Влияние современных культурных практик на этническую идентичность коренных малочисленных народов Центральной Сибири

Копцева Наталья Петровна доктор философских наук профессор, кафедра культурологии, ФГАОУ ВПО "Сибирский федеральный университет" 660041, Россия, г. Красноярск, проспект Свободный, 79, оф. 4-52 Koptseva Natalia Petrovna Doctor of Philosophy professor of the Department of Cultural Studies at the Siberian Federal University 660041, Russia, g. Krasnoyarsk, ul. Pr. Svobodnyi, 79, of. 4-52 decanka@mail.ru Другие публикации этого автора

Введение

Коренные малочисленные народы Центральной Сибири переживают непростой период своей этнической истории. Продолжающееся индустриальное освоение северных и арктических территорий связано с изменением традиционного образа жизни коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока. Одновременно этнические и культурные группы коренных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока получают определенный шанс на изменение своего социально-экономического положения к лучшему, в том числе и за счет инновационного развития своей территории [11-14; 17-21; 25; 30; 32-35]. Можно обратить внимание и на то, что сами по себе научные исследования социальных и культурных процессов коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока являются эффективной практикой сохранения их социальных и культурных институтов с помощью научного моделирования, информационной защиты их уникального культурного наследия (например, с помощью лингвосоциологических и лингвокультурологических исследований ^{[41; 44]}.

На протяжении последних двадцати лет этнографы, исследующие демографические процессы в среде коренных малочисленных народов Центральной Сибири, вполне обоснованно полагали, что быстро идущие ассимиляционные процессы в ближайшее время приведут к исчезновению целого ряда этнических сообществ коренных малочисленных народов (Кривоногов, 2001; 2007). Однако итоги нескольких Всероссийских переписей, которые будут проанализированы далее, показывают, что количество людей, проживающих в Центральной Сибири и определяющих свою этническую принадлежность к коренным малочисленным народам Севера, Сибири и Дальнего Востока, не только не уменьшается, но и несколько возрастает. Точнее, демографические процессы последних 10 лет в среде коренных народов Центральной Сибири, различаются в зависимости от конкретной этнической группы. Однако тенденция, которую выявляют Всероссийские переписи, очевидна: суммарное количество людей, имеющих этносознание некоторых коренных малочисленных народов, не уменьшается, а имеет устойчивый прирост. Более того, некоторые этнические группы, ранее не выделявшие себя из определенной этнической семьи, в последнее время актвизируют свое этносознание и официально в ходе переписи причисляют себя к этнической группе, которая ранее для данной географической территории не была выделена.

Гипотеза, которая будет проверяться в этой статье, заключается в том, что определенные постсоветские культурные практики особым образом направляют процессы этнической идентификации и самоидентификации. Эти специфические практики связаны с деятельностью государственных органов власти, с правовыми механизмами, а также являются проявлением активности новых социальных страт – «национальных элит», так называемых «профессиональных аборигенов», которая не в последнюю очередь связана с мировым движением коренных народов, до известной степени противостоящим современным национальным государствам. Если данная гипотеза подтвердится, то для понимания специфики демографических процессов среди коренных малочисленных народов Центральной Сибири возможно применять термины, концепты, указывающие на более сложные этнические качества и в связи с этим уточнять и конкретные методики для проведения этнографических и этнологических исследований.

Методология

В 2010-2013 гг. ученые, аспиранты и студенты Сибирского федерального университета, Красноярского государственного университета им. В.П. Астафьева, Красноярского государственного медицинского университета им. Луки Войно-Ясеневского, Красноярского государственного аграрного университета осуществили полевые исследования в местах компактного проживания коренных малочисленных народов Красноярского края. Предварительные результаты этих исследований были опубликованы в монографиях и ряде научных статей ^{[35; 36; 37]}. Полевые исследования осуществлялись в северных поселках Суринда Эвенкийского муниципального района, а также в местах кочевья оленеводов Суринды (2010 г.), в поселке Пасечное Тюхтетского района (2010 г.), в деревне Фарково Туруханского района (2010 г.), в поселках Носок и Караульный Таймырского Долгано-Ненецкого муниципального района (2011 год), в поселке Эссей Эвенкийского муниципального района (2012 г.), в поселке Дудинка Таймырского Долгано-Ненецкого муниципального района (2013 г.).

