Судьбы мистицизма

Гуревич Павел Семёнович доктор философских наук, доктор филологических наук главный научный сотрудник, Институт философии РАН 109240, Россия, г. Москва, ул. Гончарная, 12, стр. 1 Gurevich Pavel Semenovich head of the division at Institute of Philosophy of the Russian Academy of Sciences 109240, Russia, g. Moscow, ul. Goncharnaya, 12, str. 1, of. - gurevich@rambler.ru Другие публикации этого автора

Есть в пьесе советского драматурга Ольги Кучкиной «Страсти по Варваре» ^[7] замечательный персонаж. Это соседка главной героини, существо юное и рассудительное. Она доверительно сообщает Варваре, что познакомилась с необыкновенным человеком. И тот, оказывается, способен разъяснить любую тайну. Ему, насколько можно судить, понятна связь межу фактами повседневности, обо всем он читал и слышал. Восхищенная своим другом, девушка признается Варваре: «Как это прекрасно, когда всё осмыслено, вплоть до интимных отношений!».

Как литератор испытываю чувство зависти к драматургу. До чего просто схвачен образ! Одна реплика – и живой характер... В меру трогательный, наивный, увлечённый откровением. Насколько легче живётся, когда всё ясно по существу... И даже личная жизнь сопровождена неким комментарием. Только вот вопрос – откуда взять такое всеведение? А в чём, собственно, проблема? Нас ежесекундно омывают потоки массовой информации. Со всех широт несутся к нам разнообразные культурные стандарты. Мы узнаем подробности о далёких цивилизационных мирах. Дух старины вплетается в ткань ультрамодных изысков. Недаром швейцарский социолог А. Моль назвал современную культуру «мозаичной». В ней действительно множество узоров. Как же складывается соприкосновение личности с миром культуры?

Вспоминаю, что после выхода моей книги «Возрождён ли мистицизм?» ^[3] на русском языке, я получил огромное количество писем. У меня просто не было возможности ответить на такое количество вопросов, мнений, оценок. Но об одном письме хочу сейчас упомянуть. Читательница была взволнована идейной незащищенностью внучки. Девочка абсолютно беспомощна перед всевластием духовной моды. Она открыта всем увлечениям. Сегодня – рок-музыка, завтра – тоска по древности, послезавтра – экстрасенсы. Юность восприимчива. Она ждет объяснений, раскрытых секретов и новых загадок. Её манит к себе всё необыкновенное, экзотическое. Она хочет утвердиться в диапазоне новых воодушевляющих истин.

Зрелого человека не может не тревожить эта готовность воспринимать моду со всех ветров. Вполне понятно, что каждое увлечение – стремление прокрутить модный диск или переписать у подружки некий таинственный текст о нирване, желание заполучить заморский атрибут или овладеть техникой экстатических состояний – отражает, пусть в забавной или извращенной форме, – поиск идеала. Умудренность житейским опытом подсказывает: твёрдые убеждения несовместимы с пестротой увлечений. Плохо, когда, говоря словами австрийского писателя С. Цвейга, приходится вынимать веру из души, как прожитый день из календаря. Что ни день, то новое побуждение... Надо бы закалить юное существо, отвлечь от миражей. Но как же, право, уберечь полоротую наивность от соблазна духовной моды?

Духовная мода не так безобидна, как может показаться на первый взгляд. Ведь она предлагает определённые ценности и заставляет самоопределиться по отношению к ним. Любитель «сладкой жизни» с презрением относится к труду. Тот, кто «обмирает», слушая диски с примитивной популярной музыкой, зачастую не подозревает о музыкальной культуре глубокой рефлексии и тончайшей душевности.

Кстати, в музыкальном творчестве эпохи постмодерна утвердился своеобразный художественный стиль ‑ «коллажный». Композиторы пользуются мелодиями всех времен и народов. Но при этом вовсе не стремятся проникнуть в мире иной культуры, в её художественный строй. Напротив, мелодии призваны создать ощущение пёстрого потока, поразить воображение своей странностью и несовместимостью.

Столь же суетен и вздорен идейный коллаж. Множество поветрий выражает лишь духовную нищету. Когда человек гоняется за всем, это означает, что у него нет ничего сокровенного. Безветрие души находит утешение в экзотике символов и названий. Бездуховность приобретает парадоксальный облик мнимого многоцветия.

