Эпистемология и онтология права

Алпатов Алексей Андреевич кандидат юридических наук доцент, кафедра государственно-правовых дисциплин, Международный институт экономики и права 400120, Россия, г. Волгоград, ул. Ростовская, 19, оф. 35 Alpatov Alexey PhD in Law Vice-Director of the Financial University under the auspices of the Government of the Russian Federation 400078, Russia, Volgograd, ul. Kubinskaya, d.26. alexei.alpatov@gmail.com Другие публикации этого автора

Право – это многогранный и очень сложный общественный феномен. Научный интерес к нему неизменно возрастает, поскольку более глубокое и ясное понимание его природы позволяет объективно оценивать процессы и явления правового развития, обнаруживать и устранять противоречия в юриспруденции, и тем самым, повышать эффективность рационально-волевого воздействия на общественные отношения.

С давних времен человечество прилагало значительные интеллектуальные усилия, чтобы постичь природу права. С тех пор юридической наукой накоплен богатейший теоретический материал, сформулировано множество юридических концепций, объясняющих сущность права. Однако, понятие которое бы раскрыло его подлинную суть, пока все еще не найдено. Как и во времена И. Канта, остается в силе его ироническое замечание: «Noch suchen die Juristen eine Definition zu ihrem Begriffe von Recht».^[25]

Это сожаление напоминает нам, что проблема создания цельной, непротиворечивой теории права не нова и является значимой на протяжении уже многих столетий. Но ее актуальность в правоведении становится еще более острой на рубеже второго и третьего тысячелетия, поскольку решение этой задачи принципиально связано с ответом на вопросы о сущности, онтологической структуре права и оказывает огромное влияние на конфигурацию современной юридической мысли. В то же время, специалисты говорят о симптомах глубокого кризиса нынешней юридической науки. Высказываются серьезные опасения в том, что разработка адекватной и перспективной теории права принципиально невозможна. Однако это не только не останавливает, а, наоборот, стимулирует предложение новых правовых концепций, а обилие точек зрения в теории права только подтверждает, что проблема установления его сущности является острейшей в отечественной юридической науке. Правда, отдельные попытки заполнить образовавшийся вакуум в общей теории права не всегда опираются на твердые научные основания, а временами представляют собой эклектичное сочетание разнородных начал и идей, плохо согласующихся между собой и в силу этого не удовлетворяющих самым элементарным требованиям, предъявляемым к научным теориям.^[62]

Юридическая доктрина получила в России специфический, отличный от сложившейся практики осмысления права на Западе, характер. Сыграли свою роль основные исторические вехи развития страны в 20 веке, в течение которого правовая мысль отражала дореволюционную, советскую и постсоветскую действительность. Несмотря на то, что в отечественной науке вопросы теоретического осмысления права получили разработку достаточно поздно, под влиянием русской мировоззренческой философии сформировалась своя традиция видения права. Воспринимая уже сложившийся на Западе опыт теоретического понимания права и опираясь на собственный философский фундамент, российская дореволюционная правовая мысль генерировала множество оригинальных концепций и подходов к праву. На рубеже веков она была представлена различными направлениями: естественно-правовая концепция – «возрожденное естественное право» (Н.А. Бердяев, Б.А. Кистяковский, П.И. Новгородцев, И.А. Покровский, Б.Н. Чичерин, и др.), юридический позитивизм (Д.Д. Гримм, Н.К Ранненкампф, Г.Ф. Шершеневич, Е.В. Васьковский, М.Н. Капустин и др.), социологический позитивизм (Н.М. Коркунов, М.М. Ковалевский, С.А. Муромцев и др.), консервативно-самодержавная доктрина (М.Н. Катков, К.П. Победоносцев, Л.А. Тихомиров и др.).^[5] Каждое из указанных течений делало акцент на отдельные стороны правовой природы, порой игнорируя другие не менее важные проявления исследуемого феномена. Это было время поиска своего рода правового абсолюта, что весьма характерно для зарождающегося собственного научного мышления. К сожалению, в советский период, отечественная наука не всегда объективно относилась к этому наследию, порой критикуя и отвергая очевидные достижения дореволюционной юриспруденции.

Формирование советской юридической доктрины проходило в условиях её тесной взаимосвязи с политико-правовой практикой революционных преобразований первых лет Советской власти. В эти годы многое решалось на основе революционного правосознания. Закон рассматривался как пережиток прошлого, ассоциировался с буржуазной юриспруденцией и не воспринимался как необходимый атрибут общественной жизни.^[23]

Во избежание противоречий между советской юриспруденцией и идеалами социалистической революции, усилия юристов первого поколения – Н.В.Крыленко, Е.Б.Пашуканиса, И.П. Разумовского, М.А. Рейснера, П.И. Стучки и других – были направлены на правовое оформление нового общественного и государственного строя. И.П. Разумовский усматривал важным источником права внутреннюю логику самой правовой идеологии. Нормативный подход в понимании права прослеживался в работах Н.В.Крыленко.^[27,66] Разрабатывая учение классового права, М.А. Рейснер пытался приспособить традиции психологической школы права (идеи Л.И. Петражицкого) к советской действительности. Основные положения психологической школы разделял и Я.М. Магазинер. Представления о праве П.И. Пашуканиса и П.И. Стучки главным образом отождествлялись с суждениями о том порядке общественных отношений, который должен быть создан в государстве.^[60] Однако, в качестве базового положения в понимании права было взято утверждение К. Маркса и Ф. Энгельса о праве как о возведенной в закон воле господствующего класса, содержание которой обуславливается материальными условиями жизни данного класса («Манифест коммунистической партии»). «Официальное» определение права, которое закрепилось в нашей стране после доклада академика А.Я. Вышинского в июле 1938 года, стало ключевым в отечественной науке и могло быть единственно возможным на всем протяжении сталинского правления и, в определенном смысле, вплоть до 80-х годов. Официальная трактовка права делала акцент на классовую природу советского права, его прочные связи с государством и вызвавшими его к жизни общественными отношениями, прежде всего материальным.^[16]

«При этом основной предпосылкой правопонимания, конечной причиной существования государства и юридических норм в любом обществе считались экономическое движение, противоречие между ростом производительных сил и производственными отношениями, которые на определенном этапе развития неизбежно устаревают и превращаются в консервативную форму существования производительных сил, сдерживающую их дальнейшее развитие».^[23] Узконормативное представление А.Я. Вышинского о праве как о законе, установленном государственной властью, слишком упрощало его сложную природу, сводило его к техническому средству государственного управления, запрету или предписанию, обеспеченным принудительной силой.^[24]

Таким образом, в конце 30-х годов в СССР возобладала этатистская точка зрения на право, отождествляющее его с действующим законодательством. Это обусловило укрепление и возвышение статусов государства и права, что в действительности противоречило центральным положениям, содержащимся в трудах К. Маркса, Ф. Энгельса, В.И. Ленина, Г.В. Плеханова, согласно которым право возникает из экономических отношений по поводу частной собственности, обслуживает эти отношения, является необходимой формой их выражения. С отмиранием частной собственности при социализме должны исчезнуть и условия, порождающие право и государство, то есть последние должны со временем «раствориться» в небытие. На практике произошло обратное, их влияние возросло, а статусы значительно укрепились, фактически, в противовес постулатам марксизма.

С середины 50-х гг. в обстановке смягчения политического режима в советской науке стали появляться публикации, в которых ставился вопрос о расширении толкования права, о включении в его содержание наряду с нормами права и правоотношений (С.Ф. Кечекьян, А.А. Пионтковский), правосознания (А.К. Стальгевич, Я.Ф. Миколенко), субъективных прав (Л.С. Явич). «Официальная» трактовка права начинает пересматриваться.^[57] Так, например, С.Ф. Кечекьян подчеркивал, что право представляет собой более сложное явление, чем совокупность норм. Нормы права это не просто некоторые суждения должного поведения, а правила, которые обусловливают определенные правовые обязанности, дозволения и воплощаются в правоотношениях. Л.С. Явич, не соглашаясь с С.Ф. Кечекьяном по отдельным вопросам правовой теории, был солидарен с ним в главном – в необходимости уйти от узконормативного правопонимания.^[63]

Таким образом, к концу 80-х годов в противовес «узкой» стала складываться «широкая» концепция права, которая представлялась как единство либо правовой нормы и правоотношения, либо объективного и субъективного права, либо правовой нормы и правосознания.

Новый импульс научным исследованиям проблемы различия права и закона придал «Круглый стол» журнала «Советское государство и право».^[58] Анализируя дискуссию относительно понимания права, В.О. Тененбаум отметил, что тенденция неприятия узкого понимания права как совокупности правил, установленных государством, обоснованная взглядами Д.А. Керимова, Л.С. Мамута, В.С. Нерсесянца и других, получила очевидную поддержку.^[74]

Наряду с отмеченным прогрессом в доперестроечное время общая линия развития правовых концепций находилась под приматом идеологии, которая фактически подменяла правоведение, и понятие права неизбежно политизировалось. Редкие попытки выйти за жесткие рамки одномерного, сугубо этатистского понимания права и преодолеть канонизированный идеологический догматизм не могли найти свободного внешнего выражения, поскольку сама идеология марксизма проникла достаточно глубоко в сознание правоведов.^[73]

С началом перестройки связан и новый этап в разработке проблемы природы права. Так, например, в работе «Сущность права» Л.С. Явич выделяет такие неотъемлемые компоненты правовой культуры, как ценностные ориентиры, идеалы. Эти высшие духовные ценности, считал он, лежат вне права как юридического явления, но служат неким началом законодательства и правосудия, имеют относительно самостоятельное существование и значимость, связаны с мировоззрением соответствующих классов и разрабатываются на философском уровне. Свое понимание права Л.С. Явич представил в следующей формуле: «Сущностью права является сфера свободы, получившая основание в исторически определенных формах собственности».^[93] Как видно из цитируемого суждения при определении природы права на первое место переместилась категория свободы, которая, безусловно, имеет глубокие традиции в мировой философской мысли, стремящейся проникнуть в существо правовых явлений.