Особенностью этих полевых исследований был их комплексный характер. В состав исследовательской группы входили этнографы-культурологи, медики, архитекторы, строители, технологи пищевой промышленности, инженеры, специалисты в области менеджмента, искусствоведы. Тем самым удалось сделать комплексные исследования нескольких северных поселков, таких как Носок, Караульный, Эссей . Особое внимание при обработке материалов полевых исследований было обращено на культуру детства коренных малочисленных народов Красноярского края.

В ходе полевых исследований проводилось анкетирование, велись дневники наблюдений. Были сделаны записи рассказов коренного населения, которые фиксировались на диктофон с последующей расшифровкой. Для исследования применялись официальные статистические материалы. Для дальнейшего анализа этнографических и этнологических процессов материалы своих исследований предоставил профессор В.П. Кривоногов ^[23]. Были проведены экспертные интервью с представителями органов местного самоуправления, творческой интеллигенции коренных народов, педагогами, оленеводами, рыбаками, охотниками. Были проведены круглые столы с представителями эвенкийской и якутской диаспор, со студентами, которые обучаются в Сибирском федеральном университете. Большое значение имели исследования научной группы под руководством В.И. Кирко и В.Н. Невзорова, связанные с возможностями инновационного развития Центральной Сибири, в том числе территорий, где компактно проживают коренные малочисленные народы ^{[17; 18; 19; 20]}. В состав комплексных экспедиций входили культурологи и искусствоведы, которые имели возможность наблюдать и фиксировать современные культурные процессы, связанные с трансформацией традиционных социальных институтов коренных народов ^{[15; 16; 21; 22; 32; 33]}. Гуманитарные исследования позволили зафиксировать определенные изменения в мировозррении коренных малочисленных народов Центральной Сибири и соотнести эти изменения с общероссийскими процессами в области философии ^[27].

В ходе работы автора статьи в составе Экспертного консультативного совета по делам коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока при Полномочном представителе Президента РФ в Сибирском федеральном округе (СФО) в октябре 2013 г. автором была разработана и разослана во все регионы СФО, на территории которых компактно проживают коренные народы, анкета-опросник для представителей органов власти с целью выяснить, какие культурные практики и какие правовые механизмы используются во всех регионах Сибирского федерального округа для сохранения культурного наследия коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока. Представители органов исполнительной власти практически всех этих регионов прислали развернутые ответы на вопросы данной анкеты. Эти ответы также были критически использованы в данной статье.

Некоторые этнообразующие процессы в среде коренных малочисленных народов Центральной Сибири (на примере долган Красноярского края и кумандинцев Алтайского края)

На территории Сибирского федерального округа (СФО) в 10 субъектах РФ компактно проживают 18 малочисленных народов Севера, общей численностью 53,9 тыс.чел. (21,8% от численности КМНС в стране). Удельный вес населения территорий, входящих в перечень мест традиционного проживания КМН, составлял в среднем по округу по данным переписи 2010 г. 7,1% от общей численности населения. При этом для Республики Алтай этот показатель был равен 27,9%, Кемеровской области – 21,4%, Томской области – 15,7%. Удельный вес численности КМНС в общей численности населения территорий, входящих в перечень мест традиционного проживания коренных малочисленных народов составлял в среднем по округу 5,2%. При этом для Республики Тыва этот показатель был на уровне 25,0%, Красноярского края – 20,0%, Республики Хакасия и Забайкальского края - соответственно 19,0% и 18,1%.

При учете данных Всесоюзных и Всероссийских переписей необходимо иметь в виду, что здесь исследователи имеют дело с процессами этнической самоидентификации. В соответствии с законодательством Российской Федерации главным признаком отнесения себя к той или иной этнической группе выступает этносознание, т.е. этническая самодентификация. По отношению к коренным малочисленным народам, чей статус позволяет иметь определенные экономические преференции от государства, закрепленные в ряде нормативно-правовых актов, включая Конституцию Российской Федерации, ряд федеральных законов, концепций, программ, постановлений Правительства РФ и многих других документах, вводится еще и количественный критерий. Статус «малочисленные» подразумевает, что численность данной этнической группы не превышает 50 000 человек. Даный критерий – численность – применяется только в Российской Федерации.

Рассмотрим ряд примеров. Долганы – коренной малочисленный народ, проживающий только на территории Красноярского края в Таймырском Долгано-Ненецком муниципальном районе.

