Национальное государство перед вызовами XXI века: обзор основных политико-правовых проблем

Подобно генералам из ставшего знаменитым высказывания У. Черчилля, правоведы нередко анализируют государственно-правовые системы, опираясь на тот их облик, который имел место в прошлом. В то же время одной из первоочередных задач любой общественной науки является именно выявление складывающихся в соответствующей области тенденций, формирование прогнозов развития изучаемого предмета. Вот уже более двадцати лет прошло с момента исчезновения с мировой карты СССР, почти семьдесят лет – с окончания Второй мировой войны и возникновения послевоенного устройства мира. Мировой экономический кризис 2008-2009 гг., последствия которого не преодолены до сих пор, обострил положение практически во всех сферах общественной жизни, отразившись и на государственно-правовых институтах. Самое время разобраться в том, какие изменения происходят или уже произошли с государственностью, какие вызовы стоят перед государствами сегодня. От честных, прямых ответов на данные вопросы во многом зависит правильное разрешение имеющихся политико-правовых проблем.

Чтобы осмыслить тенденции, необходимо выделить явления последних лет и десятилетий, оказывающие на государства наиболее значимое влияние. Одно из таких явлений мы невольно уже назвали чуть выше: это крушение СССР, распад Организации Варшавского договора и вызванное этим изменение расклада сил на мировой арене. Другое, пожалуй, не менее важное, явление в этом ряду – так называемая «глобализация» с сопутствующими ей процессами интернационализации экономических транзакций, повышением людской мобильности и ускорением информационных обменов. Здесь же следует упомянуть и произошедшие в последние десятилетия изменения в технологической сфере – прежде всего, развитие средств коммуникаций.

Что касается воздействия глобализации, то оно имеет целый ряд проявлений. Это, во-первых, следующее за образованием единого мирового рынка возникновение новых или усиление роли уже существующих надгосударственных институтов управления, таких как ВТО, МВФ, Всемирный Банк, ФАТФ, Базельский комитет по банковскому надзору и, наконец, Европейский Союз – организация конфедеративного типа, пользующаяся довольно широкими суверенными правомочиями, прежде принадлежавшими ее членам. Во-вторых, это рост влияния транснациональных коммерческих структур (“Arcelor Mittal”, “BP”, “ExxonMobil”, “Shell” и др.), для которых государства и четкие рамки правового регулирования являются, скорее, препятствиями на пути к максимизации прибыли. В-третьих, к последствиям интернационализации экономических обменов и ускорения коммуникаций следует относить возникновение качественно новых проблем, с которыми так или иначе приходится иметь дело современным государствам («оффшоризация» экономики, массовая трудовая миграция, трудности защиты авторских прав и проблемы свободы высказываний в сети Интернет, и т.п.).

Традиционно принято рассматривать государство в качестве единственной современной организации, способной осуществлять комплексное регулирование общественных отношений, разрешать наиболее значимые социальные проблемы, приводить, по словам Гегеля, «особенный интерес» к «согласию со всеобщим» ^{[1, с. 288]}. Как указывает итальянский профессор Дж. Паломбелла, «государство <…> представляет собой наиболее полное олицетворение, архетип всего “общественного” и, кроме того <…> является единственным общественным институтом, наделенным всеобъемлющими полномочиями и, по определению, способным воплотить “общие цели”» ^{[2, с. 33]}. Однако, соглашаясь с данным определением, необходимо сделать оговорку, уточнив, что в связи с развитием вышеуказанных наднациональных институтов (институтов глобального управления) национальное государство утратило как «всеобъемлющие полномочия», так и монополию на нормативное регулирование общественной жизни.

Отныне национальные государства серьезным образом ограничены в определении курсов своего развития и регламентации общественных отношений действием глобальных акторов, от которых также вполне могут исходить правила той или иной степени обязательности. Не случайно в зарубежной правовой науке уже употребляются и соответствующие термины – «глобальное право», «глобальный правопорядок» ^[2,3]: сегодня вполне уместно говорить о существовании комплексов норм, источником которых являются не столько традиционные для международного права добровольно заключаемые межгосударственные договоры, сколько сами наднациональные институты управления, обладающие собственной легитимностью и в ходе осуществления своей деятельности все больше вторгающиеся в зону полномочий государства ^[4]. В этой связи любопытна, например, оценка Всемирной торговой организации, данная одним из отечественных исследователей и указывающая на превращение ВТО в «институт власти, который не только наделен наднациональными полномочиями и выведен за пределы какого бы то ни было демократического парламентского контроля, но и может объявить национальное законодательство того или иного государства “противоречащим свободе торговли” и потребовать его отмены» ^{[5, с. 84]}.