«...Град и огонь, смешанные с кровью, выжигали всё живое, звезды падали на землю, дракон пожирал людей, смерть на «коне бледном» с мечом в руках скашивала головы грешников, а три «огненных, гиацинтовых и серных» всадника огнем, дымом и серой топтали, сжигали и душили души нечестивцев». Так Иоанн – автор известного раннехристианского произведения «Апокалипсис» в форме явившегося ему божественного видения излагает откровение о судьбах мира и появлении Антихриста, об Армагеддоне (борьбе) между ними, о страшном суде, о конце света, о тысячелетнем царстве Христа, Иоанн утверждает, будто такой конец света вот-вот должен наступить.

Несмотря на то, что пророчество Иоанна не сбылось ни в самом начале нашей эры, ни много веков спустя, всегда находились люди, которые фанатично ждали светопреставления и появления мессии. Наибольшей популярностью это пророчество пользовалось в те кризисные общественные периоды, когда старые общественные отношения исчерпывали свою жизненную силу.

О скором светопреставлении жителю Нью-Йорка, Лондона, Парижа, Рима, Москвы толкуют с экранов кинотеатров и телевизоров, со страниц газет и журналов. В США был даже специальный журнал, выходящий под названием «Сообщение о конце времён».

Солидное парижское издательство «Галлимар» выпустило сборник «Год 2000-й». В нём были помещены прогнозы буржуазных футурологов, экономистов, социологов, а также пророчества астрологов, гадалок, в том числе и самой знаменитой во Франции гадалки – мадам Солей. И учёные, и провидцы конца XX столетия в унисон друг другу отнесли свето­преставление к 2000 году. Редактор сборника, известный французский социолог А.-К. Декуфле в ответ на вопрос журналистов, почему конец света ожидается в 2000 году, сказал: «Иудейско-христианская культура характеризуется ритмикой истории. Ее ритм – тысячелетний. Нулевым годом был год рождения Христа, с ним связан отпечатавшийся в коллективный памяти текст Апокалипсиса: «И увидел я сходящего с неба Ангела, который держал в руках ключ от бездны и огромную цепь. Он обуздал дракона – дьявола и сатану – и заковал его на тысячу лет». На вопрос журналистов, имеются ли симптомы приближающегося конца света, А.-К. Декуфле ответил: «Да, налицо три группы знамений: 1) Космические и земные, появление планет и землетрясений; 2) Биологическая разнузданность; 3) Духовная разнузданность».

В конце 2012 г. весь мир вновь жил в ожидании конца света, о чём писали все СМИ. В США даже вышел документальный сериал «В ожидании конца света», рассказывающий о людях, готовящихся к разным вариантам апокалипсиса. Его премьера состоялась 21 декабря. В российский прокат также к объявленной дате конца света вышел фильм с одноименным названием. Предсказания вновь не сбылись, но человек продолжает жить в вечном ожидании апокалипсиса.

Происхождение человека и его культуры из космоса, от более развитых космических существ – излюбленная тема теософов XIX в. Её касались Е.П. Блаватская в «Тайной доктрине», А. Безант в «Строении космоса», А.П. Синей в «Эзотерическом буддизме», Клод Райт в «Современной теории», Макс Хейндел в «Космоконцепции розенкрейцеров» и другие видные теософы того времени. Макс Хейндел, в частности, писал, что в одну из эпох развития жизни на земле, в лемурийскую, человеку помогли «сделать первые, неуверенные шаги на пути эволюции существа, ушедшие в своем развитии несоизмеримо дальше него». Эти существа пришли с Венеры и Меркурия, «обуреваемые стремлением помочь роду человеческому».

Вновь оживился интерес к этой теме в середине XX века на почве обостренного внимания к космосу, обусловленного полётом первых космических кораблей и спутников. Среди тех, кто разрабатывал новую религиозную «эрзац-теорию», англичанин Эндрю Томас, который в книге «По следам самых древних познаний» после длительного анализа первоисточников пришел к выводу, будто богами могли быть астронавты, прибывшие с Млечного пути.

Французский автор Робер Коро утверждает, что библейское разрушение Содома и Гоморры было не чем иным, как результатом атомного взрыва, Ноев ковчег – это космический корабль, оснащенный радаром и электроникой, а Ковчег завета – это переговорное устройство, построенное Моисеем для связи с инопланетянами, Эрик Борман в книге «Библия, боги, астронавты» пишет, что Вавилонская башня в действительности была стартовой площадкой для запуска космических кораблей, а библейское непорочное зачатие – это «искусственное оплодотворение».

Мастера «сокровенного знания» нередко прибегали к фантастическим произведениям, популяризируя свои доктрины. Глава антропософии Р. Штейнер написал роман об Атландиде, видный оккультист начала XX в. П. Успенский построил фантастический сюжет на идее «вечного возвращения». Между двумя мировыми войнами массовая литература ответила на поиски «другой реальности» эпидемией «атлантической» тематики в Германии и «марвианской» ‑ в Англии. Бум научно-фантастической литературы в США после второй мировой война приводил порой к таким странным казусам, как перевоплощение того или иного литературно-фантастического сюжета в новоявленное оккультное течение или общество. Хорошо известно, например, культовое почитание романа Дж. Р. Телькьена «Владыка колец».