После событий 1991 года общественное развитие России стало на путь деидеологизации всех сфер жизни, свободы выражения взглядов, в том числе и правовых. Поскольку советское право не отвечало условиям проведения рыночных преобразований, широко развернулось многостороннее исследование правовой действительности, включающей в предметную сферу теории права социальные аспекты. Вполне естественно, что обеднение представлений о праве, вызванное отрицанием «буржуазного права» в советский период развития юридической мысли, обусловило активное обращение к работам дореволюционных русских юристов в постсоветский период. Количество ссылок, которые делают современные российские исследователи на работы дореволюционных авторов, только подтверждают сей факт. Освобождение от идеологических пут и обращение к дореволюционной традиции обнаружили широкий спектр различных направлений современной российской правовой мысли, и, пожалуй, наиболее отчетливым оказалось движение в сторону возрождения идей естественного права. Очень примечательно, что основная тенденция развития общества, несмотря на противоречивые зигзаги, настойчиво рекомендует этот курс. Так, еще на рубеже веков начало этому процессу было положено работой Б.Н. Чичерина «Собственность и государство» (1881), трудами П.И. Новгородцева, В.М. Гессена (в западноевропейской правовой литературе возрождение естественного права как правило связывают с работами Р. Штаммлера (R. Stammler) и Шармона (J. Charmont)).^[96] Однако, интеллектуальный ренессанс не коснулся социальных, экономических и политических сфер жизни, не повлек за собой каких-либо значительных общественных преобразований. Превосходные идеи естественного права так и остались на страницах научных трудов талантливых авторов. Поэтому духовный и политический кризис в России наступил не в 1917 г., а гораздо раньше. 17-й год лишь усугубил эту тенденцию, печальные последствия которой мы ощущаем и сегодня. Социалистическое право, так же как и государство, было связано с насилием, запретом, подавлением.^[32]

В результате анализа исторической динамики теоретико-правовых метаморфоз и знакомства с работами постсоветского периода, наиболее отчетливо проявляется, что в современной России проблема осознания сущности права не потеряла своей актуальности и значимости. Наибольшее развитие получили правовые теории, разработанные еще в советское время, но не соответствовавшие его официальной доктрине. Наряду с этим, параллельно с конструктивным изучением западных правовых воззрений появились и довольно оригинальные отечественные концепции. Однако освобождение от довлеющих догм во многом остается пока внешним, право чаще рассматривается как инструментальная категория, нежели как феномен, требующий глубокого теоретического осмысления. Попытки заполнить образовавшийся теоретико-методологический вакуум некритическим заимствованием ценностей западноевропейской политико-правовой культуры не всегда позволяют преодолеть противоречия современной теории права. Неоднозначность, противоречивость и неопределенность нового пути развития юридической науки и практики в постсоветский период обусловлены также радикальными общественными преобразованиями, ломкой сложившихся отношений, остаточными идеологическими явлениями советского периода. Все это только подчеркивает важность научного осмысления сущности права на нынешнем этапе.

В последнее десятилетие в отечественной науке сформировались самые разнообразные подходы к пониманию права: узкий, широкий, позитивистский, естественно-правовой, феноменологический, коммуникативный, интегративный и другие. Различные точки зрения относительно природы права красноречиво изложены в работах С.С. Алексеева, М.И. Байтина, А.И. Бобылева, Д.А. Керимова, С.Н. Кожевникова, В.И. Лафитского, О.Э. Лейста, Г.В. Мальцева, В.В. Мальцева, О.В. Мартышина, М.Н. Марченко, Р.Г. Миниахметова, В.А. Муравского, В.С. Нерсесянца, А.И. Овчинникова, А.В. Полякова, Ф.М. Раянова, И.Л. Честнова и других.

При этом одним из наиболее важных достижений нынешнего этапа является то, что вновь открыт доступ к дискурсивному восприятию как собственно российского, в том числе и дореволюционного, так и заграничного опыта исследования права. Безусловно, это расширяет возможности осмысления правового феномена, но, в тоже время, существенно затрудняет ориентацию на этом пути. По этому поводу А.В. Поляков отмечает, что российская правовая наука в целом и теоретическое правоведение в частности находятся только в начале долгого пути поиска собственной идентичности. Прошедшее десятилетие постсоветского развития российского общества показало, что утвердившийся идеологический плюрализм побуждает правоведов искать новые, нетрадиционные для советского менталитета выходы из того тупика, в котором оказалась российская наука в результате многолетнего «пережевывания» догматов марксизма.^[63]

Обобщая основные моменты исторического анализа, особо можно выделить поучительное противоречие, состоящее в том, что, несмотря на радикально-негативное отношение марксизма-ленинизма к праву и государству, именно тандем последних был взят за основу для установления новых послереволюционных порядков (исключая сравнительно небольшой промежуток времени самых первых шагов советской власти). Причем, это происходило не иначе, как именно в жесткой нормативной форме, то есть как максимально возможное государственно-властное, порой волюнтаристское, воздействие на общественные отношения. Однако такое положение дел не могло продолжаться слишком долго. И в последующем все попытки обосновать официальность, нормативность вели к широкому пониманию права, т.е. анализу таких категорий как справедливость, свобода, равенство и т.п., которые расцениваются в качестве центральных постулатов естественного права. Вполне логично, что в постсоветском законодательстве естественно-правовая доктрина приобретает официальное закрепление.

Таким образом, сам ход исторического развития советского права, его динамика и конфигурация буквально говорят о том, что нельзя ограничиться только позитивным подходом в праве, отрицая его естественно-правовые основы. В то же время, очевидно, что естественно-правые начала не могут быть реализованы без нормативного инструментария. Возможно, прикладной аспект этого тандема обусловил пиетет большинства современных ученых правоведов к правовому нормативизму. Такой позиции придерживался В.А. Муравский, который полагал, что современный этап развития российской юриспруденции характеризуется тенденцией многоступенчатой группировки точек зрения на право, исходя из его содержания и назначения, а также процессом интеграция основных направлений. Однако общей идеей права, его базовым свойством остается нормативность.^[46]

Обзор правовых концепций советского наследия показал приверженность юридической науки единому универсальному понятию права. Да и ныне стремление выработать такое определение на основе целостной теоретической базы не утратило своей привлекательности. Так, М.И. Байтин призывал к сближению позиций и взаимопониманию в целях выработки или хотя бы приближению к выработке единого универсального понятия права. Он полагал, что существование не только нескольких определений права, но и по существу различных понятий права чревато опасностью размывания самой теории права.^[7] Правда, М.И. Байтин не отрицал возможность и оправданность употребления различных дефиниций права, но при непременном условии, что все они должны выражать единое понятие права, а значит, исходить из того, что право есть официально-властный регулятор поведения людей, представляющий собой систему норм, в демократическом порядке изданных или санкционированных государством и охраняемых им от нарушений. С его точки зрения, решение вопроса о совместимости разных подходов к правопониманию и путях поиска общего понятия права состоит в том, что общее определение права может быть выработано лишь как определение позитивного, положительного, объективного права, права в юридическом смысле. А все остальное, включая различные аспекты и стороны возникновения, проявления и действия права, должно обосновываться и раскрываться с привлечением различных подходов к правопониманию.^[8] В.С. Нерсесянц также сделал попытку дать праву единственное определение, но только в рамках разрабатываемой им либертарно-юридической концепции.^[51] В.В. Лазарев, в отличие от М.И. Байтина и В.С. Нерсесянца, указывающих на один наиболее выдающийся на их взгляд аспект, обосновывает целесообразность совмещения основных признаков права в одном определении. Являясь сторонником интегративного подхода к праву, он полагает, что для глубокого познания права все определения, если они отражают хоть какую-то часть реалии, полезны, но для практического использования уместно искать единое понимание права. В тех пространственных и временных пределах, в которых решается конкретное дело, Россия традиционно следует нормативному восприятию права и на этом пути не исключается сближение (интеграция).^[33] Г.В. Мальцев отмечает, что если общемировое понимание и определение права практически невозможны, то в пределах отдельного государства и контролируемого им единого правового пространства поиски общего для всех участников правоотношений понимания права имеют определенный упорядочивающий смысл.^[42] На выработке единого понятия права также настаивают В.А. Четвернин, В.П. Мозолин и др.^[87]

Однако, еще в 1975 году ввиду условности и ограниченности любого определения Е.А. Лукашева предлагала признать применимость разных подходов к праву.^[40] В этом же ключе размышлял О.Э. Лейст, на его взгляд каждое из правопониманий имеет свои основания, каждая из концепций выражает реальную сторону права и служит его осуществлению. Более того, все понимания права столь же верны, сколь и оспоримы.^[37] За разнообразие понятий права выступают и некоторые другие ученые-правоведы.^[59] Тем не менее, эта тенденция с большим трудом пробивает себе дорогу в отечественном правоведении. Так, О.В. Мартышин отмечает, что современная западная юриспруденция почти не знает или избегает единого, универсального определения права, предпочитая ему многозначность термина и подчеркивая условность, относительность понятий и определений. В отличие от России, Запад стремится к компромиссу, к готовности признать известную обоснованность альтернативной точки зрения. Право понимается в нескольких смыслах с использованием всего арсенала мировой правовой мысли. Доминируют позитивистские (в юридическом и социологическом вариантах) и естественно-правовые концепции, но используются и другие подходы, подчеркивается их взаимодополняемость, а отнюдь не их несовместимость. Это особенно характерно для соотношения позитивизма и теории естественного права. Показательно иллюстрирует западную правовую теорию появившееся совсем недавно новое направление в юридической науке – антропология права (юридическая антропология). Основным постулатом – базисом, на который опираются ее положения, является тезис о правовом плюрализме и основанная на нем множественность представлений о праве. В России же разработке нового определения права сопутствуют нередко взаимное непонимание, нетерпимость и поиски абсолюта, т.е. единого, универсального понятия права, делающего не только ненужными, но даже вредными все другие типы определений.^[43]

Как известно, понимание права включает в себя познание права, его оценочное восприятие и отношение к нему как к целостному явлению, т.е. оно связано с моментом когнитивным (мыслительно-познавательным) и с моментом идеологическим (оценочным). В связи с этим правовая концепция испытывает «давление» политической, нравственной, религиозной позиции исследователя, сказывается также влияние социокультурного и исторического контекста. Сложившийся в последнее время в научной среде гносеологический, онтологический и аксиологический плюрализм создает условия для свободного, разностороннего исследования природы права, а также стимулирует поиск наиболее адекватной действительности теоретической парадигмы. Безусловно, только беспристрастное научное исследование, отвлеченность от какой-либо идеологической подоплеки исследуемого феномена дает возможность ученому разглядеть наиболее устойчивое и объективное его основание. Таким образом, помимо утверждающегося дуализма в подходах к определению понимания права, все очевиднее идет процесс деидеологизации юридической науки.