По итогам Всероссийской переписи 2010 г. можно видеть, что численность долган постоянно возрастает, в том числе с 2002 г. по 2010 г. прирост составил 624 чел. Теперь рассмотрим результаты исследований этнических процессовтдолган професора В.П. Кривоногова, эти исследования были проведены им в 1993-1994 и 2003 и 2004 ^{[23; 24]}.

По данным В.П. Кривоногова, который использовал похозяйственные книги сельских администраций Таймыра, количество долган в 2003-2004 гг. составляет 5732 чел. По данным Всероссийской переписи 2002 г. на Таймыре в 2002 г. проживало 5805 чел., в 2010 г. – 5810 чел. Официальные данные свидетельствуют о том, что численность долган стабилизировалась.

В.П. Кривоногов выделяет некоторые базовые для этноса (этнообразующие) процессы. Первое – это доля этноса в общем населении Таймыра. Она постоянно возрастает. В 2002 г. по данным переписи это было 13,8% ^[23]. Эта тенденция сохраняется и в 2010 г., когда доля долган составила 16,8% от общего населения Таймыра. Второе – миграционные устремления долган, которые в большей степени свойственны женщинам, чем мужчинам. Женщин, желающих перебраться в поселки и в Дудинку, в 3 раза больше, чем мужчин.

По нашим наблюдениям такая же гендерная тенденция существует и в среде селькупов. При опросе жителей деревни Фарково в августе 2010 г. выяснилось, что большинство взрослых мужчин живут со своими семьями не более 3 месяцев в году. В остальное время они заняты охотой. Их жены в присутствии своих мужей говорили о том, что хотели бы переехать жить в Туруханск. Реакция мужчин была одинаковая. Они предлагали своим женам сделать это без них, утверждая, что сами они никуда из Фарково не уедут ^{[32; 33; 35]}.

Третий базовый процесс – социально-профессиональная ориентация. Если обратить внимание на оленеводство, то оно среди долган практически исчезло. В 2004 г. по данным В.П. Кривоногова оленеводством занимались лишь 3,9%. При этом оленеводство полностью исчезает в определенных поселках. И сохраняется сегодня только в поселке Попигай. И опять интересен гендерный состав долган, занятых в традиционных промыслах: 40,5% мужчины и 6,6% женщины.

Представляется, что важнейшей культурно-антропологической этнообразующей практикой является пища. Национальной кухни придерживается более 90% долган, как мужчин, так и женщин. Иная ситуация с национальной одеждой. Полный национальный костюм имеют лишь 24,5% долган. Данных о гендерном составе этих людей нет.

Ядром этноса является родной язык. Даже официальные данные переписи говорят о том, что количество долган, владеющих в повседневном общении родным долганским языком постоянно сокращается. По официальным данным долганский язык в общении использовали в 2002 г. 75,9 % долган, а по даным профессора В.П. Кривоногова – лишь 38,6%. Использовали в повседневном общении и долганский, и русский языки еще 16,1% долган, только русский язык – 45,5%. Но гораздо важнее распределение владения долганским языком по возрастным группам. Дети в возрасте до 18 лет включительно в 2004 г. говорили на долганском языке в быту – 13 %, использовали и русский язык, и долганский – 16 %, только русский язык – 71%.

Удивительным является факт, что растет число владеющих «молодой» долганской письменностью. По данным В.П. Кривоногова за 10 лет оно удвоилось ^[23]. Еще более важно, что 80% долган активно высказываются за изучение долганского языка в школе. Т.е. число долган, владеющих устной речью, резко сокращается, а число владеющих долганской письменностью, наоборот, резко увеличивается. Важными этнообразующими индикаторами является и то, как характеризуют долганы государственную политику по отношению к себе. Ее считают справедливой лишь 22,2% долган, а 27 % полагают, что в будущем их этнос исчезнет. Еще 12% затруднились ответить на этот вопрос.