До сих пор является как будто само собой разумеющимся, что суверенитет – это одно из неотъемлемых свойств любого настоящего государства. Государства считаются равными, независимыми в пределах своих территориальных границ и не имеющими прав вмешиваться во внутренние дела друг друга. Эти, относящиеся к так называемой Вестфальской системе международных отношений, принципы давно уже стали своеобразными аксиомами юридической науки и официальной дипломатии. В то же время, перестав удовлетворяться привычными декларациями, необходимо признать, что представления о суверенных правах национальных государств и практика соблюдения этих прав в последние десятилетия претерпели серьезные изменения.

24 октября 2005 года Генеральная ассамблея ООН установила новую международно-правовую норму, получившую известность в профессиональной среде под названием «Responsibility to Protect» («Обязанность защищать»). Общий смысл данной нормы сводится к тому, что суверенитет не является гарантией, предохраняющей государство от иностранной интервенции. Так, согласно пункту 139 резолюции ГА ООН, «в случае необходимости, если мирные средства окажутся недостаточными, а национальные органы власти явно окажутся не в состоянии защитить свое население от геноцида, военных преступлений, этнических чисток и преступлений против человечности», во внутренние дела государства вправе вмешаться «международное сообщество» ^[6].

По большому счету, идея, заложенная в R2P, прежде чем приобрести статус международно-правовой нормы, вошла в практику международных отношений. В качестве своего рода прелюдии к решению ГА ООН 2005 г. можно назвать вторжение сил НАТО в Югославию в 1999 г. для участия в боевых действиях на стороне косовских албанцев с последующим парадоксальным признанием Международной комиссией по Косово данной интервенции в качестве «незаконной, но легитимной» (“illegal, but legitimate”) ^[7]. В более же широкой теоретической перспективе данные события и сама норма являются свидетельствами превращения суверенитета национального государства в идеологический фантом, никем не исполняемый и ничем не подкрепленный обычай прошлого. Печальные доказательства тому – свержение коалицией западноевропейских государств и ближневосточных монархий легитимного режима в Ливии в 2011 г. и поддержка, оказывавшаяся в 2012-2013 гг. (и продолжающая оказываться до сих пор) отдельными государствами одной из сторон гражданской войны в Сирии. При этом даже если рассматривать R2P всего лишь как один из инструментов обеспечения конъюнктурных (империалистических) интересов отдельных держав, необходимо понимать: данная норма и сопутствующая ей практика уже существенным образом изменили как место отдельного государства в системе международных отношений, так и сами представления о национальном государстве, его качествах и возможностях.

Другой проблемой, представляющей интерес в плане анализа текущих тенденций в рассматриваемой нами сфере, является проблема эрозии государственности на обширных территориях. Деградация государственных институтов, имеющая место преимущественно в странах так называемого «третьего мира» (Ирак, Гаити, Мали, Сомали, Судан и др., но также теперь – Украина) и вызванная активностью в соответствующих регионах ведущих мировых держав и связанных с ними транснациональных коммерческих корпораций, а также оставшимися в наследство с колониальных времен проблемами, становится все более масштабным явлением современности. Такая ситуация, на наш взгляд, требует особо внимательного отношения, и, как представляется, должна рассматриваться в более широком контексте – в системе вопросов, связанных с ослаблением регуляторных потенций национальных государств и усилением власти глобальных коммерческих структур и институтов управления.