Отвечая на этот поток литературы, прогрессивные ученые Запада взялись за дело по-серьезному. Они подготовили и издали на свои средства сборник произведений крупнейших специалистов в разных областях знания (от палеоархеологии до эмбриологии) под названием «Были ли боги астронавтами?», в котором убедительно доказали, что развитие человека было последовательным естественно-историческим процессом, что в период с 40000 до 10000 года до нашей эры не наблюдается никаких разрывов в развитии культуры. Было также доказано, что генетический код наших предков не несёт никаких следов вмешательства, что эмбрион человека повторяет важнейшие стадии эволюции всей животной жизни на Земле, и, следовательно, несёт в себе только свою историю, а не историю пришельцев.

«Бог традиционной религии, ‑ пишет английский психолог К. Эванс, ‑ сегодня больше никого не удовлетворяет, ибо человек в поисках гарантии и смысла жизни на него уже не может опереться. Его место заняли новые боги – сверхразумные существа, которые превосходят род людской как в технологическом, так и в моральном отношении. Они пришли не из дантовских небес, а из одной (или многих) планет, несомненно существующих в огромном пространстве Вселенной» ^{[17, р. 138]}.

За последние десятилетия сложились различные культы, проповедующие контакт с Вселенским Разумом. Это, прежде всего, группа «Аквариус», о деятельности и вероисповедании которой рассказала Фанни Корнюо в книге «Франция сект». Эта груша исповедует своеобразную смесь научной фантастики и культа Осириса, а также приняла на вооружение основу доктрины «Свидетелей Иеговы» ‑ страх перед наступлением конца света. Адепты «Аквариума» уверяют, что на Землю прилетят 12 тысяч летающих блюдец, по 12 мест в каждом (итого 144 тысячи мест), возьмут на борт всех, кто своевременно вступил с ними в контакт, и увезут их на другую планету. Там люди проведут 1000 лет в ожидании того времени, когда опустошенная и загрязненная Земля вновь покроется девственными лесами. И тогда летающие блюдца вернут землян на родную планету.

Воображение мистиков волнует и культ Шамбалы. В современном виде он начал формироваться в конце XIX в. в общем русле теософии. Шамбала и Агартхи – два закрытых для обычных людей королевства на Востоке – основателями теософии толковались как последние центры легендарных атлантов, хранящих мудрость своей погрузившейся в мирские пучины родины, и вместе с тем как штаб-квартира «махатм» ‑ великих учителей, руководящих, незаметно для людей, духовным прогрессом человечества.

Сегодня выпускается множество сочинений, посвященных стране Шамбале и ее обитателям, неустанно пекущимся о судьбах нашего мира. Некоторые энтузиасты, а нередко целые экспедиции делали даже попытки отыскать эту загадочную страну. В книге известного на Западе автора оккультных сочинений Эндрю Томаса «Шамбала – оазис света», утверждается, что в глубокой древности на Земле в районе Гималаев космическими пришельцами из Млечного пути была основана лаборатория, целью которой было наблюдение за развитием человеческого рода. Среди землян она получила название Шамбалы. С течением времени туда стали допускаться некоторые земляне, обладающие особыми духовными качествами. Задачи «учителей» из Шамбалы, так называемых махатм, что по-саккритски означает «великие души», сводятся к осуществлению, благодаря неведомой нашей науке частоте, наблюдения и частичной нейтрализации негативной ауры Земли, которая окружает нашу планету и содержит в себе излучения вредоносных мыслей, аккумулируемых с первых дней историй. Уже не раз махатмы, эти сверхчеловеческие существа, обладающие сверхъестественными возможностями, выручали человечество во время кризисных ситуаций ^[10].

Хотя Э. Томас и другие пытаются уверить читателей в том, что Шамбала – это реальность, в действительности Шамбала – это мифическая страна вроде свифтовского острова Лапута. Рассказы о Шамбале имеются еще в древних тибетских текстах, напоминающих по своему содержанию библейские мифы о рае и саде Эдема. Эта страна, как говорят тексты, окружена снежными горами и имеет форму, традиционную для буддизма, восьмилепесткового лотоса. В центре «цветка» ‑ столица страны – город Малайя. Именно здесь возвышается над всей страной сложенный из драгоценных камней дворец правителей Шамбалы из династии Кулика. Рядом с ним находится и символический дворец Калачакры (Калачакра – это имя главного божества одной из малоизученных разновидностей буддизма, которая также носит название «калачакра», в переводе с тибетского «калачакра» означает «круг времени»).

