман (4 % населения), большинство из которых составляют турки. На третьем месте – Великобритания, где проживает 2,8 млн. мусульман (4,5 % населения), в основном мигранты из стран Южной Азии – Пакистана, Бангладеш, Индии. Четвертое место занимает Италия, в которой проживает 1,5 млн. мусульман (около 2,5 % населения), среди которых преобладают албанцы, марокканцы и тунисцы. И замыкает пятерку Испания с 1 млн. мусульман (около 2,2 % населения), более половины из которых составляют выходцы из Марокко ^[11].

Присутствие мусульман в странах Европы, количество которых, как следует из приведенных данных, за последние пятнадцать лет существенно возросло и продолжает увеличиваться, обнажило целый ряд острых проблем и глубинных противоречий. Они обусловлены, прежде всего, той непростой ситуацией сосуществования в едином пространстве представителей разных культур и конфессий, в которой оказались иммигранты-мусульмане и коренное население европейских стран. И если сам факт сложившейся кризисной обстановки в Европе на сегодняшний момент не нуждается в дополнительной констатации, то истинную причину ее возникновения выявить не так-то просто. Суть в том, что в данной ситуации чрезвычайно велик риск ошибок, т.е. неверного установления причинно-следственных связей, когда за основную причину конфликта, которая, как правило, носит сложный, многофакторный характер, принимается одно из ее глубинных следствий. В результате, предпринимаются меры, как на местном, так и на общегосударственном уровне власти, которые не только не способствуют разрешению конфликта и снижению уровня социальной напряженности, а только усугубляют ситуацию, а между тем глубинная причина так и остается невыясненной. Зачастую эти скрытые причины даже полностью не осознаются, и людям крайне трудно бывает объяснить, почему конкретный человек или целая этническая или конфессиональная общность вызывает у них позитивную или негативную реакцию.

В данном случае речь уже идет о неких глубоко укоренившихся в сознании стереотипах мышления и поведения. Но ведь без стереотипов вообще невозможно мыслить, т.к. в основе нашего мышления лежит аналоговый принцип, который предполагает формирование стереотипов сознания и основывается на совокупности уже сформированных стереотипов. Отсутствие стереотипов ввергает наше сознание в беспрерывный круговорот стремительно меняющихся образов, чувств, представлений, вообще лишая его способности отражать реальность. С другой стороны, мышление на основе одних и тех же существующих долгое время стереотипов не позволяет человеку по-новому взглянуть на ситуацию, критически осмыслить происходящее, усомниться в том, что данное видение реальности является раз и навсегда данной и непреложной истиной. Наиболее показателен в этом отношении пример возникновения в массовом европейском сознании негативного образа ислама и восприятия мусульман как чужих представителями современного европейского сообщества, что повлекло за собой формирование ряда стереотипных представлений в отношении мусульман, сознательно или несознательно проецируемых на всех без исключения представителей исламской культуры.

Безусловно, всестороннее исследование данного вопроса не представляется возможным осуществить в рамках одной статьи, поэтому я попытаюсь наметить некоторые узловые точки, которые позволят в общих чертах обрисовать проблему и наметить основные векторы ее дальнейшей разработки. Статья будет выстроена следующим образом: в первой части я рассмотрю процесс взаимодействия европейцев и мусульман в исторической перспективе и попытаюсь показать, каким образом в Европе сформировался отрицательный образ ислама. Во второй части исследования я проанализирую взаимоотношения мусульман и европейцев уже на современном этапе, чтобы сделать вывод о том, в чем причины формировавшихся веками стереотипов в отношении мусульман.