С другой стороны, множественность подходов к пониманию права, а также обширность и многоплановость юридического наследия указывают на необходимость систематизации различных направлений правовой мысли. Думается, что классификация взглядов поможет определить магистральную линию развития теории права и выявить существенные черты его природы. Ведь типы правопонимания характеризуются совокупностью наиболее общих теоретических признаков права и практического (ценностного) к нему отношения. Следовательно, при идентификации типичных теоретических представлений о праве выкристаллизовываются особые критерии их классификации в качестве опорных точек для содержательного, глубокого и системного анализа юридических концепций. К сожалению, критерии классификации пока еще слабо изучены в современной юридической науке, но стремление к обобщению имеющегося правового наследия имеют место быть. Так, анализируя исторически сформировавшиеся подходы к понятию права в отечественной юриспруденции (от естественно-правового до марксистского), М.И. Байтин считал, что в ней сложились два основных направления понимания права: нормативное и широкое.^[8] Р.А. Ромашов, изучая различные точки зрения, посвященные пониманию права, условно сводит их к двум направлениям: метафизическому и реалистическому. На его взгляд, под метафизикой следует понимать познание мира действительности за пределами явлений, достигаемое посредством возвышающегося над опытом умозрения, а реалистический подход к праву предполагает его анализ в контексте целенаправленной человеческой деятельности. При этом следует различать право как явление объективной реальности и его субъективное восприятие.^[6] А.В. Поляков предлагает сложную двухступенчатую классификацию типов и подходов правопонимания. Сначала он выделяет практический и теоретический типы. Практический тип правопонимания отражается в общественном правовом сознании в виде наиболее общих признаков, характеризующих отношение общества к праву, его особое правоведение и правочувствование. Каждая цивилизация имеет свой тип правопонимания. Теоретическое правопонимание, по его мнению, оформлено концептуально, а ценностные мотивы в нем идеологизированы и зачастую завуалированы. Он указывает на три, по его мнению, основных теоретических подхода к пониманию права: естественно-правовой, этатистский и социологический.^[64] Также опираясь на принцип трихотомии, И.Л. Честнов предлагает три основания для классификации понимания права, исходя из базовых типов рациональности и научности: философский, социологический и культурно-исторический.^[83] С точки зрения В.С. Нерсесянца классификация должна базироваться на трех типах понимания права: легистский (позитивистский), естественно-правовой (юснатуралистический) и либертарно-юридический.^[52] О.В. Мартышин выделяет уже четыре типа правопонимания. Первый – юридический позитивизм (нормативизм), понимающий право как совокупность норм, установленных или санкционированных государством. Второй – социологический позитивизм, видящий в праве реальные отношения, имеющие юридические последствия и возникающие в различного рода общественных объединениях или создаваемые решением судебных и административных органов. Третий – теория естественного права, согласно которой право выводится из разума или природы общества и человека, а человеку приписываются врожденные и неотъемлемые права, существующие независимо от государства и предшествующие ему. Четвертый – философское понимание, сводящее его к принципу свободы: право определяет условия, при которых человек, связанный или наделенный общественным статусом, может действовать свободно. Помимо этих классических подходов, О.В. Мартышин говорит еще об одном, производном от них, – интегративном, который основан на сочетании в разном соотношении принципов, лежащих в основе первых четырех подходов.^[43]

Существуют и иные подходы по систематизации правовых концепций. Так, при анализе классических типов понимания права, таких как теологический, естественно-правовой, историко-правовой, этатистский, социологический, психологический и их различного рода сочетания, предлагают использовать в качестве критерия типизации, соответственно, связь права с Богом, природой, культурой, государством, обществом, психической деятельностью человека и т.п. Все это говорит о том, что на данный момент не сложилась общепринятая классификация типов правопонимания, и, соответственно, отсутствует ясность с критериями типизации, поскольку различные подходы обозначают эти типы по-разному, да, и критериям не уделяется должное внимание, порой их просто игнорируют.^[37]При таких обстоятельствах, а также в виду запутанности множества юридических концепций и очевидной трудности сиюминутной выработки на их базе наиболее неопровержимого признака или совокупности признаков классификации, следует несколько абстрагироваться от проблемы установления общих критериев типизации правовых теорий. Но, поскольку без какого-либо ориентира вести продуктивный анализ бесперспективно, то есть смысл, научные концепции, определяющие профиль современного российского понимания права, разбить на четыре категории. Причем последовательность их изложения, по нашему мнению, прямо указывает на главный вектор движения правовой мысли.

В качестве основания для выделения первой группы теорий можно использовать принцип индивидуализации воззрения, т.е. речь идет о такой группировке доктрин права, которая ставит во главе угла какое-либо наиболее значимое свойство права. Это достаточно типичное направление на этапе становления альтернативных школ. Ко второй группе теорий относятся учения, в которых просматривается интегральный подход. Стремление к синтезу вполне логично, поскольку после времени разбрасывать камни, разумеется, наступает время их собирать. Однако понятно, что и этот подход не может быть окончательным, поскольку для интеграции разрозненных компонентов необходимо методологическое (философское) основание. В связи с этим активизируется поиск соответствующих метатеорий права – третья группа теорий. И, наконец, четвертая группа теорий объединяет в себе доктрины, посвященные наиболее яркой и жизнеспособной тенденции в юриспруденции, выражающейся в нераздельности позитивного и естественного права. Живучесть таких доктрин обусловлено тем, что они в большей степени отражают сущность объективной реальности в ее основополагающих проявлениях (дуализм, противоречивость, сбалансированность и др.).

Рассмотрим обнаруженные совокупности несколько подробнее.

Как уже было сказано, первый подход связан с обособлением и выделением того или иного аспекта проявления права. Сюда могут быть отнесены такие концепции как нормативное, социологическое, нравственное. Следует отметить, что для отечественного правоведения в большей степени присуще приверженность к нормативному восприятию права. Например, А.С. Пиголкин считал, что выхождение правоведов за рамки нормативного правопонимания воспитывает правовой нигилизм в обществе и оправдывает противозаконные действия.^[61] Аналогичной точки зрения придерживался М.И. Байтин. Не возражая против того факта, что нормативное понимание права не единственный подход к правопониманию, он подверг критике взгляды ученых, понимающих под правом не только систему правовых норм, но и другие правовые явления.^[8] Г.В. Мальцев в понимании права признает тот факт, что государство перестает быть единственным источником правовых норм, а нормы – единственной субстанцией права. Однако, наряду с этим, он настаивает на том, что нормы следует рассматривать как центральное звено правовой системы, поскольку этатистский нормативизм, с его точки зрения, наиболее органичен для российского правового менталитета. По его мнению, разные типы правопонимания, расчленяя право как единую систему на отдельные элементы (нормы, идеи, отношения) и абсолютизируя какой-либо из них, безусловно, односторонни, но, тем не менее, органичны для разных правовых культур. Именно этим он обосновывает нецелесообразность отказа от нормативного подхода к праву в России, так как он представляет собой сложившуюся основу ее правового менталитета.^[42]

Вторая тенденция (наиболее распространенная на современном этапе) заключается в том, что ряд исследователей пытаются создать некую интегративную теорию права, характерной чертой которой является понимание права как многоаспектного феномена. А.С. Ященко писал, что каждое одностороннее определение, всякое отвлеченное теоретическое начало, если считается с реальной жизнью, не являет собою абсолютно ложного построения, оно имеет свое частное значение и, тем самым, свое оправдание. Но и значение это ограниченное, и потому на таких односторонних теориях нельзя окончательно остановиться.^[94] Такой подход весьма характерен для зарубежной юридической науки. Как отмечает М.Н. Марченко, подобно современным российским ученым-юристам их западные коллеги нередко решают проблемы правопонимания в сведении «воедино» традиционных политико-правовых школ и создании на их основе некой интегрированной, единой юриспруденции.^[44]

Интегративный подход получил свое концептуальное обоснование в работах Гарольда Дж. Бермана. С его точки зрения «необходимо преодолеть: заблуждение относительно исключительно политической и аналитической юриспруденции («позитивизм»), или исключительно философской и моральной юриспруденции («теория естественного права»), или исключительно исторической и социометрической юриспруденции («историческая школа», «социальная теория права»). Нам нужна юриспруденция, которая интегрирует все три традиционные школы и выходит за их пределы».^[11] Он полагал, что праву можно дать более широкое определение, чем все три вместе взятые – как тип социального действия, процесс, в котором нормы, ценности и факты – и то, и другое, и третье – срастаются и актуализируются. Именно актуализация права, по словам ученого, является его наиболее существенным признаком.^[10]

Указанный подход также близок В.Г. Графскому, с точки зрения которого интеграция позволяет выйти за рамки одной доктрины и использовать сильные стороны конкурирующих теорий, вобрать в себя все самое ценное от различных концепций правопонимания.^[17]

Конечно, и у этого направления помимо сторонников есть оппоненты. Отдельные авторы не без оснований его характеризуют как «эклектическое сочетание разнородных начал и идей».^[62]В то же время сам А.В. Поляков разрабатывает онтологическую теорию коммуникативного права, в которой также просматривается стремление синтезировать разнопорядковые аспекты права.^[64]

Сторонники интегрированной юриспруденции указывают на два способа синтеза в целостную правовую концепцию (концентрированное определение права) традиционных типов правопонимания. Первый способ состоит в том, что предлагается (В.М. Баранов, С.А. Денисов) объединить взаимоисключающие аспекты права, признаваемые разными типами правопонимания, в общую систему права.^[6] Второй способ предлагал, например, Р.З. Лившиц, который для нахождения природы права считал необходимым попросту отбросить отличия каждой из школ и оставить то общее, что их объединяет.^[39]

Следующая (третья) тенденция согласно классификациисостоит в стремлении найти более прочное теоретико-методологическое основание, базис современной теории права, посредством разработки совершенно новых онтологических, философских подходов. В ее рамках выделяются два течения: одно опирается на традиционную научную методологию, а другое на теоретические построения в свете постмодерна. Представители постнеклассического направления полагают, что создание обобщающей теории права посредством суммирования частных определений права методологически невозможно. Они уверены, что в основе традиционных типов правопонимания лежит классическая рационалистическая методология, один из главных недостатков которой – редукционизм. Это мешает объяснить исследуемое явление в его «всеединстве», что закономерно обусловило одномерность определений права в традиционных типах правопонимания. Напротив, использование всех способов освоения реальности права, (рациональные, интуитивные, созерцательные, опытные и т.д.), единство которых было бы адекватно искомому единству права, позволяет преодолеть недостатки классического рационализма в методологии познания права. Обозначенный кризис классического рационального метода познания действительности подталкивает изобретать своеобразные концепции права, примером чему является диалогическая теория И.Л. Честнова.