Буддистские легенды повествуют, что учение о Калачакре было передано царю Шамбалы Чандрабхадре самим Буддой. В Индии же это учение из Шамбалы попало только в Х веке н.э. Учение Калачакры пронизано астрологическими и апокалиптическими мотивами. Согласно ему, весь мир в будущем окажется под влиянием религий насилия «лало», а в 2425 году полчища «лало» вступят в сражение с благородным воинством Шамбалы. Во главе страны в это время будет Дагпо Хорло-чэн, двадцать пятый царь из династии Кулика, самый мудрый и могущественный шайбалийский правитель. В момент нападения «лало» на страну он бросит клич на всю Вселенную и под его начало соберутся 12 самых великих богов, 90 миллионов летающих лошадей, 400000 слонов, 500000 колесниц. В страшной битве Зла и Добра Шамбала победит, после чего буддизм распространится по всему миру, этот период будет подлинным золотым веком для Земли и продлится он тысячу лет, после чего буддистское учение достигнет своей цели и история Шамбалы завершится. Одновременно с концом буддизма наступит и конец света.

Учёные доказали, что миф о Шамбале по сравнению с другими буддистскими преданиями относительно молодой. В нём явственно проглядывает влияние христианской эсхатологии. Что касается завоевания мира нечестивыми последователями «лало», то это просто-напросто мифологическое отображение мусульманского вторжения в Индию, результатом которого было разграбление и уничтожение буддистских монастырей, а также снижение общественной роли в Индии самого буддизма.

Впоследствии, однако, миф о Шамбале и войне с полчищами «лало» получает множество других истолкований. «Дорога в Шамбалу» стала означать путь к спокойствию и нравственному самоусовершенствованию, а сама страна, или земля Шамбала стала выступать как некая «космическая штаб-квартира эзотерических знаний». Именно такую интерпретацию старому буддистскому мифу придали в XIX в. теософы и их последователи наших дней ^[13].

Уже говорилось в статье о попытках ряда исследователей отождествить науку и магию, уравнять их в правах. В XVIII в. в книге «Век разума» великий французский философ-энциклопедист Д. Дидро выступил против требований католической церкви принять христианскую религию на веру и отказаться от разума. Французский просветитель не захотел предать самое ценное достояние человека – разум.

Иная ситуация сегодня. Французские философы, историки, социологи, также как и их коллеги в других странах, добровольно отказываются от разума, славя безумие. Видный философ Мишель Фуко, властитель дум Франции в XX в. в фундаментальном сочинении «История безумия в классическую эпоху» ^[12] утверждает, что, начиная с XVII в., западная культура находится в состоянии тяжелого заболевания. Именно тогда безумие было подавлено, вытеснено на задворки истории и вместо него неоправданно стал воцаряться разум. Кто же ответствен за это? По мнению Фуко, великие французские философы, прежде всего Декарт, которые «отбросили безумие за пределы культуры и вынудили его к молчанию, лишив слова». Пора же теперь, полагает М. Фуко, приступить к лечению общества, пораженного недугом, имя которому господство разума. Как же вернуть безумию слово, воссоздать его язык? Разумеется, через неразумие, мистику, веру и откровение.

Многие западные философы, как уже отмечалось, объявляют патологические состояния человеческой психики нормой, видят в клиническом безумии модус перехода к высшей реальности, к высшему бытию. Член Французской Академии Робер Арон в книге «Рассуждение против метода» требует заменить разум верой, мечтает о том, чтобы поставить на место интеллекта мистический экстаз, чудо, откровение. Ему вторит известный социолог Э. Морен: «Разум должен вызвать кризис разума». Морис Бланшо перефразирует известные слова Декарта: «Я мыслю, следовательно, я не существую».

Культ безумия, презрение к разуму и психическому здоровью в наши дни свойственны не только общественно-политической мысли, но и современному искусству. Теоретическую базу под идею необходимости присутствия безумия в современной культуре подводит американский литературовед Шошана Фелман. В книге «Безумие и литература» она заявляет: «Ныне вся эпоха сознает себя некоей точкой внутри безумия». Она доказывает, что безумие и литература взаимно обогащают друг друга, что надо окончательно «шизофренизировать» общество и превратить искусство слова в поле иррационального.

«В наши век мы оказались заколдованными безумием. С необыкновенной легкостью мы сообщаем о том, чем болели гении, какие физиологические отклонения привели их к невиданным озарениям и открытиям» ^{[6, с. 58]}.