Религиозность не выступает этнообразующим ядром современных долган. Примерно четверть долган (как мужчин, так и женщин) назвали себя сторонниками шаманизма, но при этом они же не отвергают и православия. Подобная ситуация из года в год наблюдается в современной Японии. Одни и те же японцы на вопрос о своей религиозной принадлежности отвечают, что они и синтоисты, и буддисты. Это связано с тем, что религиозная психология данных религий не содержит в себе требования следовать принципам только одной религии и не объявляет концептуальное содержание всех остальных религий безусловно заблуждением. С точки зрения традиционных обществ коренных малочисленных народов Центральной Сибири шаманизм и православие не противоречат друг другу. При анкетировании нами в 2010 г. жителей Туруханского района Красноярского края люди характеризовали свою религиозность не одним термином, а двумя или даже тремя. Например, говорили, что верят в духов, являются православными, а еще являются буддистами. Такое религиозное самоопределение также говорит о том, что современные процессы религиозной идентичности в среде многих коренных народов Центральной Сибири идут по особой логике, которая также указывает и на особую логику процессов этнической самоидентификации.

Таким образом, по отношению к долганам можно зафиксировать два противоречивых вектора этнической идентификации и самоидентификации. Растет количество людей, которые при официальных опросах и при беседе с учеными-исследователями определяют свою этническую принадлежность как «долгане». Однако все базовые процессы: владение родным языком в зависимости от возрастной группы, профессиональная принадлежность, занятия традиционными промыслами, религиозная принадлежность, использование национальной одежды, знание обрядовых песен на долганском языке, спокойное отношение к смешаным бракам, миграционные процессы – все эти феномены свидетельствуют о том, что для долган характерны ассимиляционные процессы. Возникает вопрос: на основании каких современных практик усиливается этносознание долган, почему в публичной сфере для них важна коренная идентичность?

Интересно сравнить этнообразующие процессы долган, проживающих в Красноярском крае, с подобными же процессами у другого коренного народа Центральной Сибири – кумандинцев, проживающих в Алтайском крае. Подробно процессы этнической идентификации и самоидентификации были рассмотрены Чемчиевой А.Н. ^[43]. В данной статье будет взят небольшой аспект данной научной проблематики. Несмотря на то, что владение родным языком сегодня не является основой для этнической самоидентификации (данный факт уже имеет форму правовой нормы, когда сойоты республики Бурятия получили статус коренного малочисленного народа, имеющего соответствующие экономические преференции), языковая ситуация и языковая политика являются важнейшими индикаторами, в какую сторону развернуты этнические процессы.

Численность кумандинцев была впервые зафиксирована в РСФСР во время переписи 926 г. Затем их не выделяли в особый народ со своим языком, а учитывали в группе алтайцев. Статус особого народа со своим языком в Российской Федерации кумандинцы получили в 2000 г. и впервые в новейшей истории России были учтены вновь во Всероссийской переписи 2002 г. и 2010 г. Как следует из приведенных в таблице 3 демографических данных, численность кумандинцев в Российской Федерации сокращается. Если в абсолютном выражении, то за 8 лет количество людей, причисляющих себя к этнической группе кумандинцев, уменьшилась на 285 человек, то по отношению к 2010 г. это число составляет 10%, а по отношению к 2002 г. – 9% от общего количества кумандинцев. Эта тенденция была предсказуема в связи с определенными языковыми процессами в среде кумандинцев, а также в связи с тем, что государственная политика по сохранению кумандинской этнической культуры была недостаточно активна, не были в полной мере реализованы возмжности усиления этнической идентификации кумандинцев через постсоветские культурные (педагогические, информационные, управленческие, правовые) практики.

В июне 2003 г. Н.С. Уртегешев провел обширное социолингвистическое исследование в Солтонском районе Алтайского края ^[41]. По его данным можно сделать вывод о том, что кумандинский язык в Алтайском крае переживает критическое положение, на нем разговаривают только пожилые люди. Дети в возрасте о 8 до 11 лет и в возрасте от 12 до 15 лет, которые указывают на свою кумандинскую этнокультурную идентичность, не признают кумандинский язык в качестве родного. Половина детей этого возраста признают в качестве родного языка только русский язык. А другая половина детей этого возраста полагают родными два языка – русский язык и кумандинский язык. Они не общаются с родителями на кумандинском языке до поступления в школу, они не общаются с бабушками и дедушками только на этом языке. Лишь около 10% детей в возрасте от 8 до 15 лет (в 2003 г.) общались со своими бабушками и дедушками как на кумандинском языке, так и на русском языке. Они совсем не общались на кумандинском языке с другими ребятами «на улице». Основное качество их владения кумандинским языком выражается словами: понимаю слова, но не могу сам говорить на этом языке.