В качестве основания для своей концепции И.Л. Честнов использует анализ состояния социума в эпоху постмодерна. Он считает, что индустриальное общество, накопившее в себе слишком много противоречий, не в состоянии больше быть основой дальнейшего развития человечества, и развенчивает его с помощью метода деконструкции. «Метод деконструкции по которому идентифицируются сторонники постмодернизма, направлен на разрушение логоцентризма – метафизической картины мира, постулирующей рационализм как онтологическое основание общества (структурированность и разумность мира), так и научного мышления, которое в состоянии единственно истинным образом описать внешнюю реальность».^[84]

С этой точки зрения, интеграция классических типов правопонимания, порожденных эпохой модерна, проникнутых ее рационализмом, претензией на всеобщность и универсальность, может привести лишь к созданию еще одного типа правопонимания, основанного на тех же неприемлемых в новых условиях характеристиках. Единственным решением этой центральной для правоведения проблемы И.Л. Честнов видит в создании принципиально нового типа правопонимания. Так как любое правопонимание покоится на метаюридических основаниях, то таким основанием, по его мнению, должна стать философская концепция, которая в состоянии преодолеть ограниченность построений эпохи модерна. В качестве перспективных направлений современной философии он рассматривает феноменологию, антропологию, герменевтику и синергетику. Однако, признавая их возможной социально-философской основой нового понимания права, И.Л. Честнов считает, что окончательно осмыслить право как изменчивое, многомерное, противоречивое явление можно при помощи особого диалогического метода, позволяющего исследовать существование феномена права в процессе его непрерывного становления. В предложенной им диалогической концепции права, последнее представляет собой лишь срез общественных отношений, оно не является самодостаточным феноменом и только умозрительно может быть обособлено от других социальных явлений. К тому же, полагает ученый, право как общеродовое понятие не должно определяться на основе выработки каких-либо абсолютных критериев правового в связи с непостоянством и противоречивостью как самого права, так и всей социальной реальности. Отсюда И.Л. Честнов, вслед за Л.И. Спиридоновым, делает следующий вывод: «на статус трансцедентного (всеобщего) в праве может претендовать только… минимум функциональности права – обеспечение целостности, самосохранения общества».Имманентное же в праве это его конкретно-историческое бытие, содержание которого зависит от социокультурных условий общества. «При этом все правовые институты (целое) понимаются как соответствующие ментальные представления, реализуемые во взаимодействиях конкретных субъектов, если они (представления и взаимодействия) основаны на взаимном признании».^[86]

В научной литературе достаточно длительное время сохраняется повышенный интерес философов и социологов (К. Ясперс, Э. Фромм, Ю. Хабермас, постмодернисты и другие) к социальным коммуникациям. Речь идет о коммуникациях и коммуникативном правопонимании.^[78]Сторонники идеи коммуникативного права исходят из того, что в современную информационную эпоху общество основано на интегративной силе коммуникации, которую иными словами можно назвать интерсубъективным согласием на базе коммуникативно-релевантной онтологии и аксиологии. При этом в коммуникативном акте (действии) логические понятия отвечают за форму диалога, тогда как ценности – за его содержательную сторону, т.е. за некоммуникативные цели дискуссии (принятие некоторой ценности коммуникантом призывает его к уже определенному действию). С точки зрения Ю. Хабермаса язык, текст, диалог как универсальные способы общения, социальные и интерсубъективные феномены и базисные принципы культуры и человеческого существования, находятся «в фокусе» такой теории и их основные функции состоят в осуществлении понимания.^[77] Личность считается рациональной только в том случае, если она свои потребности логически трактует сквозь призму разделяемых другими ценностных стандартов. Тем самым всякие ценности оформляются интеракционально, а их источником служат соответствующие интересы. По мысли Ю. Хабермаса, следует различать материально организованные отношения, существующие независимо от правового регулирования, подчиненные внутреннему механизму «неформального» регулирования, и формально организованные, т.е. впервые возникающие в форме правоотношений, не существовавшие ранее в качестве отношений жизненного мира.^[79]

Отдельные положения и выводы коммуникативной теории использовал в своем исследовании А.В. Поляков. Он разработал онтологическую концепцию коммуникативного права, которая представляет собой опыт построения целостного, интегрированногоправового знания на основе феноменологической методологии, путем поиска правового эйдоса. С его точки зрения, феноменологическая теория интенциональности сознания призвана разрушить преграду между субъектом и объектом. Право, если признавать его социальную природу, неизбежно предстает как форма коммуникации, но имеющая свою специфику по сравнению с другими вариантами коммуникативного действия. Отсюда три плана правовой реальности: ментальный (психический), текстуальный (культурологический) и деятельный (праксиологический). Их взаимозависимость и позволяет характеризовать право как психосоциокультурную целостность, создаваемую непрерывностью правовой коммуникации. Правда, как отмечают критики, термин «эйдос» неоднозначно трактуется в словарях (вид, образ, явление, сущность) и достаточно трудно полностью понять смысл, вкладываемый автором в данное понятие. Столь же неясным значением обладает и категория «коммуникативность», которую можно расшифровать двояко, как феномен «связанности» или «интегрированности». Напротив, А.В. Поляков настаивает, что его феноменологическая методология позволяет «уразуметь» право как «интегральное (целостное) единство», обладающее собственной структурой, обратиться не к понятиям о праве, а к самому праву, тем самым отказаться от одномерных определений права, «схватить» неизменную сущность права, отличающую его от других явлений.^[64] В целом авторскую концепцию можно охарактеризовать как психолого-социологический позитивизм.

Другое течение рассматриваемой тенденции, как уже отмечалось, опирается на классическую методологию, философские основания которой встречались в теориях российских правоведов дореволюционного и советского времени, а в дальнейшем модифицировались в духе времени. Философия права В.С. Нерсесянца и Л.И. Спиридонова преломляется социально-практическим аспектом, так как оба ученых с ее помощью пытаются обосновать цель дальнейшего правового развития российского общества. Для В.С. Нерсесянца это переход от социализма с его «негативным равенством» к цивилизму, то есть к эпохе «утверждения позитивного равенства – равного права каждого на одинаковую для всех часть общественного достояния, на равную долю социалистического наследства». Либертарная концепция В.С. Нерсесянца имеет некоторое сходство с экзистенциальной философией. С точки зрения автора «основная задача философии права состоит в понимании и трактовке права как экзистенциального явления в его различении и соотношении с официальным законом (позитивным правом). В этом контексте экзистенциальное право выступает как подлинное право (как выражение «подлинного существования», экзистенции), а закон (позитивное право) – как нечто отчужденное от человека и противостоящее его экзистенциальной сути, как обезличенно объективированная форма выражения неподлинного существования».^[52]

Под влиянием идей синергетики Л.И. Спиридонов склонен рассматривать право как средство самоорганизации постоянно становящейся целостной системы социума. В своих работах он достаточно глубоко исследует место и понимание права в условиях постмодерна и обосновывает необходимость и действительную направленность правового развития общества на преодоление «формальности» равенства через обеспечение каждому его члену неограниченного доступа к общечеловеческим ценностям, основанным на всеобщем труде и всеобщей собственности.^[69]

Д.И. Невважай считает теоретически неосновательным синтез трех подходов к праву в общей концепции, поскольку любое сведение отдельных типов правопонимания в единую концепцию обречено остаться аморфной совокупностью различных теорий с неопределенно размытыми границами. В связи с этим он обосновывает необходимость создать «метатеорию теорий права, то есть философскую концепцию, осмысливающую многообразие правовых теорий». В качестве таковой ученый предлагает использовать семиотический подход для объяснения различий в типах правопонимания. В семиотической культуре правил, знак формирует правило и выступает критерием оценки степени упорядоченности существующего. «Применительно к правовой культуре это означает, что содержание правовой нормы, правила как знака определяется самой нормой, правилом, которые указывают на то, что должно существовать в действительности». Данный тип культуры выражен в нормативистском правопонимании.^[47]

Итак, все изложенные взгляды совпадают в том, что назрела необходимость формирования методологической базы юридической науки, адекватной современным вызовам, которая, с точки зрения В.М. Сырых, нуждается в «философской поддержке».^[72]

Четвертое направление (его «уши торчат» практически во всех современных концепциях) выражается в неуклонном утверждении естественно-правовых начал в отечественном философско-правовом мировоззрении. Как не раз подтверждала история, возвращение к идеям естественного права совершается в переломные для нашего Отечества периоды. В весьма сложном и противоречивом 1990 году «Вопросы философии» публикуют материалы круглого стола по актуальным проблемам права. Главный результат – это обращение при уяснении сущности права к естественно-правовым традициям.^[24]

В правовых теориях С.С. Алексеева, М.И. Байтина, А.Б. Венгерова, В.В. Лазарева,Р.З. Лившица, Н.М. Марченко, В.Н. Хропанюка, А.Ф. Черданцева и других традиционный для советского правоведения нормативизм дополнен элементами естественно-правовой теории. Эти и многие другие правоведы «корректируют» этатистское понимание права, делая акцент на обусловленности позитивного права сложившимися социальными условиями, принятыми обществом ценностями, тем самым, преодолевая узость нормативного подхода; их концепции пронизаны гуманитарными ценностями.^[73]

Ниже предпринята не совсем удачная попытка осмыслить ряд представлений о праве отечественных ученых в зависимости от степени значимости естественно-правовых факторов в их правопонимании, а также расположить избранные позиции в определенной последовательности, по мере возрастания отмеченного критерия. Поскольку, по большому счету общее восприятие связанности и взаимодействия двух юридических миров у цитируемых правоведов во многом совпадает. Правовые концепции ученых не содержат какие-либо существенные различия на соотношение юснатурализма и позитивизма – особенно через призму нашего анализа. Главный вывод состоит в том, что и то и другое право осмысливаются как две обособленные системы, при явном доминировании позитивизма. Последний аспект особенно ярко и отчетливо просматривается у М.И. Байтина.