Как практически реализуется программа «безумие и литература» в западной культуре с конца XX в., можно проиллюстрировать книгой французской писательницы Даниэль Салленав «Врата Губбио», в 1980 г. отмеченной премией Ренодо. По словам автора, художнику угрожает не безумие, а невозможность впасть в него. Герой романа, композитор Эгон Карнер в поисках союза между искусством и безумием, сам теряет рассудок. В качестве эпиграфа к книге автор использует высказывание известного французского писателя Жоржа Батая, в котором говорится о том, что «цельная человеческая личность не может осуществиться без безумия».

В основе подобного кредо философов и искусствоведов лежат труды философов и психиатров, в которых патологические состояния человеческой психики рассматриваются как позитивные формы непосредственно переживаемой реальности, обосновывается необходимость добровольного отказа от разума.

Одним из таких психологов является получивший широкую известность английский исследователь Р.Д. Лэинг, основавший движение под названием «Освободительная психиатрия». Лэинг объявил шизофрению нормальным состоянием человеческой психики, а в клиническом безумии обнаружил модус перехода к «высшим реальностям». Свою программу Лэинг изложил в таких работах, как «Здоровье, безумие и семья» (совместно с А. Эстервюном), «Политика опыта», «Узлы», «Факты жизни» и др. (Русскоязычному читателю известны, прежде всего, его книги «Расколотое «Я»» ^[9] и ««Я» и Другие» ^[8]). Во многом формированию этой позиции способствовало знакомство Лэинга с восточной мистикой, для чего он совершил продолжительное путешествие на Восток.

В основной работе «Политика опыта», где излагаются главные тезисы «освободительной психиатрии» (или антипсихиатрии, т.е. психиатрии, свободной от разума), Лэинг утверждает, что шизофрения – это не только не заболевание, и даже не нарушение каких-либо психических функций организма, а этап процесса естественного оздоровления, путь в царство «сверхздоровья». Автор рассматривает шизофрению как мистический вояж по внутреннему пространству. Во всех этих идеях, конечно, есть немалый креативный смысл.

Лэинг вводит понятие «опыта», под которым он понимает восприятие действительности, важнейшим измерением которого считает переживание бытия и небытия. В духе философов-экзистенциалистов и восточных мистиков Лэинг нетривиально трактует истинный смысл этого понятия, т.е. он отрицает, что главным в опыте является контакт с реальностью. Лэинг же толкует о некоем постигаемом в молчании первоистоке всех форм, возникающих из ничего, которое тождественно бытию. Бытие не сводится ни к одной из вещей, оно есть не-сущее, «ничто», первооснование всех отношении между вещами.

В экстатическом состоянии, в трансценденции самого себя человек выступает как медиум, позволяющий явиться тому, чем никогда он не был сам. Человек в состоянии медиума способствует рождению бытия из небытия. Осознав эту истину, человек приходит к великой «мистерии» превращения небытия в бытие, освобождается от страха перед ним. Погружаясь в этот процесс становления, приближаясь к границам бытия и небытия, человек может прийти как к раю, так и к аду, к подлинному здоровью и подлинному безумию. Открытие этого измерения опыта происходит в тишине, в сердцевине каждого из нас. Здесь-то и кроется тот первоисточник, в котором люди все время находятся, не ведая, однако, об этом.

Лэинг утверждает, что современный человек постиндустриального общества забыл собственное внутреннее измерение. «Современный человек стремится к управлению внешним миром и редко обращается к внутреннему миру, который предается забвению. С точки зрения накапливаемых знаний о внешнем мире человечество достигло значительного прогресса. Но с точки зрения внутреннего мира и единства внутреннего и внешнего вряд ли можно говорить о каком-либо прогрессе. Скорее, напротив, знания о сфере воображения, фантазий, сновидений, медитативных состояний, составляющие основу внутреннего мира, не только оставляют желать лучшего, но и оказываются более ущербными, чем интуитивные догадки наших предков» ^{[4, с. 260]}.

Именно поэтому, погружаясь в эту реальность, шизофреник кажется остальным ненормальным. Для самого же шизофреника, находящегося, как говорит Р. Лэинг, на пути выздоровления, т.е. на пути воспоминаний о своем внутреннем измерении, погружение в мир иной, в иные состояния переживается как движение «внутрь», вспять сквозь личностную жизнь, затем еще дальше вглубь, по ту сторону, в опыт всего человечества, в первого человека, в Адама, а иногда и еще дальше и глубже – к бытию животных, растений и минералов.