Как свидетельствует история, процесс взаимодействия между различными народами и государствами всегда имел двойственный характер. С одной стороны имел место оживленный торговый товарооборот, подкрепленный мирными дипломатическими связями и договорами, обменом достижениями науки, культуры и искусства, а с другой – многочисленные военные конфликты, будоражившие умы современников и навсегда остававшиеся в анналах истории. В случае взаимоотношения мусульман и европейцев, именно войны явились одной из основных причин возникновения негативного образа мусульманина, прочно закрепившего в сознании европейцев. Вот как развивает этот тезис известный отечественный востоковед А. В. Сагадеев в предисловии к русскому изданию монографии У. Монтгомери Уотт «Влияние ислама на средневековую Европу»:

«…Военные столкновения вовлекали в свой круговорот различные слои населения и сопровождались вспышками массовой ксенофобии, а освещавшая эти конфликты не­изменно тенденциозная информация передавалась изустно и пись­менно от поколения к поколению, закрепляя отрицательные установ­ки по отношению к сопернику и добавляя к его искаженному образу все новые и новые негативные черты — те или иные в зависимости от характера эпохи и соотношения противоборствующих сил» ^{[9, с.4]}.

Первая знаковая встреча жителей Западной Европы с мусульманами на собственно европейских территориях произошла в 711 г., когда арабские войска, за семьдесят с лишним лет до этого покорившие Сирию и Палестину, Двуречье, Армению, Грузию, Кавказ, Сасанидский Иран и Азербайджан, разгромив короля Родерика завоевали Испанию и положили конец правлению вестготов ^{[16, с. 87]}. К 719 г. волна завоеваний докатилась до Нарбонна и Прованса. В 725 г. по рекам Роне и Соне арабские войска доходят до Бургундии и вскоре достигают берегов Луары, где в 732 г. в битве при Пуатье терпят поражение от армии Карла Мартелла и отступают. Ответной реакцией на появление мусульман в Европе стала эпоха Крестовых походов (1096 - 1270) и Реконкисты (1492 г.). Эти события стали важнейшей вехой на пути закрепления в сознании европейцев отрицательного образа ислама, который нашел отражения в многочисленных свидетельствах и исторических хрониках. Основные сведения о том, какими видели мусульман крестоносцы, мы можем почерпнуть из многочисленных хроник, в текстах которых описание исторических событий, как отмечает историк И.С. Лучицкая, выстраивается вокруг антитезы «свой – чужой», которая отражает дуалистичность средневекового мышления:

«… для обозначения иноверцев хронисты применяют разнообразную специфическую лексику: мусульмане именуются «врагами Господа» («inimici Domini»), «спутниками дьявола» («satellites Diaboli»), «врагами Бога и святого христианства» («inimici Dei et sanctae Christianitatis»). Им противопоставлены «народ Божий» («populus Dei»), «рыцари Христовы» («Christi milites»), «паломники» («peregrini»), «племя Христово» («gens Christiana»), «сыны обетования» («filii adoptions et promissionis»), «народ христиан» («Christianorum populus»)» ^{[5, с.40-41]}.

В представлениях жителей Западной Европы в Средние века прочно утвердилась установка, что война с мусульманами (сарацинами или маврами) – это богоугодное дело, т.к. по сути своей это не что иное, как это борьба христиан с богоотступниками за истинную веру. И как следствие, подавляющее влияние на восприятие мусульман европейцами в это время оказывает, прежде всего, фактор непримиримой религиозной вражды, особенно, если учитывать, какое огромное значение имела вера в жизни средневекового человека. Под угрозой потери истинной веры из-за стремительного напора завоевателей-иноверцев в Западной Европе вполне закономерно усиливается тенденция к общей демонизации ислама. В массовом сознании христиан-европейцев мусульманин уже прочно ассоциируется с образом «неверного, покушающегося на истинную веру носителя сатанинских нравов, являющих собой пря­мую противоположность всем христианским добродетелям» ^{[9, с.5]}. Так закладывается установка на восприятия мусульманина как чужого и конфликтная модель выстраивания отношений с Другим.