При этом, как показали исследования Н.С. Уртегешева, представители кумандинской этнокультурной группы отдают себе отчет в том, что именно родной язык является базовой практикой для реального сохранения их этнокультурной идентичности. В этих же анкетах люди писали, что дошкольное образование и образование в начальной школе должно проходить только на кумандинском языке. За это выступили почти 77% респондентов. И никто из них не выступил за дошкольное и начальное школьное образование исключительно на русском языке. 23% высказались за то, чтобы дошкольное и начальное школьное образование детей кумандинцев проходило бы как на русском, так и на кумандинском языке.

Таким образом, кумандинцы имеют ярко выраженное этнокультурное самосознание. Но кумандинский язык находится под угрозой полного исчезновения, поскольку им не владеют дети.

Современные этнообразующие процессы кумандинцев Алтайского края в области родного языка схожи с подобными процессами у долган Красняорского края. И там, и там дети в подавляющем большинстве не владеют родным для их родителей языком. И там, и там подавляющее большинство людей (около 80%) полагают, что функцию изучения родного языка для коренных малочисленных народов должно взять на себя государство через педагогические практики в государственных средних школах, а также через государственные каналы распространения информации на языках коренных малочисленных народов.

Следовательно, можно зафиксировать определенную тенденцию, связанную с тем, что в настоящее время есть два вектора этнообразующих процессов среди коренных народов Центральной Сибири: сокращается количество людей, использующих родной язык в повседневном общении (до 10% в среде долган, до полного исчезновения в среде кумандинцев), но одинаково велико количество людей (80%), возлагающих ответственность за существование своей этнической группы на государство и политико-правовые механизмы. Это говорит о том, что позитивная этническая идентичность присутствует, однако существуют объективные по отношению к данной группе факторы, которые либо усиливают позитивную этническую идентичность, либо ослабляют ее.

Различаются ли этнические процессы в зависимости от конкретного региона? Чтобы ответить на этот вопрос, можно сравнить результаты Всероссийских переписей 1989, 2002, 2010 гг. по отношению к одним и тем же этническим группам, компактно проживающим в разных регионах. В данном случае для сранения выбраны эвенки, проживающие в Томской области, и эвенки, проживающие в Красноярском крае; селькупы, проживающие в Красноярском крае, и селькупы, проживающие в Томской области; чулымцы, проживающие в Томском области, и чулымцы, проживающие в Красноярском крае; кумандинцы, проживающие в Алтайском крае, и кумандинцы, проживающие в Кемеровской области. Демографические процессы в одних и тех же этнических группах не различаются в зависимости от конкретного административно-территориального образования, на территории которого компактно проживают данные этнические группы. Это косвенно подтверждает гипотезу о том, что правовые механизмы (которые во всех регионах различны) имеют значительное влияние на процессы этнической самоидентификации для коренных малочисленных народов Центральной Сибири, но с помощью одних правовых механизмов процессы позитивной этнической самоидентификации коренных малочисленных народов Центральной Сибири значительно не усилить. Этническая идентичность должна быть субъективной ценностью для самих людей. Они должны совершать ответное социально-психологическое движение навстречу различным формам государственной политики. Тем не менее, правовые механизмы способны поддерживать на определенном уровне процессы этнической самоидентификации, другое дело, что использование этих механизмов требует специально организованной коммуникации.

В настоящее время возникают и активно действуют новые политические субъекты – национальные элиты коренных малочисленных народов, т.н. «профессиональные аборигены», которые укрепляют свое элитное положение с помощью активной политической позиции и знания механизмов правовых механизмов, государственной поддержки по отношению к коренным малочисленным народам. Заинтересована ли эта национальная элита в общем улучшении качества жизни коренных малочисленных народов – большой вопрос, поскольку ее собственное благополучие зачастую связано с созданием информационных образов крайне низкого качества жизни коренного населения и политическими преференциями, которые они получают от своих соплеменников, по кланово-родственному принципу.