По мнению Лэинга, во время «путешествия» человек обнаруживает духов и демонов, он в состоянии паники, ведь можно потерпеть крушение. И, несмотря на это, такое путешествие – есть такой процесс, который сохраняет смысл в историческом контексте. Утраченный мир полностью забыт «нормальными» людьми, лишь очень немногие, по словам Лэинга, смогли успешно погрузиться в потусторонний мир, а после выйти из него обновленными.

Опыт шизофреника, находящегося на пути просветления, идущего по лестнице подлинного выздоровления, Лэинг, таким образом, отождествил с мистическим опытом. По его словам, когда личность сходит с ума, происходит глубокая транспозиция ее места по отношению ко всем регионам бытия. Центр опыта личности сдвигается от Эго к Самости. Мирское время становится просто анекдотичным, только вечное сохраняет смысл.

Гимн безумию у Лэинга сопряжен с проповедью мистики, божественного. То же характерно и для американского психолога Эндрю Уэйлла. В книге «Естественный разум» новый подход к «высшему сознанию» призывает к добровольному сумасшествию и отказу от разума, сознания, мышления. Он утверждает, что имеются два противоположных типа, состояния мышления, или сознания. Первое состояние – это прямое, обычное, интеллектуальное, сенсорное, внешнее сознание, мышление. Второе же – это окаменевшее, неинтеллектуальное, невротическое, психотическое сознание, в состав которого входят мечты, трансы, медитация.

По словам Уэйлла, выражением «естественного разума» является только окаменевшее мышление. «Мне кажется, ‑ пишет он, ‑ что окаменевшее мышление подобно сну наяву составляет естественный компонент сознания, в котором мы все постоянно прибываем. Оно господствует, естественно, в ином состоянии сознания, чем обычное эгоцентрическое состояние бодрствования» ^{[19, p. 54]}.

Прямое мышление, говорит далее Уэйлл, своей основой имеет сознание, в то время как источником окаменевшего мышления является бессознательное. Прямое мышление мало что дает человеку: ведь оно основывается лишь на чувствах. Окаменевшее же мышление дает человеку гораздо больше, оно предоставляет ему возможность постижения «внутренней сути вещей», ибо основывается на интуиции, являющейся продуктом бессознательного. Вот почему человек должен стремиться не к прямому мышлению, а к окаменевшему. А единственным путем к последнему, по Уэйллу, являются различные формы психических заболеваний. Неврозы и психозы, говорит он, это позитивные формы переживания реальности. «Я почти испытываю искушение, ‑ пишет Уэйлл, ‑ назвать психотиков эволюционным авангардом нашего вида. Они обладают секретом изменять реальность, изменяя сознание. Если они научатся пользоваться этим талантом в позитивных целях, то для них откроются безграничные возможности» ^{[19, p. 65]}.

Психотерапия на Западе ещё в XX в. стала основой движения за «расширение сознания». Это крайне представительная группа, которая использует разнообразные методики и «техники» воздействия на духовно-психический мир человека, заявляет о себе и сегодня. В России тоже появилось масса центров, занимающихся «расширением сознания».

Ядром групповой или сензитивной тренировки служат постоянные занятия. Методы групповой терапии, пишет американский психолог Робер Рейнгольд, весьма разнообразны, но обычно группа состоит из 8-18 человек, возглавляемых тем, кто способствует более лёгкому выполнению задания («фасилитаторы»). Участников побуждают открыто и словесно выражать свои эмоции друг к другу, Взаимное доверие, открытость, честность и естественность являются требованиями групповой терапии, при этом предполагается, что такое снятие психологической защиты очень полезно и способствует как улучшению межличностных отношений, так и увеличению уверенности в себе.

Главным требованием, предъявляемым к занимающимся в Т-группе, является требование отказаться от разума. «Отключите свой разум, ‑ говорит один из наставников групповой терапии Ф. Пёрлз, ‑ и обратитесь к своим чувствам». Другой гуру Т-группы Бернард Гунтер, заявляет: «Сенсорное пробуждение – это «дегипноз», путь к избавлению от жёстких правил, чувств, мыслей, ограничений... надо сосредоточить сознание на непосредственных сиюминутных чувственных переживаниях».

В чём причины массового увлечения людей культами безумия? Что толкает людей на поиски «расширенного сознания»? В чём истоки повышенного интереса к проблемам внутреннего «Я», самосозерцания? Отвечая на эти и другие вопросы, американский писатель Кристофер Лэш в труде «Культура нарциссизма: американская жизнь в эпоху рухнувших ожиданий» отмечает, что утратив какую-либо надежду на улучшение хоть в малейшей степени своей жизни, люди пришли к выводу, что единственно важная вещь, с которой надо считаться, это их психическое усовершенствование: переживание только своих чувств, погружение в глубины восточной мудрости, уроки балета, танец живота, преодоление «страха перед удовольствиями».