Погрузившись в проблему соотношения естественного и позитивного права, М.И. Байтин указал на ошибочность взглядов, согласно которым естественное и позитивное право либо противопоставляются друг другу, либо механически (схоластически) объединяются. В целях устранения недостатков этих двух крайних точек зрения, автор обосновал необходимость восприятия естественного права как идейной, духовной, нравственной предпосылки позитивного, которое и есть единственно возможное право в собственно юридическом смысле. Он отмечал, что классики естественно-правовой теории никогда не выступали против позитивного права вообще. Их критика была конкретной и направленной на замену действующего права другим, но, опять же, позитивным, которое должно соответствовать требованиям естественных законов, основополагающих принципов естественного права – праву на жизнь, свободу, равенство, достоинство, частную собственность и т.д. Естественное право – не право в юридическом смысле, это морально-психологическая предтеча, ближайшая предпосылка позитивного права, и соотносится оно с позитивным правом, как душа и тело. Для сближения позитивизма и естественно-правовых взглядов характерную для марксизма трактовку сущности права как выражения воли господствующего класса он заменил понятием «государственной воли общества».^[7] Общечеловеческая сущность государственной воли определяется «не только экономическим строем общества, но и политикой, моралью, правосознанием, наукой, культурой, религией, а также достигнутым уровнем цивилизации», а идейной предпосылкой «юридического права» являются естественные и неотчуждаемые права и свободы человека. Нормативное воплощение идей гуманизма, демократии и справедливости в авторской трактовке права позволяет более убедительно критиковать действующее законодательство, обосновывать меры по его совершенствованию. Наряду с этим, М.И. Байтин обратил внимание на то, что стремление ряда ученых создать «привлекательную» теорию права путем использования таких его характеристик, как всегда «истинное», «разумное», «естественное», «действительное», «человечное» создает весьма расплывчатое представление о праве. Ибо высокие, но абстрактные идеалы, при всей их значимости, сами по себе не могут заменить властного нормативного регулятора отношений между людьми, служить критерием правомерного и неправомерного поведения. А право не может быть чем-то аморфным, «киселеобразным». Широкое правопонимание не способствует выработке четкого категориального аппарата, лишено точности теоретических конструкций, не может предложить приемлемое «работающее» определение права.^[8]

У В.С. Нерсесянца естественно-правовой аспект выражается в принципе всеобщего равенства и свободы, по своей сути тождественного справедливости, которая наличествует только в правовом виде. Он полагал, что право может существовать только в виде позитивного законодательства, так как средством обеспечения его общеобязательности является государство. На его взгляд сущностное объективное основание права наличествует в принципе формального равенства – равенства «свободных и независимых друг от друга субъектов права по общему для всех масштабу, единой норме, равной мере».^[50] Являясь наиболее последовательным и решительным сторонником различения права и закона, двух противоположных типов правопонимания – юридического (от jus – право) и легистского (от lex – закон), В.С. Нерсесянц соединял нормативность права и его естественную сущность, всеобщий масштаб и равную меру свободы индивидов. Свою концепцию правопонимания ученый называл либертарной – исходящей из свободы индивидов, выражающей такую свободу и ориентированной на ее защиту. «Право, – писал В.С. Нерсесянц, – … всеобщий масштаб и равная мера свободы индивида. Закон, соответствующий содержанию и смыслу принципа правового равенства и свободы, это и есть правовой закон; иначе мы имеем дело с правонарушающим законом, антиправовой «нормативностью» политико-приказных актов».^[49]

С точки зрения А.И. Жиданова, первичным уровнем проявления права надлежит считать социальные ценности, которые формируются под воздействием всей совокупности факторов, влияющих на общество в целом; далее следует этап закрепления права в виде объективных норм, являющихся результатом формирования, осознания и обособления интересов социальных групп; в конечном счете, эти объективно сложившиеся нормы, содержащие принцип формального равенства, и должны воплощаться в правовых законах через субъективный процесс законотворчества. Таким образом, с одной стороны, закон черпает свое правовое содержание непосредственно из социальной реальности, а с другой стороны, право понимается как «универсальный регулятор общественных отношений, достигающий цели при помощи воздействия на волю и интересы участников этих отношений».^[22]

По мнению А.Ф. Черданцева «позитивное право – система общеобязательных, формально-определенных норм, генетически и функционально связанных с государством, выражающих согласованные интересы и волю общества, содержание которых вытекает из природы и характера господствующей в обществе системы экономических, политических и иных отношений».

Здесь несколько смещены акценты в трактовке регулятивной сущности права. Оно рассматривается как средство самоорганизации общества, поддержания его гомеостаза, а государство выступает как его неотъемлемая часть, обеспечивающая функционирование права.

Подход А.Б. Венгерова к праву во многом основывается на синергетике. Он понимал право как динамичную, постоянно становящуюся и приспосабливающуюся к внешним условиям систему. Однако, по мнению ученого, синергетические свойства у права гораздо слабее, чем у морали. Если нормы права – это результат организации и самоорганизации регулятивной системы, то мораль – это итог, главным образом, самоорганизации.Право может иметь как объективное (обусловленное потребностями общества и направленное на упорядочение общественных отношений), так и субъективное (формирующееся под влиянием сиюминутных интересов) содержание. «Опора на нравственные начала при подготовке законов, при решении имущественных споров, рассмотрении уголовных дел – непременное условие действия права».^[14]

Необходимость нормативистского определения права С.С. Алексеев объясняет потребностью юридический практики в четком инструментальном определении, но предъявляет к позитивному праву абстрактное требование моральной обоснованности. Признавая актуальность «широкого» определения права как социально обоснованной меры свободы, идею естественного права он раскрывает через категорию «непосредственно социальных прав» как некий поведенческий аспект разнообразных объективных закономерностей, потребностей, интересов, условий жизнедеятельности людей. Реализуясь в обычных, повторяющихся отношениях, они приобретают объективную нормативность, в этом виде усваиваются в сознании людей и выражаются в их социальных притязаниях, становясь общесоциальным регулятором. К тому же, «в условиях цивилизации непосредственно социальные притязания могут выражаться в виде требований правосознания и воплощаться в результате правотворчества в действующей юридической системе, а, следовательно, в позитивном праве».^[1]

В.К. Бабаев предъявляет к праву требования справедливости и свободы, которые определяются природой человека (естественным правом). Позитивное право является лишь частью естественного, в систему которого входят помимо норм также правосознание и правоотношения. В его интерпретации определение права предстает следующим образом: «право – это система нормативных установок, опирающаяся на идеи справедливости и свободы, выраженная большей частью в законодательстве и регулирующая общественные отношения».^[4]

В.Н. Хропанюк в попытке приблизить позитивное право к обществу стремится обосновывать позитивизм средствами естественного права. Он пишет: «право в нормативной форме должно отражать требования общечеловеческой справедливости, служить интересам общества в целом, а не отдельным его классам или социальным группам, учитывать индивидуальные интересы и потребности личности как первоосновы общества».^[81]

По В.В. Лазареву сущность права выражается в общей воле, понимаемой как достигнутый компромисс относительно единой коллективно-сознательной направленности общества. Признание государством возводит его в общеобязательный критерий правового поведения. Отмечая, что абсолютно неприемлемых или, наоборот, абсолютно необходимых признаков права вообще не существует, он сводит основные положения позитивистского и естественно-правового варианта правопонимания в относительно непротиворечивое рабочее определение, навеянное интегративным пониманием права. «Право – это совокупность признаваемых в данном обществе и обеспеченных официальной защитой нормативов равенства и справедливости, регулирующих борьбу и согласование свободных воль в их взаимоотношении друг с другом».^[34]

Д.А. Керимов в качестве «устойчивого ядра» права также выделяет волю, но главным считает не компромиссное ее содержание, а то, что она воплощает собой сам механизм перехода от позитивного права к праву субъективному, от правовой статики к его динамике. По его мнению, «право – исторически сложившаяся волевая система принципов, норм и действий, обусловленных общественными отношениями и регулирующих эти отношения в целях установления правопорядка, обеспечиваемого различными средствами, в том числе силой государственного принуждения».^[26]

Идея компромисса, воплощенная в праве, имеет много сторонников. С точки зрения Р.З. Лившица справедливость это такое соответствие прав и обязанностей правовых субъектов, которое порождает удовлетворенность большинства членов социума найденным таким образом компромиссом. Согласно его определению, «право – это система общественного порядка, основанная на учете интересов различных слоев общества, их согласии и компромиссах … Понимание права как общественного согласия, социального компромисса обуславливает понимание государства как его институциональной основы».^[39]Естественно-правовоесодержание законов правовед обосновывает тем, что «право – это определенная гуманистическая идея, нормативно закрепленная и реализованная в жизни».^[39] По мнению Л.И. Спиридонова, главной функцией права является «закрепление или запрет тех или иных поведенческих образцов в сфере обменных отношений», которые, в свою очередь, представляют собой основные связи, позволяющие существовать обществу». Как и Р.З. Лившиц, Л.И. Спиридонов считал, что право не существует вне государственной обеспеченности, а, следовательно, и вне его установлений. В связи с этим он тоже предъявляет функциональное и содержательное требование к закону: во-первых, закон должен «правильно отражать закономерности и тенденции социальной эволюции», а, во-вторых, определять «равную меру свободы правовых субъектов».^[70]

Стало быть, каким бы образом естественное право и его взаимосвязь с позитивным не раскрывались, будь то через признание в качестве идейно-нравственной предпосылки (предтечи) «юридического права» (М.И. Байтин), либо через учет природы и характера господствующей в обществе системы экономических, политических и иных отношений, социальных ценностей (А.Ф. Черданцев, А.И. Жиданов), или через синергетическое понимание права как динамической, постоянно становящейся и приспосабливающейся к внешним условиям системы (А.Б. Венгеров), либо через категорию «непосредственно социальных прав» как некий поведенческий аспект разнообразных объективных закономерностей, потребностей, интересов, условий жизнедеятельности людей (С.С. Алексеев), тем не менее, естественное право сохраняет в концептуальном мышлении этих ученых автономный статус и представляет собой идеал, ценность, проект, требования справедливости и свободы и т.п.