Процессы эрозии государственности, когда государство в лице его органов становится не способным достаточно эффективно осуществлять элементарные общесоциальные функции (обеспечение правопорядка, безопасности личности, минимального достатка граждан), ведут в конечном итоге к разрушению государства, либо к вынужденному самоустранению государства из тех или иных сфер управления обществом. В результате отсутствующие или недееспособные государственные институты довольно скоро замещаются иными, негосударственными субъектами, нацеленными на обретение власти в обществе: религиозными движениями, криминальными сообществами, экстремистскими политическими организациями и т.д. Так, в Ливане после окончания гражданской войны 1975-1990 гг. правительство оказалось не способно обеспечивать жителей страны минимальным набором социальных благ, и его функции по обеспечению занятости населения, жилищному строительству и оказанию медицинской помощи взяла на себя военно-религиозная организация «Хезболла» ^[8]. Подобная ситуация была характерна и для Сомали, где в 2006 г. движение «Союз исламских судов» («Иттихад аль-махаким аль-исламийя»), взяв под контроль столицу страны Могадишу, успешно обеспечивало правопорядок и безопасность населения ^[9].

С этих пор именно от данных субъектов начинают исходить обязательные к исполнению всеми жителями соответствующих районов социальные нормы, определяющие новый облик общества и векторы его дальнейшего развития. В широкой перспективе такое положение означает возникновение постоянных очагов нестабильности по соседству со вполне дееспособными государствами, рост транснациональной организованной преступности и иные проблемы. Наконец, расширение условно «безгосударственной» зоны указывает на расширение географического пространства, никем и никак не контролируемого – пространства, с обитателями которого затруднены любые соглашения. Такая ситуация сама по себе не может не представлять опасности.

Напоследок, среди острейших современных проблем, неизбежным образом оказывающих трансформирующее воздействие на государственные институты, следует выделить свойственную последним годам тенденцию роста в обществе антибюрократических, демократических настроений. Как ни парадоксально, демократия также может представлять определенную угрозу государственности. Особенно если за вполне справедливыми демократическими требованиями расширения народного представительства в органах государственной власти, упрощения доступа граждан к правосудию, борьбы с волокитой в государственных учреждениях кроются антиэтатистские, нигилистические идеи.

Уменьшение роли государства в общественной жизни и недопущения его вмешательства в личную сферу видятся сегодня многим в качестве основ для некоего нового движения к более справедливому и совершенному общественному устройству. При этом реальные перспективы такой повестки, как правило, игнорируются.

Достижение большей свободы от государства действительно является достаточно привлекательным ориентиром. Широкое распространение современной компьютерной техники, Интернета и новых форм коммуникации (так называемые «социальные сети», системы обмена мгновенными сообщениями и т.п.) создает иллюзию приближения человечества к реализации общественного устройства, при котором все люди смогут участвовать в принятии общественно значимых решений. Представляется, что здесь имеет место излишний оптимизм, основанный лишь на личных ощущениях и личном опыте меньшинства населения планеты, занятого в интеллектуальном обслуживании бизнеса.

Говоря о расширении демократии, необходимо осознавать глобальный контекст, в котором такое расширение может происходить. Контекст этот, увы, предстает перед нами в виде кризиса мировой экономики, перспектив исчерпания и удорожания природных ресурсов, все более частых экологических бедствий и техногенных катастроф, возникновения новых военных конфликтов и роста межэтнической напряженности. В этих условиях говорить нужно не о приближении к некоему политическому идеалу, а об обеспечении выживания и максимально комфортных условий жизни большинства населения. Игнорирование этого может обернуться глубоким политическим кризисом, ярчайшей иллюстрацией которого может служить сегодняшняя ситуация на Украине: именно с демократических, проевропейских, антикоррупционных и отчасти антиэтатистских лозунгов начинались события, обернувшиеся фактическим разрушением существовавшего прежде государства.

Разумеется, никто в здравом уме сегодня, скорее всего, не станет отрицать положительной роли государства и в преодолении последствий экономического кризиса, и в решении целого ряда острых социальных проблем. В то же время определенную опасность может представлять коррекция взглядов на государство в сторону изображения его в качестве не более чем участника глобального рынка (наиболее сильного и богатого среди прочих равных), «поставщика социальных услуг» (концепция так называемого «сервисного государства»), «спасителя бизнеса» в кризисные моменты и т.д. – вместо понимания государства как особой политической организации всего общества, сущность которой в конечном счете состоит в выражении публичных интересов.

Очевидно одно: государство, государственность уже никогда не будут такими, какими мы знали их прежде. Это требует определенной коррекции исследовательской оптики и продолжения исследования тенденций трансформации политико-правовых понятий и институтов.