В качестве рецепта возрождения западного общества предлагаются архаические недра духа. Американский ученый М. Элиаде считал, что нужен межкультурный диалог между «примитивной» культурой и современной цивилизацией. Синтез этих двух типов мышления станет залогом будущего Запада. Основным условиям для реализации такого синтеза должна стать история религий. Религиозное творчество, по его мнению, ‑ основа жизнеспособности общества.

«Примитивные», «экзотические» народы, по мнению Элиаде, выходя на арену действий, заставляют человека Запада познать систему их ценностей, сокровищницу их традиций. Появление таких наук, как сравнительное религиоведение, этнология или ориенталистика, развитие психологии поможет Западу войти в сферу духовного универсума экзотических и примитивных народов. Они и укажут путь к возрождению западной культуры ^[15].

Таким образом, основные «увлечения» современного мистицизма показывают, на наш взгляд, что данный феномен вовсе не ослабевает. Мистическая волна постоянно одушевляется поисками новых цивилизационных черт, культурных особенностей современной жизни, изучением возможностей сознания, его многомерности, развертыванием космических исследований и возникающих в этой связи догадок.

Подчеркнём ещё раз – достижения науки не устраняют мистицизм автоматически. Напротив, они нередко провоцируют те или иные поветрия. Человек многое сделал в покорении недр Земли, освоении Мирового океана, вырвался в космос. Ему стала подвластна энергия атомного ядра, инженерия генов, разгадана тайна многих болезней и недугов. Но как отмечалось выше, освоение космического пространства сопровождается одновременным усилением так называемого культа «небесных пришельцев». Успехи в области медицины привели к распространению наркотических средств типа ЛСД, которые вызывают запрос на мистицизм. Одновременно окрепла вера в загробную жизнь, чему содействовали опыты реаниматоров.

Многие западные философы и религиоведы пишут сегодня о новой религиозной волне, которая охватила почти все страны. Едва ли не любой известный социолог или философ, за исключением, пожалуй, М. Шелера и некоторых других, еще в конце XIX в. был убежден в том, что религия исчезнет к концу следующего столетия. Однако, вопреки этим предсказаниям, сегодня можно говорить о «религиозном возрождении», «духовной революции», «новой Реформации». О «возвращении священного» в XX в. писал, в частности, американский социолог Д. Белл, который подчеркивал, что прогноз об устранении религии неоправданно основывался на торжестве идеи рационализации. Он же сформулировал программу религиозного ренессанса ^[16].

Действительно ли, наперекор пророчествам социологов, религия обретает «новое дыхание»? Почему теологи, которые издавна отстаивали идею «единого убеждения» и изобличали инакомыслящих, исповедуют сегодня плюрализм верований? Как вообще совместить противоречивые оценки нынешней стадии секуляризации – с одной стороны, статистику безбожия, сетования западных исследователей по поводу кризиса религии, а с другой – утверждения о подъеме религиозности? С чем на деле сталкивается современное общество: с крушением веры или религиозным бумом, с глобализацией религии или с религиозно-духовным многообразием, с богоотступничеством или богоискательством? Ответы на эти вопросы в философии не однозначны.

Кризис современной религии – сложное и противоречивое явление. Дело не только в том, что в нём есть свои «приливы» и «отливы». Болезненные процессы, которые захватили религиозное сознание, порождают всплески новой набожности. Религия использует лозунги плюрализма для того, чтобы удержать свои позиции. Приверженцы новых религиозных воззрений отвергают лицемерие господствующей церкви, но в большей или меньшей степени отстаивают идею плюральности духовно-религиозных веяний.

История религии сопряжена с фактами напряженного соперничества, религиозного фанатизма, преследования инакомыслящих. Пытаясь выйти из кризисного состояния, церковь готова поступиться монопольным правом на бога. Она хочет сохранить свои позиции под лозунгами религиозного многообразия. Плюральность верований выдается за неоспоримое торжество религии во всех ее ликах.

Идея религиозного плюрализма наиболее отчетливо выражается в попытках социальных мыслителей прогнозировать судьбу мистицизма. В этом отношении примечательна книга американского исследователя Х. Уорда «Религия в 2101 году» ^[18]. Автор убежден в том, что христианство, равно как и другие крупнейшие религии, будут в обновленных формах существовать еще очень долго. Однако не исключены, по его мнению, и неожиданные поползновения, не вытекающие из нынешней картины развития религии. В частности, может возродиться нечто архаическое, привлеченное из древних духовных фондов. В панораме исканий, как он полагает, нельзя не рассчитывать и на рождение чего-то абсолютно нового, непредсказуемого. Итак, плюральность верований, объединяющая прошлое и настоящее, традицию и модернизм.