Правовые механизмы и постсоветские культурные практики поддержки этнической идентичности коренных малочисленных народов Центральной Сибири (на примере Томской области)

Рассмотрим правовые механизмы поддержки этнической иденитчности коренных народов Центральной Сибири в некоторых регионах Сибирского федерального округа, поскольку государственная политика по отношению к коренным малочисленным народам в современном мире является важнейшим фактором для процессов этнической идентификации и самоидентификации. Государственная политика может усиливать процессы позитивной этнической идентификации этих этнических групп, а может их и ослаблять. При этом не следует абсолютизировать роль государственной политики, поскольку процессы этнообразования в среде коренных малочисленных народов таковы, что вторым важнейшим фактором становится субъективная ценность для детей принадлежать к данной этнической группе или отсутствие таковой субъективной ценности. Представляется, что для ряда этнических групп коренных малочисленных народов эта ценность также может быть связана с наличием или отсутствием соответствующей государственной политики. Тогда как определенные этнические группы, активно включившиеся в мировое движение коренных народов, оказывают существенное воздействие на саму государственную политику в своих регионах. Такое политическое поведение, например, характерно для эвенков и ненцев.

Современное российское государство имеет ряд федеральных и региональных нормативно-правовых документов, где зафиксировано право коренных народов на сохранение собственного уникального культурного наследия. При этом федеральное законодательство допускает принятие в субъектах Федерации законов, которые не имеют аналога на федеральном уровне. В этом смысле интересен опыт Республики Саха (Якутия), которая имеет одну из самых развитых правовых баз в Российской Федерации, где культурное наследие представлено в конкретных формах – фольклор, родных языков, производства кумыса, коневодства и т.д.

Для постсоветских правовых практик сохранения этнокультурной идентичности коренных народов Севера и Сибири характерен акцент на экономической базисе этнокультурной идентичности. В связи с этим возникает определенное противоречие. Экономический базис этнокультурной идентичности коренных народов – это так называемое «традиционное природопользование». Однако традиционное природопользование не может обеспечить уровень жизни людей, соответствующий современным стандартам качества жизни. Поэтому в настоящее время это противоречие имеет реальный характер и разрешается за счет выделения социального слоя экономической и политической элиты из числа коренного населения. Эта этническая элита в своей собственной повседневной жизни реализует современные стандарты потребления и качества жизни, соответствующие западному миру. Но при этом та же сама элита, будучи политически организованной, отстаивает интересы своих «подопечных», указывая органам власти на крайне низкое качество жизни коренных народов, ведущих традиционный образ жизни.

Рассмотрим действие правовых механизмов для процессов этнической идентификации и самоидентификации по отношению к коренным малочисленным народам, компактно проживающим в Томской области. Ранее эти процессы исследовались для республики Бурятия и Алтайского края. Томская область сравнительно поздно создает нормативно-правовые документы, регулирующие вопросы сохранения и воспроизводства культурного наследия коренных малочисленных народов Севера и Сибири. Так, Закон Томской области «О коренных малочисленных народах в Томской области» был принят лишь 4 марта 2010 г. Хотя, как это следует из таблицы 1, на территории Томской области проживают представители четырех этнических групп коренных малочисленных народов – это селькупы, ханты, чулымцы, эвенки. Их общее количество составляет 2198 человек. При этом Консультативный совет при главе Администрации (Губернаторе) Томской области по проблемам коренных малочисленных народов Севера, был создан 19 февраля 2003 г. Внимательное чтение Закона Томской области № 27-03 от 04.03.2010 г. показывает, что в нем содержится лишь разграничение полномочий различных ветвей власти в Томской области по вопросам поддержки коренных малочисленных народов Томской области и ничего не говорится о необходимых мерах сохранения и воспроизводства родных языков, культурного наследия, традиционных промыслов, информационных и педагогических практиках, связанных с формированием позитивной этнической иденичности коренных народов. Более того, в отличие от других регионов Центральной Сибири, Томская область не имеет на сегодняшний день и плана мероприятий по реализации Стратегии государственной национальной политики Российской Федерации до 2025 г. Как и в других регионах Центральной Сибири само по себе отсутствие нормативно-правовой базы не означает, что вообще отстутствует государственная политика по сохранению культурного наследия коренных народов. Вместо правовых механизмов действуют постсоветские культурные практики, главным субъектом которых выступают государственные исполнительные органы власти, органы местного самоуправления.