Антиисламские настроения в европейском обществе вспыхнули с новой, удвоенной силой, в мае 1453 г. после завоевания турецким султаном Мехмедом II Константинополя. Они продолжали владеть умами европейцев, то несколько стихая, то вновь усиливаясь, вплоть до распада Османской империи, начавшегося в 1908 г. И если во времена Крестовых походов для всех мусульман, независимо от их этнической принадлежности, существовало одно общее именование «сарацины» или «мавры», то теперь мусульманин – это, прежде всего, воинствующий турок-захватчик. Успешные походы турецкого войска позволили существенно расширить границы исламского мира, включив в состав Османской империи ряд территорий с христианским населением. Османская империя стала восприниматься не столько как главная внешняя угроза христианству как религии, сколько как угроза неограниченному господству католической церкви в Западной Европе. До недавнего времени единое европейское религиозное пространство и духовное единство христиан, скрепленное непререкаемым авторитетом Папы Римского, начало разрушаться под влиянием реформаторской деятельности Мартина Лютера. Будучи идеологом реформации, Лютер, тем не менее, был солидарен с главой католической церкви относительно угрозы турецкой экспансии. Хотя ранее он развивал идею оправданию войны с турками, рассматривая их как ниспосланную Богом на христиан кару ^{[20, с.212]}. Но уже в трактате «О войне против турок» (1529 г.), написанном под влиянием наступления турецких войск в Европе и осадой Вены, Лютер утверждал, что турок является истинным «врагом Христа», и описывал его как человека, который «с презрением относится к женщинам и супружеству», а сам – «не что иное, как убийца, или разбойник» ^{[18, с.79]}.

В связи с общим структурным кризисом в Османской империи, повлекшим за собой ее распад и раздел в 1922 г., страны Западной Европы стремительно наращивали могущество в экономической, политической и военной сферах. Это позволило им упрочить свое влияние в различных частях бывшей империи османов. Под возобладавшими в массовом сознании европоцентристскими и, отчасти националистскими, установками пугающий когда-то образ могущественного мусульманина-завоевателя стал трансформироваться и принял облик отсталого в культурном отношении адепта патриархальной религии. С 1919 по 1939 гг. исламский мир находился под властью европейских держав, в основном Франции и Англии, и отчасти Италии. Оборотной стороной многолетней колониальной зависимости арабских стран от метрополий явилось общее отставание в экономическом развитии, культурный упадок, кризис в социальной системе, и в конечном итоге все это привело к активизации борьбы за независимость.

С крахом колониальной системы после Второй мировой войны Западная Европа вновь оказалась лицом к лицу с «исламской угрозой». Только теперь речь шла не столько об угрозе военного вторжения, сколько об угрозе стремительного распространениями чужой культуры и религии, т.к. начиная с 50-х – 60-х гг. прошлого столетия в европейские страны хлынул огромный поток трудовых мигрантов из бывших колоний. Возникла непростая ситуация, при которой потомки европейцев, которые в свое время установили колониальный режим, резко противопоставив себя представителям исламского мира, оказались вынуждены жить бок о бок с выходцами из мусульманских стран третьего мира, и налаживать с ними взаимоотношения. Уже в наши дни собирательный образ «мусульманина» в глазах представителей европейского сообщества – это, прежде всего, мигрант или потомок первого поколения иммигрантов-мусульман, которые в поисках работы и лучшей жизни устремились в Европу, так остро нуждающуюся на тот момент в дешевой рабочей силе.

С течением времени под влиянием миграционных процессов из исламских государств облик стран ЕС начал меняться: резко обозначились проблемы, связанные со сложностями позитивной интеграции мусульман в принимающее сообщество Европейского союза, с трудностями процесса адаптации мигрантов к новым социально-политическим и правовым реалиям, усвоением новой системы ценностей ^{[2, c.104-133]}. Нагнетает обстановку и настойчивое стремление многих СМИ и отдельных авторов рассматривать любой политический или социальный конфликт с участием мусульман сквозь призму концепции «столкновения цивилизаций» (исламской и европейской), обладающих уникальным культурным «кодом» и принципиально отличным набором ценностных установок. Это отнюдь не может способствовать выстраиванию конструктивного диалога между европейцами и мусульманами. Скорее наоборот, подобная информационная политика вкупе с обострением социальной обстановки уже не раз приводила к вспышкам исламофобии и антиисламским протестам в разных странах Европы. Критический анализ методологических установок культурного редукционизма и эссенциализма в современной гуманитарной науке предпринимает политолог Д.Э. Летняков в статье «Всегда ли “культура имеет значение”? О продуктивности культур-центричных подходов в политической науке». Развивая тезис о том, что к исследованию политических процессов следует подходить комплексно, он убедительно показывает уязвимость обоих методологических подходов, первый из которых имеет тенденцию к переоценке влияния на политику культурных факторов ^{[4, с.104]}, а второй абсолютизирует роль неких инвариантных ментальных особенностей народа, a priori определяющих как его восприятие мира в целом, так и политическую культуру в частности ^{[4, с.109]}. Отмечу также, что процессы взаимодействия европейцев с иммигрантами-мусульманами также должны освещаться и анализироваться комплексно, а не исключительно с позиций культуралистского или цивилизационного подхода.