Традиционные формы богопочитания, рассуждает Уорд, разумеется, сохранятся, но они рискуют утратить свою привлекательность. Если ослабнут обновлеченские тенденции, религия может превратиться в своего рода «духовный туризм». Потерявший себя индивид, пребывающий в состоянии смятения, обретет убежище в укромном декорированном уголке, стилизованном под ту или иную религию, чтобы отдохнуть от усложнившейся современной гонки и пережить контакт с фундаментальными основами жизни... Религия в модной духовной упаковке, в соответствий с индивидуальными запросами.

Еще более разнообразной, по мнению Уорда, станет в будущем религиозная практика. Ритуалы грядущего воплотят слияние восточного мистицизма с западным динамизмом. В них станут преобладать элементы праздника, игры, прославления тела. Поборники этих веяний поговаривают о возможностях, заложенных в спорте, о рождении «западной йоги», «пляски Шивы». Постепенно внедряется ритуализированный спорт – дзен-теннис, йога-теннис. Воздействие африканских религий породит благоговейное отношение к человеческому телу.

Разумеется, исследование Уорда задумано как сугубо прогностическое. Оно в известное мере обнажает изнанку религиозного плюрализма, доводя подчас эти тенденции до абсурдного, гротескового значения. Однако состоит сказать, что сегодня религиозные течения стремятся учесть разнообразные духовные веяния общества, приспособить религию к меняющимся запросам.

Современная цивилизация стремится удовлетворить запрос на «святыни» проверенным рыночным способом. Мгновенно улавливаются и тиражируются духовные веяния. Суррогаты поставлены на поток. Усиливаются мессианистические и проповеднические мотивы. На гребне новой волны возникает калейдоскоп причудливых идейных поветрий. Эти духовные брожения вербуют новых сторонников.

Они скалывают лохмотья булавкой и провоцируют стихию жестокости. Они пытаются уловить вибрацию вселенной в неистовой тряске. Они вглядываются в расположение планет, чтобы распознать в них предустановленные директивы судьбы. Они бреют головы и облекают себя в разноцветные одеяния, чтобы поймать миг сладчайшего расслабления. Они воскрешают в свастике тени истлевших воителей.

Мода не только удовлетворяет капризы. Она рождает определенное мировосприятие. Навязывает его с помощью эмблем и этикеток. Поветрие прельщает и манит. Сулит ложные ценности, встраивает извращенную логику. Оно перелицовывает духовные абсолюты. Помрачает рассудок. Имитирует томление духовной жаждой. Порождает зловещие идейные натеки...

Поддавшись переменчивой тяге к духовным химерам, трудно сохранить ясное миросозерцание. Его не соткать из противоречивых веяний. Есть прямая связь между слепым заигрыванием панков с нацистскими реликвиями и их жестокостью. Между поклонением богу Кришне и полной утратой душевной самостоятельности кришнаитов. Между фанатизмом и культурным вырождением. Вот откуда тревога за неокрепшие души.

Разумеется, истинная вера, животворная истина должны быть выстраданы. Но как это может произойти, если человек не включен в сферу духовного воспитания. Вот почему чем раньше подросток перестанет быть потребителем чужих ценностей, окажется участником самостоятельных свершений, тем раньше разовьется в нем духовный иммунитет к идейным миражам.

Человек одержим постоянным поиском смысла во всем, что возникает в горизонте его каждодневного существования. Он стремится воссоединить элементы своего социального, индивидуального опыта. Осмысливая сегодня разные грани человеческого фактора, мы не можем обойти вниманием эту изначальную особенность личности. В тайнах вселенной, в философских умопостижениях, житейской мудрости, и художественных озарениях человек хочет обрести оправдание своей неповторимости. В нем неугасим запрос на духовные ориентиры.

Человека интересует всё. Он хочет знать, одинок ли он во вселенной? В чем нравственная суть истории? Каковы резервы гражданской сознательности? В чем ценность жизни? Кому нужно, чтобы зажигались звезды? Личность, как выясняется, не может существовать, если в её сознании не выстроилась относительно целостная, неразорванная картина мира.

Но почему же подчас подросток ищет одухотворяющие истины в молитве суфия или в древнем тибетском рецепте, в славе кумира неистовой публики или в подбритом виске? Не означает ли это, что мы плохо откликаемся на некие запроса духа?

Без выстраданных идеалов жизнь человека утрачивает путеводные нити, его поведение становится бессмысленным, немотивированным, излишне эмоциональным и даже разрушительным. Бездуховность существования сегодня порождает множество мучительных и острых проблем.