Так, в Томской области отсутствуют календарные праздники, связанные с сохранением и развитием культуры коренных народов, здесь нет региональных программ, направленных на выявление одаренных детей коренных народов, в том числе одаренных в традиционных промыслах, в национальных видах спорта, в декоративно-прикладном искусстве. На территории Томской области отсутствуют средства массовой информации, которые вели бы трансляцию на языках коренных народов, здесь нет также и специальных проектов, связанных с музеизацией традиционных ритуалов и обрядов коренных народов. Однако продолжают действовать такие культурные практики, как функционирование специализированных музеев: в Каргасокском районе действует «Музей искусств народов Севера» (филиал Томского областного художественного музея), Муниципальный музей Парабельского района и Верхнекетский краеведческий музей. В библиотеках региона присутствует селькупский букварь и книги для эвенков. Более активно осуществляются фестивальные конкурсы, праздники, среди которых выделяются фестивали «Этюды Севера», «Люди Оби», «Край тайги и легенд», 9 августа отмечается Международный день коренных народов мира. Действуют художественные ансамбли «Варг Кара» (селькупское народное искусство), «Северные зори», «Парабель» (Верхнекетский район). Определенную информационную нишу занимает портал kogolika.com (правовой информационный центр «Коголика» «Ласточка»). На вопрос о том, возможно ли на территории Томской области строительство национально-культурного центра по типу «этнической деревни» как формы сохранения и развития культуры коренных малочисленных народов Томской области, органы исполнительной власти ответили, что Департамент по культуре и туризму готовит заявку для федеральной целевой программы, где предусмотрен проект строительства в Парабельском районе такой «этнической деревни».

Таким образом, процессы этнической идентификации для коренных малочисленных народов Томской области не усиливаются, но и не ослабляются на региональном уровне государственной политики. Для этнографических исследований это может означать, что этнические процессы в Томской области отражают определенные объективные тенденции. Субъективные факторы здесь связаны только с активностью самих коренных малочисленных народов.

По данным Всероссийской переписи» можно увидеть, что этнические процессы более или менее стабильны у народов ханты и эвенкам, резкое сокращение численности народов фиксируется по отношению к селькупам и чулымцам. Здесь процессы ассимиляции идут довольно быстрыми темпами, в 2010 г. по сранению с 2002 годом более чем в 2 раза сократилось количество людей, определяющих свою этническую принадлежность как «чулымцы». По сравнению с 1989 г. количество селькупов также уменьшилось на 43%. Стабилизация численности эвенков и ханты в Томской области связана, как представляется, с общероссийской ситуацией этих этнокультурных групп и проявляет общие тенденции их этнических процессов, не связанные конкретно с Томской областью. Принятые в Томской области постсоветские культурные практики (педагогические, информационные, правовые) не оказывают существенного влияния на данные этнические процессы.

Новые этнические концепции и их эффективность для понимания современных этнических процессов в Центральной Сибири

Представляется, что процессы, которые происходят в серед коренных малочисленных народов Центральной Сибири, требуют расширения категориального аппарата, понятийной базы, обозначающей динамику этнических качеств, происходящую в конкретной социальной группе. В настоящее время подавляющее большинство этнографов, этнологов, этносоциологов, исследователей в сфере социальной и культурной антропологии используют понятия, категории, термины т.н. «классической этничности». В классических этнотеориях процессы этнической идентификации и самоидентификации имеют корреляты с определенными этническими качествами (признаками, переменными). Например, это территория, место рождение, где жили предки и где родился этот человек, родной язык (язык предков), родная религия (религия предков), традиции и обычаи предков, которые сохраняет и которым следует человек. В настоящее время исследователи выделяют ряд т.н. «неклассических» форм этничности, которые могут помочь в моделировании процессов этнодинамики коренных малочисленных народов Центральной Сибири ^[4-6].