Не будет большим преувеличением сказать, что несмотря на все усилия правительств стран Европы претворить в жизнь основные принципы толерантности и активно проводить политику мультикультурализма, рядовые европейцы продолжают воспринимать мусульман как чужаков. Конечно же, меня можно упрекнуть в излишнем обобщении, т.к. в каждой отдельной стране ситуация с иммигрантами из исламских стран складывается по-разному в зависимости исторического прошлого страны и современной социально-экономической и политической обстановки, от численности, этнического состава мусульманского населения, от продуктивности деятельности мусульманских социальных институтов. Зачастую успех реализации интегративной модели и успешное выстраивание взаимоотношений мигрантов-мусульман с представителями принимающего сообщества зависят от причин субъективного характера, т.е. от изначальных стереотипных установок европейцев в отношении мусульман.

В этой части статьи я предполагаю дать краткий анализ наиболее распространенных стереотипов, сложившихся в отношении ислама и мусульман и касающихся социально-политического, юридического (правового) и религиозно-этического аспектов межкультурных взаимоотношений. Это, во-первых, представление об исламе как мощной деструктивной силе и главном источнике мировой террористической угрозы (конфликт развитых стран и стран третьего мира). Во-вторых, убеждение в том, что ислам не знает понятия равенства и свободы в европейском понимании этих правовых категорий (конфликт норм шариата и светского законодательства). В-третьих, восприятие исламской культуры как всецело религиозно детерминированной и стремящейся навязать Европе собственные ценности (конфликт ценностных систем: традиционной религиозной и модернистской светской). Сразу оговорюсь, что решаю здесь отнюдь не апологетические задачи, стремясь «защитить» представителей исламской культуры от необоснованных нападок европейцев. Я лишь пытаюсь найти ответы на вопросы о том, в чем суть этих стереотипных представлений и почему они так живучи? Если эти стереотипы совершенно не соответствуют современным реалиям, то уже в силу этого должны были быть давно опровергнуты самой действительностью и забыты, но этого почему-то не происходит, а значит, вопрос о соотношении стереотипов и реальности продолжает оставаться открытым.

Во введении к работе под названием «Ислам» историк и крупный специалист по проблемам исламо-христианского диалога А.В. Журавский отметил, что «об исламе мы сегодня очень много говорим, но очень мало знаем» ^{[3, с.11]}, справедливость этого замечания подтверждается активным тиражированием стереотипного отождествления ислама как такового с терроризмом. Трагическая дата «11 сентября 2001 г.» явилась своеобразным водоразделом в новейшей истории восприятия ислама немусульманским сообществом. После тех событий в США ислам начинает рассматриваться не как одна из мировых религий, особая культура или образ жизни, а как реальная угроза. Через несколько лет по Европе прокатилась волна терактов, подготовленных иммигрантами-мусульманами. В 2004 г. выходцы из Марокко, Алжира и Туниса спланировали и осуществили теракты в Мадриде, в 2005 г. – прогремели взрывы в метро и на остановке общественного транспорта в Лондоне, которые были организованы пакистанцами. В мае 2013 г. Великобритании после убийства в Лондоне британского солдата Ли Ригби, которое совершили исламские экстремисты (выходцы из Нигерии), в стране с новой силой вспыхнули антиисламские настроения. В массовом европейском сознании «терроризм» становится чуть ли не синонимом слова «ислам», почти в каждом мигранте-мусульманине начинают видеть латентного экстремиста.