В связи с этим, хотелось бы обратить особое внимание на позицию В.М. Баранова и С.А. Денисова. Они предпринимают попытку интегрировать позитивизм и естественное право в некую целостную систему, существование и развитие которой обеспечивается взаимодействием всех составных элементов. В наиболее общем виде она описывается как воздействие естественного объективного права на естественное субъективное, которое в свою очередь влияет на волю государства и, следовательно, на позитивное право. Они предлагают «вместо взаимоисключения объектов исследования, имеющего место в современной философии права с ее различными направлениями познания, объединить их в одну общую систему права, состоящую из взаимосвязанных элементов права, вместе образующих новое правовое качество со своими свойствами, не сводимыми к свойствам частей».^[6]

С нашей точки зрения важно то, что В.М. Баранову и С.А. Денисову характерно понимание взаимосвязи позитивизма и естественного права именно как единой системы. Полагаем, что в этом концептуальном смысле содержится огромный потенциал для разработки нового подхода к пониманию структурных связей между позитивизмом и естественным правом. Однако принцип структурной организации тандема, по нашему мнению, должен серьезным образом отличаться от версии предложенной данными авторами. Наш концепт нацелен на переосмысление самого характера соотношения естественного и позитивного права таким образом, чтобы исключить простое механическое соединение отдельных сторон права. Перспектива синтеза во многом предопределяется с одной стороны архитектоникой взаимосвязей различных сфер человеческой жизнедеятельности и объективных закономерностей, а с другой стороны сотрудничеством общественных и естественных наук. Думается, что в те далекие времена, когда естественно-правовая доктрина делала только первые свои шаги, экономика, психология, социология и другие области знаний и жизнедеятельности человека, хорошо знакомые ныне нам, еще не имели самостоятельного статуса. Поэтому собственно в представлениях о естественном праве были сосредоточены все эти сферы, а свойственные каждой сфере особенности были соединены в целостном и емком понятии – «природа человека».

На современном этапе доказательством в пользу изложенной точки зрения служит разделяемое многими учеными стремление уловить сущность права на стыке различных наук. Так О.Э. Лейст полагал, что «право должно рассматриваться прежде всего как факт человеческой истории, сущность которого постигается на том уровне абстракции, где соединяются понятия и категории социологии, этики, психологии, политологии, собственно истории, на современном этапе развития правоведения выходящей на первый план в качестве критерия всеобщности и истинности теоретического обобщения».^[36] Д.А. Керимов предлагает отказаться от формально-догматического подхода к правовой реальности и, соответственно, от чисто нормативистского понимания права посредством расширения границ современного правоведения через его сотрудничество с естественными, техническими и общественными науками.^[26] Отмеченная точка зрения не чужда и интегрированной юриспруденции. В.Г. Графский считает, что последняя должна включать теоретический, практический, философский, социокультурный подходы к праву, объединять в себе не только правовые, но и общественные науки.^[18] А.В. Поляков полагает, что вследствие многолетнего самоограничения теоретических изысканий рамками догматического марксизма отечественное теоретическое правоведение оказалось в трудном положении. Современная правовая теория уже не может догматически строиться «из самой себя», как некая априорная конструкция (юснатурализм, нормативизм, социологизм и т. д.). Постижение феномена права требует от исследователя обращения к философии, социологии, психологии, лингвистике, семиотике, антропологии, кибернетике, теории систем, теории коммуникации и целому ряду других комплексных специализированных научных дисциплин, многие из которых возникли лишь в ХХ веке.^[64]

Таким образом, в отечественной правовой теории достаточно широко распространено представление о том, что шансы выявления сущности права значительно возрастают, если исследование ведется на стыке правоведения с другими науками. Однако, на наш взгляд, только этого вывода недостаточно для уяснения единства естественного и позитивного права, особенностей их взаимосвязи. Наиболее трудная для восприятия концептуальная проблема, как было уже сказано, заключается в том, чтобы определить логику соотношения естественного и позитивного права, исключающую эклектичное соединение несводимых в одно целое разнородных аспектов права. По нашему мнению для того, чтобы избежать нежелательной комбинации необходимо синтез естественного и позитивного права рассматривать как довольно сложное многоуровневое (порядковое) взаимодействие.

В завершении анализа можно сделать еще два вывода.

Во-первых, осмысливая изложенные в анализе суждения в совокупности, особенно показательно то, что в формулировках даже адептов нормативизма, так или иначе, понятие права воспроизводится или конструируется через такие категории как воля, свобода, равенство, справедливость, которые обычно ассоциируются с основными началами естественного права. Хотя, обычно представители правового позитивизма намерено отвергают какую-либо связь между правом и справедливостью.

Наряду с этим, исторический опыт отечественного права наглядно говорит о том, что ошибочно считать естественное и позитивное право взаимоисключающими явлениями, поскольку их отдельное существование в принципе невозможно. В.С. Соловьев, Б.Н. Чичерин, П.И. Новгородцев, А.С. Ященко и другие утверждали в своем творчестве идею логической взаимосвязи естественного и положительного права. Они объявляют ложным дуализм естественного и положительного права. По их мнению, нет двух прав – положительного и естественного, а есть одно право.^[48] Аристотель не отрывал естественное право от права позитивного.^[3] Естественные, прирожденные права человека нашли закрепление в американской Декларации независимости (1776 г.), во французской Декларации прав и свобод гражданина (1789 г.), получили конституционное закрепление во многих современных государствах, а также во многих международных документах. Внесение в действующую Конституцию РФ статей, признающих права и свободы личности как «естественные», является крупным шагом вперед для нашего общества и государства. Однако пока это не изменило коренным образом ситуацию в отечественном правосознании и правореализации, думается, нам еще предстоит пережить период «болезни роста», в течение которого обязательно сформируются соответствующие гражданские институты и юридическое мышление. В то же время, из представленного исторического обзора предельно ясно вытекает, что всякое игнорирование тем или иным правом ведет к всевозможным трагедиям, потерям, кризисам. Например, как известно, советская доктрина отрицала естествен­ное право, рассматривая его как буржуазный пережиток и правовую иллюзию, в законах зачастую игнорировались реальные потребности общества. Такое пренебрежение к объективным социальным процессам ввергли СССР в глубокий кризис.^[48]

Во-вторых, современное отечественное правоведение находится на перепутье. Неудовлетворенность существующими в российской науке представлениями о праве, имеющими истоки еще в советском периоде, стимулирует активные поиски понимания права, адекватного современным требованиям научного знания. Противоречивость этого процесса говорит не о кризисе правовой науки, а есть необходимое условие ее существования. Это свойственно не только отечественной юриспруденции, так, американский историк и философ права Г. Дж. Берман отмечает, что и западная традиция права переживает кризис, равного которому еще не было. В то же время марксистско-ленинская философия, которая на протяжении многих лет обеспечивала по известным причинам единство методологии, утратило свое влияние. Последнее десятилетие характеризуется поиском новой парадигмы.^[30] В связи с этим, имеют место попытки разработать новые методологические основания и, опираясь на них, сформировать универсальный образ права, через систему категорий воспроизвести его «устойчивое ядро». Так, И.Л. Честнов определяет право как феномен культуры, который одномасштабен конкретному, находящемуся на определенной ступени своего развития обществу. Однако, на его взгляд, это не мешает найти общий стержень данного феномена, несмотря на нетождественность его конкретно-исторических проявлений.^[85] Аналогичное мнение высказывал и Р.З. Лившиц: «опираясь на индивидуальные особенности права каждой страны ... теория далее может ... проделать обратный путь – от единичного к особенному и общему».^[39] На взгляд А.Б. Венгерова «следует различать конкретно историческое содержание права и логическое содержание права – то самое общее, что можно выделить в правовом регуляторе и что содержательно, качественно отделяет его от других регуляторов».^[14] Таким образом, признание социокультурных различий и индивидуальности воплощения права в разных обществах в разное время, не является препятствием для поиска единой природы права, предельных оснований достоверного знания. Безусловно, в природе права присутствует нечто, что в своей основе является неизменным и составляет его сущность, именно это и подлежит научному установлению. В то же время, весьма сомнительны претензии на выработку универсального определения права. С научной точки зрения дефиниция призвана органично соединить в себе ряд признаков, избегая противоречий. Поэтому попытки совместить в одном определении все стороны столь многогранного феномена зачастую оказываются безуспешными. Поскольку, чем сложнее явление, тем больше противоречий оно в себе концентрирует. Эта позиция согласуется также с представлением о том, что право заключает в себе разного уровня (порядка) сущности, принцип соотношения которых сокрыт в сложной иерархии взаимосвязей различных субстанций действительности.