Так, обращает на себя внимание феномен символической этничности. В российскую науку термин ввел Б.Е. Винер ^[4-6]. Среди российских этнических исследований термин «символическая этничность» получает определенное распространение. В качестве рабочего данный термин использует, например, В.М. Пешкова в статье «Инсценирование украинскости: некоторые культурные практики репрезентации культурных различий в современной Москве» ^[31]. Важно, что данный термин начали использовать и при характеристике этнических процессов коренных народов Центральной Сибири. Так, Э.В. Хилханова в статье «Связь языка и этнической идентичности у бурят: символическая этничность?» так же обращает внимание на то, что в постсоветский период сохранение этнических качеств многие народы видят как задачу государственной политики, тогда как важнейшими факторами оказываются внутренние, субъективные, волевые, ценностные аспекты. В качестве индикатора, указывающего на то, что бурятская этничность становится «символической» Э.В. Хилханова указывает на результаты социолингвистических исследований, где видна степень неуклонного снижения реального владения родным языком, с одной стороны. С другой стороны, в интервью опрашиваемые респонденты говорили о том, что «крайне важно» язык изучать и распространять его среди детей и молодых людей ^[42]. Такая же ситуация была зафиксирована ранее по отношению к кумандинцами и долганам. Разрыв между декларируемой ценностью «знать родной язык», распространять родной язык с помощью информационных, педагогических, интеллектуальных практик и между реальной ситуацией, где процессы языковой ассимиляции идут с большой скоростью, может указывать на то, что для некоторых народов более уместно применять термин «символическая этничность».

Американский социолог, профессор Колумбийского университета Ганс Гербер, который ввел в обиход понятие символической этничности, подразумевал под ним разрыв между специфической этнической идентичностью и полным или частичным отказом участвовать в этнических организациях и практиках, характериных для данной этнической группы ^{[1; 2]}. Для понимания этнических процессов коренных малочисленных народов Центральной Сибири важно, что Ганс Гербер видит источник символической этничности в определенных психологических процессах: индивид заявляет о своей этничности, поскольку это для него «приятно». Символическая этничность является индивидуализированной и не имеет «социальной стоимости», она важна для индивида, который тем самым присоединяет себя к культурной истории, к праздникам, которые указывают на значимые исторически культурные события. Если в среде американских иммигрантов европейского происхождения такой значимостью обладают события, связанные с колонизацией североамериканского континента, то для народов Центральной Сибири может иметь значение экономическая и политическая ценность. Например, пособия, которые выделяются в законодательном порядке для оленеводов, охотников, рыбловов из числа коренных. Принадлежность к общественным организациям коренных народов вводит представителей национальных элит в мировое движение коренных народов. Это является для них ценностью. Зачастую ни сами «профессиональные аборигены», ни их дети не владеют родным языком, не знают традиций и обычаев своих предков, проживают на территории предков очень ограниченное время или вообще там не проживают. В профессиональных группах по способам традиционных промыслов они часто занимают позицию менеджеров, руководителей, возглавляют отделения политических партий в своих регионах (районах). В таких случаях можно констатировать именно «символическую этничность», где декларация этничности приносит индивиду какой-то социальный капитал.

Языковые процессы в среде коренных малочисленных народов Центральной Сибири также заставляют обратить внимание на термин «сдвоенная этничность», которая коррелируется с понятием «билингвы». Термин «сдвоенная этничность» также вводит в научный российский оборот Б.Е. Винер ^[4-6]. Его эвристичность для современной эпохи подчеркивает Л.Р. Низамова в статье «Модерная этничность и ее модусы: теория и практики» ^[28], подкрепляя теоретические конструкты исследованиями этнических процессов у татар. О двойной этничности пишут ученые-педагоги, например Г.Д. Дмитриев в монографии «Многокультурное образование» ^[9]. В эпоху глобальных миграционных процессов, на постсоветском пространстве, в среде современных коренных малочисленных народов Центральной Сибири понятие двойной этничности оказывается неплохим инструментом, в том числе при полевой работе.

Выводы

Для понимания этнических процессов в среде коренных малочисленных народов Центральной Сибири необходимо учитывать не только объективные факторы, но и субъективные. Процессы этнической идентичности этих групп в достаточной степени определяются формами и содержанием постсоветских культурных практик. Можно зафиксировать тенденцию, когда декларирование субъективной ценности «своей» этнической культуры и ценности принадлежать к данной культуре противоречит процессам языковой и иной культурной ассимиляции. При этом действие правовых механизмов, которые устанавливает государство, не усиливает, но и не ослабляет этническую идентичность коренных малочисленных народов Центральной Сибири. Хотя при проведении полевых исследований именно на государство, на органы федеральной и региональной власти представители этих этнических групп возлагают ответственность за реальные процессы этнической ассимиляции. Признавая важность государственной поддержки, можно зафиксировать, что складывается социальная страта «национальных элит», «профессиональных аборигенов», которые являются субъектами символической этничности. Для подавляющего большинства коренных малочисленных народов Центральной Сибири характерна «двойная» или «сдвоенная» этническая идентичость.