Эта реакция понятна и оправдана, тем более, что больше всего террористических актов совершается под именем ислама. Но также ведь хорошо известно, что большинство мусульман выказывают возмущение актами насилия, совершенными якобы во имя их веры. К тому же терроризм не всегда имеет «исламское лицо». Не так давно Европа столкнулась с т.н. «доморощенным терроризмом»: в июле 2011 г. в Норвегии совершил теракт европеец, протестант-фундаменталист А.Б. Брейвик. Да и сама Европа может теперь в некотором смысле рассматриваться не только как мишень для террористических атак, но и как потенциальный источник исламской угрозы. За последние годы в странах ЕС наблюдаются процессы радикализации исламских общин, во многом обусловленные не слишком успешной политикой интеграции мусульман в европейское сообщество ^{[8, с.122]}. Наибольшие опасения вызывает быстрый рост исламских экстремистских организаций в Германии, большинство их которых составляют салафиты, принимающие активное участие в гражданской войне в Сирии ^[1].

Важно помнить и о том, что исламские фундаменталисты намеренно перетолковывают ряд положений исламского вероучения, в частности, все некатегорические запреты однозначно трактуют как категорические, включают джихад в число основных столпов ислама, чтобы оправдать теракты необходимостью вести «войну против неверных» и «на законных основаниях» использовать их для претворения в жизнь собственных радикальных концепций. Преодолеть заблуждение о том, что ислам будто бы санкционирует военные действия против иноверцев, может помочь тщательный научный анализ основных понятий исламского вероучения. В данной ситуации крупный российский специалист по исламскому праву Л.Р. Сюкияйнен указывает на необходимость более широкого понимания термина джихад, согласно которому «это прежде всего призыв встать на путь Аллаха и последовательно претворять шариат в жизнь», он не совместим с насилием, а «военные действия допускаются лишь в качестве необходимого средства обороны, а не способа покончить с неверием» ^[13].

Восприятие ислама сейчас вообще очень сильно политизировано и необходимо различать понятия «ислам» и «исламизм». В первом случае речь идет о достаточно веротерпимой религии, в рамках которой сложилась целая система религиозных норм и установлений, во втором – о некой «политической активности под эгидой религии» ^{[7, с.46]} по определению А.В. Малашенко, которая объединяет движения исламских фундаменталистов и экстремистов. Они выступают под идеологическим лозунгом борьбы за чистоту ислама, возврат к традиционным исламским ценностям, утверждение нового общественно-политического порядка, основанного на утопическом представлении об идеальном исламском государстве (халифате), и действуют путем террора и насилия. Приходится констатировать, что по радикальным акциям исламистов судят и обо всех мусульманах, всячески подчеркивая, что ислам таит в себе опасность, несет гибель и разрушения. Однако американский политолог Д. Эспозито высказывает мнение, что на современном этапе ислам следует рассматривать не как «террористическую угрозу», а как «вызов», брошенный не только странам Запада, но и правительствам самих мусульманских стран ^{[17, c.242]}. Кроме того, он предлагает развивать тенденцию к выстраиванию конструктивного диалога с исламским миром и демократизации самих исламских режимов, подчеркивая, что важно понимать, что опасность исходит от радикально настроенных политических группировок исламистов, а не от всех мусульман и не от ислама в целом.

Отмечу еще один интересный факт. Согласно опросу, проведенному в 2013 г. Берлинским центром социологии среди 12 тыс. мигрантов в Нидерландах, Германии, Франции, Австрии и Швеции, две трети мусульман в Европе ставят религиозные предписания выше законов тех стран, в которых они проживают. Здесь мы переходим уже в область правовых отношений – одну из важнейших сфер взаимодействия европейского населения с иммигрантами-мусульманами. В первую очередь мне хотелось бы указать на довольно распространенное в среде обывателей убеждение, что в исламе ущемляются права человека, в том смысле, что по шариату человеку предписывается целый комплекс обязательств религиозного характера, строгое исполнение которых существенно ограничивает его свободу. Подобное мнение может сложиться в результате искаженного представления о механизме работы исламской правовой системы и недостаточно глубокого понимания самой сути шариата. В этом непростом вопросе я сошлюсь на исследования Л.Р. Сюкияйнена. Анализируя виды нормативных предписаний шариата, он указывает:

«…по мнению большинства исламских мыслителей, шариат состоит из трех частей — религиозной догматики, исламской этики и так называемых практических норм, регулирующих внешнее поведение людей. Причем нормативная часть шариата — не просто некое дополнение к исламской догматике и этике, а его важнейшая составляющая» ^{[14, с.220]}.