Истоки доктрины естественного права обнаруживаются еще в эпохе античности. С древнейших времен она переживала разные периоды в своем развитии, но подобно птице Феникс постоянно возрождалась из пепла, даже тогда, когда противники ее праздновали, казалось, окончательную победу. Глубокий смысл ее живучести заключается в том, что интерес к естественно-правовой проблематике в истории правовой науки всегда возникал на переломных этапах, которых было немало в развитии человеческого общества.^[95]

Теория естественного права и юридический позитивизм нередко противопоставляются как антиподы. В.А. Четвернин пишет, что представители позитивизма отождествляют право и закон и трактуют право как продукт властно-принудительного нормотворчества. А представители противоположного типа правопонимания (непозитивистского) считают право социальным регулятором, по меньшей мере относительно независимым от государства и закона или даже предшествующим закону, например в качестве надисторического естественного права или в качестве права общественного, социально-исторически обусловленного, рождающегося в объективных общественных отношениях.^[88]

Полемика между сторонниками позитивизма и естественного права имеет давние корни, но если провести вдумчивый анализ, то конфликт между ними представляется надуманным. Классики юридического позитивизма И. Бентам и Дж. Остин в XIX в., Г. Харт и Г. Кельзен в XX в., несмотря на всю спорность их концепций, внесли огромный вклад в развитие науки о праве, и именно потому, что решительно отделили право от морали, определили предмет правоведения и ограничили его анализом юридических норм. И. Бентам, называвший естественное право лабиринтом заблуждений, отнюдь не отрицал достижений либеральной философии. Обоснование прав человека и их источник он призывал искать не в природе человека, а в позитивном законодательстве, решительно реформируя его в сторону большего демократизма. С другой стороны, любая теория естественного права предполагает наличие системы позитивного права, не отрицает необходимости и ценности норм позитивного права, источником которого является воля суверена, получившего право законодательствовать в результате общественного договора. Естественное право не столько рассматривается как критерий права позитивного (что актуализируется в периоды революций или же кардинальных реформ), сколько выступает в единстве с ним. В этом смысле весьма показательна дискуссия между двумя англоязычными правоведами: Г. Хартом – приверженцем юридического позитивизма и Л. Фуллером, адептом традиций естественно-правовой школы.^[100] Г. Харт полагал, что право и мораль не должны смешиваться, а само право подлежит изучению как система логически взаимосвязанных норм, в рамках которой любое юридически значимое решение может быть выведено посредством логических операций без обращения к социальным, политическим и моральным обоснованиям. Поэтому проблема справедливости или несправедливости позитивного закона находится вне сферы правоведения. Л. Фуллер настаивал на том, что право должно нести некое моральное содержание, которое и придает ему авторитетность.^[101] ОднакоГ. Харт не отрицает того факта, что развитие права происходит под воздействием морали, и что право в свою очередь оказывает влияние на развитие морали.^[102] Анализируя концепцию естественного права Дж. Финниса, Г. Харт признал, что она «во многом комплементарна, а не враждебна юридическому позитивизму».^[103] Взаимодополняемость подходов в изучении права подчеркивается и в отечественной литературе.^[35]

Суммируя сказанное, необходимо подчеркнуть, что сегодня в нашем и зарубежном правоведении ярко выражен процесс конвергенции юридического позитивизма и теории естественного права.^[29] Освященные позиции и приведенные доводы подсказывают нам, что в этом тандеме «зарыт» огромный научно-практический потенциал. Однако, следует согласиться с мнением И.Д. Невважая о том, что классические концепции естественного права не могут быть приняты современным юридическим мышлением, новые же концепции находятся в стадии разработки и обсуждения. Он также справедливо подметил, что отсутствует корректное философское истолкование понятия «естественного» в праве. Позитивное право либо игнорирует некую «природу человека», либо рассматривает ее как формируемую в человеке изменением обстоятельств его жизни (наиболее ясно этот тезис был сформулирован в марксизме). Таким образом, в фило­софском смысле противопоставление естественного и позитивного права связано с противопоставлением двух типов понимания человека: 1) человек есть «сделанное» внешними обстоятельствами социальное существо, или 2) человек предопределен в своем бытии некой внутри него заданной сущностью. Здесь явно просматривается старая философская дилемма: сущность предшествует существованию или существование предшествует сущности.^[48]

Единство естественного и позитивного права, на взгляд И.Д. Невважая, связано с признанием тезиса о том, что человек есть процесс становления человека. И тогда надо обсуждать не природу или сущность, человека, а данность человеческих способностей. В соответствии с такой концепцией человек от рождения обладает некими способностями телесно-биологического, психического и поведенческого плана, в силу наличия которых он притязает на некоторые необходимые для него способы и формы существования. Эти притязания составляют основу норм человеческого бытия; нормы могут опреде­ляться тем, что человек как телесное и биологическое существо подчинен объективным законам природы, которые выступают как мера необходимого и запрещенного в бытии человека. Позитивное право, обеспечивает соблюдение естественных прав человека. Совокупность естественных прав образует некую систему координат, в которой всякая позитивная норма получает определение и смысл.^[48]

Из рассуждений И.Д. Невважая следуют два весьма актуальных вопроса, нацеленных, на наш взгляд, в корень проблемы соотношения естественного и позитивного права. Во-первых, необходимо определиться, что же все-таки следует понимать под естественным правом? Во-вторых, какая существует связь между ним и философским смыслом бытия человека?

Вникая в суть второго вопроса, представляется, что отмеченное философом становление человека является определяющим моментом в его бытии. Поскольку существование личности обусловлено несовершенством ее социальной природы, то это во многом определяет исторический и деятельный смысл человеческой жизни. Этот аспект получит развитие в дальнейшем повествовании, а пока сосредоточимся на уточнении сути естественного права через его соотношение с позитивным правом.

На заре зарождения юриспруденции как самостоятельной отрасли знания и общественной практики римские юристы связывают естественное право с категориями справедливости и добра, а право как таковое (позитивное) они соединили с пользой.^[11] Однако непосредственно логику соотношения естественного и цивильного права древние юристы не раскрывают. Возможно, наиболее типичное понимание соотношения дает П.И. Новгородцев. С его точки зрения юриспруденция использует понятие «право» исключительно по отношению к нормам положительным. Идеальные же требования не представляют собой права в строгом смысле слова, а являют собой лишь проекты будущего права, что не умаляет их значимости.^[55] Действительно, в различных интерпретациях взаимосвязи юснатурализма и позитивизма довольно распространенно понимание того, что естественное право выступает образцом, проектом и критерием для оценки положительного права. Его представляют в виде системы общих юридических норм, вытекающих из человеческого разума и долженствующих служить мерилом и руководством для положительного законодательства. Оно «предписывает» то, каким должно быть содержание права.^[24]

С нашей точки зрения, естественное право это не представления, пожелания или притязания, вытекающие из разума человека, а довольно сложная система имманентных законов реальности. Другими словами, естественное право представляет собой объективные закономерности общественных отношений, основу которых составляют категории равенства, свободы, меры, сбалансированности. В таком фокусе понимания естественное право наполняется непривычным для большинства теоретиков содержанием. Это не некий умозрительный образец или эталон, изменяющийся в зависимости от уровня развития общества, а иерархичная система объективно существующих закономерностей, которые, хотим мы того или нет, должны учитываться в позитивном (волеустановленном) праве. Пренебрежение ими неизбежно приводит к расстройству общественного механизма, утрате эффективности юридического воздействия, социальным потрясениям и кризисам.

Разумеется, было бы нелепо полностью отождествлять законы природы и общества. Однако, когда всесторонне осмысливаем бытие человека, то понимаем, что напрасно пытаемся отделить его физическую (телесную) от социальную сущности и наоборот, поскольку естественные и социальные закономерности существования человека находятся в самой тесной взаимосвязи. Именно данность того, что те и другие законы переплетаются и влияют друг на друга, позволяет говорить о том, что у них есть нечто общее. Нужно признать, что уже древние мыслители пытались рассмотреть эту связь, а также выявить нечто общее. Так, Аристотель, Зенон, Сенека утверждали, что природа живет по правилам, определенным мировым разумом (логосом), поэтому познать логос можно через изучение природы, живущей по его законам. Эту мысль поясняет стоик Эпиктет, который полагает, что исследование природы (физики) значимо не потому, что на основе полученного знания можно изменить природу (окружающий мир), а для того, чтобы, познав формирующие природу законы мирового разума, соответственно упорядочить (организовать) свою жизнь.^[15] По Цицерону законам природы, ее разумности, присуща справедливость, которая «воздает каждому свое и сохраняет равенство между гражданами».^[82] Эпикур также говорит о справедливости, происходящей «от природы», и подчеркивает, что «в общем справедливость для всех одна и та же».^[15] Безусловно, в общем знаменателе справедливость одинакова, но индивидуальность человека превращает ее в относительное понятие с позиции личного восприятия, общественного положения и т.п. В этом смысле более расхожее выражение – «справедливость понятие относительное» – не совпадает с высказыванием известного философа, однако именно его позиция наиболее обоснованна и верна, поскольку предопределяется принципом всеобщего равенства, что в понимании Аристотеля есть известного рода середина. Итак, с точки зрения древних мыслителей законы мироздания ориентированы на благо, справедливость, соответственно, естественные законы нацелены на то, чтобы удерживать несовершенного человека на стезе добродетели (нравственности). Конечно, такое осмысление действительности характерно не только для древних. Если оглянуться вокруг, то не составит особого труда увидеть, что многим явлениям и процессам реальности присуще свойство сбалансированности, эквивалентности. Из этого вывода также следует, что естественное право в обозначенном нами смысле (т.е. как некая система закономерностей, утверждающих справедливость) представляет собой противовес несовершенной природе человека. Если быть более точными, то исходя из иерархии, порядков сущностей (закономерностей), на наш взгляд, само естественное право составляет сущность позитивного, а справедливость по отношению последнему составляет следующего более высокого порядка сущность (так, например, у В.С. Нерсесянца эта категория одноуровневая с правом), и она же есть баланс свободы и равенства. В таком понимании естественное право заключает в себе иерархичную систему политических, экономических, психических, физиологических и иных закономерностей. Однако здесь следует подчеркнуть приоритет экономики в плоскости общественных отношений по сравнению с другими данностями естественного права. Так, еще в древние времена, когда только зарождалась натуральная, примитивная экономика, Аристотель обнаружил, что позитивные законы концентрируются вокруг проблем товарно-денежных отношений.^[3] Ведущее значение экономического (материального) фактора в общественных отношениях, т.е. доминирование экономических интересов, потребностей человека среди других, активно пропагандировали классики диамата. Примечательно, что государственник, нормативист Г.Ф. Шершеневич, отмечая, что «юридические нормы обладают организованной защитой»,^[89] в то же время писал, что «когда утверждается, что право развивается, складывается под условием склада экономических отношений, то против этого невозможно возражать с точки зрения исторической действительности».^[91] Далее он отмечает, что «огромною заслугою исторического материализма остается то, что он выдвинул выдающееся значение экономического фактора, что он указал возможность связать «в конечном счете» даже высокие идеи и благородные чувства человека с материальною стороною его существования».^[90]

Здесь важно выделить, что, присоединяясь к озвученной точке зрения, наши представления расходятся с другим утверждением марксизма о том, что право является надстройкой по отношению к экономическому базису, поскольку согласно логике нашего рассуждения экономические реалии составляют содержание естественного права. Подтверждением этой позиции, в дополнении к уже прозвучавшим аргументам, может послужить мнение Е.Б. Пашуканиса, который очень верно подметил, что именно школа естественного права дала образец наиболее глубокого и отчетливого понимания правой формы. Не случайно рассвет естественно-правовой доктрины приблизительно совпадает с появлением на сцену великих классиков буржуазной политической экономии.^[60] Материнское лоно права, по Е.Б. Пашуканису, – это общение отдельных обособленных субъектов, связанных между собой посредством эквивалентного обмена. В последнем «получает свое материальное основание юридическая форма в ее простейшем, наиболее чистом виде. Акт обмена … сосредотачивает в себе, как в фокусе, самые существенные моменты, как для политической экономии, так и для права».^[60]

Теперь переходим ко второму вопросу – о природе человека, вытекающему из постановки проблемы Д.И. Неважжаем. Представляется, что человеческое существование настолько противоречиво, что исконно сложившееся в естественно-правовой традиции понимание «природы человека» не в достаточной мере раскрывает его качественное содержание. С нашей точки зрения наиболее значимой его чертой является взаимодействие системы общественных и естественных закономерностей, принизывающих человеческую сущность во всех ее состояниях, и корреспондирующего этой системе произвола (эгоизма) несовершенного индивида. Причем некий «корень зла» в человеческой сущности не есть нечто сугубо «вредное» или «бесполезное», а представляет собой своего рода принцип ее эволюции и бытия.

Более того, природа человека настолько сложный клубок сплетения различных форм материи, что является всего лишь частным случаем противоречивость социальной двойственности людской натуры, которая находит воплощение, с одной стороны, в стремлении к солидарности, а с другой стороны, в тяге к соперничеству, представляет собой лишь легкое недоразумение. Тем не менее, надо отдать должное, позиции П.И. Новгородцева, который справедливо выделил две элементарные аксиомы, от которых должен отправляться каждый исследователь общественных явлений – потребность общения и столкновение частных интересов. В то же время автор указывает на неоднозначную роль государства и права в поиске гармонии между отмеченными аксиомами. Право как сложный продукт взаимодействия общественных сил принимает во внимание разнообразные их притязания, внося в общество порядок и мир, что зависит, конечно, не от одной мудрости и предусмотрительности правящих инстанций; здесь необходима сила, без которой самые лучшие намерения остаются тщетными. Но именно эта необходимость заставляет право сделаться силой, господствующей над всеми прочими силами, и искать для себя воплощения в государственной организации. Право вместе с государством стремится приобрести суверенное значение в обществе и возобладать над противоборством общественных стремлений.^[51]

Учитывая изложенные особенности природы человека, становится очевидной, с одной стороны, необходимость государственно-правовой корректировки поведения личности, исходя из требований объективных закономерностей. В то же время природа самого государства не менее противоречива. Так, у Аристотеля не только естественное право или право первичное, ассоциируется с добродетелью, но и государство тождественно благу – идеальная основа политического общения. Он писал, что поскольку всякое государство представляет собой своего рода общение, организуемое ради какого-либо блага, то больше других к высшему благу стремится то общение, которое вытекает из учения о нравственности. Оно и называется государством или «общением политическим». В нем сказывается его природа и необходимость естественного возникновения. Государство дает человеку «закон и порядок», который суть проявления естественной добродетели.^[3] В другом месте Аристотель делает попытку дать концентрированное понимание связи категорий справедливости, государства и права. Он пишет, что «понятие справедливости связано с представлением о государстве, так как право, служащее мерилом справедливости, является регулирующей нормой политического общения».^[3]

Отмеченные размышления о государстве подводят к представлению о том, что этот феномен, имея собственное предназначение (вещь в себе), сдерживает частный человеческий произвол. Выступая в качестве противовеса эгоистической природе человека, оно тем самым охраняет сбалансированное соотношение равенства и свободы. Последние в Аристотелевской трактовке суть неразрывно связанные между собой категории, а также «естественные» основания государства. Но наряду с указанным позитивом игнорирование государством объективных закономерностей чревато государственным произволом. Ведь воля государства должна сочетаться с требованиями естественного права. Многим ученым прошлого и настоящего присуще понимание того, что право нельзя рассматривать как нечто, связанное исключительно с волей законодателя. По Аристотелю идеальное государство должно существовать на основе «естественного права». В нем отсутствуют расхождения между естественным и государственным правом.^[3] В рамках собственной системы взглядов сходной позиции придерживались марксисты, она также близка и современным отечественным ученым. Так, В.В. Лазарев отмечает, что материальные и иные условия жизни общества, формирующие государственную волю, должны в идеале отражаться в писаных нормах.^[35]

Опасность назойливого государственного вмешательства в общественные отношения указывает также на необходимость создания специальных условий для свободного согласования встречных притязаний непосредственно субъектами права, своего рода площадки для поиска баланса интересов. Возможно, что состязательное урегулирование притязаний на основе принципа свободы договора, объективно по разным причинам не поддающихся регламентации централизованными нормами, позволяет достичь необходимого консенсуса и минимизировать произвол государства по отношению к личности.

Таким образом, исследование природы права подводит к следующим выводам. Во-первых, обзор современных подходов к пониманию права показывает, что наиболее характерная тенденция выражается в сближении естественно-правовых взглядов и позитивизма через поиск критериев правового закона отражение естественных социальных (непосредственных) закономерностей в позитивном праве. Причем в этих теориях в наибольшей степени присутствуют критерии целостности, последовательности и глубины подхода к праву. Склонность многих отечественных правоведов к нормативизму вполне объяснима и определяется, на наш взгляд, не столько моментом познания сущности права, а стремлением к достижению практического, регулятивного, функционального результата. Так, Г.В. Мальцев подчеркивает, что юридический позитивизм имеет ярко выраженную тенденцию придавать праву преимущественно практический уклон, посредством «писаного закона, заверенного подписью и печатью законодателя».^[42]На это же ориентированы точки зрения С.С. Алексеева, В.В. Лазарева, М.И. Байтина, А.Ф. Черданцева и др. Так, С.С. Алексеев прямо называет свою концепцию инструментальной, а ее целью – раскрытие регулятивного и ценностного потенциала, возможностей и наиболее целесообразных форм использования права на практике. В.В. Лазарев отмечает, что нормативное понимание права лучше всего служит для отражения его инструментальной роли. Инструментальный характер обусловливает эмпирические признаки позитивного права, к которым относятся, например, обязательность, гарантированность, текстуальность и др. Определение права как совокупности норм, общих правил поведения воспроизводит такие свойства, как формальная определенность, точность, однозначность правового регулирования. Это диктуется практической целесообразностью.^[33]

Во-вторых, современное отечественное правоведение находится на перепутье. Неудовлетворенность существующими в российской науке представлениями о праве, имеющими истоки еще в советском периоде, стимулирует активные поиски наиболее адекватного современным вызовам понимания права. Противоречивость этого процесса говорит не о кризисе правовой науки, но является необходимым условием ее существования. Это свойственно не только отечественной юриспруденции. Так, американский историк и философ права Г.Дж. Берман отмечает, что и западная традиция права переживает кризис, равного которому еще не было. В то же время марксистско-ленинская философия, которая на протяжении многих лет обеспечивала по известным причинам единство методологии, утратила свое влияние. Последнее десятилетие характеризуется поиском новой парадигмы.^[30] В связи с этим, имеют место попытки разработать новые методологические основания и, опираясь на них, сформировать наиболее точный и полноценный образ права, через систему категорий воспроизвести его «устойчивое ядро». Так, И.Л. Честнов определяет право как феномен культуры, который одномасштабен конкретному, находящемуся на определенной ступени своего развития обществу. Однако, на его взгляд, это не мешает найти общий стержень данного феномена, несмотря на нетождественность его конкретно-исторических проявлений.^[25] Аналогичное мнение излагает и Р.З. Лившиц: «опираясь на индивидуальные особенности права каждой страны ... теория далее может ... проделать обратный путь – от единичного к особенному и общему».^[39] На взгляд А.Б. Венгерова «следует различать конкретно историческое содержание права и логическое содержание права – то самое общее, что можно выделить в правовом регуляторе и что содержательно, качественно отделяет его от других регуляторов».^[14] Таким образом, признание социокультурных различий и индивидуальности воплощения права в разных обществах в разное время, не является препятствием для поиска единой природы права, предельных оснований достоверного знания. Отметая всякого рода сомнения, полагаем, что в природе права подлежит научному установлению то, что является в своей основе неизменным, что составляет его сущность. Наряду с этим, весьма сомнительны претензии на выработку универсального определения права. С научной точки зрения дефиниция призвана органично охватить в непротиворечивой формуле ряд признаков. Но в отношении столь многоликого и сложного феномена как право вряд ли это возможно. Попытка изобрести такую абстракцию смахивает на безнадежное предприятие, поскольку, чем сложнее явление, тем больше противоречий оно в себе концентрирует. В результате проведенного нами исследования мнение о тщетности траты усилий на поиск универсального определения права только укрепилось. Эта позиция согласуется также с представлением о том, что право заключает в себе разного уровня (порядка) сущности, их логика соотношения сокрыта в сложной иерархии взаимосвязей различных субстанций действительности.

В-третьих, опираясь на представленный аналитический материал в совокупности, на наш взгляд, прикладной эффект системного подхода к постижению единства естественного и позитивного права во многом зависит от ясности понимания характера взаимодействия экономики и права. Вполне возможно, что здесь и спрятан ключ к разгадке истинной природы права.