Оставляя за скобками этическую сторону предписаний шариата, можно увидеть, что его нормативная составляющая имеет двоякую природу, в которой предписания, касающиеся религиозных обязательств мусульманина, соединяются с предписаниями, регламентирующими поведение мусульманина в обществе ^{[12, с.14]}. В первом случае преобладают обязанности, т.к. речь идет о предписаниях, закрепленных в Коране и Сунне, во втором – обязанности и права уравновешенны, т.к. «мусульманину достаточно знать круг запрещенных поступков, все остальное ему дозволено», так что вряд ли обоснованно говорить об ущемлении прав человека в исламе ^{[12, с.16]}.

Что же касается свободы и равенства – основополагающих прав человека, закрепленных в Декларации прав человека, то в исламе эти правовые категории также играют не менее важную роль. Триада «свобода – равенство – справедливость» лежит в основе мусульманской правовой системы. В европейской культуре право, религия и этика разведены, а в исламской культуре вся совокупность религиозных, этических и правовых предписаний воплощена в шариате, поэтому в содержании данных категорий есть существенные различия. В исламской культуре свобода предполагает способность человека обладать всей полнотой прав и обязанностей, кроме того, она характеризует нравственную, духовную сторону человека и проявляется «в широте его внутреннего мира, нацеленного на приобщение к божественной воле» ^{[12, с.24]}. В области социальных отношений свобода, точнее «свободное волеизъявление» является одним из главных составляющих «намерения», наряду с «разумным целеполаганием» ^{[10, с.394]}. Любой поступок человека осмысливается как двуединство «намерение-действие», причем, только при наличии правильного намерения действие может считаться совершённым. В области правовых отношений примат намерения положен в основу презумпции невиновности:

«Правильность намерения и само его наличие удостоверяется исключительно внутренне. Презумпция невиновности, составляющая абсолютный принцип фикха, предполагает, что человек всегда правильно оценивает свои намерения и сообщает о них…» ^{[10, с.394]}.

Как можно заметить на примере понятия «свобода», в исламской культуре доверие к человеку как субъекту социально-правовых отношений выступает в качестве одной из важнейших этических и юридических максим.

Теперь поговорим еще об одном не менее важном принципе исламского вероучения – о равенстве. В исламской традиции принцип равенства утверждается с опорой на три базовых постулата: 1) общность происхождения: Коран закрепляет равенство всех людей перед Богом как его творений, прародителем которых является Адам; 2) личная ответственность за соблюдение норм шариата; 3) справедливое воздаяние каждому за благочестивый образ жизни, благие дела, и наказание за грехи и преступления вне зависимости от пола, этнического происхождения, социального статуса и пр. Что же касается жарких дискуссий относительно вопроса о дискриминации прав женщин в исламе, то очень интересна точка зрения самих мусульманских правоведов, которые придерживаются следующей логики:

«… шариат не урезает права женщин, а лишь ставит их использование в зависимость от исполнения ею своего семейного долга… Если же женщина справляется со своими обязанностями по отношению к мужу, детям, родителям, то никто не может лишить ее права на труд, образование или свободу передвижения» ^{[12, с.53-54]}.

Исходя из этих принципиальных установок, как справедливо заключает Л.Р. Сюкияйнен, можно говорить о равенстве возможностей мужчин и женщин обладать своими правами, а не о их равноправии. Подводя предварительный итог, отмечу, что при всем различии источников предписаний шариата и норм либерального европейского права, не продуктивно рассматривать их как две неизбежно конфликтующие нормативные системы: религиозную и секулярную. В последнее время начинает обозначаться тенденция к их позитивному взаимодействию и дополнению. В качестве примера можно привести смелую инициативу архиепископа Кентерберийского Роуэна Уильямса, в 2008 г. предложившего включить ряд норм шариата в правовую систему Великобритании, а также успешное правовое регулирование деятельности исламских банков в западных странах ^{[12, с.183]}.

Бытует мнение, что именно консервативный и авторитарный характер исламской религии, точнее говоря, установленная ею система религиозных и этико-правовых норм, препятствует гармоничной интеграции мусульман в светское европейское культурное пространство. Подобные представления на фоне активного роста мусульманского населения в странах ЕС создают благодатную почву для возникновения в сознании обывателей мрачных картин грядущей исламизации Европы. В 2012 г. во время предвыборной президентской компании во Франции был проведен социологический опрос, согласно которому 6 из 10 французов высказались против предоставления легальным мигрантам права голоса на выборах, опасаясь превращения Франции в мусульманскую страну. В начале 2014 г. в нескольких странах Европы были инициированы шаги по сокращению притока мигрантов: в Швейцарии был проведен референдум «Против массовой миграции», в Норвегии министр труда выступил с предложением ужесточить правила получения пособий по безработице для мигрантов-мусульман.

Но разве справедливо говорить о том, что ислам представляет реальную угрозу христианской идентичности Европы? Ведь если поднимать вопрос о роли религии (христианства) в жизни современного европейского общества, то нам с необходимостью нужно будет признать, что на данном этапе это, прежде всего, постхристианское общество. Религия и конфессиональная принадлежность не столько детерминирует определенные поведенческие модели и регламентирует жизнь всех членов европейского социума, сколько остаются важным элементом исторического наследия, формируют культурный облик общества. К примеру, 50 % этнических немцев признаются, что не считают себя верующими. Кроме того, с увеличением количества мусульман, рождающихся в самой Европе, и ростом числа европейцев, принимающих ислам, он постепенно обретает тот же статус, что и христианство, т.е. «коренной религии континента» ^{[7, с.25]}. К тому же, как отмечает политолог В.С. Малахов, сама угроза скорой тотальной исламизации Европы весьма преувеличена, и тому есть вполне логичное объяснение: несмотря на кажущееся исламское засилье, мусульман в странах ЕС слишком мало, чтобы «изменить диспозиции в отношениях политического и культурного господства» ^{[6, с.175]}.

На смену религиозной системе ценностей в Европе пришла секулярная, сменился приоритет ценностных установок с религиозных на светские. Рассуждая об основе европейской идентичности, в первую очередь, упоминают не христианские ценности, а т.н. «европейские ценности». Это понятие включает следующей перечень ценностей: верховенство закона, равенство, свобода, справедливость, толерантность, приоритет прав человека, светский мультикультурализм и др. Но на деле оказывается, что нет единой для всех системы европейских ценностей, как нет единства в самой Европе по ряду ключевых социально-политических, экономических и культурных вопросов. Вывод напрашивается сам собой: европейские ценности – это некий теоретический конструкт, позволяющий европейцам заявить о своей идентичности и отгородиться от представителей другой культуры, продуцирующей иной набор ценностных императивов.

Итак, мы увидели, что современные представления европейцев о мусульманах, во многом, обусловлены некой исторической «традицией» негативного восприятия Другого, принадлежащего к исламской культуре, который в подавляющем большинстве случаев осознается как чужой. Но ведь мусульмане и европейцы в средние века и в последующие эпохи встречались не только на поле брани, имел место и большой интеллектуальный обмен. В арабской Испании за время мусульманского владычества сформировалась общая испано-арабская культура. Во времена Крестовых походов европейцы восхищались великодушием, толерантностью и полководческим даром Салах ад-Дина, которого хронист Гийом Тирский именовал не иначе как «дельный воин», «муж деятельный, предприимчиво действующий во всех делах» ^{[5, с. 279]}. Нельзя не признать, что мусульманин для средневековых европейцев – это не только воинственный еретик, непримиримый враг, сотрясающий оружием и под знаменем ислама вторгающийся на земли христиан, но и талантливый ученый-энциклопедист, незаурядный философ, одаренный поэт, искусный лекарь, блестящий переводчик античных авторов, благодаря которому Европа открыла для себя эллинскую мудрость, врачебную науку и т.д. Но со временем этот позитивный момент в восприятии мусульман рядовыми европейцами был практически полностью вытеснен на периферию сознания. В чем же причины закрепления именно отрицательного представления об исламе?

Известно, что Европа встретилась с мусульманским миром в тот момент, когда только начинался процесс формирования ее собственной культурно-религиозной идентичности, общеевропейского Я, которое осознавало себя и заявляло о себе через взаимодействие с Другим. В связи с этим, У. Монтгомери Уотт высказывал мнение, что «искаженный образ ислама следует рассматривать как проекцию теневых сторон европейца» ^{[15, с.109]}, и что европейцы, не желая признавать свою слабость и интеллектуальную зависимость, принижали степень влияния исламской культуры на европейскую и формировали негативный образ ислама. Хотя, по моему мнению, здесь имеет место излишнее преувеличение влияния мусульман на Европу и излишняя абсолютизация европейского «комплекса неполноценности». На закрепление установки если не на отрицательное, то уж точно на подозрительное и смешанное с изрядной долей недоверия отношение к мусульманам, оказывает влияние целый комплекс причин. Это и фактор религиозной неприязни, и тенденция к демонизации ислама, вследствие непонимания особенностей исламского вероучения или сознательно неверного перетолкования основных положений исламской доктрины, и политические мотивы, и идеологические факторы, когда развязывается целая информационная война, а ислам методично и целенаправленно представляют угрозой номер один для безопасности всего человечества. И наконец, нельзя сбрасывать со счетов и т.н. исламистов, чьи радикальные действия (террористические акты, провокации) зачастую носят антиисламский характер, дискредитируют представителей этой религии в глазах мирового сообщества и провоцирует волну агрессии в адрес всех мусульман. Все это вновь воскрешает в памяти европейцев формирующийся столетиями негативный образ мусульманина. Только теперь он выступает в облике мигранта, который обосновался на исконно европейской территории, принадлежит к другой конфессии, не стремится усваивать европейские ценности и продолжает соблюдать обычаи родной страны. И как следствие мы вполне закономерно имеем ряд стереотипных представлений относительно современных мусульман, их вероисповедания и культурных традиций.

В чем же причины удивительной жизнеспособности антиисламских стереотипов? Ответить на этот вопрос однозначно вряд ли получится, но, на мой взгляд искать объяснение в извечном конфликте культур, отделенных друг от друга непроницаемыми границами этно-конфессиональных различий, вряд ли продуктивно с научной точки зрения. Границы этнических и конфессиональных различий нельзя считать абсолютно непроницаемыми, в доказательство этого тезиса можно привести уже упомянутый мной факт существования единой испано-арабской культуры в мусульманской Испании в средневековье. Наоборот, этнические и культурные границы в исторической перспективе весьма подвижны и тому есть масса подтверждений: к примеру, жители Мальты говорят на диалекте арабского языка, турки на 70-75 % – это потомки исламизированных и тюркизированных греков, армян, албанцев, сербов, болгар и т.д.

Причину бытования стереотипных представлений причины следует искать не столько в сфере культуры, религии или каких-то этнических особенностях, а в политике: известны случаи, когда конфликты с мусульманами в ряде европейских стран использовались в электоральных целях и к власти приходили радикально настроенные партии. Кроме того, укоренению стереотипов во многом способствуют и сами люди, граждане европейских стран и иммигранты-мусульмане. Первые не всегда готовы признать и уважать право своих «оппонентов» на инаковость, а вторые – не всегда стремятся идти на уступки, боясь утратить свою конфессиональную идентичность, и порой сами провоцируют возникновение конфликтных ситуаций. Хотя, как следует из краткого анализа ключевых концептов мусульманской культуры, исламская этическая и правовая система содержит в себе ряд установок, которые могут способствовать гармонизации отношений иммигрантов и принимающего сообщества. Важно учитывать их различия в культурном и этическом, ценностном и религиозном аспектах.